Бэттлер, Алекс. Общество: прогресс и сила (критерии и общие начала)
Подождите немного. Документ загружается.
140
Элаби в последней главе своей книги заключает: «Мы живем в
антиинтеллектуальной или, более точно, антинаучной культуре» (р. 245). Основная
идея книги ясна: в конце XX веке на Западе (и не только в США и
Великобритании) усилилась общая атмосфера против науки и прогресса в целом.
Причем, как показывает и Элаби, в этом антипрогрессивном движении участвуют
не только СМИ, кино и телевидение, религия, но и немало так называемых ученых.
Одни – по каким-то причинам разочаровавшиеся в науке, другие (их большинство)
по коммерческим соображениям (например, весьма сильно разбогатели два русских
«ученых» на хронологическом пересмотре мировой истории, выдвинув
искусственно придуманную методику подсчета летосчисления). Это действительно
факт, который имеет место быть. Но, подробно описав этот факт, Элаби не смог
дать развернутую причину такого положения дел. Причина же очень проста – это
кризис позднего капитализма, его реальное загнивание с массовой паразитизацией
населения, непрофессиональностью государственной правящей элиты, а также
антинаучностью большой прослойки «ученых». Однако это другая тема. Здесь же
нас интересует, что такое прогресс?
141
10. Американцы о прогрессе: XIX-XX века
Оптимисты и пессимисты
Почему-то Бэри американцам почти не уделил никакого внимания, видимо полагая,
что вряд ли они в состоянии сказать по поводу прогресса что-то путное. Возможно,
англичанин и был прав, хотя что-то они все-таки сказали. И об этом нам поведал
американец Нисбет.
Начинает он, естественно, с отцов-основателей, некоторые из которых были
учеными и философами. Например, Бенджамин Франклин, исходя из убеждения,
что Америка станет великой и сильной цивилизацией, в качестве главного
аргумента (в своем «Обзор увеличения численности человечества», 1755 г.)
приводил факт быстрого роста населения страны. На этот факт, как показатель
прогресса человечества, в Америке мало кто обращал внимания, хотя он
действительно является одной из важных переменных в понятии «прогресс».
Безусловно, он не объясняет причину прогресса, но отражает одно из важнейших
следствий. Фактически речь идет о расширении «рода», как это происходит при
успешной адаптации того или иного вида в органическом мире. Вместе с тем
Франклин, так же как и Джон Адамс и Томас Джефферсон, при рассуждениях о
прогрессе подчеркивали громадную роль знаний, науки, искусства, преодоления
варварства, хотя и не анализировали термин с научной точки зрения.
В американской Конституции есть одно очень важное положение (статья 1,
раздел 8): «Конгресс правомочен содействовать прогрессу науки и полезных
ремесел, закрепляя на определенный срок за авторами и изобретателями
исключительные права на их сочинения и открытия».
Об американской миссии в XIX веке писали и говорили многие писатели,
ученые, политические деятели. Некоторые из них не скрывали имперских задач
США, вплоть до того, что даже возлагали на США «ответственность» за
«прогресс» во всем мире. Например, писатель и государственный деятель Альберт
Дж. Беверидж писал: «Бог не готовил англо-говорящие и тевтонские народы для
142
того, чтобы мы в течение тысяч лет бездельничали или занимались пустым
самосозерцанием и самолюбованием. Совсем нет. Он сделал нас искусными
организаторами мира для установления системы там, где царствовал хаос. Он дал
нам дух прогресса, чтобы одолеть силы реакции на земле. Он дал нам знания в
управлении для того, чтобы мы смогли править дикарями и недоразвитыми
народами. И если у нас не окажется такой силы, тогда этот мир может скатиться в
варварство и мрак. Из всей нашей расы он выделил и менно американский народ
как избранную нацию, чтобы наконец осуществить спасение мира» (цит. по:
Нисбет, р. 286).
Для того времени казалось слишком откровенно и вызывающе. Теперь – нет.
Американцы, кажется, хорошо усвоили установки своих идеологов.
