Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве
Подождите немного. Документ загружается.
В.А. Беднов. Православие в Литве и Польше при королях Владиславе III и Казимире IV Ягеллоне
Правление Владислава III
От десятилетнего правления старшего сына и преемника Ягелла по польскому престолу
Владислава III (Варненчика) не осталось никаких законоположений относительно православной
церкви, занесенных на страницы Volumina legum. Управлявшие Польшей за малолетством короля
лица (во главе со Сбигневом Олесницким, епископом краковским, знаменитым политиком своего
времени) все внимание обращали на внешние дела. Войны со Свидригеллом из-за Волыни и
Подолии, с орденом Меченосцев и Молдавским господарем заставляли поляков отвлекаться от
внутренних дел; а избрание в 1440 г. Владислава III и королем Венгрии повлекло Польшу к войне
со страшными завоевателями — турками, готовившимися нанести последний удар старой
Византийской империи и занявшими уже весь Балканский полуостров. Война эта заставила
Владислава III забыть о том, что делалось в пределах Польши. Тем не менее и он делал кое-какие
распоряжения касательно православного населения Короны. При нем в 1434 и 1435 гг. были
подтверждены те обещания, какие Ягелло дал в Эдльнском статуте русской земле. Обещание
распространить польское право и законы и на русские земли, очевидно, не приводилось в
исполнение при Ягелле. Во время коронования Владислава III шляхта русских земель (Галицкой
Руси и Подолии) обратилась к королю с просьбой о проведении в жизнь данного его отцом
обещания. Просьба была удовлетворена, и в русских землях Короны (Галиции и Подолии) было
введено польское административное устройство, польские суды и, сверх того, местная шляхта
(поляки и русские) освобождена была, по примеру коронной, от всех повинностей и податей[1].
Известна грамота Владислава III (издана 22 марта 1443 г.), которой он уравнивал русское
духовенство «в свободе веры и правах» с польско-католической. Всем православным церквам,
епископам и всем вообще духовным лицам «набоженства греческого и руского» король
предоставляет «тые вси права, водности, способы, звычаи и всякие свободы... такыи-ж, яковых в
королевствах наших Полском и в Венгерском вси костелы и их арцибискупове, бискупове,
преложеные и иные особы костелные, звычаю Римское церкви, заживають и з них веселяться».
Дигнитарам, старостам, чиновникам королевским и вообще всем обывателям польско-литовского
государства воспрещается вмешиваться в епископские суды и бракоразводные дела
православного населения. Чтобы православные епископы и вообще духовные особы
«набоженства греческого и руского, маючи слушное поживенье, ко отправление хвалы Божое тым
способнейшие быти могли», Владислав грамотою этою возвращает «на часы вечные и потомные»
духовенству и церквам «вси села и державы... которы з стародавна до оных церквей належали и
через якие ж колвек особы и кгде-колвек в панствах и поветех наших аж доселя держаны суть»[2].
Такое внимание к православному духовенству со стороны короля объясняется его сильным
желанием навязать русскому народу церковную унию. В 1439 г. на Ферраро-Флорентийском
соборе была провозглашена уния церквнй восточной и западной. Польское правительство, само
мечтавшее о такой унии, вздумало поддерживать ее в Польше, и в результате явилась эта грамота
Владислава III. Предоставляемые русской восточной церкви, в случае принятия ею унии, права
должны были служить внешним побуждением к переходу православного духовенства в унию. Тут,
значит, действует простой расчет, а не справедливость и беспристрастие. Так как русские не
приняли Флорентийской унии, то эта грамота и не имела никакого практического значения; но она
интересна в том отношении, что знакомит нас с фактическим положением православной церкви в
Польше: в ней прямо говорится, что «церковь восточная» и ее духовенство, из-за разности в вере
и несогласия с католической, «первей... утисненье поносили» и иногда до такой степени, что у них
даже отбирались разными лицами «села и державы» (имения)[3].
