Журнал - Новый Часовой. No 8-9. 1999

Подождите немного. Документ загружается.

Р. Ш. Ганелин. Петроград 23 февраля 1917 г.

ошибочно считает 24-м, а не 23-м февраля, как о «голодном, но спокойном дне, несмотря на

нараставшее возбуждение»

С другой стороны, в нескольких источниках мы находим сведения о том, что не только

23-го, но и в предыдущие дни в Петрограде происходили также события, которые давали

основания говорить о начинавшейся революции. Н. Суханов услышал это слово 21-го в раз-

говоре о продовольственных трудностях, о скандалах в очередях, о волнениях среди женщин и

о попытке разгрома лавки. Разговор этот вели между собой две барышни-машинистки в одном

из управлений Министерства земледелия, где он, несмотря на нелегальное положение, под

своим собственным именем работал в качестве экономиста

. «В следующие дни, — в среду и

четверг, 22–23 февраля, уже ясно определилось движение на улицах, выходящее из пределов

обычных заводских митингов, — писал он. — А вместе с тем обнаружилась и слабость вла-

сти. Пресечь движение в корне — всем аппаратом, налаженный десятилетиями, — уже явно

не удавалось. Город наполнялся слухами и ощущением “беспорядков”. По размерам своим,

такие беспорядки происходили перед глазами современников уже многие десятки раз. И если

что было характерно, то это именно нерешительность власти, которая явно запускала движе-

ние. Но были “беспорядки”, революции еще не было. Светлого конца еще не только не было

видно, но ни одна из партий в это время и не брала на него курса, стараясь лишь использовать

движение в агитационных целях»

Вероятно, привычка к «беспорядкам», о которой пишет Н. Суханов, и привела к тому, что

грань между событиями, происходившими до 23-го, и теми, которые начались в этот день, ока-

залась размытой в памяти и двух других современников, хотя они и были профессиональными

журналистами. Е. П. Семенов в «Дневнике журналиста: Февральские и мартовские дни 1917 г.»

писал: «День 19 февраля, несомненно, должен быть отмечен как перелом в настроении мирного

до того населения. “В хвостах”, на улице, везде стали уже слышаться угрозы и проклятия по

адресу правительства. С 21-го февраля начали распространяться по городу слухи о разгром-

ленных лавках сначала на Петроградской стороне, а затем и в других кварталах города»

. Он

утверждает даже, что «мирные манифестации толпы, требовавшей “хлеба”», происходили

уже 22-го. Эти сведения, собственно, повторяет и Адриан Полли

. Полицейские документы

их, однако, не подтверждают, единогласно указывая в качестве дня начала движения 23-е. И

хотя многими в Петрограде события этого дня не были замечены, политически искушенные

сторонники царского режима именно в них увидели грозный для него смысл.

Вот сцена в аристократическом Английском клубе вечером 23-го в описании одного из

присутствовавших — В. К. Коростовца, чиновника Министерства иностранных дел, впослед-

ствии много лет интенсивно занимавшегося публицистической деятельностью в эмиграции.

Он сидел за обедом рядом с Н. А. Маклаковым, который в возбужденном тоне излагал князю

Н. Е. Туманову (Коростовец считал его командующим военным округом, но на самом деле

в это время округом командовал сменивший его Хабалов) свой план действий. Он состоял в

том, чтобы немедленно положить конец всем революционным приготовлениям и успокоить

население раздачей по дешевой цене всего хлеба из городских и государственных запасов. За то

время, на которое этих запасов хватило бы, Маклаков предлагал вывести из столицы в разных

направлениях большую часть гарнизона, поскольку в его составе были рабочие в солдатских

шинелях, а затем арестовать «революционных вожаков» и «принять все возможные меры, чтобы

прибрать к рукам непокорную столицу». «Без этого, — заключил Маклаков, — поверьте мне,

все опрокинется, и меня, как и Вас, князь, повесят на первом же фонарном столбе»

«В этот момент, — продолжал Коростовец, — вошел Протопопов с бегающими глазами

и бормочущий что-то себе самому. Даже в этом кругу люди избегали садиться поблизости от

него, в нем видели злой дух времени. Только Штюрмер сел за ним в величественном молчании.

Обед продолжался в тишине и без столкновений как-будто все присутствовавшие помнили,

что вряд ли правильно упоминать о веревке в доме повешенного. Но за кофе начался воз-

ИССЛЕДОВАНИЯ

бужденный разговор, пересказывали слухи о разгромах булочных во многих частях города, о

марше казаков по Невскому под дружественные приветствия населения»

. Можно ли видеть

в застольном монологе Н. А. Маклакова косвенное подтверждение существования у властей

провокационного плана вызвать массы на выступление с тем, чтобы решительно его подавить?

