Ярская-Смирнова Е.Р. Социокультурный анализ нетипичности
Подождите немного. Документ загружается.
прочитанную до и после того, как развился современный феминизм). Написанные тексты созданы в пику
одним и в поддержку других традиций и аудиторий, и эти контексты могут, в свою очередь, прибавляться
читателем.
Смысл текста всегда уникален для каждого конкретного человека; а те истины, которые мы
конструируем, являются осмысленными в специфических социальных средах и в ограниченных исторических
условиях. По мнению Гадамера
понимание не может быть лучшим, будь то в смысле лучшего фактического знания,
достигнутого благодаря более отчетливым понятиям, будь то в смысле принципиального
превосходства, которым обладает осознанное по сравнению с тем неосознанным, что свойственно
всякому творчеству. Достаточно сказать, что мы понимаем иначе, если мы вообще понимаем
300
.
Любое открытие в области культуры, психологических процессов или социальной структуры имеет
значение на некотором отрезке исторического времени для субъектов, находящихся между собой в
отношениях власти. В герменевтическом круге истолкования непременное условие - это постоянно
совершающееся со-бытие субъектов, которое и становится предметом размышления нарратолога.
Можно ли говорить о качестве исследования, относящегося к качественной социологической
методологии? Существует по крайней мере четыре критерия валидности нарративного анализа
301
.
Каждый из них предоставляет возможности оценивания, но имеет свои собственные проблемы. Во-
первых, речь идет о критерии убедительности. Убедительность будет наибольшей там, где
теоретические положения поддерживаются свидетельствами из рассказов информантов и где
предлагаются альтернативные интерпретации данных.
Второй критерий - соответствие. Исследователь может показать результаты тем, чьи нарративы
подвергались анализу, и если реконструкция смысла, проведенная ученым, узнаваема для самих
респондентов, это значит, что соответствие достигается. Третий критерий валидности - связность. Этот
критерий можно рассматривать на трех уровнях: глобальном, локальном и тематическом. Глобальная
связность относится к общим целям, к которым стремится рассказчик в разговоре: например,
интервьюируемый хочет рассказать историю о прошедших событиях. Локальная связность - это то, на
что рассказчик пытается влиять в самом повествовании: например, применение лингвистических
средств для связи одного события с другим. Так, использование контрастов, сопоставлений в
нарративах о разводе в упомянутом исследовании Riessman позволяло респондентам выразить их точку
зрения на "нормальные" отношения в браке в сравнении с их собственным опытом. Тематическая
связность подразумевает связность содержания: одна и та же тема (например, отсутствие интимности и
дружеских отношений) вновь и вновь разрабатывается рассказчиком в ходе интервью. Последний
критерий - прагматическое применение - показывает степень, с которой данное исследование
становится основой работы других.
Вывод ясен: валидизация нарративного анализа не может быть сведена к набору формальных
правил или стандартизированных технических процедур (которых, впрочем, также недостаточно и при
валидизации количественных исследований). В интерпретативной работе нет канонов, рецептов и
формул, и различные процедуры валидизации могут иметь неодинаковый эффект для тех или иных
исследований. Например, даже если взгляды рассказчика и аналитика не совпадают, было бы полезно
определить, узнаваем ли материал case study для информанта. В случае сравнительных case studies
подходящими критериями валидности могут стать убедительность и связность. Более общие
теоретические выводы, вытекающие из нарративного анализа, могут быть проверены на валидность по
степени их применимости в работах других авторов (прагматический критерий). Валидность
интерпретативной работы - это подвижная, развивающаяся проблема, требующая внимания
нарратологов.
Нарративный анализ не подходит для изучения большого числа безымянных, безликих субъектов.
Его методы трудоемки и занимают много времени: они требуют внимания к нюансам речи, организации
реакций, местным контекстам и социальным дискурсам, оформляющим сказанное и невысказанное.
