Hieronymi Fracastorii Veronensis, DE CONTAGIONE ET CONTAGIOSIS
MORBIS ET CURATIONE, LIBRI III
Под редакцией академика К. М. Быкова
Серия "Классики науки"
Издательство Академии наук СССР, 1954г, 324с.
Содержание
Посвящение
Джироламо Фракасторо, О контагии, контагиозных болезнях и лечении. Перевод В. О. Горенштейна и А. А. Садова
Книга I. О контагии
Книга II. О контагиозных болезнях
Книга III. О лечении контагиозных болезней
Приложения
Примечания
Указатель собственных имён
Посвящение
СЛАВНЕЙШЕМУ КАРДИНАЛУ АЛЕКСАНДРУ ФАРНЕЗЕ. Итак, высокочтимый государь, благодаря тому досугу, каким я располагал, у меня появилась возможность написать о контагии, обо всех контагиозных болезнях и о лечении их — предмете обширном и вызывающем немалое удивление. Я присоединил к этому и рассуждение — по моему мнению, не менее желательное — о согласии и несогласии вещей, что называют симпатией и антипатией; без последнего, как мне
казалось, не было возможности ни с ясностью исследовать, ни показать природу контагиев. Эти два труда я предпринял с тем большей охотой, что первый я считал значительно способствующим здоровью людей, а второй — достойным знания.
О том и о другом в сохранившихся сочинениях наших предковмы можем найти очень немного.
Гален, правда, сообщает, что он писал о симпатии и антипатии; но написанное им об этом или погибло, или, насколько мне известно, еще до сего времени не увидело света. Гипократ, кажется, касался вопроса о контагии в связи с повальными болезнями; но он больше наблюдал эти болезни, чем рассуждал об их природе.
Хотя Гален после него и привел больше наблюдений, но ни сам он, ни последователь его Павел Эгинский, ни Аэтий Амидийский, ни другие древние, как мне кажется, не
оставили об этом предмете ничего такого, что могло бы привлечь особенное внимание. Новейшие же авторы, кажется, не сказали о контагии ничего, кроме того, что он происходит от какого-то скрытого свойства.
Но какова вообще природа контагия, посредством какого начала он поражает, каким образом он порождается, и вследствие чего одни контагии оставляют очаги, а другие
распространяются еще и на расстоянии; отчего одни болезни, хотя и контагиозные, переносятся легко, а другие, хотя и совсем не контагиозные, переносятся чрезвычайно тяжело и сопровождаются большим жаром; чем контагий отличается от ядов, и многое другое в том же роде, — обо всем этом никто не пытался говорить. Писавшие считали, что они достаточно сделали, отнеся причины всего этого к скрытым качествам, как они
выражаются. Они не только считали, что это должно успокоить их самих, но учили тому же и других. Довольные этим, они слишком мудрствовали о многом таком, что я всегда считал недостойным истинного философа.
Из причин вещей одни являются самыми общими и самыми отдаленными, другие же — более близкими и более частными, а некоторые, наконец, — самыми близкими и собственными. Постигать ближайшие и собственные причины сокровенного и трудно доступного для нас — дело божье или божественного свойства; держаться причин самых общих — свойство лишь ленивого и грубого ума. Но доискиваться причин, занимающих среднее место, и стремиться, — насколько это возможно для человека, — к открытию причин собственных — вот что свойственно философу.
Ты, может быть, удивишься тому, что я взялся писать о таких двух предметах, один из которых остался почти незатронутым нашими предками, а другой считается всеми
непознаваемым для человека. Действительно, и мы допускаем, что как симпатия, так и природа контагиев — предметы трудные и малодоступные; более того: дерзким и почти безумным был бы тот, кто взялся бы отыскивать их ближайшие и собственные причины. Но если бы кто-нибудь стал исследовать причины, занимающие среднее место, то я не сомневаюсь, что он открыл бы многое такое, что может доставить наслаждение и
одновременно принести значительную пользу. Таким именно стремлением я и задался при этом исследовании.
Думаю, никто не удивится тому, что наши предки обходили вопрос о контагиях. Так бывает во всех науках: те, кто основывает их, не могут выяснить всё до конца, так как они уделяют внимание, главным образом, общим, основным началам. Таким образом, что касается природы, то философия оставила очень многое частью совсем незатронутым, частью же не вполне изученным; ибо я до сего времени не вижу, чтобы было разъяснено, каким образом в нас совершается разумение, а также, чтобы достаточно была показана природа тех качеств, которые называются духовными, и многое другое.
То же самое происходит и в медицине: наши отцы оставили многое для изучения детям и внукам, а мы, в свою очередь, оставим также своим потомкам. Кроме того, погибло многое из того, что уже было написано. Многое, хотя и существует, но не для всех; таковы условия преемственности людских деяний.
О том, есть ли необходимость в исследовании о контагиях, к которому, если будет угодно богам, мы теперь приступаем, сможет судить всякий, кто прочитает то, что мы напишем. Ты же, — каково бы ни было то, что мы, по древнему обычаю, посвящаем тебе, великому мужу, как уже тебе принадлежащее, для тебя созданное, — прими это благосклонно и защити своим великим авторитетом, чтобы никто не осмелился запятнать
клеветой то, что будет принято тобой и выпущено в свет под твоим покровительством.