Правление Казимира IV Ягеллона
Владиславу III, погибшему под Варною в битве с турками (в 1444 г.), наследовал брат его Казимир
Ягеллон (1447-1492 гг.), бывший с 1440 г. великим князем Литовским. Только в 1447 г., т.е. спустя
почти три года после смерти своего брата, Казимир согласился принять предложенную ему
польскими панами (еще в 1445 г.) польскую корону, и таким образом, снова соединил в своем
лице Польшу и Литву, снова скрепил ту политическую унию этих двух государств, которой
домогались польские политики с конца XIV века. Не будучи фанатиком, Казимир[4] старался быть
справедливым в своих отношениях к православным, за что и получил в одном из наших
исторических памятников (Супрасльской рукописи) название справедливого и доброго[5]. 2 мая
1447 г., вскоре после принятия польской короны, Казимир дал (в Вильне) привилей[6]
«литовскому, русскому и жмудскому духовенству, дворянству, рыцарям, шляхте, боярам и
местичам». Этот привилей замечателен тем, что им предоставлялись «прелатом, княжатом,
рытерем, шляхтичам, бояром, местичом» Литовско-русского государства все те права, вольности и
«твердости», какие имеют «прелати, княжата, рытери, шляхтичи, бояре, местичи коруны
Полское», т.е. население литовско-русских земель уравнивалось в правах и положении своем с
населением коронных земель. В частности, что касается православной церкви, то привилей гласит,
что «вся дарованя, привилиа, твердости (в лат. immunitates) церквей головных (столичных),
зборных и кляштырных» как уже существующих, так и тех, которые со временем будут сооружены,
король и великий князь будет « без порушениа и без обид ховати, боронити и щитити, в подлуг
всее нашее (королевско-княжеской) моци». При «подаваньи» церквей (каких бы то ни было —
столичных, соборных, монастырских), король будет предоставлять их лишь уроженцам Великого
Княжества Литовского, людям достойным, и только лишь в случае отсутствия местных людей он
обещает выбирать «иншого рожаю (иноземного происхождения) парсону ужиточную,
почесливую, згодную, которая ж-бы могла рядить и вжиточна быти». Затем, ни духовных, ни
светских лиц Великий князь не станет наказывать по одному лишь тайному или явному доносу или
подозрению, но лишь по подтверждении преступления на суде, причем виновные «в подлуг
обычаа и права коруны Полское и мають быти казнены»[7].
Виленским привилеем 2 мая 1447 г. православные церкви и духовенство сохранялись
(оставлялись) при том, что они имели раньше, нового им ничего не предоставлялось. Православие
в пределах Великого Княжества Литовского по-прежнему занимало положение религии низшей,
второстепенной, и по-прежнему оставалось религией только терпимой. Хотя при перечислении в
привилее 1447 г. предоставляемых князьям и шляхте Литовского, Русского и Жмудского княжеств
прав и преимуществ ничего не говорится о препятствиях к пользованию ими из-за религиозных
различий, но все же православная шляхта de jure продолжала стоять ниже шляхты католической,
ибо Городельское постановление 1413 г., устраняющее православных от дигнитарских званий и
земских должностей, сохраняло свою силу и значение. Фактически оно могло не исполняться (и на
самом деле, содержащиеся в нем ограничения православных не всегда применялись в жизни)[8],
но оно все-таки имело обязательную силу закона, с которым должно было считаться.
Ввиду того, что в пределах Перемышльской епархии православное духовенство немало страдало
от вмешательства в церковные дела лиц светских — королевских урядников и особенно
могущественных и самовольных панов, Казимир Ягеллон в 1469 году дает упомянутому
духовенству грамоту, чтобы «оно не было притесняемо, чтобы дворяне не судили духовных лиц,
брачных дел себе не отнимали и не изгоняли приходских священников[9]». Еще раньше этого, в
1456 г., на Корчинском съезде он подтвердил населению Галиции все его прежние права и
привилегии и дал новые (о сенаторах, суде, пошлинах и крестьянах)[10]. Для предупреждения
несправедливостей по отношению к церкви и православному духовенству он не раз приказывал
своим смоленским наместникам не вмешиваться в духовные дела местного православного
епископа и не разбирать тех тяжб, которые подлежат ведению епископа («слуг и людей
церковных ни судили ни рядили»)[11] . Жителям Витебской области предоставил некоторые права
и преимущества[12], а обывателям земли Смоленской, за их «верную и справедливую службу»,
обещал «хрестиянства их греческого закону не рушити, налоги им на их веру не чинити, а в
церковные земли и в воды не вступатися, також в монастыри и в отмерщины не вступатися»[13].