Другие авторы рассуждали о прогрессе в контексте своих теорий, которые сами
по себе стали отражением той или иной политической или экономической
идеологии. Нисбет разбирает работы ряда ученых, среди них Фридриха Августа
Хайека (1899-1992), австрийского экономиста, много лет прожившего в США. Его
он упоминает как одного из поборников прогресса, полагавшего, что прогресс есть
цивилизация, а цивилизация есть прогресс. В своей «Конституции свободы» (1960)
Хайек писал: «Сохранение своего рода цивилизации… зависит от действия сил,
которые при благоприятных условиях и являются причиной прогресса» (цит. по:
Нисбет, р. 300). Иначе говоря, для него цивилизация есть прогресс, а прогресс есть
цивилизация. На фоне скептиков в отношении прогресса голос Хайека звучал
весьма вызывающе: ведь, как писал сам Хайек, многие предпочитают слово
прогресс брать в кавычки. Но главное было для него другое: прогресс он увязывал
со своей либеральной экономической теорией (т.е. с ограничением вмешательства
государства и т.д.). В рамках конструкции «либерализм-и-прогресс» (liberalism-
cum-progress) последний он рассматривал как некую духовную силу, по
воздействию превосходящую протестантскую этику. «Прогресс, – писал Хайек, –
есть движение ради самого движения, так как в процессе изучения приобретаются
новые результаты, т. е. то, что человек воспринимает как подарки его интеллекта»
(там же).
143
Иной вариант прогресса представляют взгляды английского экономиста
Михаила Фридена, изложенные им в его первой монографии «Новый
либерализм» (1978), которые разделяют его коллеги Дж. А. Гобсон и Л.Т. Гобхаус.
Этот новый тип либерализма (неолиберализм) утверждает, что экономический и
социальный прогресс предполагает вмешательство центрального правительства. То
есть планирование, регулирование и директивная власть являют собой ключ к
прогрессу.
В США сторонниками такого подхода были Лестор Уорд, Торстейн Веблен,
Джон Дьюи. По мнению Нисбета, их подходы очень напоминают демократический
социализм фабианцев, хотя есть и различия. Для них все-таки принципы
индивидуальной свободы важнее институционных ограничений, хотя принципы
эти могут быть обеспечены и не спенсеровскими способами. Для Уорда
(палеоботаник, социолог), однако, характерна тяга в целом к политическому и
социальному планированию; он за просвещенный контроль, а правительство он
рассматривает как защитника своих граждан.
Веблен же усматривает торможение прогресса «в его время» в доминировании
капиталистического управления при игнорировании научного подхода. В своей
работе “Instinct of Workmanship”, где он излагает теорию прогресса и его стадий,
Веблен подчеркивал: расширяя власть правительства, распространяя
законодательство на сферы, еще не охваченные им, придавая значение не только
экономическим интересам, которые управляют нашей жизнью , но и достижениям
разума, – вот единственный путь, идя по которому мы сможем ускорить темпы
прогресса и улучшить социальные условия большего числа людей в
капиталистическом обществе.
Известный американский философ-прагматик Джон Дьюи также причисляется
к сторонникам прогресса, который у него базировался на вере в интеллектуальные
возможности человека, способного к рациональному мышлению и, следовательно,
ориентированного на прогрессивные реформы. В работе «Демократия и
образование» (1916) он подчеркивал значение «прогрессивного образования» как
инструмента достижения прогресса. Его прагматизм в форме инструментализма
предполагал возможность социальных преобразований, которых можно добиться
144
«регулируемой свободой» и «равными возможностями» без всяких классовых
конфликтов. Весьма приемлемый философ для буржуазной Америки.
Нисбет указывает и на другую группу ученых-философов технократического
направления, веривших в прогресс даже «во времена Великой депрессии». На них
были похожи, пишет Нисбет, и ученые марксистского направления, которые
уповали на прогресс, опираясь на науку.
Имея в виду их, Нисбет пишет: «Все они впитали марксистскую доктрину
прогресса. … Для них, как и для технократов или неолибералов, проблема была не
столько в содействии прогрессу, сколько, скорее, в активизации того, что уже
заложено в обществе, в ускорении того, что должно было бы осуществиться
естественным образом, если бы не определенные искусственные обстоятельства, в
основном экономического и фискального характера, – результаты слепоты
капиталистов и управляющих промышленностью» (р. 306).
