Быков О.Н. Национальные интересы и внешняя политика

Подождите немного. Документ загружается.

151

В какой мере новый глобальный расклад сил и политики соответствовал на-

циональным интересам Соединенных Штатов и их союзников, а также нейтральных

и неприсоединившихся стран? Если придерживаться только логики последователь-

ного противодействия демократии угрозе любого тоталитаризма, то характерное для

военных условий совмещение интересов нации и государства должно распростра-

няться также на мирное время. Так и происходило в первые послевоенные годы.

Формулировавшаяся правительствами демократических государств внешняя поли-

тика была созвучна национальному самосознанию.

Однако вскоре стало ясно, что международная, особенно силовая, активность

США не сводится исключительно к противодействию советскому тоталитаризму, а

стимулируется также другими геополитическими и геоэкономическими мотивами, в

том числе противоречащими интересам их партнеров и друзей. Да и на поприще си-

ловой конфронтации Америка зачастую поднимала планку оборонительных меро-

приятий намного выше рационально оправданной отметки, а то и сама переходила в

наступление. Самораскручивающийся маховик действия-противодействия взвинчи-

вал гонку вооружений и накалял международную обстановку. Возраставшая неодно-

значность американской политики уводила ее все дальше от опоры на националь-

ные интересы. И тем глубже становились расхождения между государственными (а,

в конечном счете, и национальными) интересами США и других стран мира не толь-

ко тоталитарного лагеря, но и демократического сообщества.

Выступившие гарантом и защитником демократии в послевоенном мире, США

далеко не во всем соответствовали требованиям конструктивного международного

сотрудничества. Характеризуя внешнеполитическую концепцию Соединенных Шта-

тов того периода, академик Арбатов отмечал, что она отличалась ярко выраженны-

ми чертами мессианства, жестким делением многоликого мира на «своих» и «чу-

жих», подачей одной стороны как охранительницы человеческих ценностей и циви-

лизации в целом, а другой – как нечестивцев, покушающихся на эти ценности. По его

заключению, развитию нормальных межгосударственных отношений мешало «неже-

лание – настолько сильное, что оно превращается в неспособность – американского

руководства видеть на международной арене равных партнеров. Отсюда склонность

к патерналистскому подходу к союзникам и пренебрежительному – к противни-

кам».

314

«Не сознавая огромных размеров своей собственной силы, - сетовал сена-

тор Фулбрайт, - мы не можем понять, какое колоссальное и губительное влияние мы

оказываем на весь мир… Сам факт существования такой великой державы тревожит

другие нации… Мы не можем удержаться от того, чтобы не напоминать другим на-

циям об их собственной слабости».

315

Вступление США в новую для них роль ведущей державы западного (тем бо-

лее всего!) мира осложнялось не только неподатливостью многообразных между-

народно-политических связей, но и внутренней обстановкой в стране. Американский

народ был настроен на мирный лад, к Советскому Союзу относился еще как к не-

давнему союзнику, не желал втягиваться с ним в дрязги из-за перераспределения

сфер влияния. В политических кругах Вашингтона на этот счет не было единства.

Многие видели появлявшуюся на горизонте «советскую угрозу», но споры велись

главным образом в идеологической плоскости, а реальная ее значимость оценива-

лась по-разному: либо как преимущественно военная, либо как преимущественно

политическая. В соответствии с этим предполагались и способы противодействия

Советскому Союзу – главным образом силовые или главным образом дипломатиче-

ские.

314

Г.А.Арбатов. Современная внешняя политика США: введение. М., 1984, т. 1, сс. 6,9.

315

J.William Fulbright. The Arrogance of Power. N.Y., 1966, p. 21.

152

Президент Трумэн и его администрация сразу после окончания войны начали

склоняться к приоритету военных мер. В закрытом кругу инициаторы конфронтаци-

онной политики выказывали все признаки «упоения силой», особенно только что об-

ретенной ядерной мощью. В их откровениях того времени доминировала прямоли-

нейная направленность на силовое решение исторического спора с СССР. «Сила –

это единственное, что русские понимают», - так считал Трумэн.

316

Так же мыслил го-

сударственный секретарь Джеймс Бирнс: «Лишь по мере возрастания военной силы

США мы сможем подчеркивать свою твердость в отношениях с советским прави-

тельством».

317

Сменивший его на этом посту Дин Ачесон также полагал: «То, что мы

должны делать – это создавать ситуации силы; мы должны наращивать силу и, если

мы создадим эту силу, то я уверен, что вся мировая обстановка начнет меняться… и

вот тогда, как я надеюсь, со стороны Кремля появится готовность признать фак-

ты…».