Православному митрополиту и всем епископам дал, как видно из жалованной подтвердительной
грамоты Сигизмунда I от 1511 г., грамоту о неприкосновенности их святительских прав и суда,
церковного имущества и доходов[14]. Известны даже случаи пожалования со стороны Казимира
Ягеллона земель и сел православным монастырям и церквам[15]. Но при всем том этот король
причинял и стеснения для православных. Это обнаружилось в поддержании им митрополита
Григория Болгарина, которого, как сторонника Флорентийской унии, назначил для юго-западной
Руси папа после удаления отсюда митрополита Исидора. В 1448 г. Казимир в договоре с
Московским князем Василием Васильевичем признал было митрополитом для своих областей,
населенных православными, избранного в Москве Иону, ему посылал «жалованье и поминки»[16]
Своей грамотой от 31 января 1451 года он предоставил Ионе «столец митрополич Киевский и всея
Руси», т.е. управление православными епархиями Великого Княжества Литовского, а
православное духовенство и все русское население убеждал повиноваться «в духовных правех»
Ионе, как отцу митрополиту, который имеет «по старому править, как митрополиты первобывшие
предком нашим и христианства своего добрыми обычаи правили»[17]. Но когда папа прислал в
Литву Григория Болгарина с просьбой к Казимиру признать его киевским митрополитом вместо
схизматика Ионы, король принял его и предоставил в его управление все девять епархий,
находившихся во владениях Казимира[18], несмотря на то, что русские не хотели знать никакой
унии с Римом. Как на стеснение Казимиром православных, можно указать на его указ 1480 г.,
коим православным воспрещалось не только строить новые храмы, но и починять и возобновлять
уже существовавшие. Указ этот издан им, как свидетельствует иезуитский писатель Кулеш, по
неотступным просьбам его второго сына Казимира, славившегося необыкновенной преданностью
католицизму и причисленного впоследствии латинской церковью к лику святых[19].
Кроме сообщенных выше фактов, свидетельствующих об отношении Казимира Ягеллона к
православным в Volumina'x содержится еще один акт, на основании которого можно судить об
юридическом положении в Польше последователей восточного исповедания. Это акт
присоединения Бельзской земли в 1462 г. к Польше (Terra Belzensis regno adscribitur — так
озаглавливается он). Бельзская земля, занимавшая западную окраину Волыни (по соседству с
Червоной Русью) в 1396 г. была отдана Ягеллом в ленное владение Земовиту, князю
Мазовецкому, который когда-то соперничал с Ягеллом в получении руки Ядвиги. Земовит и его
дети владели этой областью до 1462 года, когда умер бездетным представитель этого рода —
князь Владислав II.
Казимир, по настоянию поляков, присоединил Бельзскую землю к Короне, а само присоединение
подтвердил особым актом[20], в котором точно обозначил те условия, на коих эта земля
присоединялась к Польше. В начале этого акта от имени Казимира объявляется, что бароны, паны
(proceres), рыцари, шляхта и земяне Бельзской земли «к нам (т.е. Казимиру), как своему
природному государю, наследственному и законному, и несомненному их правителю
(successorem) возвратились обратно и присоединились к нашей короне Польской, от которой они
когда-то были отделены, и, как часть к своему целому, к королевству и короне себя внедрили,
присоединили, приложили и присвоили (invisceraverunt, univerunt, incorporaverunt et
appropriaverunt)». Теперь Бельзская земля имеет отношение (conognit et concernit) только к
Казимиру и ни к кому другому. Ввиду такого желания и расположения Бельзских обывателей,
король принимает их под свое и преемников своих управление (manutuioonem) и протекцию
Короны, «принимает, присоединяет и присовокупляет навсегда и навеки», обещаясь всех их
«держать и хранить при всех их правах, вольностях, иммунитетах, милостях, прерогативах,
достоинствах, почестях и учреждениях (o€ciis)». После заявления о готовности защищать
Бельзских обывателей, ввиду их покорности и преданности, от всех внешних врагов и внутренних
нестроений, и обещания не отчуждать от Бельзской земли ни одного округа (districtus) или
имения (villas), подтверждаются и апробируются все личные права обывателей Бельзской земли.
