Быков О.Н. Национальные интересы и внешняя политика

Подождите немного. Документ загружается.

вершающем этапе, в 1917 году). Послал американские войска в Европу и на правах

равного (но потенциально сильнейшего) партнера разделил плоды победы с евро-

пейскими державами.

В послевоенных условиях, однако, вильсонианство дало осечку, причем как

вовне, так и внутри Соединенных Штатов. Сказалась его однобокость: принципы

могли придать целенаправленность прагматическим действиям, но не выполнять

вместо них присущие им функции, не подменять собою традиционные внешнеполи-

тические механизмы и методы, какими бы устаревшими они ни представлялись пре-

зиденту-моралисту. Игнорируя объективные факторы национального и международ-

ного развития, вильсонианство взамен им предлагало набор идеалов, способных

служить ориентирами, но не инструментами политики. Если раньше прагматизм

страдал от отсутствия принципов, то теперь вильсонианские принципы, отринувшие

прагматизм, обрекли себя на практическую нереализуемость.

«Четырнадцать принципов» Вильсона (1918 г.) предусматривали универсаль-

ные правила международного общения, включая свободу судоходства и торговли,

воспользоваться которыми в полной мере могла лишь сильная и окрепшая в итоге

войны Америка. В области международной безопасности не предлагалось никаких

гарантий, кроме опоры на авторитет мирового общественного мнения. В обессилен-

ной войной Европе не нашлось сторонников столь радикального отхода от укоре-

нившейся прагматической политики балансирования национальных интересов и си-

ловых потенциалов. Кроме того, европейцы почувствовали появление на мировой

арене набирающего силу американского конкурента. Тем не менее, они поддержали

вильсоновский проект создания первой универсальной международной организации

– Лиги наций, рассчитывая извлечь пользу из взаимодействия друг с другом и с Со-

единенными Штатами.

В самой же Америке идея Лиги наций не получила поддержки. Сенат отказал-

ся ратифицировать Версальский мирный договор и его составную часть – Устав Лиги

наций. Свое решающее слово снова сказал американский изоляционизм. Если

раньше он помешал Рузвельту подготовить страну к вступлению в Первую мировую

войну, то теперь лишил Вильсона возможности ввести США в систему послевоенно-

го международного переустройства.

Так путем опосредования – через изоляционизм – национальные интересы

сыграли роль своего рода модератора резких перепадов внешней политики. Разу-

меется, американский пример едва ли может претендовать на универсальность. При

всей его явной типичности, он характерен главным образом для Соединенных Шта-

тов, да и то в переломные моменты их истории. Международные отношения прошло-

го и начала нынешнего столетия открывают широкий диапазон различных вариантов

взаимодействия национальных интересов и внешней политики (об этом подробнее в

Главах шестой и седьмой). Но и в таком расширенном контексте американский опыт

представляет интерес для сопоставления его с другими моделями политикоформи-

рования.

Вильсонианство наложило заметный – хотя и не однозначный – отпечаток на

соотношение принципов и прагматизма во внешней политике США. Непреходящей

значимостью вильсонианских идей является то, что они пережили первоначальную

яростную критику за их практическую неприменимость, а со временем прочно вошли

в американское внешнеполитическое мышление. В последующие десятилетия каж-

дый раз, когда Америка подходила к принятию судьбоносных решений, она неизмен-

но обращалась к вильсонианскому наследию как к одному из важнейших ориентиров

в поисках ответов на вызовы современности.

Провальное завершение администрации Вильсона, потерявшего доверие

американского народа и не добившегося осуществления своих амбициозных замы-

слов, не только нанесло удар по репутации прежде популярного и успешного прези-

дента, но и дискредитировало (хотя не похоронило) сформулированные им принци-

пы. На какое-то время их списали со счетов. В результате американская внешняя

политика лишилась не просто вильсонианского, а всякого вообще целеполагания,

оказалась во власти рутинного изоляционистского прагматизма. Высвободиться из-

под него постепенно удалось лишь при президентстве Франклина Рузвельта.