318

Позиции грубой силы противостояли более изощренные политические кон-

цепции, акцентировавшие необходимость (при наличии внушительной, но не чрез-

мерной военной мощи) установления равновесия в советско-американских отноше-

ниях. На этом настаивали наиболее дальновидные заокеанские политики, которые

полагались на колоссальные резервы и динамизм американского общества и рас-

считывали на преодоление со временем существовавших противоречий между дву-

мя разнотипными системами. Это была идея своего рода «встречного мирного со-

существования». Джордж Кеннан в своих мемуарах советовал: «наращивать мощь

Запада, а не разрушать мощь России», строить американскую политику на «переме-

нах – постепенных, мирных переменах, на таких переменах, которых не избежит ни

один человек, ни одно правительство, а кроме того – на положительном примере».

319

Чарльз Болен считал, что существовала основа для размежевания сфер влияния в

Европе при условии, что эти сферы будут «открытыми», а не «эксклюзивными». По

его мнению, «законно» для Советского Союза влиять на внешнюю политику стран

Восточной Европы (как для США – на политику стран Латинской Америки), но «неза-

конно», если он диктует им условия внутренней жизни. В таком подходе угадывалась

формула, впоследствии названная «финляндизацией» Восточной Европы.

320

К поискам сбалансированной формулы взаимоотношений двух сильнейших

держав мира обратился Джордж Кеннан, в то время сотрудник американского по-

сольства в Москве. В своей «длинной телеграмме» в Вашингтон (22 февраля 1946 г.)

он изложил концепцию «сдерживания», которая легла в основу внешнеполитическо-

го курса США на четыре последующих десятилетия. Суть концепции сводилась к то-

му, что Соединенным Штатам следовало искать причину неуступчивости Советского

Союза не в собственных ошибках, а в самой природе противостоящей им системы.

По определению Кеннана, советская внешняя политика представляет собой сплав

коммунистической идеологии и давнего экспансионизма времен царизма. Трения

между США и ССР, таким образом, проистекают не из какого-либо недопонимания

или недостаточности контактов между Вашингтоном и Москвой, а являются органи-

ческим следствием восприятия Советским Союзом внешнего мира.

Кеннан доказывал, что в основе этого восприятия лежит традиционная неуве-

ренность. «Такой вид неуверенности в собственной безопасности скорее характерен

не для русского народа, а для русских властей, ибо последние не могли не ощущать,

что их правление относительно архаично по форме, хрупко и искусственно в своем

316

Harry S.Truman. The Memoirs. N.Y., 1955, Vol. 1, p. 412.

317

James F.Byrnes. All in One Lifetime. N.Y., 1958, p. 352.

318

U.S.Senate, 82

Congress, 1

Session, Washington, D.C., 1951, p. 2083.

319

George Kennan. Memoirs, 1950-1963. N.Y., 1972, pp. 90, 103.

320

See: Diplomatic History, 1979, Spring, pp. 207-209.

153

психологическом обосновании и не способно выдержать сравнение или сопоставле-

ние с политическими системами западных стран. По этой причине они всегда боя-

лись иностранного проникновения, опасались прямого контакта западного мира с их

собственным, опасались последствий того, что русские узнают правду о внешнем

мире, а иностранцы узнают все об их внутренней жизни. И они привыкли искать

безопасность не в союзе или взаимных компромиссах с соперничающей державой, а

в терпеливой, но смертельной борьбе, рассчитанной на полное на полное ее унич-

тожение».

321

Все аспекты «сдерживания» Кеннан, вскоре уже руководитель аппарата поли-

тического планирования госдепартамента, свел воедино в комплексе силовых и не-

силовых мер противодействия советскому экспансионизму в своей знаменитой ста-

тье «Истоки советского поведения», появившейся за подписью «Икс» в журнале

«Форин аффэрс» (июль 1947 г.). В ней он призвал к «…решительному противодей-

ствию русским при помощи всегда имеющейся в наличии сдерживающей силы в лю-

бой точке, где появляются признаки покушения на интересы мирного и стабильного

мира».

322

Главную ставку автор статьи сделал на конечную трансформацию совет-

ской системы, основанной не на закономерностях исторического развития, а на же-

лезной дисциплине и беспрекословном повиновении. По его предсказанию, со вре-

менем коммунистическое владычество разрушится, и «Советская Россия из одного

из самых сильных национальных образований сразу превратится в одно из самых

слабых и жалких».