«Сохраняем, подтверждаем и апробируем настоящим (актом) всем лицам, как духовным, так и
светским, общинам и горожанам их привилегии, данные и предоставленные нашими
предшественниками — королями и князьями, справедливые, законные и правомочные
(su€cienoa), правильно и разумно (rite et raoonaliter) выданные, ни в одной части не искаженные
и не возбуждающие подозрения. Если же у кого они истреблены огнем или утеряны вследствие
какого-либо несчастного случая, и относительно этого будет представлено достаточное
доказательство, то мы готовы и обещаем возобновить и дать прежде выданные.» После обещания
не отягощать Бельзской земли денежными поборами в числе других привилегий указываются:
предоставление должности старосты Бельзской земли только местным уроженцам, владеющим
наследственными имениями (possessionatum); сохранение и удержание достоинств, почестей и
должностей (o€cia), которые имелись здесь при предшествовавших королях и князьях, равно и
раздача их, в случае освобождения, только местным уроженцам; обещание не вызывать никого из
уроженцев Бельзской земли к суду в другие воеводства, чтобы и здесь пользовались своими
правами и вольностями по обычаю прочих областей королевства; право устраивать съезды и
участвовать в генеральных собраниях (generalia colloquia), иметь суды (termini paroculares et
judicia) пo правилу и обычаю, наблюдаемым в таких случаях в прочих областях наших;
арестование королем или старостой земянина, имеющего наследственное имение (terrigena
possessionatus) может быть, сообразно с привилегиями и обычаями прочих областей королевства,
только по суду; налог на крестьян, как церковных, так и светских владельцев подымного в
размере двух грошей (около 30 к. на наши деньги), по обычаю Львовской и других земель
Польского королевства, все же прочие поборы и повинности (хлебом, овсом, зерном, деньгами)
уничтожаются и отменяются; освобождение, по примеру других земель королевства, обывателей
Бельзской земли и их кметов от повинностей и оброков (angariis), постройки замков, сооружения
и починки мостов. Бельзская земля (паны и шляхта ее) будет выступать в походы по тому же праву
и обычаю (ео tamen jure et modo), что и Львовская земля. Ряд предоставляемых Бельзской земле
льгот заканчивается следующими словами: «Сверх того вообще и в частности все прочие
артикулы, вольности и права, прочим землям королевства нашего данные и предоставленные и
особенно нашей Львовской земле (если что здесь опущено будет, то все это желаем иметь и
считаем за вписанное) — все это распространяем и относим и к земле Бельзской»[21].
Приведенный акт свидетельствует об отношении Казимира (и всего съезда) к небольшой области
двух соединенных государств. Этим актом предоставляются известные права и привилегии всему
населению Бельзской земли, без сомнения, католикам и православным. Так как в нем не
упоминается ни о национальности, ни о религии населения Бельзской земли, то поэтому можно
утверждать, как в XVIII ст. утверждал архиепископ Георгий Конисский[22], что содержание этого
акта распространяется и на православных Бельзской земли. Но и в таком случае не может быть
речи о полном уравнении православных с католиками в политическом отношении, так как
Городельское постановление 1413 г. продолжало существовать. Таким образом, правовое
положение восточной церкви в коронных землях и при Казимире Ягеллоне оставалось тем же
самым, каким оно было до него. Ввиду усилившейся в Галичине в XV ст. полонизации, можно
было ожидать даже ухудшения ее положения, но появление в Польше при Казимире гуманизма и
внутренние события, переживаемые Польшей, не благоприятствовали ревнителям католичества в
деле ограничения православных в юридическом отношении. Гуманизм ослаблял религиозный
фанатизм католиков, а переживаемые Польшей события сосредоточивали внимание польского
общества на чисто политических вопросах. Известно, что Польша при Владиславе и Казимире
Ягеллонах занята была борьбой шляхты с можновладством и выработкой того государственного
строя, который гарантировал преобладание и выгодны одного только шляхетского сословия.
Шляхта для расширения своих прав неоднократно заключала конфедерации и отказывала в
повиновении королю. В 1454 г., например, во время сборов к походу на Пруссию, она на
Нешавских полях сгруппировалась по воеводствам и, под угрозой разойтись по домам, добилась
от короля подтверждения своих прежних прав и уступки новых вольностей и прерогатив[23].
Король дает торжественное обещание не изменять существующих законов и не объявлять похода
без ведома шляхты[24]. Без сомнения, шляхта русских земель принимала активное участие в этом
движении, ибо еще в 30-х годах, при Владиславе Варнском, она энергично добивалась
расширения своих прав (что обещано было еще Ягеллом). В июле 1436 г. между Вишней и
Радотычами шляхта всех русских земель Польской короны (Львовской, Подольской,
Перемышльской, Саноцкой, Холмской, Галицкой и Бельзской земель) составляет конфедерацию с
целью отстаивать свои права in omnibus eorum puncos, aroculis et clausulis, причем все участники
конфедерации обещали крепко стоять друг за друга и истреблять имущество (bona) того, кто не
подчиняется конфедерации[25]. В то время, когда расширяются свобода и права шляхты в Короне,
конечно, невозможно стеснять de jure и последователей православия, ибо шляхетское равенство
и свобода не мирились с религиозными стеснениями.
