Бенестад Ф., Шельдеруп-Эббе., Д. Эдвард Григ

Подождите немного. Документ загружается.

Хардангер

—

в сверкающем солнце н

при сильном ветре

В 1877 году долго подавляемое раздражение Грига ограниченностью сто-

личных возможностей достигло апогея. Он почувствовал, что должен

сжечь все мосты между собой и жизнью города, чтобы обрести новые

силы и в иной, более здоровой среде свободно посвятить себя творче-

ству. 31 января он пишет Максу Абрахаму: "Вы говорите о композиции.

А я здесь сижу и даю уроки, провожу репетиции оркестра и хора и т. п.

Я буду рад приходу лета —тогда я смогу уехать за город и работать".

Приглашение Виндинга еще раз посетить Копенгаген и предложение

Макса Абрахама располагать его лейпцигским домом продолжительное

время Грига сейчас вовсе не соблазняли. Наоборот. Теперь он стремился

к уединению среди вестланнской природы в надежде вновь найти самого

себя. Виндингу он писал 23 апреля: "Я, наверное, обоснуюсь на каком-

нибудь крестьянском хуторе. Помышляю о Хардангере".

Впервые Григ упоминает Хардангер в такой связи. Что побудило

его взять курс в глубь Сёрфьорда, мы не знаем. Наитие? Во всяком слу-

чае, оно оказалось счастливым

—

и для Грига, и для норвежской музыки.

Как хорошо, что он провел это лето в Хардангере!

Сразу после Иванова дня Нина и Эдвард осели на хуторе Эвре Бёрве в

Улленсванге. То было редкое по красоте место: с видом на Сёрфьорд

внизу и сверкающие ледники Фолгефоннена высоко в горах по ту сторо-

ну фьорда

—

гармоничное созвучие идиллии и мощи природы.

В Бёрве наступило лето. Григ полюбил это место. Он восторженно пи-

сал Виндингу 13 августа: "Если бы ты был здесь, ты бы выздоровел

—

иначе и быть не может! Воздух такой легкий, что чувствуешь себя пе-

рышком

—

или, вернее, почувствовал бы себя таковым, если бы не прихо-

дилось нести то тяжкое бремя, что сопутствует счастливейшему и несчаст-

нейшему жребию на этой планете: быть художником".

Неделей позже, пребывая в неуемной радости оттого, что Кристиания

покинута и находится далеко, Грйг дает, пожалуй, самое резкое выраже-

ние своей ненависти к столице и всему, чем она полна, в откровенном

письме Йуну Паульсену, у которого в то время как раз были планы осесть

в Кристиании (с. 318).

Для работы в покое Григ арендовал маленькое помещение сельской

школы. Пока, правда, на бумаге запечатлелось не слишком много нот,

и в письме Виндингу звучит: "Здесь я преуспеваю в ловле трески, а музы-

кальные идеи, которые я порой вылавливаю, к сожалению, слишком часто

напоминают эту благородную рыбу..."

Но хотя Григ и любил Бёрве, он скоро понял, что не сможет здесь зи-

мовать. Хутор был лишен "самого необходимого комфорта, даже с точки

зрения его уроженца". И все же Григ жаждал остаться в Хардангере. По-

151

этому выбор пал на Лофтхюс, местечко в шести-семи километрах по фьор-

ду в направлении моря. Эдвард и Нина остановились на местном постоя-

лом дворе, где хозяевами были Брита и Ханс Утне. Между обеими семья-

ми завязалась дружба, и впоследствии каждое лето чета Григов старалась

провести в Лофтхюсе. Вначале они жили, правда, не на самом постоялом

дворе, а в старом доме, изначально предназначенном для сельской лавоч-

ки. Все трапезы проходили совместно с семьей Утне. Несколькими годами

позже, между прочим, Григ стал крестным отцом Сверре, одного из две-

надцати сыновей в этом доме.