323

Возвращаясь к истокам своего замысла много лет спустя, Кеннан разъяснил

его подлинную суть, очищенную от позднейших практических наслоений: «Идея за-

ключалась просто в том, чтобы отказаться от дальнейших бессмысленных уступок

Кремлю, сделать все возможное, чтобы повсюду побуждать и поддерживать проти-

водействие его попыткам расширить пространство своего доминирующего полити-

ческого влияния и выжидать, когда внутренняя слабость советской власти, в соеди-

нении с ее неудачами во внешней сфере, приведут к смягчению амбиций и образа

действий Советов. Советские лидеры, какими бы непреклонными они ни выглядели,

все же не супермены. Как и все правители крупных стран, они сталкиваются с внут-

ренними противоречиями и трудностями. Встаньте перед ними … мужественно, но

не агрессивно, и предоставьте времени сделать свое дело».

324

Предложенная Кеннаном внешнеполитическая роль для Соединенных Шта-

тов, стратегически жесткая, но тактически гибкая, отвечала долговременным инте-

ресам американской нации, что и подтвердилось последующим развитием событий.

В его концепции «сдерживания» не было иллюзий на счет примирения демократии с

тоталитаризмом. Но не было и презумпции неизбежности войны между ними.

«Сдерживание» предусматривало снижение риска лобового военного столкновения

двух сильнейших держав, смягчение конфронтации, политическое урегулирование

взрывоопасных противоречий, перевод исторического спора двух противоположных

систем из силовой в социально-экономическую плоскость в ожидании самораспада

тоталитарной стороны.

Широкие слои американского общества (как, впрочем, и многие идеологически

ангажированные политики) не вникали в тонкости кеннановского замысла, воспри-

нимали его в духе традиционного национального оптимизма и уверенности в спо-

собности решить любую проблему, особенно затрагивающую безопасность страны.

321

George F.Kennan. “Long Telegram” from Moscow, February 22, 1946. Foreign Relations of the United

States, 1946. Washington, D.C., U.S.Government Printing Office, Vol. VI, p. 699.

322

The Sources of Soviet Conduct. Foreign Affairs, July 1947, p. 581.

323

Ibid., pp. 579-580.

324

George Kennan. Memoirs, 1925-1950. N.Y., 1967, p. 364.

154

Однако, под воздействием официальной пропаганды и средств массовой информа-

ции, а также антикоммунистической истерии маккартизма, у большинства американ-

цев появилось ощущение угрозы, которая по шаблону «уже виденного» исходила из

тоталитарного источника, только уже не нацистского, а советского. Американский

народ в массе своей вновь настроился на отпор чуждой и угрожающей силе и соли-

даризировался с внешнеполитическим курсом правительства, направленным на

обеспечение национальной безопасности (не принимая во внимание сопутствующие

цели, отражающие специфические интересы руководящих элит).

Разгоревшаяся конфронтация не располагала – ни с той, ни с другой стороны

– к совместному рациональному сдерживанию взаимоопасного процесса, к поискам

оптимальных и ориентированных на перспективу решений. В Вашингтоне, как и в

Москве, мыслили все больше силовыми, а не политическими категориями, исходили

из имевшихся в наличии сил и средств. В результате «сдерживание» с самого нача-

ла дало крен в милитаристскую сторону, подтолкнуло гонку вооружений, умножило в

мире очаги напряженности и конфликтов.

Возросшая в итоге войны мощь США придала им, по меткому определению

сенатора Фулбрайта, «самонадеянность силы», которую разделяли не только руко-

водящие государственные деятели, но во многом и широкие массы населения, уве-

ровавшие в безграничные возможности своего общества. И если Америка впервые

за свою историю взяла на себя в мирное время глобальные обязательства спасения

человечества от универсальной угрозы, то в немалой степени это объяснимо тем,

что в ответственный момент ее внешняя политика получила поддержку в нацио-

нальном самосознании. Это был выданный правительству (в условиях эйфории)

своего рода морально-политический аванс, за который в будущих трудных ситуациях

придется расплачиваться кризисом доверия и расхождением национальных и госу-

дарственных интересов.

Прозвучали, как всегда в демократическом обществе, также голоса против

«сдерживания». И, пожалуй, наиболее резко в этом духе высказался бывший вице-

президент США (в период третьего срока пребывания в Белом доме Франклина Руз-

вельта) Генри Уоллес. По его убеждению, между США и СССР нет фундаментально-

го конфликта интересов, каждый имеет право насаждать угодный ему порядок в соб-

ственной сфере влияния. Согласно Уоллесу, Америка не должна распространять

свой контроль на весь земной шар, а обеспечение международной безопасности

следует осуществлять только через ООН (независимо от того, что Советский Союз

обладает там правом вето). А поскольку «сдерживание» не отвечает этим критери-

ям, Уоллес предупреждал, что результатом его осуществления станет «направлен-

ная на Америку ненависть человечества».