Немалый вред внешней политике США нанесло манипулирование символикой

вильсонианства, лишенной его сущностного содержания. Разменной монетой аме-

риканской дипломатии стал тезис о приоритете справедливости, а не заинтересо-

ванность при решении каждого международного вопроса. Любой конфликт препод-

носился в терминах высокой морали, а миссия Соединенных Штатов - как созидате-

ля справедливого мирового порядка. Спекулируя на обнаруженных Вильсоном осо-

бенностях национального самосознания американцев, чиновники внешнеполитиче-

ского ведомства США приспособили их для оправдания своих узкопрагматических

целей. Моральное неприятие мироустройства они переместили в плоскость идеоло-

гической и геополитической нетерпимости. При такой произвольной интерпретации,

по признанию Генри Киссинджера, «в вильсонианстве воплотилась главная трагедия

Америки на мировой арене: американская идеология является, так сказать, револю-

ционной, в то время как у себя в стране американцы считают себя удовлетворенны-

ми статус-кво. Следуя тенденции превращать проблемы внешней политики в схватку

между добром и злом, американцы, как правило, чувствуют себя не в своей тарелке,

когда приходится иметь дело с компромиссом, точно так же, как если бы речь шла о

частичном или неопределенном решении».

135

Появление на исторической арене такого неординарного лидера, каким был

Вудро Вильсон, стало позитивным для Соединенных Штатов и для всего мирового

сообщества. Если бы в 1912 году Теодор Рузвельт был вновь избран президентом,

нетрудно предположить, что он бы обосновывал вступление Америки в мировую

войну такой же трактовкой ее национальных интересов, какая не отличалась бы от

типичной для ведущих европейских держав, приверженных традиционным геополи-

тическим канонам. О нем вспоминали бы как о президенте, который свою политику

«большой дубинки», вначале применявшуюся в Западном полушарии, распростра-

нил на Европу и все глобальное пространство. В историю дипломатии вошел бы еще

один, американский образец однотипной прагматической, имперской политики.

Вильсонианство же, напротив, необычно по своей многогранности и многоадресно-

сти. В нем наряду с моральным осуждением несправедливости, деспотизма и агрес-

сии есть и призыв к жесткости ради достижения поставленных целей. Но главное –

это принципы, указывающие направление внешней политики, позволяющие ей адап-

тироваться к требованиям национальных интересов и современного международно-

го развития. Идеи Вильсона приобретают особую значимость в эпоху трансформа-

ции системы международных отношений. Его вера в императивность смены принци-

па равновесия сил принципом всеобщего согласия созвучна главным тенденциям

современности.

Накануне вступления США в Первую мировую войну президент Вильсон ска-

зал: «Вопрос, на котором зиждется будущий мир и международная политика, заклю-

чается в следующем: является ли нынешняя война сражением за справедливый и

прочный мир или схваткой ради всего-навсего создания нового равновесия сил?.

Нужно не равновесие сил, а совокупность сил; не организованное соперничество, а

организованный всеобщий мир».

136

135

Генри Киссинджер. Дипломатия. М., 1997, с. 43.

136

The Papers of Woodrow Wilson (Arthur S.Link, ed.) Princeton, N.J., 1966, Vol. 40, pp. 536-537.

Понятия «совокупность сил» и «организованный всеобщий мир» знаменовали

собой появление новой концепции, которая в наше время называется коллективной

безопасностью. Убежденный в том, что все нации в конечном счете заинтересованы

в прочном мире, Вильсон призывал к моральному консенсусу миролюбивых сил:

«Нынешний век … является веком, отвергающим стандарты национального эгоизма,

ранее правившего сообществами наций, и требует, чтобы они дали дорогу новому

порядку вещей, где вопросы будут звучать только так: «Это правильно?», «Это спра-

ведливо?», «Это действительно в интересах человечества?».

137

Для воплощения в жизнь новых принципов международного общения Вильсон

впервые выдвинул идею создания универсального института – Лиги наций, ставшей

прообразом Организации Объединенных Наций. Под эгидой этой всемирной органи-

зации, по его мысли, политика силы должна отступать перед силой морали. Вильсон

заявлял: «… Посредством данного инструмента мы ставим себя в зависимость в

первую очередь и главнейшим образом от одной великой силы, а именно, от мо-

ральной силы мирового общественного мнения – от очищающего, и разъясняющего,

и принуждающего воздействия гласности … силы тьмы должны погибнуть под все-

проникающим светом единодушного осуждения их в мировом масштабе».

138

Вильсонсианство, при всем его идеализме и уязвимости с точки зрения праг-

матизма, несомненно, внесло принципиально важный вклад в формирование внеш-

ней политики. Конечно, практика современных международных дел не согласуется с

исходным постулатом Вильсона относительно абсолютного приоритета морали при

определении принципов внешней политики, национальной и мировой. Но бесспорна

его заслуга в том, что он привлек внимание к чрезвычайно важной политикообра-

зующей функции моральных ценностей. Ему удалось доказать не только то, что

прагматизм без принципов слеп, но и то, что принципы без морали бесплодны.