О существовании такого плана властей говорили и писали и сразу по следам февральских

событий, и позже. По-видимому, однако, такой план принят не был, и Маклаков досадовал по

этому поводу.

1 См. археографический и историографический обзор

в предисловии к сборнику документов и материалов

«Февральская революция 1917 г.» / Составитель,

автор предисловия и примечаний О. А. Шашкова.

Отв. редакторы А. Д. Степанский, В. И. Миллер.

М., 1996.

2 Рябов Н. Ф. Долой царя! // Крушение царизма. Вос-

поминания участников революционного движения в

Петрограде (1907 — февраль 1917 г.) / Сост. Р. Ш. Га-

нелин, В. А. Уланов Л., 1986. С. 263.

Примечания

3 Балк А. П. Последние пять дней царского Петро града

(23–28 февраля 1917 г.). Дневник последнего петро-

градского градоначальника. / Публ. Р. Ш. Га нелин, А.

Ю. Гурьянов // Сумерки. № 13. IX–XII. 1991. СПб. С.

133.

4 Февральская революция в документах // Пролетарская

революция. 1923. 1 (13). С. 288.

5 Балк А. П. Последние пять дней царского Петро града.

С. 133–134.

6 Пролетарская революция. 1923. 1 (13). С. 293–294.

Р. Ш. Ганелин. Петроград 23 февраля 1917 г.

7 Там же.

8 Там же. С. 135. Существовала тенденция объяснить

перебои в хлебной торговле распоряжением Балка,

сделанным им хлеботорговцам по приказанию Про-

топопова. Оно состояло в том, чтобы они не выпекали

хлеба больше указанной нормы, которая была недо-

статочной. Поэтому де в лавках была мука, а хлеба

не было (Полк. Г. П. Перетц. В цитадели русской

революции. Записки коменданта Таврического дворца.

27 февраля — 23 марта 1917 г. Изд. 2-е. Петроград.

1917. С. 11).

9 Мильчик И. Рабочий февраль. М.; Л., 1931. С. 60–62.

10 Такая записка составлялась секретным образом для

рассылки приставам по поручению Балка с 1 де -

кабря 1916 г. Последний ее выпуск, помеченный

24-м февраля 1917 г., содержал сведения о собы-

тиях 23 февраля (Акаемов Н. Ф. Агония старого

режима // Исторический вестник. 1917. Апрель.

С. 6).

11 Рябов Н. Ф. Долой царя! С. 263–264.

12 Там же; Балк А. П. Последние пять дней царского

Петрограда. С. 160.

13 Ход событий // Крушение царизма. С. 223–236. При со-

ставлении хроники был частично использован второй

номер «Осведомительного листка» Русского бюро ЦК

РСДРП, который был, по словам А. Г. Шляпникова,

закончен им 26 февраля и распространялся 27-го и

28-го (Шляпников А. Г. Семнадцатый год. Кн. 1. Изд.

2-е. М. Б.г. С. 241).

14 Февральская революция в документах. С. 289.

15 Мы пользуемся обзором донесений приставов за 23

февраля (Акаемов Н. Ф. Агония старого режима. С.

VIII–XI).

16 Февральская революция в документах. С. 289.

17 Крушение царизма. С. 227.

18 В настоящем дневнике вряд ли были бы возможны

такие ошибки, как отнесение ранения полк. Шалфеева,

полученного им 25 февраля, к 24-му, а визита Балка к

нему в клинику — к утру 25-го. Впрочем, мемуарист,

по-видимому, сам заметил это, зачеркнув текст о

первом факте (хотя и восстановив его) и отчеркнув

фразу о втором (Балк А. П. Последние пять дней

царского Петрограда. С. 138–139). Впрочем, ошибки

такого рода носят единичный характер.

19 Балк А. П. Последние пять дней царского Петрограда.

С. 133.

20 З. [предположительно Ефим Зозуля — Р.Г.] Что за-

помнилось. Февральские дни в Петрограде // Огонек.

1925. 15 марта. № 12 (103).

21 Балк А.П. Последние пять дней царского Петро града.

С. 134.