Любопытно, что Нисбет в этой связи цитирует отрывок из Программы КПСС, в
которой говорится о том, что человечество идет от капитализма к социализму, и
это «естественный результат развития общества» (там же).
Нисбет хочет подчеркнуть этим, что и про-марксисты Запада, и Советский
Союз исходили из общей идеи, а именно: прогресс заложен объективно в само
общество. Достаточно снять некие барьеры, и прогресс как бы сам всплывет
наружу.
В какой-то степени Нисбет прав, по крайней мере в отношении Советского
Союза. Действительно идеология СССР строилась на объективности исторических
законов, которые так или иначе сами пробьют себе дорогу в коммунистическое
будущее. В этом коренилась одна из важнейших стратегических ошибок
советского руководства после Сталина, причем к марксизму не имеющая никакого
отношения.
Марксизм как раз учит тому, что, да, существует определенная историческая
тенденция перехода от одной формации к другой, к примеру, от капитализма к
социализму. И эту тенденцию следует считать прогрессивной, поскольку она
прекращает систему эксплуатации человека человеком. Но тенденция эта
реализуется не автоматически: необходимо приложить немало субъективных
145
усилий (в форме борьбы), чтобы данная объективная тенденци я воплотилась в
жизнь. Предварительно же нужно познать механизмы обеих систем для того,
чтобы успешно свалить одну (без борьбы она не сдается) и не менее успешно
управлять другой. Иначе говоря, главное – это познание законов развития
общества. Слепая вера в законы социализма, которые даже еще и не были
сформулированы (социализм в СССР представлял собой еще незрелую форму
новой формации), сыграла злую историческую шутку с Советским Союзом: он
распался. Это не значит, что социализм как идея исчез с мировой арены. В
специфической форме он развивается в Китае. Но социализм как теория пока не
имеет своей завершенности, не подкреплен и не подтвержден законами развития
общества. К этой теме нам так или иначе еще придется вернуться. А пока вновь
возвращаемся к Нисбету.
Как известно, после Первой мировой войны, а также в связи и со Второй
мировой войной скептиков, отвергающих возможность и неизбежность прогресса,
прибавилось и в Европе, и в США. Среди них особенно выделялся Оскар
Шпенглер. Но были и другие, чаще всего почему-то среди антропологов (Альфред
Крёбер, Роберт Лов и, А.Р. Радклиф-Браун, Бронислав Малиновски), но также и
среди историков-компаритивистов (Флайндерс Петри, Ф. Дж. Теггарт). К этой
группе относился и популярный Арнольд Тойнби. Дополняют когорту скептиков
такие известные имена, как Макс Вебер, Джордж Сорель («Иллюзия прогресса»),
братья Генри и Брукс Адамсы (США).
Затем во второй половине XX века идея прогресса вновь начинает оживать, как
считает Нисбет, благодаря социологу Талкоту Парсенсу и антропологу Лесли
Уайту. Становится популярным само слово «прогрессивный». Появляется
множество футурологических книг и даже сама наука футурология, одним из
основателей которой являлся Герман Кан. О прогрессе пишут такие крупные
ученые, как Джулиан Хаксли, Чарльз Дарвин (физик, внук Чарльза Дарвина).
Причем немало ученых, которые в те времена прогресс прежде всего связывали с
успехами социализма в СССР.
Однако в конце XX века оптимизм вновь сменился пессимизмом (сам Нисбет
умер в 1996 г. Его книга, первое издание, была опубликована в 1980 г., второе
146
издание без добавлений – в 1998 г., поэтому он не успел проанализировать взгляды
тех, кто возрадовался «прогрессу» после исчезновения СССР).
Нисбет, обобщая свой анализ взглядов философов на прогресс, предлагает пять
«посылок»: 1) вера в ценность прошлого, 2) убежденность в благородстве, даже
превосходстве западной цивилизации, 3) принятие ценностей экономического и
технологического роста, 4) вера в научные знания, источником которых является
интеллект, 5) вера в исключительную важность, неизмеримую ценность жизни на
Земле (см.: р. 317).