325

В то время мало кто прислушивался к предостережениям Уоллеса (не помогло

и его символическое выдвижение кандидатом на выборах 1948 г.). Тем не менее его

радикальная критика «сдерживания» посеяла семена сомнения в праведности и не-

погрешимости американской политики. И семена эти дали всходы, когда США увязли

во вьетнамской войне и под вопросом оказалась если не сама доктрина «сдержива-

ния», то способы ее практического применения и соответствия ее национальным ин-

тересам страны.

На противоположном фланге дебатов вокруг «сдерживания» выступили такие

тяжеловесы западной политики как Уинстон Черчилль, который в своей фултонской

речи первым возвестил о начале «холодной войны» (5 марта 1946 г). Он сказал, что

«от Штеттина на Балтике и до Триеста на Адриатике через весь Европейский конти-

нент опустился железный занавес - советский тоталитаризм создал за ним свою им-

325

Thomas G.Paterson, ed. Cold War Critics: Alternative to American Policy in the Truman Years. Chicago.

1971, pp. 98-103.

155

перию».

326

Непримиримый противник тоталитаризма в любой его форме, Черчилль

разделял идею «сдерживания», но пытался придать ей более динамичный, наступа-

тельный характер, вынудить таким образом советское руководство приступить к пе-

реговорам о послевоенном мироустройстве еще до того, как у СССР появится ядер-

ное оружие. В том же направлении в Америке действовал Джон Фостер Даллес,

стремившийся расширить рамки «сдерживания», превратить его в «освобождение»

территорий, подпавших под контроль Советского Союза.

Под лозунгом «сдерживания» администрация Трумэна приступила к активному

развертыванию конфронтации. Оказание помощи Греции и Турции, принятие «Плана

Маршалла», создание Североатлантического союза, разработка стратегии ведения

«холодной войны» (включая оперативные планы на случай «горячей войны») все это

и многое другое наполняло доктрину «сдерживания» реальной силовой значимо-

стью.

Примечательна в этом смысле Директива Совета национальной безопасности

от 7 апреля 1950 г. (СНБ-68), которая определяла национальные интересы США в

терминах моральных принципов, но предписывала осуществить широкий комплекс

мобилизационных мер, в том числе подготовку к возможному применению ядерного

оружия. Один из главных инициаторов СНБ-68 государственный секретарь Дин Аче-

сон подчеркнул, что целью этого документа было «внедрение в сознание высших

эшелонов правительства уверенности не только в том, что Президент способен при-

нять такое решение, но и в том, что это решение может быть выполнено».

327

Совет

национальной безопасности настаивал на «ускоренном и согласованном наращива-

нии реальной военной мощи как Соединенных Штатов, так и всего свободного ми-

ра». Что касается переговоров с СССР, то указывалось, что начать их следует толь-

ко тогда, когда США смогут опереться на свои «позиции силы». «Успех предлагае-

мых программ, - говорилось в заключение документа, - зависит в конечном итоге от

признания правительством, американским народом, всеми другими народами того

факта, что холодная война – это по сути дела настоящая война, ставкой в которой

является выживание свободного мира».

328

Милитаризация «сдерживания» в ущерб его высокоморальному обоснованию

вносила разлад в национальное самосознание Америки. Уже через десятилетие по-

сле его провозглашения в качестве государственной политики страны Джордж Кен-

нан в книге «Россия, атом и Запад» (1957 г.) писал: «Моим соотечественникам, кото-

рые часто спрашивали меня, куда лучше приложить руки, чтобы противодействовать

советской угрозе, я должен был бы отвечать: к нашим американским недостаткам, к

тем вещам, которых мы стыдимся и которые – бельмо у нас на глазу, или к тем, ко-

торые нас тревожат: к расовой проблеме, к условиям жизни в больших городах, к

вопросам образования и социального окружения молодежи, к растущему разрыву

между специальным знанием и массовым пониманием».

329

Отмечая сильные стороны доктрины «сдерживания», Генри Киссинджер вме-

сте с тем указал и на ее очевидные изъяны: «… мы так и не поняли до конца, что по

мере нарастания нашей мощи в абсолютном измерении, в относительном смысле

наше положение ухудшалось в результате восстановления сил СССР после войны.

Наши военные и дипломатические позиции уже никогда не станут более выгодными

для нас, чем в самом начале осуществления политики сдерживания в конце 40-х го-

326

Winston S.Churchill. The Sinews of Peace: Post-War Speeches. N.Y., 1949, pp. 100-105.

327

Dean Acheson. Present at the Creation. N.Y., 1959, p. 374.

328

Foreign Relations of the United States, 1958, p. 341.

329

George F.Kennan. Russia, the Atom and the West. N.Y., 1957, p. 13.