Нарративные методы можно сочетать с другими формами качественного анализа и даже с
количественным анализом. Вместе с тем, задача комбинации методов требует серьезного
эпистемологического обоснования, поскольку интерпретативная перспектива нарративного анализа
очень сильно отличается от реалистических оснований многих других качественных и, конечно,
количественных методов.
Исследователь, решившись на сочетание подходов, неизбежно приходит к необходимости
философской рефлексии способа познания, сталкиваясь со сложными вопросами методологического
характера в самом анализе и информируя о них читателя. При этом, важно помнить, что наука не может
быть выражена одним единственным универсальным голосом. Любая методологическая точка зрения
частична, неполна и исторически ограничена. Необходима полифония репрезентаций, где нарративный
анализ - не панацея, а всего лишь один подход, удобный в одних исследовательских ситуациях и
неприменимый в других. Сосуществование различных голосов и уровней интерпретации свойственно и
самому методу нарративного анализа. Если понимать нарративный анализ как со-бытие, то,
перефразируя Бахтина, продуктивность метода будет состоять не в слиянии всех точек зрения воедино,
300
Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988. С. 351.
301
См.: Riessman C.K. Narrative Analysis; Silverman D. Ibid.; Васильева Т.С. Указ. соч.
86
но в "напряжении своей вненаходимости и неслиянности, в использовании ученым привилегии своего
единственного места вне других людей"
302
. Таким образом, качество нарративного анализа можно
увидеть в том, как он позволяет осуществить систематическое изучение личного опыта и смысла,
показать, как события конструируются активными субъектами.
В целом, как представляется, пришло время для методологической дискуссии о нарративе в
отечественном социологическом сообществе. Каков статус данного метода в социально-гуманитарных
науках, в чем особенности нарративного дискурса, как связываются в нем индивидуальный жизненный опыт
и социальный контекст? Хотя в российской социологии еще не накоплен большой опыт применения этого
метода, анализ повествовательных конструктов постепенно проникает в социально-гуманитарные
дисциплины и профессии, и нарративный анализ уже перестает быть провинцией литературной критики.
Даже количественные исследователи начинают “пришвартовываться к берегу” качественных методов,
многие профессии применяют метод анализа нарративов, пусть даже не называя его именно так (право,
медицина, психиатрия и психоанализ, отчасти социальная работа и образование). Нарративный анализ -
полезное дополнение в поле социальных наук, привносящее критический аромат в тех случаях, где иначе
царил бы застой.
Изучение нарративов очень важно в исследовании социальной жизни: ведь сама культура говорит
в личной истории. Средствами нарративного анализа возможно изучать гендерное неравенство, расовую
дискриминацию и другие практики власти. Эти проблемы или ситуации самими рассказчиками часто
воспринимаются как должное, естественное, неизбежное, но с помощью анализа мы можем прояснить,
насколько случайны применяемые термины и выражения с точки зрения культурной и исторической
ситуации.
Нужно сказать, что, несмотря на кажущуюся универсальность нарративной формы дискурса,
людям бывает чрезвычайно трудно говорить о некоторых событиях и переживаниях. Политические
условия, социетальные табу могут не позволить человеку рассказывать о тех или иных ситуациях,
случаях. Обычная реакция на страшные происшествия - вычеркивание их из памяти, нежелание знать и
говорить о них. Те, кто пережил политические путчи, войны и сексуальные насилия, молчат и
замалчиваются, поскольку об этом трудно как говорить, так и слушать. Здесь уместен пример T.Booth
303
,
который предлагает применять нарративные методы в исследовании субъективного жизненного опыта
людей, имеющих проблемы задержки развития, настаивая на необходимости услышать голоса тех, кто
исключен, вытеснен на периферию отношений в обществе.
Исследователи-интервьюеры могут катализировать свидетельства и признания и, когда о таком
опыте рассказывают, он становится для пережившего чем-то вроде "пред-нарратива". Пред-нарратив не
развивается и не прогрессирует с течением времени, не обнаруживает чувств рассказчика или
интерпретаций события. Люди придают смысл своему опыту, отливая его в форму нарратива. В
особенности это присуще рассказам о трудных жизненных моментах, изменениях и о личных травмах.