В то же время, если непременное включение моральных категорий во внеш-

неполитическое целеполагание уже не вызывает серьезных возражений, то нет еди-

ного мнения о том, какая мораль должна сыграть центральную роль в этом процес-

се. Совершенно очевидно, что речь идет о морали не личной, а общественной. Но

опять-таки неясно, какая общественная мораль? Довлеющая в самой нации или

приближающаяся к мировым стандартам? И есть ли оптимальный баланс между тем

и другим измерением морального компонента принципов внешней политики? Воз-

можно ли достигнуть доминирующей роли морали в международных делах?

Исторически сложилось так, что моральные нормы, способные осязаемо вли-

ять на внешнюю политику, возникали и развивались внутри общества. Несомненно

также и влияние извне, хотя оно обычно воспринималось в национальном самосоз-

нании как нечто отвлеченное, если не чужеродное по духу, мало пригодное для соб-

ственных практических нужд. Доморощенная мораль, даже не слишком отличная по

сути от общераспространенной, как правило, тяготела к самодостаточности и само-

оправданию собственного поведения. Нередко высоконравственно звучащие прин-

ципы оказывались на службе у низменных политических побуждений и деяний. Вме-

сто облагораживания политики, они на деле прикрывали и подпитывали националь-

ный эгоизм.

В противовес этой пагубной тенденции взаимозависимость современного ми-

ра порождает практику, опирающуюся на общецивилизационные интересы и обще-

человеческую мораль. Потенциально эта тенденция способна вывести мир к приня-

тию таких принципов общежития, которые отвечали бы интересам всего междуна-

родного сообщества без ущерба и только к выгоде для каждой отдельной нации. Но

вполне понятно, что продвижение к этой цели требует длительного времени и ко-

137

Ibid., Vol. 59, pp. 608-609.

138

Ibid., Vol. 55, p. 175.

лоссальных совместных усилий. А пока на внешнюю политику и международные от-

ношения по-прежнему гораздо сильнее воздействуют национальные, а не всеобщие

моральные категории. Но современность заставляет нации переоценивать свои мо-

ральные стандарты, соотнося их с общемировыми.

В свете нынешнего и ожидаемого международного развития стоит сопоста-

вить реальные возможности влияния на эволюцию внешнеполитических принципов

различных моральных категорий. При этом главным мерилом соответствия морали

требованиям современности надо принять то, насколько она сопрягается одновре-

менно с интересами, с одной стороны, отдельных наций, а с другой – их совокупно-

сти во всемирном масштабе.

Наивысший моральный уровень – вера в Бога. Поэтому она, казалось бы, мо-

жет занять доминирующее место во внешнеполитическом целеполагании Впрочем,

такое место ей принадлежало в прошлом (хотя чаще по форме, чем по существу).

Помимо других, вполне светских, в частности династических, мотиваций это объяс-

нялось не столько моральным авторитетом церкви, сколько жесткостью теократиче-

ской власти. Так было, например, в Священной Римской империи в пору ее могуще-

ства в Средние века.

В современных условиях религия уже не имеет весомой политикоформирую-

щей функции. Как ни высока нравственность вероучений, они не могут дать конкрет-

ных ответов на специфические запросы внешней политики, не в состоянии сформу-

лировать ее принципы и задачи, которые были бы морально общепризнанными. При

нынешней сложной глобальной конфигурации различных религиозных верований

трудно (если вообще возможно) найти общий знаменатель моральных норм в каче-

стве универсальных внешнеполитических принципов. Для этого требуется такое

единство многих, в том числе враждующих друг с другом конфессий, которого нет

сегодня и в обозримом будущем не предвидится. Ведь даже экуменическому движе-

нию никак не удается преодолеть разобщенность в пределах одного, христианского

мира. Тем более пока нереально многоконфессиональное согласие во всемирном

масштабе.