Близкого и задушевного друга Григ приобрел также в лице местного

капеллана Юхана А. Бюдтца Кристи, который был к тому же дальним род-

ственником Эдварда и его одногодком. Они вели пространные беседы на

религиозные темы, продолжавшиеся затем в переписке. Последнее произ-

ведение Грига, "Четыре псалма", Ор. 74, были посвящены Кристи.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАРОДНОСТИ И ИСТОРИЯ С "КОМПОСТОМ"

Когда Григ в письме Маттисон-Хансену от 10 февраля 1878 года употребил

выражение "красивые крестьяне", он прежде всего имел в виду своих

хозяев в Лофтхюсе. Ведь, в общем-то, близкие отношения с крестьянами

в сколько-нибудь более широком масштабе он едва ли имел. Среди кре-

стьян укоренилось недоверие к заезжим городским туристам. Местные

жители часто оборачивались и лукаво улыбались, когда чета невысоких

Григов, основательно укутавшись, предпринимала свои пешие прогулки

по окрестностям: она с коротко остриженными волосами, он же, наобо-

рот, с артистической гривой, она мелкой трусцой, он

—

более длинными

шагами, в калошах поверх сапог!

Однако крестьяне оказали Григу большую помощь. Как известно,

композитор не выносил, когда кто-либо находился рядом во время его

работы. Поэтому он построил себе маленькую рабочую хижину подальше

от постоялого двора. Хижина строилась, пока сам Григ находился в Бер-

гене, где он давал в сентябре

—

октябре концерты с целью заработать день-

ги на зимнее пребывание в Лофтхюсе. Григ очень весело рассказывал о

своей рабочей хижине, окрещенной "Компост", в журнале 'Иорден" в

1886 году. Иллюстрации к статье, которая также получила название "Ком-

пост", нарисовал кристианийский друг Грига художник Вильгельм Петере.

Кстати, у Петерса Григ жил некоторое время перед путешествием в Хар-

дангер. Мы приводим выдержки из этого забавного рассказа Грига.

"Вот уж поистине неблагозвучное название для жилища художника!

Но именно так нарекли деревенские острословы из Хардангера маленькую

хижину, которую я построил в качестве зимней берлоги... Совершенно не-

знакомый с местностью, я облюбовал тихий, расположенный на отлете

горный склон, к которому не вела ни одна из видимых дорог,

—

в надеж-

де обрести здесь покой. Но несчастливая судьба пожелала, чтобы старая,

почти совсем заглохшая тропинка, о существовании которой я и не подо-

зревал, вела прямехонько к моему убежищу. И конечно, хозяин хутора

нашел-таки эту дорогу. Ведь он хотел "послушать". Таким образом, всю

зиму

—

если погода была не слишком уж скверной

—

я имел удовольствие

слышать, как кто-то шастает вокруг моего дома, когда я сижу и работаю.

И поскольку я часто поднимался из-за стола, чтобы проиграть на форте-

пиано новорожденную музыкальную мысль, многие мои идеи были заду-

152

шены в зародыше крестьянской критикой

—

хуторянин ведь стоял за

домом, желая быть крестным отцом моих детей. ...В один прекрасный

день терпение мое лопнуло. Подобно новому Аладдину, я решил перенес-

ти свой замок в другое место, и мне посчастливилось найти внизу у са-

мого фьорда, среди скал и мелколесья, тихое, укромное местечко с видом

на глетчеры Фолгефоннена.

Дело шло к пасхе, когда я приступил к осуществлению своей затеи.

Около полусотни крестьян

—

меньшим числом нельзя было обойтись

—

с величайшей готовностью предложили мне свою помощь, причем не в

качестве наемных рабочих... а в качестве друзей и добрых знакомых.

У наших крестьян до сих пор бытует столь же старинный, сколь славный

обычай: в тех случаях, когда дело требует многих рабочих рук, помогать

друг другу не за плату, а только за угощение. На народном языке это зо-

вется "dugnad"...

И вот в одно прекрасное утро, когда пробило девять, я принял досто-

чтимое общество, пребывавшее явно в праздничном настроении, которое

отнюдь не угасло при виде многочисленных яств и напитков, которые я

благоразумно припас и приготовил. Рядом с бочонком знаменитого своей

крепостью "хардангерского пива" красовались бутылки настоящей нор-

вежской водки с подходящими съестными деликатесами: лепешками, ба-

ранками и т. п.