156

дов. Вот тогда и надо было попытаться завязать серьезное обсуждение будущего

Европы. Мы упустили благоприятный шанс».

330

А Советский Союз? Упустил ли он свой шанс? Конечно!. Только его шанс су-

щественно отличался от американского. Если для национальных интересов США

было бы выгодно размеренное, сбалансированное «сдерживание» (чтобы «измо-

ром» довести противника до самораспада), то для СССР снижение темпов и уровня

противостояния, хотя и давало бы временную передышку, в перспективе все равно

не сулило успеха, ибо на несиловом, социально-экономическом поприще состязание

с Америкой и другими развитыми странами было заведомо проигрышным. Поэтому,

в отличие от США, Советский Союз мог позволить себе не стратегическую, а всего

лишь тактическую корректировку намеченного конфронтационного курса. И Сталин

прибегал к таким маневрам, чтобы, не отказываясь от своих долговременных экс-

пансионистских устремлений, притупить бдительность противников, стимулировать

расхождения между ними, ослабить нажим «сдерживания» и под прикрытием ди-

пломатических инициатив усилить свои военные приготовления. Что же касается

упорно игнорируемых, но реально существовавших национальных интересов СССР,

то для них варианты как более, так и менее интенсивного противостояния были, вы-

ражаясь сталинским слогом, «оба хуже». В нищей и угнетенной стране любая кон-

фронтация несла народу новые тяготы и ужесточение тоталитарного режима.

На рубеже 40-х и 50-х годов США достигли пика своего монопольного превос-

ходства, а СССР только начал подниматься к уровню сопоставимого с ними могуще-

ства, главным образом в военной области. Поворотным пунктом стал 1949 год. К

этому времени в соотношении мировых сил произошли заметные сдвиги в пользу

Советского Союза: он окончательно закрепил за собой контроль над восточноевро-

пейскими странами, освободившийся от гоминдановского режима Китай стал его со-

юзником и самое главное – появилось советское ядерное оружие. Все это придало

Сталину уверенность в своих силах и побудило его предпринять «силовое прощупы-

вание» глобальных позиций США. В Европе он устроил блокаду Берлина, в Азии со-

гласился на развязывание войны на Корейском полуострове. Кремлевский стратег

поспешил воспользоваться благоприятными возможностями и не помышлял о сни-

жении накала конфронтации.

Несомненно, сдерживающее воздействие на сталинскую политику первых по-

слевоенных лет оказывала ядерная монополия США. Столь же очевидно и то, что

Сталин (как и Гитлер) в военное время не придавал первостепенного значения ис-

следованиям и разработкам в ядерной области, будучи погруженным в решение

острейших проблем обеспечения армии обычными вооружениями и материально-

техническими средствами, которые поглощали все имевшиеся ресурсы. Показное

хладнокровие и наигранное безразличие, с которыми Сталин на Потсдамской кон-

ференции встретил сообщение Трумэна об успешном испытании американского

ядерного устройства,

331

не могли замаскировать его озабоченности этим подлинным

переворотом в военном деле с глубочайшими международно-политическими по-

следствиями. Весть об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки прозвучала

как грозное предупреждение Советскому Союзу. Академик Евгений Велихов свиде-

тельствует: «Для Сталина эта бомбардировка оказалась полной неожиданностью.

Буквально через несколько дней был сформирован Специальный комитет для ре-

шения ядерной проблемы, руководителем которого назначили Берию. Сталин на-

звал срок – 5 лет, рассчитывая, что раньше американцы не сумеют нанести ядерный

удар по СССР».

332

330

Henry Kissinger. White House Years. Boston. 1979, p. 62.

331

Harry Truman. The Memoirs. N.Y. 1955, Vol. 1, p. 421.

332

Известия, 28 августа 1999 г.

157

Нужна ли была атомная бомба не только Сталину, но и советскому народу?

Безусловно, была нужна! В жестких рамках двухполюсной конфронтации оружию

массового поражения не было альтернативы. Если бы Советский Союз остался

безъядерным, в возможной войне с Соединенными Штатами он поплатился бы ги-

белью миллионов и миллионов людей, чудовищными разрушениями и поражением

невиданных доселе масштабов. Ядерное оружие было необходимо отнюдь не для

ведения войны, будь то наступательной или оборонительной, а для взаимного сдер-

живания противостоящих друг другу сторон в целях предотвращения войны. Угроза

всеуничтожающей ядерной войны сблизила национальные и государственные инте-

ресы как внутри стран, так и между ними, независимо от их принадлежности к той

или иной системе.