Что касается Великого Княжества Литовского, то, как видно из указанных выше привилеев и
грамот Казимира, юридическое положение православных церквей и населения здесь по
сравнению с предыдущим немного улучшилось. Предоставляя известные права духовенству,
панам, шляхте и боярам Литовско-Русского государства, Казимир в своем Виленском привилее 2
мая 1447 г. не делает никакого различия между католиками и православными, —они, по-
видимому, уравниваются одни с другими; но тот факт, что содержащееся в Городельском акте
1413 г. запрещение занимать православным некоторые должности не было отменено,
свидетельствует, что и при Казимире православие de jure продолжало занимать низшее,
второстепенное по сравнению с католичеством положение и оставалось религией только
терпимой с точки зрения польско-литовского законодательства.
Примечание
[1] Dtugosz, IV, 548, Грушевский, Истор. Украины IV, 190 и V, 85-86
[2] Акты Зап. России, I, № 42, с.56-57
[3] А.З.Р.И, № 42, 56-57.— Можно еще заметить, что в 1438 г., на съезде в Пиотркове, Владислав III
подтвердил все те права, грамоты и привилей, которые были уступлены Ягеллом Сигизмунду
Кейстутовичу, и обещал придавать им преднюю силу и значение (Volum. Legum, I, 63). Здесь
можно видеть косвенное подтверждение Владиславом III Троцкого привилея Великого князя
Сигизмунда в пользу православных.
[4] Польские историки упрекают его в религиозном равнодушии и ставят ему в вину то, что будто
бы благодаря ему, при нем усилилось в Литве православие. Czermak..., р. 36.
[5] Макарий, IX, 79.
[6] А.З.РИ, № 61, с. 73-77. Рассматриваемый нами привилей Казимира в Актах Зап. Рос. датирован
«1457 мая 2», но вернее признавать, что он издан десятью годами раньше, т.е. в 1447 г.; в пользу
этого указывают на то, что в мае 1457 г. Казимир находился не в Вильне, где дан этот привилей, а
в Пруссии. О времени издания этого привилея см. «Журнал Мин. нар. Просв.» 1903 г. № 4, ст. г.
Якубовского И. — «Земские привилей Вел. Княж. Литовского», с. 246-247. Привилей этот издан на
латинском языке,—ibid, с. 245. Латинский текст в издании Monumenta medii aevi... t.XIV, № 7.
[7] В данном случае и на литовско-русскую шляхту распространяются пункты Эдльнского
постановления, где Ягелло обещал каждого шляхтича не иначе подвергать какому бы то ни было
наказанию, как только по суду — nisi fuerit judicialiter per judices competentes vel barones nostros
nobis condemnatus. Volum. Legum, I, 42. Встречается в этом привилее повторение того, что
содержится, например, в Городельском постановлении 1413 г.: «Дочкы, племенници и удовы
могут замуж давати, нас и наших наместников не докладываючи, нижли толко обычаи
хриспанскыи у том заховаюче». А.З.Р.И. № 61, с. 75.
[8] Например, в 1486-1490 гг. видим Троцким воеводою православного Богдана Саковича, а еще
раньше, около 1460 г., на том же воеводстве встречаем тоже православного Ивана Ивашевича;
князю Александру Гольшанскому православие не помешало быть Виленским каштеляном с 1492
по 1511 г. Грушевський М., Ист. Укр-Руси IV, 226.