Под редакцией академика К. М. Быкова
Серия "Классики науки"
Издательство Академии наук СССР, 1954г, 324с.
Содержание
Посвящение
Джироламо Фракасторо, О контагии, контагиозных болезнях и лечении. Перевод В. О. Горенштейна и А. А. Садова
Книга I. О контагии
Книга II. О контагиозных болезнях
Книга III. О лечении контагиозных болезней
Приложения
Примечания
Указатель собственных имён
Посвящение
СЛАВНЕЙШЕМУ КАРДИНАЛУ АЛЕКСАНДРУ ФАРНЕЗЕ. Итак, высокочтимый государь, благодаря тому досугу, каким я располагал, у меня появилась возможность написать о контагии, обо всех контагиозных болезнях и о лечении их — предмете обширном и вызывающем немалое удивление. Я присоединил к этому и рассуждение — по моему мнению, не менее желательное — о согласии и несогласии вещей, что называют симпатией и антипатией; без последнего, как мне
казалось, не было возможности ни с ясностью исследовать, ни показать природу контагиев. Эти два труда я предпринял с тем большей охотой, что первый я считал значительно способствующим здоровью людей, а второй — достойным знания.
О том и о другом в сохранившихся сочинениях наших предковмы можем найти очень немного.
Гален, правда, сообщает, что он писал о симпатии и антипатии; но написанное им об этом или погибло, или, насколько мне известно, еще до сего времени не увидело света. Гипократ, кажется, касался вопроса о контагии в связи с повальными болезнями; но он больше наблюдал эти болезни, чем рассуждал об их природе.
Хотя Гален после него и привел больше наблюдений, но ни сам он, ни последователь его Павел Эгинский, ни Аэтий Амидийский, ни другие древние, как мне кажется, не
оставили об этом предмете ничего такого, что могло бы привлечь особенное внимание. Новейшие же авторы, кажется, не сказали о контагии ничего, кроме того, что он происходит от какого-то скрытого свойства.
Но какова вообще природа контагия, посредством какого начала он поражает, каким образом он порождается, и вследствие чего одни контагии оставляют очаги, а другие
распространяются еще и на расстоянии; отчего одни болезни, хотя и контагиозные, переносятся легко, а другие, хотя и совсем не контагиозные, переносятся чрезвычайно тяжело и сопровождаются большим жаром; чем контагий отличается от ядов, и многое другое в том же роде, — обо всем этом никто не пытался говорить. Писавшие считали, что они достаточно сделали, отнеся причины всего этого к скрытым качествам, как они
выражаются. Они не только считали, что это должно успокоить их самих, но учили тому же и других. Довольные этим, они слишком мудрствовали о многом таком, что я всегда считал недостойным истинного философа.
Из причин вещей одни являются самыми общими и самыми отдаленными, другие же — более близкими и более частными, а некоторые, наконец, — самыми близкими и собственными. Постигать ближайшие и собственные причины сокровенного и трудно доступного для нас — дело божье или божественного свойства; держаться причин самых общих — свойство лишь ленивого и грубого ума. Но доискиваться причин, занимающих среднее место, и стремиться, — насколько это возможно для человека, — к открытию причин собственных — вот что свойственно философу.
Ты, может быть, удивишься тому, что я взялся писать о таких двух предметах, один из которых остался почти незатронутым нашими предками, а другой считается всеми
непознаваемым для человека. Действительно, и мы допускаем, что как симпатия, так и природа контагиев — предметы трудные и малодоступные; более того: дерзким и почти безумным был бы тот, кто взялся бы отыскивать их ближайшие и собственные причины. Но если бы кто-нибудь стал исследовать причины, занимающие среднее место, то я не сомневаюсь, что он открыл бы многое такое, что может доставить наслаждение и
одновременно принести значительную пользу. Таким именно стремлением я и задался при этом исследовании.
Думаю, никто не удивится тому, что наши предки обходили вопрос о контагиях. Так бывает во всех науках: те, кто основывает их, не могут выяснить всё до конца, так как они уделяют внимание, главным образом, общим, основным началам. Таким образом, что касается природы, то философия оставила очень многое частью совсем незатронутым, частью же не вполне изученным; ибо я до сего времени не вижу, чтобы было разъяснено, каким образом в нас совершается разумение, а также, чтобы достаточно была показана природа тех качеств, которые называются духовными, и многое другое.
То же самое происходит и в медицине: наши отцы оставили многое для изучения детям и внукам, а мы, в свою очередь, оставим также своим потомкам. Кроме того, погибло многое из того, что уже было написано. Многое, хотя и существует, но не для всех; таковы условия преемственности людских деяний.
О том, есть ли необходимость в исследовании о контагиях, к которому, если будет угодно богам, мы теперь приступаем, сможет судить всякий, кто прочитает то, что мы напишем. Ты же, — каково бы ни было то, что мы, по древнему обычаю, посвящаем тебе, великому мужу, как уже тебе принадлежащее, для тебя созданное, — прими это благосклонно и защити своим великим авторитетом, чтобы никто не осмелился запятнать
клеветой то, что будет принято тобой и выпущено в свет под твоим покровительством.