22 По донесениям приставов, на заводах было всего два

случая неприсоединения к движению, но оба они не

давали Балку оснований для оптимизма. Около 5 часов

тысячная толпа рабочих направилась по Большеохтин-

скому проспекту к заводу морского ведомства и потре-

бовала прекращения работ, ремонтно-механическая

мастерская не примкнула к забастовке, и в ней были

разбиты окна. Находившийся на заводе караул из 14

человек от 86 пешей вологодской дружины ни во

что не вмешивался. Около 6 часов в механической

мастерской Франко-русского завода (Наб. р. Пряжки,

17) собрался трехтысячный митинг, обсуждавший

вопросы о недостатке хлеба и выступлении против

правительства. Решение было отложено, и рабочие

разошлись, когда прибыла для охраны завода рота

Кексгольмского полка. Но завод забастовал еще на-

кануне.

23 Публикуя сводку с этими сведениями, А. Г. Шляпни-

ков отметил неполноту списков бастовавших в этот

день предприятий. В них в частности отсутствовал

Путиловский завод, вместе с верфью насчитывавший

32 000 чел. (Февральская революция в документах. С.

289).

24 Балк А. П. Последние пять дней царского Петрограда.

С. 134.

25 Ганелин Р. Ш. После Распутина // Историк и ре-

волюция. Сб статей к 70-летию со дня рождения

О.Н.Знаменского. С-Пб. С. 117-135.

26 «План охраны столицы, а также инструкция со-

вместных действий войск и чинов полиции были

выработаны мною при полном согласии с военным

начальством еще в ноябре месяце, — писал по этому

поводу Балк. — Секретная инструкция была отпеча-

тана в типографии Градоначальства и всем, кого она

касается, разослана. Министр двора барон Фредерикс

доложил об этом государю. Государь заинтересовался

и рассмотрел внимательно план Петрограда, на кото-

ром в красках были нанесены места расположения

войск и чинов полиции до вступления войск в третье

положение. Остался вполне доволен, но заметил, что

в случае если народ устремится по льду через Неву,

то никакие наряды его не удержат, что и оправдалось

впоследствии» (Балк А. П. Последние пять дней цар-

ского Петрограда. С. 136. Данное курсивом вписано

им в вариант дневника, хранящийся в Бахметьевском

архиве, см. вступит. статью Р. Ш. Ганелина и А. Ю.

Гурьянова).

27 Там же.

28 Свешников Н. Ф. Отрывки из воспоминаний. С. 233.

29 Чугурин И. Д. Из автобиографии. С. 253.

30 Свешников Н.Ф. Отрывки из воспоминаний. С. 233–

234.

31 Мильчик И. Рабочий февраль. С. 66–67.

32 Шляпников А. Г. Февральские дни в Петербурге //

Пролетарская революция. 1 (13). С. 82.

33 Там же. С. 81. О выискивании полицией рабочих

в шедших в центр трамваях сообщает примени-

тельно к 24 февраля и Т. К. Кондратьев (Вос-

поминания о подпольной работе // Крушение

царизма. С. 278).

34 Мильчик И. Рабочий февраль. С. 65.

35 Балк А. П. Последние пять дней царского Петро града.

С. 3.

36 Верцинский Э. А. Год революции. Таллинн, 1929. С. 5.

37 Демкин Д. И. Петроградская городская дума в первые

дни смуты // Русская летопись. Кн. 6. Париж, 1924.

С. 145.

ИССЛЕДОВАНИЯ

38 Мансырев С. П. Мои воспоминания о Государствен-

ной Думе (окончание) // Историк и современник. III.

Берлин, 1922. С. 24.

39 Пролетарская революция. 1923. 1 (13). С. 21.

40 Ганелин Р. Ш. Материалы по истории Февральской

революции в Бахметьевском архиве Колумбий-

ского ун-та // Отечественная история. 1992. № 5.

С 158.

41 Февральская революция в документах. С. 288; Семей-

ная переписка Романовых // Красный архив. 1923. Т.

4. С. 206.

42 Rogers Leighton W. An account of the March revolu tion,

1917. P. 6. // Коллекция Л. Роджерса в Гуверовском

институте войны, революции и мира. США.

43 Суханов Ник. Записки о революции. Кн. Первая. Пб.,

1919. С. 13–14.

44 Там же. С. 16.

45 Исторический вестник. 1917. Март. С. 2.

46 Polly Adrian. Der Umsturz der Russischen Kaiser reiches

(1917). Nach eigenem Erleben. Berlin, 1919. S. 42–43.

47 Korostovetz V. Seed and harvest. L. N.d. P. 262.

48 Ibid.

усский философ-эмигрант Г. Г. Федотов как-то заметил, что в политической борьбе

слишком привычным стало концентрировать ненависть к врагу, воплощая ее в самом

ненавистном типе неприятельского строя. Так русские революционеры воплощали

дух самодержавия в жандарме. В свою очередь, противники большевизма представляли

типического коммуниста непременно «чекистом», совершенно излишне демонизируя этот

образ и наделяя его зачастую какими-то сверхъестественными отрицательными чертами...