[9] Harasiewicz, Annal eccles Ruth 51 , подстрочное примечание
[10] Supplem ad his Rus Monum, № 166, p. 455-57
[11] A. 3. P. I, №118, с. 143
[12] Видно из уставной грамоты Александра той же Витебской области —А .3. P. I, №204,351-353
[13] Подтвердительная жалованная грамота Александра Смоленскому владыке, панам, боярам и
всем жителям — А. 3. Р. I, № 213, 359-363
[14] А. 3. Р. II, № 65, 81-82
[15] Например, в 1489 г. Киевскому Пустынскому Николаевскому монастырю пожаловал «селищо
пустое» по имени Княжичи, а Смоленской Св. Николая Полетелого церкви подтвердил права на
владение селом на Рогаже А .3. Р. I, № 93, 111 и № 95, 112
[16] Акты Археогр. Экспедиции, т. I, № 49, с. 37
[17] Рус. Ист. Библ. , т. VI, № 67, кол. 563-566
[18] Полн. Собр. Рус. Лет. VI, 167-169, Макарий IX, 21-22
[19] Макарий IX, 70, Чистович I, 57. М. Грушевский, указывая факты стеснения православных в
сооружении новых церквей в Польше и Литве, утверждает, что подобные стеснения имели
основания только в практике польского правительства Ист Украины V, 444-445 Косвенное
подтверждение существования этого стеснительного для православия указа можно видеть в
словах вел князя Александра Московским послам в 1495 г. «И то в правех (литовских) записано,
что церквей греческого закона больше не прибавливати». Сбор. Импер. Рус. Ист. Общ.,т. XXXV, 187
[20] Происходило (на съезде) в Бресте во вторник на пасхальной неделе (feria teroa festorum
solennis Paschae) в 1462 г. Volum. Legum, I, 92
[21] Volum. Legum, I, p. 91-92
[22] Рукоп. Соф. Соб., № 423, л. 4
[23] Volum. Legum, I, 114-117, Бобржинский I,271, Кареев, Истор. очерк Польского сейма, с 33
[24] Volum. Legum, I, 115, Бобржинский 1, 272, Lcwicki..., 175
[25] Monum. med. aevi... t. XIV, dodatek. № 39, p. 550-551, Грушевський... IV, 190
В.А. Беднов. Православие в Литве и Польше при королях Яне Альбрехте и Александре
Дети Казимира Ягеллона, непосредственно следовавшие друг за другом на польском престоле:
ЯнАльбрехт(1492-1501 гг.) и Александр (с 1492 года, Великий князь Литовский, а с 1501 по 1506 г.
— король польский) не изменяли юридического положения православных подданных своего
государства: в Volumina' x не встречается ни одного законоположения относительно их. При этих
королях Польско-Литовскому государству пришлось переживать тяжелые обстоятельства.
Неприязненные отношения между Польшей и Литвой, скрываемые при Казимире, после его
смерти обнаружились во всей своей силе. Литовские паны, недовольные теми уступками, которые
делались полякам со стороны общих для Польши и Литвы государей (уступка Подолии, частей
Волыни), решились в 1492 г. избрать себе отдельного государя без ведома польских панов. Выбор
их остановился на королевиче Александре, которому они и вручили великокняжеское
достоинство. Поляки в это же время должны были остановить свой выбор на третьем сыне
покойного короля Яне Альбрехте, который, явившись на Пиотрковский съезд с отрядом войска,
заставил признать себя королем[1]. Факт единовременного избрания отдельного правителя для
каждой из частей федеративного государства неминуемо должен был повлечь за собой разрыв
персональной унии, связывавшей эти два государства. Теперь каждое из этих государств ведет
свою особую политику отдельно и независимо друг от друга. Но оба они должны были
противостоять сильным врагам, начавшим наступать на их пределы. С юга на Польшу напирали
татары и турки, а с северо-востока — на Литву Московское государство, где в то время правил
предприимчивый и осторожный Иоанн III. Альбрехт все внимание и силы свои направил против
татар, причинявших своими частыми набегами страшные опустошения Подолии, Волыни,
Галиции, а потом — турок, покровительствовавших Валашскому господарю Стефану IV. Нельзя
сказать, чтобы дела его шли хорошо. Поход его в 1497 г. в Молдавию был крайне неудачен.
Польское войско вынуждено было отступить с большими для себя потерями. Почти
непосредственно за этой неудачей последовали два больших нашествия турок на Польшу. Турки
проникли вглубь Польши, дошли даже до Сандомира, произвели страшные опустошения и
забрали в неволю десятки тысяч людей. Ввиду такого критического положения Альбрехт вступил в
деятельные дипломатические сношения с европейскими государствами (Венгрией, Германией,
Венецией, Францией и Римом), чтобы с помощью союзников предохранить свою страну от диких
полчищ турецких; в 1500 году ему удалось заключить с султаном Баязетом II пятилетнее
перемирие[2]. В довершение опасности для Польши число врагов ее увеличилось еще одним —
Тевтонским орденом. В 1466 году Казимир Ягеллон, после двенадцатилетней войны подчинил
Польше Тевтонский орден и заставил его признать вассальную зависимость от Польши.