Итак, роли были распределены, каждый занял свое место, и не скоро

я забуду достославную в истории моего "Компоста" минуту, когда под

громкие крики одобрения всех присутствующих дом со страшным тре-

ском был отторгнут от фундамента, а девушки

—

ученицы расположенно-

го поблизости женского института,—высыпав en corps на улицу, прокри-

чали, размахивая платками, восторженное "ура", напоенное юностью и

весной. Звонкие, ликующие женские голоса словно наэлектризовали нас

всех

—

под это ликование дом тронулся в путь. Его то тащили на канатах,

то волочили на громадных стволах к новому месту. Забавное зрелище

представлял собой короткий привал на дороге, когда г-да Петере и Григ,

переходя от одного хуторянина к другому, щедрой рукой разливали напит-

ки, а в ответ со всех сторон градом сыпались сочные шуточки, свидетель-

ствующие о всеобщем довольстве. Потом все снова пустились в путь и

—

под возобновившиеся крики "ура"

—

достигли пункта назначения. Когда

дом наконец был водружен на новый фундамент, где он прекрасно смот-

релся среди берез и рябины у зеркально-ясного фьорда, чаши с пивом по-

шли вкруговую. Они были очень кстати

—

ведь уже не один силач, как я

заметил, стирал пот со лба после такого напряжения...

Впрочем, работа была еще не совсем окончена

—

предстояло водво-

рить на место рояль; один из отрядов нашей армии был послан с этим за-

данием, а через несколько минут с игривым озорством и таким же задо-

ром возвращался галопом, неся на плечах тяжелый ящик, словно то было

перышко. Меж тем оставшиеся гости так усердно налегли на пиво, что

общее настроение все более и более оживлялось и наконец начало вну-

шать озабоченность. Гости стали требовать, чтобы я им сыграл, в чем я,

конечно, не мог, да и не хотел им отказать, —и маленькая комнатушка

в мгновение ока так набилась слушателями, что я едва мог двигать рука-

ми. Те, кому не хватило места на полу, стали в дверях или расселись на

подоконниках. Те же, кто остался на улице, вытягивали шеи, пытаясь

"поглядеть на игру".

Под аккомпанемент одного слушателя слева, то и дело приваливавше-

153

гося ко мне так, что я еле удерживался на стуле, и другого справа, ора-

торствовавшего с таким жаром, что брызги слюны летели на клавиши, я

стал играть норвежский народный танец, называемый "Стаббелотен".

Должен удостоверить: наступил момент, когда вокруг все стало тихо...

Но лишь в первый момент. Уже в следующий из угла комнаты донесся

хриплый голос: "Ну, спасибо, на сегодня с меня хватит, черт меня дери!"

В высшей степени поощрительная критика! Я все же так просто не сдал-

ся и, хотя играть дальше под хохот было трудно, исполнил танец до кон-

ца, воспламененный тем, что суд над нарушителем спокойствия был кра-

ток

—

его в мгновение ока в буквальном смысле слова выпихнули из

"концертного зала". Когда замер последний звук, один из слушателей по-

желал счастья этому дому, на что я ответил благодарностью всем участни-

кам dugnad и тостом в честь жителей Сёрфьорда.

Между тем на дворе дело принимало дурной оборот. В воздухе летали

камни и куски дерна. Вначале хуторяне обменивались бросками друг в

друга, но вскоре это им наскучило, и мишенью были избраны переходив-

шие из рук в руки чаши, наполненные пивом. Цель достигалась с мет-

костью, достойной восхищения. Комья земли и брызги пива летели во

все стороны с такой силой, что казалось, небо потемнело, и когда очеред-

ного гостя окатывал настоящий "пивной душ", раздавался взрыв оглу-

шительного хохота. То было гротескное зрелище! Пока все это происхо-

дило наверху, у самого дома, внизу, на берегу, лежали несколько блажен-

ных, на которых близость пивного бочонка оказывала поистине магиче-

скую силу притяжения... Под конец разгул восторжествовал полностью,

и какой-то мертвецки пьяный бедняга, растянувшийся на лужайке, был

под демонический хохот буквально погребен заживо под кусками дерна.

В этот момент празднества я счел благоразумным незаметно исчезнуть..."

Не возникает сомнения, что в этом описании Григ дал волю своей

фантазии, и сёрфьордцы резко отреагировали на те не слишком тактичные

преувеличения, которые задевали их честь. Брита Утне, сама присутство-

вавшая на описываемом мероприятии, тоже протестовала против григов-

ского изложения.