Сегодня мы все яснее видим, что и первые чекисты «школы Дзержинского», и их

малопривлекательные преемники времен Ежова и Берия не были ни героями, ни чудови-

щами. И дело не в положительных или отрицательных свойствах их характеров, а в том,

что они стали послушными функционерами коммунистической карательной системы,

которую они создавали, и которая формировала их самих. А в тоталитарной системе, и

особенно в такой военизированной и засекреченной ее отрасли как органы ВЧК—ОГПУ—

НКВД, роль личности неизменно стирается и стремится к функции анонимного винтика.

Как верно заметил А. Зиновьев: «Система рушит все четкие разграничительные линии и

здравые критерии оценок. [...] Она может возвеличить ничтожество и низвести до уровня

ничтожества выдающуюся личность, может придать статус эпохальности мелкому собы-

тию и обойти молчанием действительно эпохальные события»

Иногда на крутых поворотах ведомственной истории ВЧК—ОГПУ—НКВД, из серой

анонимной массы функционеров, на поверхности появляется чье-то лицо и через мгно-

вение снова скрывается с глаз...

Так случилось и с начальником УНКВД по Ивановской области Виктором Павлови-

чем Журавлевым, неожиданно «попавшим в случай» сталинскому Политбюро. «Звездный

час» периферийного чекиста, выдвинувшегося на массовых политических репрессиях

1936—1938 годов, настал после его «своевременного» сигнала в адрес Политбюро о

подозрительных методах руководства «железного наркома» Ежова, когда Сталин только

искал повод для его устранения.

М. А. Тумшис, А. А. Папчинский, А. В. Кулыгин

Çâåçäà è ñìåðòü Âèêòîðà Æóðàâëåâà

«Прошу освободить меня от работы Наркомом НКВД СССР по

следующим мотивам: 1. При обсуждении на ПБ 19.11.38 заявления

начальника УНКВД по Ивановской области тов. Журавлева целиком

подтвердились изложенные в нем факты...»

Из письма наркома НКВД СССР Н. И. Ежова

от 23 ноября 1938 года в Политбюро ЦК ВКП(б)

ИССЛЕДОВАНИЯ

В два—три месяца Журавлев продвинулся на позиции, сулящие головокружительную

служебную карьеру — стал начальником УНКВД по Московской области и кандидатом

в члены ЦК ВКП(б)...

Но история нашего героя началась далеко от Москвы — в селе Имис Минусинского

уезда Енисейской губернии, где в 1902 году он появился на свет в зажиточной крестьянской

семье. Настоящее имя-отчество Журавлева — Филипп Филатович

, но в 1919 году он по

каким-то причинам стал называться Виктором Павловичем. С четырнадцати лет Журав-

лев начал работать на рыбных промыслах Туруханского края, крестьянствовал на земле

отца. Окончив два класса начального училища, в 1917 году он поступил в Минусинскую

учительскую семинарию, откуда через год вернулся в родное село.

В 1919 году, после прихода колчаковцев Журавлев ушел в лес к красным партизанам.

В свои неполные 17 лет стал командиром взвода, роты партизанской армии Петра Щетин-

кина. После разгрома Колчака, в 1920 году, был направлен учиться на командные курсы

в Омск, вступил в партию. Но военная карьера молодого командира быстро завершилась:

в марте 1921 года Журавлева мобилизовали на работу в органы ВЧК

Свою чекистскую службу он начал со скромной должности оперативного комиссара

Омской губЧК. За 12 лет чекистской работы он не выбился в крупные чины, но прошел

все ступени роста: помощник уполномоченного и уполномоченный ОГПУ по Тарскому

и Славгородскому уездам, уполномоченный Секретно-Политических отделов (СПО)

Хакасского и Барнаульского окротделов ОГПУ. Лишь в 1933 году Журавлев наконец до-

стиг первой руководящей должности — начальника СПО Томского оперативного сектора

ОГПУ, затем работал заместителем начальника и начальником Томского горотдела НКВД

Казалось, была достигнута та планка, выше которой Журавлеву уже было не подняться.

Честолюбия и служебного рвения ему было не занимать, но не слишком он вписывался в

среду сибирских чекистов тех лет: молод и по возрасту, и по партийному стажу, слишком

«размытое» социальное происхождение, да и какая-то неясная история с братьями, якобы

раскулаченными в начале 30-х годов.