Избранный в магистры ордена Фридрих Саксонский не хотел принести королю вассальную
присягу[3]. Альбрехту и с ним пришлось иметь дело. В то время как Польша переносила невзгоды
от нападений турок и татар, Литва напрягала свои силы в борьбе с Московским князем Иоанном
III. Собиратели юго-западной Руси, великие князья Литовские, вообще относились враждебно к
Московским князьям, которые в XIV в. начинают действовать на северо-востоке Русской земли
точно так же, как на юго-западе Литовские. Ольгерд, в союзе с Тверью, совершает несколько
походов на Москву. Ягелло для ослабления той же Москвы заключает союз с противником
Димитрия Донского — Мамаем. Витовт, подчинив себе Смоленскую землю и владения мелких
«верховских» князей (земли в северо-восточной Северщине, по верховьям Оки с ее притоками) и
распространивши свое влияние на Рязань и Тверь, трижды грозил Москве войной. Последней
приходилось считаться с Литвой как с опасным врагом. Но наступившие в Литве после смерти
Витовта междоусобия (борьба Свидригелла с Ягеллом и Сигизмундом Кейстутовичем,
православно-русского элемента с литовско-католическим) остановили наступление Литвы на
северо-восток.
В то же самое время и Москва была занята борьбой племянника Василия Темного — с дядей —
Юрием Димитриевичем и его детьми за великокняжеский престол; поэтому соперничество между
Литвой и Москвой на некоторое время прекратилось, но с конца 40-х годов XV в. снова
возобновляется. Повод к недоразумениям между Москвой и Литвой дают некоторые из
верховских князей, которые служили «на обе стороны», несли одновременно известные
обязанности по отношению к обоим из названных соседних государств[4]. Правда, в договорной
грамоте Василия Темного с Казимиром Ягеллоном (31 августа 1449 г.), подтверждающей «любовь
и вечное докончанье» между ними, делается точное разграничение сферы влияния того и другого
князя и указывается, что принадлежит каждому из этих государств[5]. Но ни Литва, ни Москва не
соблюдали условий этого договора, и у Казимира с Иоанном III неоднократно возникали
недоразумения. Усилившаяся Москва во второй половине XV в. притягивает к себе многих
верховских князей, которые переходят из литовского подданства в московское, удерживая при
этом за собой свои уделы. Казимир и Иоанн III вступали в частые сношения по поводу этих
переходов, но толку от этого было мало. Недоразумения усиливались, недовольство между
Москвой и Литвой росло, и до открытой войны не доходило лишь потому, что Иоанн был очень
осторожен и не любил предприятий, не обещавших верного успеха, а Казимир вынужден был
заниматься делами на западе (в Пруссии и Венгрии) и не имел нужных для войны средств. Но зато
они старались причинять друг другу вред иным путем: Иоанн насылал на Литву Крымского хана
Менгли-Гирея, а Казимир восстанавливал против Москвы Ахмата, хана Золотой орды[6].
Смерть Казимира и последовавший за ней разрыв унии Литвы с Польшей придали Иоанну III
больше смелости и решительности по отношению к Великому Княжеству Литовскому. Подчинив
себе Новгород и Тверь, Московский князь помышляет о подчинении Москве и Руси, входившей в
состав Литовского государства, и в союзе с Менгли-Гиреем открывает военные действия против
Литвы. Ввиду разрыва унии с Польшей, литовцы вынуждены были вести войну с Москвой без
содействия со стороны поляков. Перевес был на стороне Московского князя, и Литва должна была
просить мира. Но соглашаясь на заключение мира, Иоанн не отказывался от своих прав на
Литовскую Русь как на свою вотчину, и в дипломатических сношениях с Александром называет
себя «Божиею милостию, Государь всея Руси»[7]. В 1494 году мир был заключен. При этом для
упрочения мира литовские паны решили женить своего князя на Елене, дочери Иоанна III.
Выдавая свою дочь (в 1495 г.) за католика, Московский князь поставил условием, чтобы ей
предоставлена была полная свобода в соблюдении греческого закона; чтобы она имела для себя
в Вильне православную церковь и православного священника; чтобы ее не только не принуждали
к принятию латинства, но и не позволяли ей делать этого даже при ее собственном желании[8].