В 1880 году Григ продал рабочую хижину Улленсвангскому поместью,

принадлежавшему священнику, где она стала использоваться как куколь-

ный дом. Позднее она перекочевала в Бокн, где сослужила добрую служ-

бу, став помещением прачечной для персонала пароходной компании.

Однако в 1949 году ее

—

по инициативе Улленсвангского союза молоде-

жи—вновь приобрел Лофтхюс. Она расположена очень красиво, прямо

у фьорда, и гостиница в Улленсванге оборудовала ее как миниатюрный

музей Грига.

Ясно, что в этот первый, лофтхюсский, год Грига сильно волновала

проблема национальных корней. После переезда из Бёрве он писал Матти-

сон-Хансену 17 октября: "Ведь ты не должен говорить, что если старые

мастера использовали народные мотивы лишь время от времени, то и

мы должны поступать так же, иными словами, что у нас не должно быть

иного, более близкого. отношения к народной музыке, чем у них... Но

ты прав

—

никакой погони за национальным. Я хочу отбросить рефлексию

и писать прямо от сердца, станет ли музыка при этом норвежской или

китайской. И вот, чтобы найти нужный для этого покой, я и выбрал та-

кое место, как Улленсванг. В Лейпциге или еще где-то на юге я бы не

имел такого покоя. Я помню, какую неуверенность в себе я ощутил во

время последнего пребывания там, слушая все, что звучало вокруг меня.

154

Я не смею и не хочу приезжать в Германию, ничего заранее не имея "в

портфеле", вот в чем дело. Думаю, что с известной позиции музыкальные

впечатления нужно рассматривать так же, как впечатления от природы.

Ими живешь, но следовать за ними

—

одновременно создавая

—

нельзя.

...Ведь и Хардангер-то я выбирал не ради природных впечатлений. Я стре-

мился к покою, но к покою сосредоточенному... это не значит, что моя

цель —всегда жить изолированно, но это необходимо в такой опасный

момент, каким для меня является нынешний".

Однако через четыре месяца, 10 февраля 1878 года, кажется, "нор-

вежство" стало Григу поперек горла. Он пишет другу: "Не писать для

толпы —в этом, помимо счастья, есть и оборотная сторона

—

момен-

ты душевного упадка и отчаяния, особенно у нас, на севере, где живешь

среди людей, буквально одержимых народностью. Мне нравится идея на-

родных школ, но, когда я вижу, каким образом она проводится в жизнь

(дело в том, что здесь находится одна из наших значительнейших таких

школ), меня чуть не тошнит. На пьедестал там возводятся самодоволь-

ство и приятельство

—

качества, на самом деле морально разлагающие".

Но у Грига по-прежнему оставалась потребность в "этой ванне одиноче-

ства и природы". Ему нужен был покой для работы, и он "его получил,

может быть, даже в избытке".

"Я ПОПАЛ В СИЛЬНУЮ БУРЮ"

Хардангерский период протекал для Грига под знаком борьбы, причем

борьбы в двух планах

—

художественном и глубоко личном. В конце ста-

тьи "Компост" есть слова: " Ведь ничему я не отдал столько крови сердца*

сколько музыке, рожденной там". Тогда он мог видеть целое в глубокой

перспективе. Но уже 13 августа 1877 года Григ обнажает душу перед Мат-

тисон-Хансеном: "Что-то я должен сделать для своего искусства. День ото

дня я все более недоволен самим собой. Ничто из создаваемого не удов-

летворяет меня, и, даже когда мне кажется, что у меня есть мысли, от раз-

вития и формы не остается ничего, стоит лишь мне перейти к работе над

чем-то большим. От всего этого можно сойти с ума

—

и я ведь знаю, из

чего это проистекает. Все дело в недостатке практики, а следовательно, и

техники, потому что никогда мне не удавалось сочинять иначе чем урыв-

ками. Но этому надо положить конец. Я хочу пробиться сквозь трудности

и овладеть большими формами, чего бы это ни стоило. Если я на этом

рехнусь, ты поймешь, отчего так случилось. Все это я пишу тебе, потому

что знаю и чувствую: мое искусство завоевало твою симпатию в гораздо

большей мере, чем со стороны многих других".