Все эти «посылки», по его мнению, были оспорены во второй половине XX
века. На Западе воцарился скептицизм, а там, где был социализм, хоть и в
зачаточной форме, сохраняется оптимизм. Последнее особенно опечалило
американца. Он пишет: «Трагедия сегодняшних дней состоит в том, что
значительно большее количество убежденных в реальности прогресса проживает в
некоторых несвободных государствах мира, начиная с Советского Союза, чем в
свободных западных государствах» (курсив мой. – А.Б., р. 318).
Можно написать целую книгу о прогрессе, так и не поняв, что это такое. В этом
состоит действительная трагедия автора-Нисбета.
И далее он расписывает проявления этой «трагедии» на Западе.
Начало этой тенденции положила Первая мировая война, после которой Запад
начал свое падение вместе со своей цивилизацией. Это событие, с одной стороны,
вызвало враждебность остального мира к Западу, с другой стороны, его
материальное благополучие стало поводом для зависти. Но главное – его перестали
бояться и уважать. И почему-то перестали рассматривать как модель общества в
«коммунистических» странах и в странах Третьего мира. То, о чем писал
Шпенглер, стало реальностью. Но это со стороны внешнего мира.
Проблема в том, что внутри самих западных государств произошло падение
веры в ценности западной цивилизации. Нисбет напоминает интересное
высказывание английского историка Генри Торо, который писал: «На Восток я
пойду только по принуждению, на Запад – по собственной воле. А также каждый
заход солнца, который я наблюдаю, вдохновляет меня идти на Запад…» (цит. по:
Нисбет: р. 334). Такие слова, сетует Нисбет, редко услышишь в наши дни.
147
Известно, что в прошлые времена многие ученые прогресс связывали с
экономическим ростом государства. Ныне же, наоборот, в экономическом росте
усматривают одну из причин отката от прогресса. Экономист Е. Дж. Мишан в
одной из работ анализирует противоречия между экономическим прогрессом и
моральными и социальными ценностями. Его вывод сводится к тому, что
историческое падение началось в эпоху Просвещения, усилилось в XIX веке, а
сейчас еще более набирает обороты. Все это ведет к дезинтеграции общественного
порядка, к развалу власти и т.д., в результате чего может возникнуть тоталитарное
государство.
Насчет тоталитарного государства, это еще вопрос, а то, что богатство и
роскошь разрушали мораль, а в конечном счете – целые империи, это
действительно исторический факт. Об этом писали и социологи XX века, к
примеру, Макс Вебер в своей «Протестантской этике» и в «Духе капитализма», а
также Джозеф Шумпетер в книге «Капитализм, социализм и демократия».
Аналогичных выводов придерживается и Фред Хирш. В своей книге “Social
Limits of Growth” он пишет: «Истина, доверие, одобрение, ограничения,
обязательства – все это среди социальных добродетелей, основанных на
религиозном веровании». И в этом, дескать, суть капиталистического духа.
Свободный рынок, по Хиршу, как раз и возник на базе религии и моральных
обязательств и больше зависел от них, чем феодальная экономика. (Непонятно,
правда, почему религия не «заработала» в период феодализма, в период
жесточайшей ее диктатуры? Все-таки паровая машина, наверное, оказалось
помогущественнее всяческих религий.) По Хиршу, оказывается, моральные
ценности разрушил «само-интерес». Хотя Адам Смит писал, что как раз этот
«само-интерес» капиталиста и сделал капитализм возможным.
Одним из проявлений пессимизма относительно прогресса стало падение
общественного статуса «знаний», наук – того, что раньше сопрягалось с развитием
прогресса. Чтобы не было путаницы, о каких знаниях идет речь, Нисбет их
подразделяет на две группы. Первая группа состоит из «знаний о чем-то». В этой
области работают ученые, преподаватели, историки, философы, технологи и
148
другие, чья основная функция заключается в развитии наших знаний о космосе,
обществе и человеке и т.д. Другая группа – «знания чего-то», связанные с
привычками, правилами и владением техники, которые используются в
повседневных жизненных делах (р. 340).