Но чувство того, что жизнь чего-то недодала, и начальство «затирает» смышленого

крестьянского парня, вызывало горечь и обиду.

Некоторые подробности жизни Журавлева и его непосредственного руководителя

(начальника Томского оперсектора НКВД) М. М. Подольского сохранились в материалах

следственного дела на А. И. Успенского

. Последний, работавший в то время замести-

телем начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю, сообщал, что «...Журавлев и

Подольский жили обывательски.., имели квартиры во дворе горотдела и ...свои хозяй-

ства: кур, свиней и другой скот, который обслуживался фельдегерским и кучерским

составом горотдела...» Успенский, которого иначе как «кремлевский вельможа» никто

в УНКВД за глаза и не называл, был довольно невысокого мнения о Журавлеве, счи-

тая его «человеком низкого уровня, для общения неподходящим»

. Зато Журавлев и

Подольский близко сошлись со вторым заместителем начальника УНКВД по ЗСК А.

К. Залпетером, и когда последнего назначили начальником УНКВД по Красноярскому

краю, то он активно содействовал переводу Журавлева в Красноярск, заместителем

начальника СПО УНКВД края.

Анса Карловича Залпетера

, старого чекиста, можно считать тем начальником, кото-

рый первым способствовал продвижению Журавлева по служебной лестнице. Ясно, что

последний и сам обладал теми качествами, которые особо ценил его новый шеф: исполни-

тельностью, деловитостью и крестьянской находчивостью. Журавлев не был тугодумом,

бездарностью, или кичливой выскочкой «с амбицией без амуниции». Длительная низовая

работа в органах ВЧК—НКВД выработала в нем те качества, которые стали главными в

1937 году: преданность и готовность на все.

М. А. Тумшис, А. А. Папчинский, А. В. Кулыгин Звезда и смерть Виктора Журавлева

Потрясающая наших современников звериная жестокость следователей НКВД суще-

ствовала не сама по себе, а как непременный элемент этой готовности: она требовалась

для того, чтобы выжить, сохранить то, что есть и подняться еще выше. И почва для такого

роста у Журавлева была: при его активном участии в крае проводились массовые аресты

местной партийно-советской номенклатуры, «бывших людей», членов различных анти-

советских партий (эсеров, кадетов, анархистов, меньшевиков), священников, учителей,

железнодорожников, колхозников и рабочих. О свирепой жестокости тех дней говорит

такой факт: «...во дворе Канской тюрьмы расстреляли около 500 человек и тут же во дворе

закопали... Когда убитые не вмещались в яму, рубили их шашками на куски, чтобы было

плотнее...»

Бурная деятельность Журавлева в Красноярске по «выявлению врагов народа»

не осталась незамеченной, тем более, что продвижения по службе своего протеже до-

бивался А. К. Залпетер, ставший начальником 2-го (Оперативного) отдела ГУГБ НКВД

СССР. После непродолжительного пребывания в Москве, в октябре 1937 года Журавлев

выезжает в Куйбышев в качестве представителя Наркомвнудела СССР в комиссии ЦК

ВКП(б). В столице были недовольны слабым размахом репрессий в Куйбышевской об-

ласти. Главной «недоработкой» в деятельности областного УНКВД, руководимого И. П.

Попашенко, нарком Ежов считал сосредоточение основной тяжести репрессий на среде

т. н. «социально-чуждых элементов» (бывших царских чиновниках, жандармах, купцах,

кулаках и т. д.)

, в то время, как аресты среди партийно-советского руководства области

были незначительны.

Первый секретарь обкома партии П. П. Постышев, напуганный своим переводом с

поста всесильного 2-го секретаря ЦК КП(б) Украины в один из второстепенных обкомов,

«смотрел в рот» начальнику УНКВД, опасаясь проявить в вопросах карательной политики

какую-либо самостоятельность. Известную свободу действий Попашенко придавало и то,

что он принадлежал к так называемой «северо-кавказской группе» чекистов, занявшей в

НКВД СССР руководящие посты. Работая в 1934—1936 годах заместителем начальника

УНКВД по Азово-Черноморскому краю, Попашенко установил дружеские отношения с

М. П. Фриновским, Н. Г. Николаевым-Журидом, И. Я. Дагиным, В. М. Курским и другими

будущими чинами центрального аппарата НКВД

Комиссия ЦК ВКП(б) в составе секретаря ЦК А. А. Андреева, работника аппарата

ЦК Н. Г. Игнатьева и Журавлева, имевшая широчайшие полномочия, стала быстро «вы-

корчевывать вражеское подполье». За короткий срок в области было распущено более

30 райкомов партии, руководство которых было объявлено врагами народа. Среди них

оказались — секретари Куйбышевского горкома Сусман и Кутузов, 1-й секретарь Сыз-

ранского горкома Соловейко, 1-й секретарь Ульяновского горкома Белов, 1-й секретарь

Куйбышевского обкома ВЛКСМ Левочкин и другие.