Сходные мысли мы встречаем в письме Паульсену от 19 августа: «Я не

хочу, чтобы ты называл меня "нашим первым скальдом в музыке"! Слы-

шишь? Я никогда не хочу больше это слышать, ведь это неправда. Я мог

бы им стать... но не стал. Между прочим, в мои намерения входит вызвать

судьбу на бой; у меня еще есть силы, чтобы отважиться на это, и тогда

увидим, кто победит». Весьма подробно он освещает свои проблемы в

письме Виндингу, написанном в конце октября (с. 318).

Григ пребывает в напряжении, он вовсе не уверен, что теперь, обретя

наконец долгожданный покой, удастся найти художественное обновление

в областях, куда не приходилось заглядывать ранее. Эта неуверенность,

155

вероятно, сказалась и на манере его поведения во время визита Марии и

Франца Бейер, когда новобрачные навестили его в Бёрве. Григ извиня-

ется перед Бейером в письме от 2 сентября: "Я знаю, что не был тогда на

вершине любезности, но не сердись на меня за это. В те дни мне было из-за

чего раздражаться, хотя я, конечно, не должен был проявлять это

—

менее

всего в присутствии таких дорогих друзей".

И все же не только творческие проблемы терзали Грига в те годы. Они

тесно переплетались с глубоким личным разочарованием. Раздражитель-

ность, о которой он упоминает в письме Бейеру, представляла собой лишь

внешние симптомы тяжелого внутреннего разлада. И сетования на неудачи

в творчестве, на неумолимость его требований были зачастую лишь при-

крытием для вещей совершенно иного порядка. Истинная причина его

тогдашних одновременно пораженческих и агрессивных настроений кры-

лась, судя по всему, в отношениях между ним и Ниной.

Когда Монрад Юхансен в 1934 году издал свою фундаментальную рабо-

ту о композиторе, Нина Григ еще была жива, и из деликатности по отно-

шению к ней он "оставил вопрос открытым". Биограф заметил, что

"когда все материальное, что связано с этим отрезком жизни Грига, ста-

нет однажды доступным, то, наверное, окажется, что и в те времена су-

ществовала интимнейшая взаимосвязь между его жизнью и его искусст-

вом". Он также подчеркивает, что "рядом с творческим кризисом, пере-

житым в то время, на поверхность жизни всплыли и те личные пережива-

ния, которые, видимо, проникли глубоко в его судьбу".

То "материальное", о чем упомянул Юхансен, скорее всего, никогда

не станет широкодоступным. Однако при углублении в документы, кото-

рыми мы располагаем сегодня, многое все же проясняется.

Уже 18 сентября 1876 года Элизабет, сестра Эдварда, написала тревож-

ное письмо брату, где выражала свое огорчение, что Нина и "Вардо" силь-

но отдалились друг от друга.

Вскоре после трудного хардангерского года в длинном и очень личном

по характеру письме Йуну Паульсену от 8 сентября 1879 года Григ дает

выход своим сокровенным чувствам. Там есть такие слова: 'Утраченные

иллюзии! Плохо было бы, если бы не приходилось их терять. Помни

—

с каждой такой утратой ты делаешь еще один шаг навстречу истине. А

приходится согласиться, что, как бы ни были прекрасны иллюзии, истина

еще прекраснее, хотя она, нельзя не признать, так часто бывает и ужасной.

Что же касается меня, то я не могу говорить об утрате какой-то одной

иллюзии

—

нет, с меня они осыпаются сотнями, как гнилые плоды с дере-

ва под порывами ветра. Да, я попал в ветер, в сильную бурю, которая,

может быть, вместе с гнилыми сорвала и швырнула в прибой, к сожале-

нию, и хорошие плоды, но все же что-то из лучшего осталось при мне

—

что-то из того, что не падает на землю в непогоду... Ты не должен прини-

мать мир слишком близко к сердцу! Прежде всего женщин! Мне кажется,

между строк твоего письма я читаю какую-то Liebesnovelll. Запомни:

женщины хотят играть —и этим все сказано! Это звучит сурово и мате-

риально, но доля истины в этом все же есть. Женщина никогда не понима-

ла и никогда не научится понимать то великое, дикое и безграничное, что

есть в любви мужчины, в любви художника. И если я в этом прав, то от-

сюда следует, что художник не должен жениться..."