На заре ядерной эры Сталин не в полной мере осознал принципиальную но-

визну появившегося оружия. Его стратегическое мышление, сформировавшееся в

годы гражданской и Второй мировой войн, не позволило ему адекватно оценить ка-

чественный сдвиг в соотношении проблем войны и мира. Он недооценил гигантскую

убойную силу нового оружия. В его представлении число жертв в ядерной войне из-

мерялось бы «десятками тысяч» или, в крайнем случае, «сотнями тысяч» человек,

но никак не «миллионами».

333

Впрочем, если Сталин и смог бы вообразить себе по-

следствия ядерной войны в полном объеме, то и это не удержало бы его от приме-

нения оружия сверхъестественной мощи (судя по тому, сколькими десятков миллио-

нов человеческих жизней он пожертвовал в военных и мирных условиях, А его пуб-

личные высказывания на сей счет в чем-то предвосхитили пресловутые сентенции

Мао Цзэдуна о «бумажном тигре».

Мышление категориями прямого противоборства вообще было свойственно

вождю, оценивавшему обстановку и направлявшему военную стратегию и внешнюю

политику СССР, не задумывавшемуся о цене осуществления воинственных замы-

слов. Целесообразность развязывания ядерной войны в подходящий момент пред-

ставлялась Сталину, по свидетельству знавших его современников, неоспоримой

истиной, причем как с американской, так и с советской стороны. «Если бы мы опо-

здали на полтора года, то, наверное, попробовали бы ее на себе», - сказал Сталин

ученым-создателям советского ядерного оружия. В узком кругу собеседников он

бросил зловещую реплику: «Мы никого не боимся, а если господам империалистам

угодно воевать, то нет для нас более подходящего момента, чем этот».

334

Трудно судить, в какой мере угрозы кремлевского самодержца соответствовал

его действительным намерениям, а еще больше – его пока довольно скромным воз-

можностям. Но несомненно, что он готов был и дальше взвинчивать конфронтацию,

теперь уже угрожая применением оружия массового поражения.

Но каковы бы ни были расчеты Сталина на достижение конечной победы с

помощью ядерного оружия, ему не дано было правильно оценить влияние этого но-

вого фактора на международные отношения не только отдаленного, но и ближайше-

го будущего. «По существу, Сталин не почувствовал зарождения нового подхода к

мировым делам», - писал историк Дмитрий Волкогонов. –«Возможно ему (но ведь он

“гений”!) было трудно говорить о том, что атомное оружие, которым обладал теперь

и Советский Союз, скоро “перерастет” цели, во имя которых оно создавалось. Ста-

лин не смог в дымке грядущего увидеть рубеж, предел, за которым война перестает

быть разумным, рациональным средством политики».

335

333

Ответ товарища И.В.Сталина корреспонденту «Правды» насчет атомного оружия. Военная мысль,

1951, № 10, с. 4.

334

См. Эдуард Радзинский. Сталин. 1997, сс. 556, 608-609.

335

Дмитрий Волкогонов, Сталин. Политический портрет. М., 1996, кн. 2, с. 558.

158

Впрочем, и американское руководство в то время находилось в плену «клас-

сических» представлений о возможности использования «неклассического», ядерно-

го оружия в военных целях. Взрыв советского ядерного устройства должен был, ка-

залось бы, послужить сигналом к переоценке стратегической обстановки. «Теперь

это совершенно иной мир», - записал в своем дневнике сенатор Артур Ванденберг,

один из творцов двухпартийной внешней политики США.

336

Национальную безопас-

ность уже нельзя было и дальше строить на американской ядерной монополии. Но

переоценки руководящих установок не произошло. Стратегическое планирование

продолжалось по накатанной колее.

На первых порах становления ядерной двухполюсности политики и военные в

США пытались убедить себя в неспособности СССР развернуть сопоставимую с

американской программу создания нового оружия. Если в обстановке эйфории после

бомбардировки двух городов в Японии Трумэн выразил уверенность в том, что осво-

ить технологию производства «сверхоружия» по силам только Соединенным Шта-

там,

337

то после неожиданного советского атомного взрыва в Вашингтоне постара-

лись подавить чувство разочарования, утверждая, что Советский Союз испытал буд-

то бы лишь грубое устройство, которое придется еще долго доводить до оружейной

кондиции.

338

Но необратимое свершилось. Советско-американское соперничество обрело

ядерное измерение, которое потребовало приспособления «сдерживания» к необхо-

димости предотвращения войны, несовместимой с национальными интересами обе-

их сторон. Вместо этого, наращивание ядерного арсенала США продолжалось в це-

лях оказания стратегического давления на СССР, а в случае лобового столкновения

с ним - для использования в качестве решающего средства достижения победы.