Напуганный Постышев и сам старался изо всех сил в поисках врагов, не желая от-

ставать от московских визитеров. Как отмечали очевидцы тех событий «у Постышева

появился стиль другой. Он везде и всюду стал кричать, что нет порядочных людей, что

много врагов...». Несколько недель, например, весь аппарат по приказу Постышева бегал

с лупами, выискивая фашистскую свастику на обложках школьных тетрадей, на обертках

от печенья и конфет

. К тому же Постышев направил в Москву ряд докладных о пре-

ступной деятельности Попашенко. Эти материалы, в той или иной степени перекликались

с информацией, поступавшей в Центр от Журавлева. Все это стало причиной смещения

Попашенко, и лишь заступничество начальника ГУГБ НКВД СССР М. П. Фриновского

спасло его от ареста.

После отзыва Попашенко в Москву, с октября 1937 года начальником УНКВД по

Куйбышевской области стал Журавлев. За второе полугодие 1937 года в области было

ИССЛЕДОВАНИЯ

арестовано 11 720 человек, расстреляно свыше 3 000 (основная часть в октябре—дека-

бре).

Расстрелы производились в такой поспешности, что расстреливались даже лица,

приговоренные к заключению. Лишь в ноябре 1938 года комиссией НКВД СССР был

установлен следующий факт: 30 декабря 1937 года расстрелян (приговоренный «тройкой»

УНКВД к 10 годам заключения) счетовод из Сызрани П. Е. Ивлев. Он был единственным

из двенадцати участников «церковно-монархической организации», кто был осужден к

заключению в лагерь (остальные приговорены к ВМН), но на него по ошибке была сде-

лана выписка из протокола «тройки» как на осужденного к расстрелу, и приговор был

приведен в исполнение в тот же день.

В ноябре 1938 года сотрудникам УНКВД была дана уникальная по своей бюрокра-

тической запутанности отписка: «указанная ошибка произошла вследствие организацион-

ной неслаженности и обезличия ответственности за выполняемую работу при сличении

(сверке) оформленных протоколов заседания тройки и выписки из них с подлинными

документами (повестками), докладываемыми на тройке...»

. Материалы этого инцидента

не стали основой для возбуждения уголовного дела в отношении руководства УНКВД,

документы просто ушли в архив.

Действия Журавлева поощрялись руководством НКВД в Москве, и по его просьбе

область получила расширенные лимиты на производство арестов и расстрелов. На со-

вещании в январе 1938 года Ежов одобрил действия начальников УНКВД, добившихся

астрономических цифр репрессированных, и в первую очередь Журавлева. Все огрешности

осенней операции в Куйбышеве были свалены на Постышева, который якобы «фактически

заставил Журавлева пересадить весь партийный актив области»

В феврале 1938 года В. П. Журавлева переводят на новый ответственный пост —

начальником УНКВД по Ивановской области. С его появлением в Иваново начался сбор

компрометирующих материалов, а затем и аресты среди руководства. В поле пристального

внимания Журавлева попали 1-й секретарь обкома ВКП(б) Симочкин, 2-й секретарь обкома

Коротков, 2-й секретарь Ивановского горкома Аралов и другие.

Дальнейшие действия Журавлева во многом объясняются и желанием оградить себя

от обвинений в связях с врагами народа: в Москве в «опалу» попал А. К. Залпетер, некогда

выдвигавший его на руководящие посты.

Снятый с должности начальника отдела ГУГБ НКВД СССР Залпетер в марте 1938

года был переведен на работу в лагерную систему и назначен заместителем начальника

строительства гидроузла и начальником 3-го отдела Самарского ИТЛ НКВД. Последовав-

ший за этим (22 мая 1938 г.) арест Залпетера, напугал его бывшего выдвиженца. Страх,

желание выжить и удержаться у власти толкнули Журавлева к развертыванию новой волны

репрессий в области...

Арестам среди ивановского партийного руководства пытались воспрепятствовать

бывший начальник УНКВД А. П. Радзивиловский (работавший к тому времени в централь-

ном аппарате ГУГБ НКВД) и начальник 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР А. С. Журбенко.

