“"Обвинители” Ницше не разглядели главного пафоса его творчества –
мечты о будущем сообществе людей неординарных, разнообразных,
независимых, сильных (не дающих пощады своим “слишком человеческим”
слабостям), гордых, свободных, честных (не допускающих фальшивой
нравственности и не создавших новых фальшивых ценностей), не нуждающихся
в иcкусственных благах, ибо они оптимисты и любят жизнь” [5, с. 24].
У Немировской куда-то пропало то “великое множество” рабов, без
которых, согласно Ницше, невозможна “всякая высшая культура” и сообщество
немногих творцов её – “людей неординарных, разнообразных и т. д.”.
Разумеется, Немировская не может пройти мимо того факта, что свобода в
ницшевском понимании – это свобода немногих. Однако посмотрите, как она
интерпретирует взгляды Ницше по этому вопросу:
“Он считал, что демократия может оказаться вредной для общества, не
умеющего пользоваться своими правами (это потрясающе! Ницше, писавший,
что “демократизм был во все времена упадочной формой организующей силы”,
оказывается, считал, что демократия может повредить обществу, да и то не
всякому, а лишь “не умеющему пользоваться своими правами”! Здесь мы имеем
дело с очередной ложью со стороны Немировской. – В. Б.)… Может быть, права
человека и не нужны большинству. Люди включены в водоворот
повседневности и не ощущают потребности свободы” [там же, с. 17].
И ни слова о том, что согласно Ницше эти люди, люди большинства,
“должны быть (курсив мой. – В. Б.) подавлены и принижены” ради счастья и
процветания аристократии “до степени людей неполных, до степени рабов и
орудий”.
"«Свобода для», которую Ницше представлял себе как высший этап
свободы, свобода человека, ее заслуживающего, знающего, для чего она ему.
Эта свобода самопреодоления, в которой, считал Ницше, нуждаются не многие,
а только исключительно возвышенные и благоразумные натуры, которые свою
исключительность направляют на развитие, скажем, науки, или на
саморазвитие. Далеко не все на это способны, да и вообще нуждаются в этом”
[там же, с. 35-36].
Здесь ницшевское понятие свободы (так же, как ранее понятие воли к
власти) сводится исключительно к самопреодолению, представление о котором
не связывается с властью над другими людьми. Опять куда-то подевался целый
не только лишние мысли, но и лишние ходы, движения мысли. Чтобы дискредитировать «Волю
к власти», Хайдеггеру надо было убедительно доказать, что её составители скомпоновали
записи Ницше хуже, чем это сделал бы сам Ницше. Однако Хайдеггер этого не делает – и за
нами остаётся полное право считать, что составители «Воли к власти» выразили мысли Ницше
не хуже, а может быть, и лучше, чем это сделал бы сам Ницше. Во всяком случае, когда
читаешь «Волю к власти», то получаешь удовольствие именно от логичности, с которой
построена эта книга.
Во-вторых, даже если бы составители “Воли к власти” скомпоновали её вообще без всякого
плана и порядка, то от этого она всё равно не перестала бы адекватно - достаточно адекватно
для того, чтобы признать Ницше её автором – выражать ницшевские взгляды. “Воля к власти” –
это сборник ницшевских афоризмов, то есть таких мыслей, которые настолько цельны и
закончены в самих себе, что могут быть оторваны друг от друга и представлены читателям по
отдельности без большого ущерба для их понимания. Конечно, и афоризмы лучше понимать в
контексте – однако, на худой конец, можно и вне его (в отличие, например, от любого
положения из гегелевской «Науки логики», которое вне контекста понять в принципе
невозможно). Так что Хайдеггер предъявил заведомо завышенные требования к книге,
написанной в афористическом жанре.