В отсутствие универсальной преемственности религии как моральной доми-

нанты современных международных отношений религиозную окраску получают

принципы внешней политики некоторых государств. В экстремальных случаях такое

внешне благопристойное облачение оказывается в кричащем противоречии с амо-

ральной сущностью самой политики. Достаточно вспомнить, как нацистская Герма-

ния цинично осеняла свою неприкрытую агрессию и массовое истребление людей

божественным благословением («С нами Бог!»). Или то, как нынешние мусульмане-

террористы сопровождают свои преступления против человечества прославлением

ислама («Аллах велик!»). Но и умеренные варианты использования той или иной

религиозной темы, хотя и могут получить одобрение и поддержку внутри страны, в

сфере международного общения не сулят успеха. Скорее, наоборот: при нынешней

повышенной чувствительности к нарушениям (действительным или мнимым) полит-

корректности и толерантности любое проявление превосходства собственной веры

вызывает резкое осуждение со стороны адептов других конфессий.

Не приносит добра международным отношениям подмена моральных катего-

рий идеологией в качестве принципа внешней политики. Идеология в той или иной

мере неизбежно присутствует в государственной политике. Но весьма важно, на-

сколько она определяет содержание и направленность внешнеполитических прин-

ципов. Если идеология перевешивает все другие компоненты политикоформирова-

ния, государство, даже при укреплении взаимосвязей с идеологически однородными

союзниками, ставит себя в положение, которое противопоставляет его всему ос-

тальному миру. Во взаимоотношениях же с идеологическими антагонистами это усу-

губляет политическую и силовую конфронтацию.

Наиболее наглядный пример – советская внешняя политика. С самого начала

ее принципы строились на отвержении таких традиционных (объявленных «соци-

ально чуждыми») категорий, как нация, национальные интересы, общечеловеческая

мораль. Их заменили идеологизированными понятиями – диктатурой пролетариата

(по сути номенклатуры), социалистическими (потенциально тоталитарными) госу-

дарственными интересами, революционной совестью (отрицающей общепринятую

мораль). Впервые появилось уникальное государственное образование, оказавшее-

ся в оппозиции всему остальному миру и стремящееся к его революционному пре-

образованию по собственной идеологеме. Время заставило советских вождей отой-

ти от изначальной абсолютизации коммунистических догм как директивы для внеш-

неполитической деятельности государства и изыскивать разновидности собственно-

го прагматизма во взаимосвязях с внешним миром (подробнее об этом – в Главе пя-

той).

Тем не менее, идеологическая подоплека советской («классовой») внешней

политики еще долго давала о себе знать, вплоть до самого распада СССР, Причем

не только в пропагандистском формате, но так или иначе при принятии решений для

реализации в практической политике. На завершающих этапах существования Со-

ветского Союза в стилистике идеологического оформления внешней политики мало

что осталось от былой лобовой подачи архиреволюционных лозунгов, появились

тщательно отполированные тезисы в духе общепризнанных банальных истин (мир

во всем мире, международное сотрудничество, прекращение гонки вооружений и

т.п.). И все же из-за каждой внешне общеприемлемой формулировки проглядывала

неизменная идеологическая нетерпимость.

В 1984 г. вышел в четвертом (последнем) издании «Дипломатический сло-

варь» под редакцией МИД СССР во главе с министром иностранных дел, членом

Политбюро ЦК КПСС А.А.Громыко. Статья, посвященная советской внешней полити-

ке, трактует ее как носящую «классовый характер», «неразрывно связанную с внут-

ренней политикой государства» и «обусловленную природой общественного строя

государства». Основные принципы советской внешней политики выводятся в статье

из «социалистического характера государства» и определяются как «выражающие

интересы советского народа».

Эти принципы, в приоритетном порядке, направлены на «обеспечение благо-

приятных международных условий для построения коммунизма в СССР, защиту го-

сударственных интересов Советского Союза, укрепление позиций мирового социа-

лизма, поддержку борьбы народов за национальное освобождение и социальный

прогресс». Только вслед за этим перечнем первоочередных задач назывались «пре-

дотвращение агрессивных войн, достижение всеобщего и полного разоружения, по-

следовательное осуществление мирного сосуществования государств с различным

социальным строем». Но к этому сразу же добавлялась многозначительная оговорка

о сочетании «интересов трудящихся нашей страны с их интернациональными обя-

занностями и задачами» (явная отсылка к интервенции СССР в Афганистане и стра-

нах Африки).

139

Добиваться ослабления международной напряженности, ограничения и со-

кращения вооружений при такой идеологической нагрузке было намного труднее,

чем если бы спорные вопросы решались только на основе их геополитической зна-

чимости. Однако этому мешала, по свидетельству Анатолия Добрынина, «излишняя

заидеологизированность нашей внешней политики. Это проявлялось, в частности, в

139

Дипломатический словарь. Четвертое переработанное и дополненное издание. М., 1984, т. 1, сс.