Радзивиловский охарактеризовал многих областных партработников как «людей честных и

безупречно преданных партии коммунистов»

. Одновременно с попыткой ареста партий-

ных бонз, в областном УНКВД было арестовано около 15 сотрудников (в т. ч. начальник

Отдела пожарной охраны Равер, начальник оперотделения Отдела мест заключения Чан-

гули, помощник начальника УНКВД Грицан, начальник Отдела кадров УНКВД Зирнит,

начальники отделений СПО — Клебанский, Троицкий, Герасимов)

. Скрытыми мотивами

к арестам послужило то, что все арестованные получали в бытность начальником УНКВД

Радзивиловского выдвижения и награды (так, Клебанский являлся одним из ведущих

специалистов по делу «областного центра правых» в 1937 г.). Следствие в отношении

арестованных чекистов велось «исключительно варварскими средневековыми методами

М. А. Тумшис, А. А. Папчинский, А. В. Кулыгин Звезда и смерть Виктора Журавлева

пыток... прижигания огнем, колотья шилом, обливания водой, медленное отдавливание

пальцев на конечностях, выдавливание кишок, и как самое распространенное... битье...

резиной и выламывание ребер...»

Вмешательство Радзивиловского в ивановские события 1938 года и попытка защитить

арестованных разозлили и раззадорили Журавлева — он просто забросал Наркомвнудел

письмами с просьбами разрешений на арест Симочкина и других. Все эти письма сопро-

вождались ссылками на показания, «выбитые» у арестованных сотрудников областного

УНКВД. И все же сопротивление Радзивиловского и Журбенко сыграли свою роль: Си-

мочкин, Коротков и другие были арестованы лишь после снятия Журбенко с должности

и ареста Радзивиловского в сентябре 1938 года.

В конце лета 1938 года в НКВД СССР произошла серьезная кадровая перестановка:

1-м заместителем наркома НКВД был назначен Л. П. Берия. Поворот еще не наступил,

но что-то сдвинулось, и чуткий к любым колебаниям почвы Журавлев совершает реши-

тельный шаг. Он собирает всю информацию о столкновениях с ближайшими сотруд-

никами «железного наркома» (Литвиным

, Радзивиловским, Журбенко и др.) по делам

Постышева, Симочкина и переправляет ее в адрес Политбюро ЦК ВКП(б), лично И. В.

Сталину. Автор заявления, описывая подозрительное поведение ряда работников НКВД,

«которые пытались замять дела отдельных врагов народа», обращает внимание вождя на

то, что об этом неоднократно сообщалось и лично Николаю Ивановичу Ежову

. Обви-

нения в письме были направлены и против И. И. Шапиро — начальника Секретариата

НКВД (ближайшего помощника и личного друга Ежова), который вернул более 800 дел

по шпионажу Куйбышевскому УНКВД, «снятых с рассмотрения в Особом Совещании

НКВД в связи с их низким качеством оформления...». Журавлев усмотрел в действиях

Шапиро «вражескую руку»

Заявление начальника УНКВД по Ивановской области было как нельзя кстати.

Руководство в лице Сталина намеревалось начать «инквизицию инквизиторов», которая

как всегда решала для вождя несколько задач сразу: уничтожались лишние свидетели,

ликвидировалась опасность усиления неконтролируемого могущества ведомства Ежова,

возвышались еще более преданные и более исполнительные молодые кадры без «герои-

ческих» биографий, создавалась иллюзия торжества справедливости, неотвратимости

возмездия за «нарушения соцзаконности». По этой причине записка Журавлева сразу

же стала предметом обсуждения членов Политбюро ЦК. Разбор письма превратился в

настоящую проработку Ежова. Последнему, кроме обвинений со стороны Журавлева,

припомнили и побег начальника УНКВД по Дальневосточному краю Люшкова в Мань-

чжурию, исчезновение наркома НКВД Украины Успенского, аресты перед ноябрьскими

праздниками 1938 года руководства Отдела охраны ГУГБ НКВД (И. Я. Дагин, Д. В. Усов,

Б. Я. Гулько и др.)

. Результатом этого разбирательства стало покаянное письмо Ежова и

его увольнение из НКВД СССР.