Александр дал на это, как выражался потом великий князь Московский Иоанн III, «и грамоту свою
утвержденную»[9]. Каждая сторона хотела извлечь для себя пользу из этого брака: Литва
надеялась упрочить мир и дружбу с Москвой, а Иоанн III — иметь через свою дочь и ее детей
влияние на Литовскую Русь[10], но на деле эти расчеты не оправдались, и брак давал только
новые поводы к вражде между соседними государствами. Между Иоанном III и его зятем
возникало одно недоразумение за другим, и все из-за Елены. Александр, чтобы не раздражать
католическое духовенство и литовских панов-католиков, не поставил для своей супруги особой
церкви во дворце, удалил от нее русскую прислугу и окружил ее католиками. Тесть требовал,
чтобы зять исполнил то, что обещал до брака. В ответ на требование Иоанна построить
православную церковь подле хором Елены, Александр в 1495 г. ссылался на то, что князья, паны и
вся земля литовская «мают... права» от предков Александра, в том числе и отца его Казимира; в
силу этих «прав», «церквей греческого закона больше не прибавлять»; и ему, Александру, этих
прав «не годится рухати»[11]. Усилению недовольства Иоанна III против великого князя
Литовского способствовали еще слухи о попытке Александра совратить «в проклятую латинскую
веру» свою жену. Попытки эти Александр делал через православного епископа Смоленского
Иосифа Болгариновича, сторонника Флорентийской унии. Тот же Иосиф старался распространить
унию среди православных Литовского государства. В то же время и Литовское правительство
имело основание жаловаться на Москву, которая, вопреки договору 1494 г., продолжала
принимать к себе на службу князей, состоявших прежде под властью Литвы. В 1500 году на
сторону Москвы переходит значительное количество подчиненных Литве князей и бояр,
православных по вере. Свой переход они оправдывали тем, «что на них пришла великая нужа о
греческом законе», и что их, как и всю православную Русь, «нудят... приступать к римскому
закону», т.е. они жаловались на притеснения, испытываемые православными в Литве со стороны
католиков. Первый пример в этом отношении подал князь Семен Иванович Вельский; за ним
последовали князь Василий Шемячич (внук Шемяки), князь Семен Иванович Стародубский (сын
бывшего Можайского князя Ивана Андреевича), князья Мосальские, Хотетовские, Трубчевские,
бояре Мценские, Серпейские и др. Все они оправдывают свой переход гонениями на веру. Иоанн
III принимал их всех[12]. Все это, вместе с непризнанием со стороны Литвы за московским князем
нового титула «государь всея Руси», портило отношения родственных государей: между ними
непременно должен был произойти разрыв. Каждый из них готовился к этому. Иоанн располагал
к себе своего давнего союзника — Крымского хана Менгли-Гирея; а Александр и Литва решили
заблаговременно возобновить унию с Польшей, чего и удалось им достигнуть на Виленском
сейме 24 июля 1499 года, где был подтвержден унионный акт, изданный в 1413 г., на съезде в
Городле, от имени литовских панов. Акт этот приводится с буквальной точностью от начала до
конца, а подтверждение его дается от имени литовско-католических прелатов, панов и всех земян
(universitas terrigenarum) Великого Княжества Литовского[13]. В 1500 г. Иоанн, под предлогом
защиты притесняемых православных, объявил Литве войну. Литовцы терпели неудачи. При реке
Ведроше, на Митькове поле (недалеко от Дорогобужа), в 1500 г. литовские войска,
предводительствуемые гетманом, князем Константином Ивановичем Острожским, потерпели
сильное поражение. Гетман вместе с некоторыми знатными панами попал в плен. Война
продолжалась до 1503 года. В этом году, благодаря стараниям и посредничеству венгерского
короля Владислава, старшего брата Александра, между враждующими сторонами заключено
было перемирие на шесть лет. При этом Литва должна была уступить Москве Чернигов, Стародуб,
Рыльск, Путивль и другие города, числом до 19[14].
Ян Альбрехт был занят внешними делами Польши. Ими же приходилось заниматься главным
образом и брату его Александру, ставшему после смерти Альбрехта в 1501 г. польским королем.
Ввиду опасного положения государства, неблагоразумно было делать какие бы то ни было
стеснения православным, сокращать и отменять те права, которые были даны им прежде. Это
могло произвести внутренние смуты, которые сделали бы положение государства еще более
опасным. Православные могли бы силой требовать своих прав и этим причинять беспокойства и
настроения, совсем не желательные для польско-литовского правительства. Вооружать против
себя православное население польско-литовскому правительству нежелательно было еще и по
той причине, что опасный для Литвы враг — московский князь выступал, как сказано выше,
защитником православия и войну вел под знаменем того же православия. Поэтому стеснение и
ограничение прав Сторонников греческого исповедания могло способствовать росту среди них
симпатий к Москве как защитнице их веры и возбуждать в них нерасположение к своему польско-