Обычно атаке со стороны общественности (обывателей) подвергается первая
область знаний. Проявлением такой атаки стал поворот от прогресса к
«полинезийскому типу жизни», свободной от науки, технологий и т.д.
Выразителями этих взглядов были битники, хиппи и подобная братия. Для них
«золотой век» – это Полинезия.
В общем-то когда обыватель ополчается на прогресс, науку, на все, что
оплодотворено мыслью, это понятно. У обывателя такая сущность. Прискорбно,
когда против прогресса выступают ученые, или те, кто так себя называют. Вот
один из них, представленный Нисбетом.
Это американский биолог Гюнтер Стент, который в своей небольшой книжке
«Приход золотого века: взгляд на конец прогресса» расписывает упадок, стагнацию
и инерцию в и скусстве, науке, музыке, живописи. Все это как бы знаменует конец
прогресса. В том числе и науки. Например, он пишет: «Вряд ли сознание, этот
уникальный атрибут мозга, видимо, населенный ансамблем атомов самосознания,
когда-нибудь будет объяснено?» (цит. по: Нисбет: р. 344). То есть, по Стенту,
познать сознание невозможно, оно за пределами человеческого понимания. В этом
вопросе он не одинок. Могу привести еще одного «агностика» – философа К.
Макгини, который сделал аналогичное заключение. Почему-то эти «мудрецы»
полагают, что если они чего-то не могут познать, то это не может сделать никто
1
.
Вместе с тем Стент, расписавшись в собственной неспособности что-то познать,
делает уже более глобальный вывод: «Таким образом, я пришел к общему
заключению в отношении прогресса: по своей природе, по своей крайней
зависимости от воли к власти, он само-ограничен» (цит. по: Нисбет, р. 344).
(Каким образом прогресс может сам себя ограничить, совершенно не понятно. Его
могут ограничить только ограниченные люди).
1
Мной, например, эта проблема в контексте сознание/мысль была решена без обращения к мистике
или к «квейле». См.: Диалектику силы.
149
Об этом же пишет, правда, с экологической точки зрения еще один «мудрец» от
науки, доктор Роберт Л. Синшаймер. При этом он указывает на три области
знания, которые, может быть, не нужны человеку.
Первая область – исследования изотопов. Это ядерные бомбы и т.д. Опасная
вещь. Могут использовать террористы и т.д. (Ну не смешно? Террористы могут
использовать и самолеты, и поезда. Может, тогда не надо их тоже строить?)
Вторая область – поиск внеземных цивилизаций. Зачем? Если найдем, то
хорошо ли это? А если те будут выше нас по культуре? Тогда мы испытаем
«культурный шок» и вообще произойдет катастрофа. (Здесь я с ним согласен, но по
другим причинам. Никакого «культурного шока» мы не испытаем, поскольку
инопланетян просто нет. Достаточно вспомнить при каком стечении обстоятельств
возник человек, чтобы убедиться в принципиальной невозможности повтора
аналогичных обстоятельств. Исключение повтора исключает и возможность
«взаимопонимания»).
Третья область – проблема старения. Если эта проблема будет решаться, тогда
доля молодых в общем населении страны будет ничтожна. Далее «мудрец» пишет:
«Логика неизбежная. В конечном счете конец смерти означает конец рождения.
Кто будет рожден последним? Если мы предложим такое исследование, мы
должны всерьез учитывать возможность его успеха. Воздействие масштабного
увеличения продолжительности жизни человека на весь социальный порядок, на
стиль жизни, нравы... на существующие возможности планеты, уже
перенаселенной, было бы разрушающим» (цит. по: Нисбет, р. 346).
Все, что здесь сказано, сказано «от фонаря», как будто писано человеком, не
прикасавшимся к науке. Кто подсчитал возможности «планеты»? Почему это она
«перенаселена»? И почему конец смерти является концом рождения? Ведь
проблема старения не решается за год, за пять лет или за десять? Она решается в
ходе длительного исторического периода времени, в течение которого
человечество изобретет массу форм выживания и процветания. Об этом будет
сказано отдельно. Здесь только следует отметить полную некомпетентность
названных «ученых». Чтобы убедиться в этом, нам придется обратиться к другому
экологу, анализ которого кардинально отличается от вышеприведенного.