Именно к этому сводился главный смысл оперативного плана под кодовым названи-

ем «Оффтэкл», подготовленного в Пентагоне и одобренного Объединенным комите-

том начальников штабов (8 декабря 1949 г.). План предусматривал уничтожение

ядерными средствами жизненно важных звеньев советской инфраструктуры, если

США окажутся втянутыми в военные действия с СССР.

339

Тем не менее, на центральном военно-стратегическом направлении противо-

стояния СССР - США, в первую очередь в Европе, с появлением ядерной двухпо-

люсности все более определенно начал обнаруживаться разрыв между высоким на-

калом конфронтационных страстей и рационально осознаваемой (и в правящих вер-

хах, и в народных массах) недопустимостью развязывания третьей мировой войны –

войны ядерной, всеуничтожающей. Когда берлинская блокада достигла критической,

взрывоопасной стадии, Москва и Вашингтон пошли на разрядку напряженности из-за

опасности неконтролируемой эскалации конфликта.

Другое дело – периферийные зоны противостояния. По отношению к ним до-

минировали все те же установки на использование военной силы. Более того, появ-

ление глобальной ядерной угрозы породило ощущение относительной безнаказан-

ности ограниченных силовых акций на региональном и более низких уровнях проти-

востояния СССР-США, причем предпочтительно руками союзных или зависимых от

них стран.

Этим обстоятельством и пытался воспользоваться Сталин для расширения

сферы своего геополитического контроля на Дальнем Востоке, где позиции Совет-

ского Союза заметно укрепились с провозглашением Китайской Народной Республи-

ки. Сближение двух держав с однородным (тоталитарным) устройством создавало

336

The Private Papers of Senator Vandenberg. Boston, 1952, p. 518.

337

Public Papers of the Presidents of the United States. 1945, pp. 381-382.

338

See: Louis L.Strauss. Men and Dicisions. Garden City. N.Y., 1962, p. 216.

339

See: K.W.Condit. The History of the Joint Chiefs of Staff. Vol. 2, pp. 283-300.

159

противовес влиянию США в регионе, а в перспективе и в мире. «Потеря» Китая была

воспринята Вашингтоном крайне болезненно. Госсекретарь Ачесон забил тревогу по

поводу того, что появление «коммунистического Китая служит интересам Советской

России» и, следовательно, «угрожает международному миру и безопасности».

340

Обычный пропагандистский прием: объявить угрозу собственным интересам угрозой

интересам всеобщим. Но действительность была сложнее, чем ее двухполюсное

измерение. Хотя непосредственный эффект тандема СССР-КНР поначалу усилил

его позиции в противостоянии США, в дальнейшем противоречия в нем обостри-

лись, создались предпосылки для возникновения комплекса трехсторонних советско-

китайско-американских отношений.

Взаимоотношения Москвы и Пекина под углом зрения их национальных инте-

ресов и внешней политики также выглядели далеко не просто. Договор о дружбе,

союзе и взаимной помощи между СССР и КНР (14 февраля 1950 г.)

341

мог бы стать

полезным для народов обеих крупных стран, если бы не тоталитарная суть полити-

ки, проводимой их правительствами. Объединение усилий Советского Союза и Ки-

тая сулило им несомненные выгоды в создании условий для повышения уровня жиз-

ни населения, но вместо этого сопровождалось дальнейшим ужесточением внутрен-

него режима и более глубоким втягиванием в изнуряющую конфронтацию с США и

их союзниками. Сталин не смог навязать Мао Цзэдуну ту меру зависимости, которую

он установил в Восточной Европе. Слишком велик и самостоятелен был китайский

союзник. Несмотря на принципиальное сходство идеологий и социального устройст-

ва (а, вернее, вследствие этого), две огромные тоталитарные державы не смогли

ужиться в одном лагере «на равных», спор о верховенстве в нем привел к расхожде-

ниям, а затем и к открытой вражде.

Но в начале 50-х годов сближение с Китаем усилило «наступательный дух» в

Кремле. Сталин почувствовал возможность потеснить американского соперника в

наиболее уязвимых местах по периферии противостояния, расширить зоны своего

влияния и контроля. Первым объектом такого геополитического передела оказался

Корейский полуостров.

В первые послевоенные годы Корея оставалась в стороне от советско-

американского соперничества, разделенная по 38-ой параллели на Корейскую На-

родно-Демократическую Республику и Республику Корея. Противостояние Севера и

Юга носило относительно самостоятельный, локальный характер. Оккупационные

войска – как советские, так и американские – были выведены с территории обоих ко-

рейских государств. Но без сдерживающего военного присутствия США Южная Ко-

рея оказалась в уязвимом положении перед лицом Северной Кореи, располагавшей

военным превосходством и требовавшей объединения корейской нации.

