
171
А. М. Агафонов (Глянцев). Схватка над пропастью
к Трепперу во Франции, она использует паспорт одного сирийского араба и заимствует
имя своей сестры «Сара».
Можно согласиться, что чета, закаленная огнем подобных испытаний, не следует
правилам буржуазных водевилей и их легкомысленных супружеских измен. Треппер,
впрочем, не замедлил познакомить Жоржи с Любой. Видимо, секреты он блюдет во всем,
кроме как в любовных делах. В момент сцены с перчатками в кондитерской Люба с двумя
мальчиками ждут его в их роскошной брюссельской квартире. Первый их сын родился в
Париже 3 апреля 1931 года, но родители, нелегально прибывшие во Францию, не могли
оформить метрики. Второй рожден в Москве в конце 1936 года. Сам их отец в своих вос-
поминаниях сообщает, что первого он хотел назвать именем «Анмарти», чтобы отметить
освобождение из тюрьмы Андрэ Марти, но пришлось назвать Мишелем. В те времена
было модно давать подобные имена детям, автор знавал многих, и поныне носящих имена
«Сталина», «Октябрина», «Ленина». Что же касается второго, то Треппер сообщает и его
имя — Эдгар. Ребенок же, которому суждено будет сыграть некую роль в этой истории,
не рожден Любой и Леопольдом: это ребенок, которым еще тяжела Жоржи.
***
Каждый генерал оставляет на своем пути отчетливые следы. Известно, каковой была
его униформа, его должность. 3нают, какие он вел сражения; располагают текстами его
приказов, его сообщений, а часто и его мемуарами. Если дело идет, например, о маршале
Жукове, нет необходимости выдумывать, что в тот день он проснулся якобы от боли в
печени. Достаточно написать, и это будет вполне достоверно, что, мол, в такой-то день
перед ним встала проблема, как форсировать, например, Днепр.
Шпион напротив без цвета, без запаха и без вкуса, даже без видимой оболочки. Он
обязан быть экспертом в своем искусстве (если нет, то о нем и писать не будут). Итак, это
«Человек-Невидимка». Практически никто не знает ни о его времяпрепровождении, ни о
его планах, ни о его заботах. Даже сами его действия бесцветны и не представляют осо-
бого интереса: он назначает встречи на углах улиц, там происходит краткий разговор или
обмен документами, после чего он отправляется к другому перекрестку. Иногда полиции
удается его задержать. Но он с завидной легкостью скользит между пальцами биографа.
И он, этот биограф, стремится «раскрасить» его так, чтобы он был хотя бы немножко
ощутим и созерцаем. Биограф храбро старается погрузить нас в его душу и мысли, даже
снабжает его особыми тиками, характерными жестами, привычками. Если шпион вызван
своим шефом в святая святых секретных служб, чтобы получить наставления или новые
задания, — биограф рядом, — он как бы спрятался под столом и записывает диалог, или
хотя бы его предполагает. Таким образом, из всех исторических рассказов и романов, те,
в которых идет речь о шпионаже, оказываются самыми блещущими в деталях, самыми
живописными. Несомненно, это — полный парадокс, если учесть, что подобные факты,
самые-самые недоступные и сложные для ведения расследования. Большинство произ-
ведений, посвященных Рихарду Зорге, смело представляют детальный отчет о его дей-
ствиях и о его мыслях; даже вкладывают в его уста те или иные слова, которые он якобы
произносит в определенные моменты, даже когда находится с такой-то любовницей.
Описывают и жесты, им употребляемые, подчеркивающие ту или иную фразу... Все это
основано на той же технике, которую употребил автор, чтобы описать выдуманную им
личность Ганса, радиотелеграфиста в Кранце.
Сравнение с Зорге здесь не случайно. В том же 1939 году, когда Треппер основывает
в Бельгии свою сеть, сеть Зорге уже работает в Токио. «Большой Шеф» вскоре нагонит
упущенное им время. По мнению всех специалистов по шпионажу, с которыми автору
довелось консультироваться, Треппер был равнозначен Зорге по важности собранной