207-209.

нашем идеологическом противостоянии, в нашей бездумной вовлеченности в дале-

кие от нас региональные конфликты во имя выполнения “интернационального долга”

в отношении других народов, что сопровождалось растущими подспудными велико-

державными устремлениями советского руководства и было чревато неизбежными –

и, к сожалению, ненужными – осложнениями в отношениях с США».

140

Отголоски давно изжившей себя коминтерновской идеи «мировой революции»

находили свое выражение не просто в форме обязательного пропагандистского де-

корума советской внешней политики, они продолжали держать кремлевских лидеров

(в общем-то, вынужденных действовать по правилам прагматизма) в сковывающих

рамках заскорузлых догматических представлений о реальностях современности.

Как отметил Анатолий Добрынин, «идеологический плен брежневского поколения

усугублялся изоляцией от внешнего мира, которая была тяжелым наследием Стали-

на. Явление “зеркального отражения” - перенос советского опыта и понятий на аме-

риканскую политику – еще одно следствие изоляции и нашей неосведомленности.

Советское руководство и народ не понимали Америку… Явно недооценивалось

влияние американского общественного мнения и внутренних факторов. Конечным

итогом добровольной самоизоляции стали подозрительность и настороженность в

отношении малоизвестного внешнего мира, особенно США. Последним приписыва-

лись в основном враждебные и экспансионистские намерения. Впрочем, американ-

ская сторона в той же степени, если не больше, страдала этим пороком».

141

Идеологизация принципов внешней политики нанесла колоссальный вред Со-

ветскому Союзу, все глубже втягивая его в опасную, истощающую и бесперспектив-

ную конфронтацию с Соединенными Штатами. Конечно, не верится, что соображе-

ния морали, если бы они (вместо идеологии) присутствовали в политическом мыш-

лении советских лидеров, смогли бы удержать их от безрассудств, вроде афганской

авантюры или участия в африканских конфликтах. В конечном счете, тоталитарная

сущность Системы все равно взяла бы верх. Но направляющая роль классовой

идеологии не сдерживала, а лишь подталкивала советскую внешнюю политику к ин-

тервенционистским действиям, пагубным для страны и ее положения в мире.

Возвращаясь к вопросу о роли моральных категорий во внешнеполитическом

целеполагании , надо сказать о том вреде, который наносит национальным (и в ко-

нечном итоге международным) интересам использование этих категорий в сугубо

прагматических целях, для извлечения односторонней выгоды. Один из таких прие-

мов заключается в манипуляции моральными принципами как средством утвержде-

ния своей безусловной правоты при любых столкновениях интересов с другими го-

сударствами. Исходя из презумпции собственной нравственной безупречности, нет

ничего более удобного, чем в споре по сугубо практическим вопросам укорять со-

перника в моральных прегрешениях. Поскольку не существует четко сформулиро-

ванного и общепризнанного универсального морального кодекса, легче всего пред-

ставить в качестве образца свое понимание морали, ничуть не заботясь о том, что

это может восприниматься как двойной стандарт, приемлемый для одной, но не обя-

зательный для другой стороны.

В статье «Мораль и внешняя политика» Джордж Кеннан так изложил свои

мысли на этот счет: «Когда мы говорим о применении моральных стандартов к

внешней политике, мы не имеем в виду ее согласование с некими четкими и обще-

принятыми международными нормами. В случае, если политику и действия Соеди-

ненных Штатов следует привести в соответствие с нравственными критериями, это

должны быть собственные американские стандарты, основанные на традиционных

для этой страны принципах справедливости и правомерности. Когда другим не уда-

140

Анатолий Добрынин. Сугубо доверительно. М., 1996, с. 491.

141

Там же, с. 492.

ется следовать этим принципам, и это оказывает негативное влияние на американ-

ские интересы, а не просто расходится с нашими политическими предпочтениями,

мы имеем право выражать недовольство, а в случае необходимости проводить ак-

ции противодействия. Единственное, что мы не можем делать – это предполагать,

что наши моральные стандарты служат критериями и для других народов и апелли-

ровать к ним как к поводу для недовольства».