Стремление корейского народа к объединению справедливо и естественно, но

не бесспорны условия, на которых нация могла бы прийти к единству. Назрел внут-

рикорейский конфликт, грозивший перерасти в крупный международный, в котором,

кроме СССР и США, игроком была также КНР.

Прологом к конфликту послужила, по свидетельству Н.С.Хрущева, встреча

Сталина с Ким Ир Сеном (конец 1949 г.). На ней северокорейский лидер доказывал,

что стоит лишь «подтолкнуть штыком» южнокорейский режим, и он мгновенно рас-

сыплется, вся страна окажется под коммунистической властью. Сталин сомневался.

Его беспокоила возможность американского вмешательства в конфликт. Но Ким Ир

Сен был уверен в том, что его войска разгромят южнокорейского противника так

стремительно, что американцы не успеют предпринять ничего серьезного. Сталин

340

United States Relations with China. Washington, D.C. 1949, p, XVII.

341

Советско-китайские отношения. 1917-1957. Сборник документов. М., 1959 , сс. 219-224.

160

запросил мнение Мао Цзэдуна. Китайский вождь поддержал замысел Ким Ир Се-

на.

342

На рассвете 25 июня 1950 г. обладавшие огромным перевесом вооруженные

силы КНДР внезапно вторглись в Южную Корею. Не встретив серьезного сопротив-

ления, они вскоре заняли Сеул, а затем овладели почти всей южнокорейской терри-

торией. Как тогда представлялось многим, началось необратимое силовое прираще-

ние геополитического пространства Советского Союза - расширение его империи,

созданной им в итоге Второй мировой войны. Однако президент Трумэн и его адми-

нистрация сумели принять срочные и эффективные меры, чтобы восстановить ста-

тус-кво.

343

В районе Сеула была осуществлена крупномасштабная высадка амери-

канских войск под командованием генерала Макартура. Несомненным дипломатиче-

ским выигрышем США явилось принятие по их инициативе резолюций Совета Безо-

пасности ООН, осудивших агрессию КНДР и призвавших членов этой международ-

ной организации оказать Южной Корее всю возможную помощь (СССР не смог при-

менить право вето против этих резолюций, поскольку его представителя в Совете

Безопасности не было в знак протеста против присутствия в нем гоминдановца). Под

флагом ООН вооруженные силы США при поддержке ограниченных контингентов из

ряда других стран выступили в корейской войне выразителями интересов всего

«свободного мира».

Когда войска КНДР были разгромлены и вытеснены с южнокорейской терри-

тории (к октябрю 1950 г.), встал вопрос о дальнейших действиях США и ООН: оста-

новиться у 38-й параллели или перейти ее и продвигаться на север? Испытанию

подверглась доктрина «сдерживания». Если на первом этапе корейской войны США

препятствовали распространению советского влияния на новые территории, то те-

перь Америка оказалась перед искушением расширения сферы своего контроля.

Обсуждение этой острой дилеммы происходило в узком кругу военно-

политического руководства США, причем, как сторонники, так и противники расши-

рения сферы действия «сдерживания» обосновывали свою точку зрения ссылками

на интересы «национальной безопасности». Общественное мнение в целом остава-

лось на стороне официальной политики противодействия советскому экспансиониз-

му. Все еще достаточен был запас традиционной американской решимости непре-

менно одолеть опасного соперника.

Президент Трумэн одобрил директиву Совета национальной безопасности

(СНБ-81/1 от 9 сентября 1950 г.), разрешающую проведение вооруженных действий

против КНДР на ее территории.

344

В ООН вопрос о вторжении в Северную Корею не

обсуждался, но Генеральный секретарь Трюгве Ли посчитал, что «продвижению к

северу от 38-й параллели альтернативы не было».

345

Логика вооруженной борьбы и воинственный пыл генерала Макартура вскоре

привели к тому, что американские войска оказались вблизи границ КНР и СССР. И

тут произошло не предвиденное американскими стратегами – под видом «добро-

вольцев» в Северную Корею хлынули регулярные китайские войска (30 дивизий об-

щей численностью свыше миллиона человек). Маятник конфликта качнулся в другую

сторону. Под напором превосходящих китайских сил американские войска откати-

лись назад, к 38-й параллели. Настал момент, когда «холодная война» грозила пе-

рерасти во всеобщую «горячую».

Внезапное появление китайских «добровольцев» спутало карты политических

и военных руководителей США. Столкнулись два течения в послевоенной политике

342

See: Khrushchev Remembers. Boston, 1970, pp. 367-368.

343

Foreign Relations of the United States. 1950. Vol. 7, pp. 157-161.

344

Ibid., pp. 712-721.

345

Trygvie Lie. In the Cause of Peace: Seven Years in the United Nations. N.Y., 1954, pp. 344-345.