Горечь, которой пропитаны эти строки, выражена, пожалуй, еще от-

Любовную новеллу

(пер. с

нем.).

156

четливее, хотя и в виде understatment

, в письме Иверу Хольтеру, напи-

санному двадцатью годами позднее: "Я не знаю, обратил ли ты внимание

на слова ибсеновской песни:

Все мысли мои к ней летели

В прозрачную летнюю ночь,

И шел я сквозь заросли к речке,

Не зная, чем сердцу помочь...

Владеющий чарами песен

Душою владеет любой.

В высокие церкви и залы

Пойдет она вслед за тобой!

Мотив этой песни (написанной мною в 1876 году) я использовал в

1877 году в Струнном квартете. И, как

ты

поймешь, за всем этим скрыта

история целого отрезка жизни, а я-то знаю, какую большую мне пришлось

выдержать душевную борьбу и какую большую порцию жизненной энер-

гии затратить, чтобы выстроить первую часть квартета там, среди мрачных

скал Сёрфьорда, в тогдашние грустные лето и осень".

То, что Григ подчеркивает в письме слово "ты", несомненно, связано

с общением с Хольтером в Лейпциге в 1876 году, когда Григ посвятил

друга в свои личные проблемы. Разве не в продолжении ибсеновского

стихотворения ключ к пониманию этой "истории целого отрезка жизни"?

Может быть, строки "Музыкантов" раскрыли Григу самый уязвимый, де-

ликатный пункт в его отношении к Нине? Ведь последние строфы стихо-

творения словно снимают покров с загадки: художнику удалось овла-

деть искусством, но в борьбе за господство над искусством он против

своей воли потерял самое дорогое, чем обладал!

Так пел Водяной, и, внимая,

Сам душу сгубил я свою.

Постиг я искусство, но брат мой

Взял в жены невесту мою.

В высокие церкви и залы

Теперь меня водит беда...

Лишь чары и шум водопада

Со мною отныне всегда.

Более других были посвящены в проблемы отношений Нины и Эд-

варда Мария и Франц Бейер

—

причем не только в тот год, но и в после-

дующие.

К счастью, с Григом оставались не только "чары и шум водопада"...

Но должны будут пройти еще многие годы, прежде чем восстановится теп-

ло между супругами. Вина за семейные трудности лежала частично на са-

мом Григе. Когда на карту ставилось творчество, в нем проявлялись

черты деспота, упрямо стоявшего на своем, несмотря на возражения Ни-

ны. Он, например, безо всяких раздумий принудил ее, общительного го-

Здесь: подтекст, скрытый смысл, иносказание

{пер. с англ.).

2ибс е н Г. Собр. соч., т.4, с. 520. Перевод Вс. Рождественского.

157

родского человека, обосноваться в хардангерском уединенном и изоли-

рованном мирке и даже вынашивал мысль остаться там надолго, а то и

навсегда. Это пугало Нину. Могучая природа, одиночество действовали

на нее подавляюще. Стоит ли удивляться, что и это служило причиной по-

стоянных трений между двумя сильными и самостоятельными натурами.

Решение провести зиму 1877/78 года в Улленсванге было со стороны

Грига окончательным и бесповоротным. И в гуще всех тягот рождается

череда кратких, лихорадочных минут творчества, результатом которых

стали несколько самобытнейших произведений в норвежской музыке.

Потому-то Бёрве и Лофтхюс так памятны для истории нашей музыки.

Изолированный от внешнего мира и раздираемый внутренними противо-

речиями, мятущийся в борьбе за высшие художественные идеалы, испы-

тывавший своего рода сочетание любви и ненависти к национальному,

Григ в этот период, когда жизнь и искусство удивительным образом пере-

плелись между собой, создал, наверное, свое самое яркое камерное музы-

кальное произведение

—

Струнный квартет соль минор.