142

Этот моральный постулат полностью применим к нашей внешней политике,

как к прежней, царской и советской, так и к нынешней, российской. Много еще пред-

стоит сделать, чтобы искоренить в нашем сознании вредоносные пережитки про-

шлого (да и новоприобретенного) чванства, отказаться от привычного априорного

осуждения внешних недругов и от праведной убежденности в собственной непогре-

шимости. Все еще актуален призыв Булата Окуджавы: «Осудите сначала себя само-

го, /научитесь искусству такому,/ а уж после судите врага своего, и соседа по шару

земному».

143

Если убежденность в своем нравственном превосходстве не укрепляет, а

расшатывает устои внешней политики, то еще разрушительней для нее навязывать

собственные этические нормы другим странам. Мессианство – наваждение для го-

сударств, руководители которых уверовали в их исключительность и на этом осно-

вании добиваются распространения своего влияния по всему свету.

Совершенно необычным в этом смысле было появление Советского Союза,

провозгласившего себя единственным в мире государством с самым высокоразви-

тым социальным устройством и призванным установить такой же порядок под «дик-

татурой пролетариата» на всем земном шаре. Действительность заставила Москву

со временем отказаться от откровенно революционного мессианства ввиду его ма-

лой эффективности (см. Главу пятую).

Переделать мир по своему аморальному образу и подобию намеревалась на-

цистская Германия и попыталась осуществить этот человеконенавистнический за-

мысел, развязав чудовищную кровавую бойню. Планам построения всемирного

концлагеря не суждено было сбыться. Бредовые идеи расового превосходства ис-

чезли вместе с крахом нацизма в итоге Второй мировой войны.

Перед соблазном мессианства не устояли и некоторые демократические госу-

дарства, особенно Соединенные Штаты. «Когда Америка вступила в большую поли-

тическую игру на мировой арене в двадцатом столетии, - констатирует Артур Шле-

зингер, - она сделала это с восторженной убежденностью в собственном предназна-

чении как спасителя всего мира, причем уже не только своим примером, но и дейст-

виями».

144

Последствия мессинианства для внешней политики США в итоге оказа-

лись негативными. Навязывание американских моральных стандартов отталкивало

от Соединенных Штатов не только нейтральные и неприсоединившиеся страны, но и

ближайших союзников и друзей. Едва ли не самым резким и откровенным в этой

связи прозвучало (в 1984 г.) заявление главы ЕЭС Жака Делора, охарактеризовав-

шего миссионерскую деятельность американской администрации как «все более аг-

рессивную и идеологизированную, держащую в одной руке библию, а в другой – ре-

вольвер».

145

В современном, полном противоречий мире нельзя ожидать скорейшего появ-

ления универсального морального консенсуса, тем более посредством мессианства

и другими методами подталкивания процессов международного развития. К сожале-

нию, в практической политике пока невозможно во всем соответствовать строгим (но

142

George Kennan. Morality and Foreign Policy. Foreign Affairs, Winter, 1985/86, p. 208.

143

Булат Окуджава. Стихотворения. Спб., 2001, с. 585.

144

Arthur M.Schlesinger, Jr. The Cycles of American History. Boston, 1986, p. 54.

145

The New York Times, Dec. 20, 1984.

четко не сформулированным и не общепризнанным) этическим нормам. Поэтому-то

так удобна банальная сентенция: выбирать приходится не между плохим и хорошим,

а между плохим и еще худшим. В этом ищут оправдания те творцы внешней полити-

ки, которые и не пытаются добиться максимума возможного, а делают лишь то, что

не требует усилий, не задумываются о невысоком качестве конечного результата.

Прав Даниил Проэктор, саркастически заметивший, что «делать» плохую политику

всегда легче, чем хорошую. «Надо только уметь ни с кем не соглашаться, считать

себя умнее других, не вникать ни в чьи интересы и позиции, не утруждать себя поис-

ками согласия».

146

Означает ли это, что мир обречен и дальше жить под знаком «плохой» поли-

тики? Конечно, нет! «Плохая» политика – это голый, беспринципный прагматизм, а

он становится все менее надежным, менее эффективным и менее безопасным спо-

собом обеспечения насущных потребностей национального и международного раз-

вития. Как своего рода «технология» внешней политики прагматизм в наше время и

в обозримом будущем необходим. Однако, разумеется, только при условии, что об-

щецивилизационную направленность ему придают моральные, точнее морально-

идейные и морально-политические принципы. А они становятся все более востребо-

ванными, во-первых, национальными (а в конечном счете и государственными) ин-

тересами если не всех, то огромного большинства стран, а во-вторых, глобальными

интересами взаимодействия современного мира. В этом залог того, что внешняя по-

литика должна постепенно улучшаться и со временем стать «хорошей».