Иначе все складывалось у Журавлева: он был назначен начальником УНКВД по

Московской области, получил внеочередное спецзвание старшего майора госбезопас-

ности, а на XVIII съезде ВКП(б) (февраль 1939 г.) был избран кандидатом в члены ЦК

Но ревностная служба сама по себе никого еще от расправы не спасала. Напротив,

слишком большая осведомленность и соучастие в темных делах наиболее прямой путь

к могиле. Журавлев в тот момент был, пожалуй, единственным из большого племени

ежовских «соколов», кто еще оставался на свободе. Но в недрах аппарата особоуполно-

моченного НКВД СССР на него уже имелось довольно внушительное досье, а с новыми

арестами в руководстве НКВД оно стало пухнуть как на дрожжах. Теперь на Журав-

лева давали компрометирующий материал И. А. Жабрев, С. П. Попов, Д. Д. Гречухин,

А. П. Радзивиловский, А. И. Успенский, А. К. Залпетер, М. М. Подольский, А. В. Гумин-

ИССЛЕДОВАНИЯ

ский, Н. И. Ежов, А. А. Наседкин, М. Г. Бузулуков и другие

. В Куйбышеве к этому вре-

мени была арестована группа чекистов во главе с начальником УНКВД И. Я. Бочаровым,

работавшим у Журавлева заместителем

В показаниях этих сотрудников много места занимали показания о преступной дея-

тельности и многочисленных нарушениях соцзаконности Журавлевым. Новое руковод-

ство наркомата понимало, что держать такого человека в аппарате УНКВД Московской

области просто невозможно, и над Журавлевым нависла угроза ареста и осуждения. Но

по меркам того времени он отделался легким испугом: помня его «заслуги» в деле По-

стышева, Акулинушкина и Ежова, Берия снимает его с должности и направляет на работу

в Караганду начальником лагеря НКВД.

В 1930 году по приказу Г. Г. Ягоды Управление лагерей ОГПУ СССР начало «осваи-

вать» территории Карагандинской и Актюбинской областей. Вскоре здесь был образован

Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (Карлаг). Так сформировался один из

крупных «островов» «архипелага ГУЛАГа». Общая площадь Карлага составляла 21 000 кв.

километров (это практически половина территории Швейцарии)

. Основой существова-

ния лагеря являлось сельское хозяйство: здесь выращивали свиней, овец, сеяли рожь и

пшеницу, выращивали овощи и фрукты. Кроме того, заключенные работали на швейной

и валяльной фабриках, ремонтно-механическом, стекольном, фарфоровом, сахарном и

сушильном заводах, на фабрике по производству биопрепаратов и т. д. В Карлаге содер-

жалось более 40 тысяч заключенных, а также находились «дома младенцев» на 470 детей.

Контингент заключенных возрастал из года в год, так как в лагерь часто завозилась так

называемая «отработанная рабочая сила» преимущественно с крупных строек ГУЛАГа.

Перед руководством Карлага ставилась цель «восстановления рабочей силы и приведение

ее в надлежащее состояние».

Прежнее руководство оставило дела лагеря в плачевном

состоянии: лагерь из года в год терпел огромные убытки и лишь дотации центра спасали

ситуацию. В 1938 году убыток составил свыше 13 млн рублей (дотаций направлено 12 млн

руб.), в 1939 году убыток — 7,7 млн рублей (дотации — 32 млн руб.)

. Лагерь фактически

находился на грани экономического краха...

Вот в такой «колосс на глиняных ногах» прибыл новый начальник — В. П. Журавлев,

и именно ему предстояло переломить ситуацию в экономической жизни Карлага. Вско-

ре все почувствовали его целеустремленную волю: в этом напоре была видна трудовая

сметка, экономность и расчетливость зажиточного сибирского кулака, который с умом и

достоинством оборачивает свои хозяйственные и торговые дела.

В лагере стали лучше кормить, появились лекарства и вольные врачи, введены пайки

для больных цингой и дистрофией, устанавливались нужные деловые связи с потребите-

лями и смежниками. Был даже открыт так называемый «дом отдыха» под видом филиала

лагерной больницы, через него прошли наиболее «ценные» для лагеря заключенные (на-

пример, там отдыхала жена расстрелянного троцкиста Мрачковского)

Журавлев восстанавливал работоспособность заключенных и лагерных структур с

энергией и жестокостью волевого администратора своего времени. Ему вскоре удалось

обуздать и деятельность оперативно-чекистского отдела, прокуратуры и суда лагеря, у

которых, по его мнению, «появилась странная манера сажать и судить, как можно больше

и без разбора».

Руководство этих подразделений Карлага довольно скоро оказалось под

пятой нового начальника.

Благодаря этим быстрым и умелым действиям ситуация в лагере изменилась уже в

1940 году. Лагерь стал выходить из финансового прорыва: впервые за годы своего суще-

ствования Карлаг получил прибыль свыше 7 млн рублей, в 1941 году прибыль возросла в

три раза, и в Москву (опять впервые) было перечислено свыше 14,5 млн рублей. Успехи

лагеря неоднократно отмечались руководством, по итогам Всесоюзного Соревнования