СТРУННЫЙ КВАРТЕТ СОЛЬ МИНОР -

"ИСТОРИЯ ЦЕЛОГО ОТРЕЗКА ЖИЗНИ"

13 августа Григ сообщает Виндингу из Бёрве, что приступил к работе,

которая того заинтересует. О том же он упоминает и в письме Маттисон-

Хансену, написанном в тот же день: "Следующее мое произведение, кото-

рое ты увидишь, будет для струнных инструментов; работа над ним в са-

мом разгаре, однако когда я окончу ее

—

бог весть. В настоящий момент

я пребываю в творческом застое, но это надо преодолеть..."

Это одно из первых упоминаний, которыми мы располагаем о Струн-

ном квартете, произведении, где, наряду с "Балладой", наиболее сильно

отразились внутренние конфликты почти автобиографического характера.

Григ это вполне сознавал. Он писал Аймару Грёнволлу 18 марта 1883 года:

"Я чувствую, что это произведение таит в себе пробы крови моего сердца,

в которой,надеюсь, будущее обнаружит нечто большее, чем просто капли..."

Минуло около восьми месяцев, прежде чем Григ смог провести по-

следнюю двойную черту в Квартете. В феврале 1878 года произведение

было готово (с. 319), а спустя месяц послано в Кёльн Роберту Хекману,

первой скрипке одного из самых известных квартетов Германии. Кстати,

Хекман концертировал в Кристиании 10 октября 1875 года, где исполнил

среди прочего вторую и третью части Первой скрипичной сонаты Грига.

Композитор чувствовал потребность услышать компетентное сужде-

ние о своем новом произведении, особенно относительно технической

стороны струнных партий. Между музыкантами завязалось плодотвор-

ное сотрудничество, из Лофтхюса в Кёльн и обратно посыпались письма.

Семь из семнадцати писем Хекмана, которыми обладает Бергенская пуб-

личная библиотека, содержат ряд детальных предложений изменить кое-

что в Квартете. Григ принял большинство из тех, что относились к само-

му исполнению, но писал на полях отчетливое "нет", когда Хекман про-

никал в чисто композиторскую сферу. Благодарность Хекману Григ про-

явил, посвятив ему Квартет.

К сожалению, в Бергене имеется лишь одно письмо Грига из этой

корреспонденции, но в нью-йоркской библиотеке, Pierpont Morgan Lib-

rary, находится очень важное письмо Грига Хекману от 22 июля 1878 го-

158

да. Из него явствует, что композитор начал переписывать начисто совер-

шенно новую партитуру. Она была среди рукописей, завещанных Григом

Бергенской библиотеке. Эта партитура не идентична той, к которой Хек-

ман писал свои комментарии. Из этого следует, что комментарии Хекма-

на не всегда можно анализировать исходя из партитуры. Первоначальная

рукопись, по всей видимости, утеряна.

Во время работы над корректурой Григ внес радикальные изменения,

которые не были потом отмечены в рукописи. В частности, третья часть

получила совсем иное завершение, нежели в рукописи, хранящейся в Бер-

генской библиотеке.

Произведение было исполнено квартетом Хекмана 19 октября 1878

года в концертном зале Кёльнской консерватории. Присутствовавший на

вечере Григ сыграл вместе с Хекманом соль-мажорную сонату и, кроме

того, еще несколько пьес для фортепиано. Концерт имел большой успех

у публики. Григ действительно "попал в бурю": в течение пяти дней он

выступал четыре раза.

Но главное испытание Квартету предстояло выдержать в Лейпциге,

в досточтимом Гевандхаузе, 30 ноября 1878 года. Шестью годами ранее

критик Бренсдорф из "Зигнале" разнес фортепианный концерт Грига, и

композитор, естественно, с опаской ждал реакции рецензента на новое

произведение. Опасения автора оправдались. Перо Бернсдорфа букваль-

но брызгало желчью; он чуть ли не отказывал Григу во всех композитор-

ских способностях (с. 319).

Григ не был настолько неуязвим, чтобы оставить без внимания эту

бессмысленную критику. Он не забывал ее никогда. 26 марта 1901 года

он писал своему датскому другу композитору Роберту Анрике: "Однаж-

ды в Лейпциге вся пресса облаяла мой Квартет после его первого испол-

нения. Я вложил в него все лучшее, все сокровеннейшее, а в ответ встре-

тил лишь насмешку. Я был так огорчен, что хотел сжечь свое произведе-

ние. Но время принесло мне исцеление".