Принципы внешней политики могут опираться на всемирное правовое про-

странство, на международное право, на права человека. Возникшая на основе сов-

падающих интересов суверенных субъектов международных отношений глобальная

система соглашений и обычаев определяет правила поведения государств на миро-

вой арене. Права человека, которые раньше оказывали влияние на формирование

внешней политики только в собственной стране, да и то весьма ограниченное, те-

перь превращаются в важный фактор развития международных отношений. Уни-

версальность согласованных правовых норм ставит их выше идеологических и поли-

тических принципов различных государств, сближает их национальные интересы.

Внешнеполитическое целеполагание может органически вписываться в ос-

новные принципы международного права, получать от него конструктивные импуль-

сы, всемерно поддерживать и укреплять его, содействовать его дальнейшему со-

вершенствованию на благо человечества. Прогрессивному развитию принципов

внешней политики способствует характер главных функций международного права.

Регуляторная функция фиксирует права и обязанности государств по конкретным

вопросам международных отношений. Охранительная функция служит обеспечению

защиты интересов каждого государства и международного сообщества в целом,

придает стабильность и предсказуемость мировой обстановке.

Основные принципы международного права представляют собой концентри-

рованное выражение и обобщение согласия субъектов международных отношений в

подходах к решению кардинальных проблем современности, прежде всего укрепле-

ния всеобщего мира и развития международного сотрудничества. Большинство та-

ких общепризнанных положений сформулированы в Уставе ООН (1945 г.), развиты и

закреплены в Декларации о принципах международных отношений (1970 г.) и в ряде

других межгосударственных актов. В число основных принципов международного

права входят такие, как неприменение силы в международных отношениях; мирное

разрешение международных споров; невмешательство во внутренние дела любого

146

Д.М.Проэктор. Мировые войны и судьбы человечества. М., 1986, с. 21.

государства; суверенное равенство государств; добросовестное выполнение дого-

ворных обязательств и др.

Принципы и нормы международного права, оказывающие влияние на внеш-

нюю политику государств, сами испытывают на себе воздействие со стороны между-

народных отношений - как сотрудничества, так и соперничества, согласия и кон-

фликтов. Поэтому международные правовые критерии нередко оказываются объек-

том взаимоисключающих толкований и используются в качестве аргументов в пользу

той или другой стороны в спорных вопросах.

Как единая правовая система международное право в одинаковой мере слу-

жит всем нациям и государствам – большим и малым, относящимся к той или иной

общественной формации и внешнеполитической ориентации. Государства же, в со-

ответствии со своими интересами, по-разному относятся к международному праву.

Тоталитарные державы ни в грош не ставили его, нагло попирая элементарные об-

щепризнанные нормы поведения в межгосударственных отношениях, откровенную

агрессию даже не пытались оправдать хотя бы какими-нибудь ссылками на между-

народное право. Демократические страны, придающие в дипломатии и пропаганде

большое значение международно-правовым нормам, далеко не всегда следуют им в

практической политике. Наиболее типичны в этом отношении Соединенные Штаты,

своим поведением за рубежом часто пренебрегающие правилами, которые между-

народное право предписывает всем государствам. Сенатор Патрик Мойнихэн в этой

связи с сожалением заметил: «Чего нам недостает теперь, так это понимания того,

что в наших интересах укреплять законность в международных делах».

147

Советская внешняя политика обычно прибегала к международному праву в

тех случаях, когда, по суждению кремлевских лидеров, происходило его нарушение

со стороны их оппонентов в международных спорах. Что же касается соблюдения

общепризнанных норм самим Советским Союзом, то оно мало отличалось от нега-

тивной практики его зарубежных соперников. Но была и своя особенность – выбо-

рочный подход к применению международного права. Фактически из сферы его дей-

ствия изымалось «социалистическое содружество», а на входившие в него страны

распространялись особые правила взаимоотношений, именовавшихся «социалисти-

ческим интернационализмом». Это служило обоснованием прямого вмешательства

СССР во внутренние дела «братских стран», вплоть до вооруженного вторжения, как

это было предпринято в отношении Венгрии и Чехословакии. Ввод советских войск в

Афганистан, не входящий в пространство под контролем СССР, осуществлялся при

полном игнорировании международно-правовых ограничений (и собственных зако-

нодательных, в том числе конституционных основ внешней политики) во имя выпол-

нения «интернационального долга», коминтерновский смысл которого, к тому вре-

мени порядком подзабытый, официально не расшифровывался (см. Главу пятую).

