«Барон Брамбеус». Вскоре «Барон Брамбеус» из обычного псевдонима превращается в
литературную личность со своей биографией, интересами, образом мысли,
индивидуальной манерой разговаривать и писать.
Открытый консерватизм и скептицизм, подчеркнутая беспринципность,
поверхностное остроумие, показная, развязная веселость, назойливая болтовня, ничем не
ограниченное многословие, трескучие фразы, грохочущие слова («ракеты, искры,
бенгальский огонь, свистки, шум», по определению Герцена) – вот что было характерно
для Брамбеуса-Сенковского. В статье «Библиотека» – дочь Сенковского» Герцен писал,
что «Сенковский так же принадлежит николаевскому времени, как шеф корпуса
жандармов.., как неприхотливая «Пчела», находившая даже в николаевском
царствовании мед» (XIV, 266).
Самодержавно-охранительному направлению подчинялись все материалы
«Библиотеки для чтения». Поскольку в журнале не было политического отдела, политика
вошла в «Библиотеку для чтения» через фельетоны Сенковского, в частности, через
фельетон «Брамбеус и юная словесность» (1834, №3). «Юная словесность» – это
литература революционной Франции; она решительно осуждается за «уничтожение»
нравственности, за похвалы «остервенению» и легкомыслию. «Парижская школа, –
утверждает Барон Брамбеус, – пожелала произвести в словесности нечто вроде революции
1789 года, с настоящею свирепостью Конвента. Она решилась... уничтожить
нравственность, как революция уничтожила христианскую веру». Брамбеус не забывает
высмеять деятелей революции 1789 г. («сумасбродов того плачевного времени») и
подчеркнуть свою полнейшую благонамеренность: «Брамбеус пишет наибольшею частью
в сатирическом роде, где самый тон веселости и шутки свидетельствует о невинности как
сочинения, так и намерения».
Фельетонную манеру Сенковский ввел также в отделы критики и библиографии. Он
не придерживался какого-то определенного литературного направления, а защищал чисто
субъективистскую позицию личного «вкуса». Руководствуясь своими соображениями,
редактор «Библиотеки для чтения» ставил Пушкина ниже третьестепенного поэта Алексея
Тимофеева, отождествлял Гоголя с бульварным французским писателем Поль де Коком,
зато в Кукольнике видел русского Гете и Байрона, а в Загоскине – Вальтера Скотта. Но в
этих фокусах Сенковского скрывался и другой смысл. Дело в том, что на титульном листе
«Библиотеки для чтения» в 1834 г. из номера в номер печатался список около
шестидесяти авторов, чьи литературные и ученые труды предполагалось помещать в
журнале. За одно только согласие известного писателя указать свое имя в списке будущих
сотрудников Смирдин платил до 1000 руб. Прошло меньше года, а от журнала уже начали
отходить лучшие литературные силы – Пушкин, Жуковский, Крылов, Денис Давыдов,
Баратынский и др., некоторые из перечисленных на титуле авторов вообще не дали ни
строчки. Перед Сенковским встала задача создать своих «знаменитостей» и этим удержать
читателей при журнале.
Критических статей и рецензий в собственном смысле слова в «Библиотеке для
чтения» почти не было; их заменяли критические и библиографические фельетоны Барона
Брамбеуса, который плоско острил над названиями рецензируемых произведений,
фамилиями авторов, выискивал несущественные погрешности в языке и стиле.
Чернышевский, рассмотрев в «Очерках гоголевского периода русской литературы»
некоторые литературно-критические отзывы Сенковского, представил себе, как редактор
«Библиотеки» произвел бы разбор «Мертвых душ»: «Выписав заглавие книги
«Похождения Чичикова, или Мертвые души», начинать прямо так: Прохлаждения Чхи!
чхи! кова – не подумайте, читатель, что я чихнул, я только произношу вам заглавие новой
поэмы г. Гоголя, который пишет так, что его может понять только один Гегель». Это
место работы Чернышевского напомнил В. И. Ленин, полемизируя с «легальным
марксистом» П. Н. Скворцовым. Показав недобросовестность приемов «некритического
критика» Скворцова, Ленин писал: «Ведь это совершенно такая же «критика», как та, над