Особенно горько было Григу из-за того, что д-р Абрахам из издатель-

ства "Петере" отклонил Квартет, как ранее ля-минорный концерт. Прав-

да, к чести издателя следует заметить, что свою отрицательную оценку

он высказал задолго до того, как появились нелюбезные высказывания

газетных критиков. Еще за день до концерта Григ писал ему из Кёльна:

"Я могу сказать лишь, что Квартет звучит именно так, как я его себе

представлял. Да, это факт, что он написан не по правилам лейпцигской

школы. Но то, что он нескрипичен, что даже имеет фортепианную фак-

туру,—ошибочный вывод. К Вашей оценке я отношусь со всем уваже-

нием, но Вы должны также согласиться, что и я, как самостоятельный

художник, могу иметь самостоятельное мнение. Я могу лишь видеть про-

явление Вашей дружбы в том, что Вы так нелицеприятно высказали свое

суждение..." Поэтому Квартет вышел в 1879 году не в издательстве "Пе-

тере", а в издательстве "Фрицш".

Одним из тех, кто ранее других понял значение нового произведения,

был Ференц Лист. В письме Грёнволлу от 18 марта 1883 года Григ пере-

дает слышанное Хекманом высказывание Листа после исполнения Квар-

тета в Висбадене в 1879 году: "Я уже давно не встречал нового произве-

дения, особенно в жанре струнного квартета, которое бы меня заинтере-

совало так, как своеобразное и замечательное сочинение Грига".

Во время работы над Квартетом Григу пришлось столкнуться с серь-

езными проблемами в области формы (с. 319). Тяжкие усилия, не одна

169

попытка предшествовали сочинению первой части. Трудность заключалась

в том, чтобы найти яркий, зажигательный тематический зачин. Благодаря

недавно обнаруженным в Бергенской публичной библиотеке эскизам мы

можем проследить за теми изменениями, которые претерпел этот матери-

ал. Сначала композитор работал с двумя совершенно непохожими вступи-

тельными темами и обе потом забраковал. Первая производит впечат-

ление вялой и вымученной. Вторая своими мелодическими линиями вос-

ходит к "Танцу в храме" из "Улафа Трюгвасона". Григ чувствовал, что в

этой теме уже есть какой-то заряд. И хотя он ее забраковал как вступи-

тельную, в немного измененном виде все-таки трижды использовал в экс-

позиции первой части.

Первый набросок темы главной партии безлик и неинтересен, не в

последнюю очередь из-за монотонного повторения одного и того же мо-

тива в двух средних тактах.

Лишь отбросив весь этот материал, Григ пришел к идее использовать

мотив песни "Музыканты" как своего рода мотто Квартета. Эта идея

пустила корни, и совершенно ясно, что Грига вновь захватило и увлекло

основное настроение его романса:

("О ней мечтал я ночами и забыться сном не мог".

Пер. В. Коломийцева)

Можно, однако, заметить, что во вступлении Григ драматизирует мо-

тив "Музыкантов" очень действенным способом, перенося его из мажора

в минор. Лишь в побочной теме мы встречаем его в мажорном варианте.

Одной этой мелодической идеи оказалось для Грига достаточно в двух

родственных, хотя и разнородных, планах

—

мотивном и тематическом.

Мотивное зерно проходит через весь Квартет

—

как в мажорном, так и в

минорном вариантах —и выполняет централизующую, скрепляющую все

развитие функцию. В одних случаях мотив сразу же бросается в глаза,

в других он более скрыт, завуалирован; и мы можем говорить о формо-

образующей силе мотива на макроуровне.

Но есть и макроуровень, на котором этот мотив-зерно служит фунда-

ментом для широкой мелодической фразы или для темы, на которой зиж-

дется сама форма. Минорный вариант встречается во вступлениях к пер-

вой и последней частям, а мажорный, помимо того, что на нем строится

побочная партия первой части, входит как важный составной элемент в

обе крайние части —в последней, как мощный апофеоз, венчающий все

произведение.

160

Бенестад Ф., Шельдеруп-Эббе., Д. Эдвард Григ - человек и художник

Подождите немного. Документ загружается.