Важным компонентом внешнеполитического целеполагания в наше время

становятся права человека. Традиционно эти права, в силу их демократической

сущности, генерировались скорее национальными, чем государственными интере-

сами. В этом проявлялось извечное расхождение между народом и властью. Именно

на национальном уровне нарастали требования расширения базы политикоформи-

рования. А на государственном уровне преобладало стремление ограничить доступ

к политикообразующему процессу ради сохранения стабильности власти. Кроме то-

го, государство как выразитель интересов нации во внешнем мире опасалось ослаб-

ления своих международных позиций, признавая наличие расхождений в собствен-

ной стране.

147

Daniel Patrick Moynihan. Loyalties. N.Y., 1984, p. 94.

До середины двадцатого века права человека не фигурировали в качестве за-

метной темы ни во внешнеполитическом процессе государств, ни тем более в меж-

дународных отношениях. На авансцену внутренней и международной жизни права

человека выдвинулись как составляющая общей тенденции к демократизации в по-

слевоенный период. Права человека получили признание во внутреннем законода-

тельстве демократических стран, стали оказывать ощутимое влияние на формиро-

вание их внешней политики и впервые вышли на мировую арену как непременные

критерии международных отношений.

В 1948 году Генеральная Ассамблея ООН приняла Всеобщую Декларацию

прав человека, провозгласившую цели, к которым должны стремиться все народы и

государства. На основе Декларации, носившей рекомендательный характер, ГА ООН

выработала юридически обязательные для государств-участников международные

соглашения – Пакты о правах человека 1966 г. Международный пакт об экономиче-

ских, социальных и культурных правах предусматривает широкий набор прав и сво-

бод личности для реализации внутри каждого государства. Международный пакт о

гражданских и политических правах утверждает принципы демократии и всеобщего

мира, отказ от пропаганды войны, национальной, расовой или религиозной ненавис-

ти.

Принятие важных международных актов о правах человека должно было

смягчить климат глобальной конфронтации. Вместо этого противостоящие стороны

превратили вопрос о правах человека в предмет острой идеологической борьбы.

США и их союзники обрушили на СССР шквал обвинений в несоблюдении прав че-

ловека. Чувствуя свою уязвимость, советское руководство перешло в ожесточенное

пропагандистское контрнаступление, которое не переубедило мировое обществен-

ное мнение, а внутри страны дискредитировало само понятие прав человека, - объ-

ективно необходимых для общества, - отождествив его с «враждебной провокаци-

ей».

С американской стороны имело место неоправданно широкое манипулирова-

ние правами человека как удобным средством нажима на советского антагониста.

Особенно наглядно это проявилось при администрации Джимми Картера. В своих

мемуарах бывший президент вспоминает: «Если бы наша политика в поддержку

прав человека была бы намного более серьезным вопросом советско-американских

отношений, я все равно не был бы склонен идти на уступки Советам. Имеются фун-

даментальные философские расхождения относительно свободы личности, и нам

невыгодно скрывать это. Уважение прав человека является самым весомым пре-

имуществом свободной и демократической нации в мировой борьбе за влияние, и

мы должны использовать это оружие настолько эффективно, насколько это возмож-

но».

148

Как любой крен в сторону одного из принципов внешней политики, чрезмерный

упор на права человека еще больше осложнил не только отношения с СССР, но и

достижение целей, поставленных самими США. Бывший (при президенте Картере)

госсекретарь Сайрус Вэнс признал, что выдвижение вопроса о правах человека на

уровень «главного национального интереса» обернулось для Соединенных Штатов

ощутимыми политическими потерями: «Проводя политику в защиту прав человека,

мы должны понимать, в чем заключаются ограничения наших возможностей и нашей

мудрости. Мы можем нанести поражение самим себе либо попытками жестко навя-

зать наши ценности другим, либо принятием доктрины практического противодейст-

вия. В тех случаях, когда мы решаем действовать, мы должны видеть перед собой

широкий диапазон различных методов – от дипломатии во всем ее многообразии, от

148

Jimmy Carter. Keeping Faith. Memoirs of a President. L., 1982, pp. 149-150.