Все тяготы можно перенести, если мы сумеем уместить их в историю. Социальные работники,
психотерапевты, представители социальных движений помогают людям говорить о своих травмах,
объединяют, связывают переживших экстремальные события, вовлекают в социальное действие по
позитивному изменению жизненной ситуации. Нарративный анализ выступает в этом случае мощным
инструментом коммуникации, активизирующим взаимное участие субъектов и рассмотрение различных
точек зрения в процессе исследования важных жизненных проблем, социальной терапии и
реабилитации.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Попытаемся кратко изложить основные результаты, к которым мы пришли в процессе обсуждения
проблемы. Нетипичность представляет собой интерсубъективную категорию, передающую смысл ситуации
неопределенности типа действия или типа личности в современной повседневности, представленной
разнообразными социальными практиками исключения. В непривычной, необычной ситуации социального
взаимодействия идентичность другого пока еще не определена, не зафиксирована в какой-либо тип, не
нормализована. Защита от ситуации нетипичности предоставляется ритуалом повседневной интеракции
через механизмы интерпретации (в непосредственном общении, в акте наррации или научном дискурсе),
суть которых сводится к идентификации, определению, отождествлению, типизации, нормализации другого в
соответствии с привычными атрибутами типов действия и типов личности как порядка, гарантируемого
кодами языка и институтами социального контроля. Индивидуальные свойства целостного субъекта
идентифицируются как аномалии в соответствии с образом современного конечного бытия, сводимого к
302
Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство,
1979. С. 78-79.
303
Booth T. Sounds of still voices: issues in the use of narrative methods with people who have learning difficulties // Disability and
Society: Emerging Issues and Insights / Barton L. (Ed) New York, London: Longman, 1996. P. 237-255.
87
бинарным оппозициям типа наш/не-наш, плохой/хороший. Определение нетипичного действия или личности
в качестве аномалии-патологии подобно диагнозу и, по аналогии с экспертным знанием, наделяет властью
тех, кто производит оценку.
Нетипичность, в широком смысле понимаемая как неравенство, нетождественность,
ненормированность, возникает на зыбкой онтологической границе когнитивных карт взаимодействующих
социальных субъектов. Повседневное взаимодействие влечет исключение сторон, свойств, аспектов
целостной субъектности, конструирование типизированной идентичности. По завершении акта
идентификации ситуация становится узнаваемой, она может быть неприятной, но типичной. Одновременно с
типизацией ситуации происходит типизация другого и самотипизация я, таким образом отношения я/другой
находятся в герменевтическом круге формосозидания и разрушения, нуждаясь друг в друге и
"подпитываясь" от контекста социальности. Такие определения ситуации, как конфликт интерпретаций,
позитивная коммуникация или слияние горизонтов, передают различные формы властных отношений,
реализуемых в акте идентификации как присвоения другого. Власть, понятая в ее горизонтальном
измерении, как поддержка и влияние, устанавливается совокупностью правил, которые ограничивают и
преодолевает конфликт, но сводятся к тем же структурам типизации. Типизация, таким образом, может
работать как на воспроизводство социального неравенства, так и на установление дискурса равенства.
Социальная модель объяснения феномена инвалидности утверждает, что нарушение физического
или психического развития не является чисто медицинским явлением. Причиной ограниченных
возможностей выступает неприспособленность окружающей среды для социализации, например,
недостаток или несовершенство социальных программ, медицинских и образовательных услуг. В
качестве катализаторов ограниченных возможностей выступает дискриминирующее социальное
отношение к инвалидам, например, к нетипичным детям, а также их семьям. Немалая роль принадлежит
и тому, как члены семьи воспринимают ситуацию, насколько развита система родственной, дружеской,
профессиональной социальной поддержки, какова позиция социального окружения, артикулируемая на
уровне средств массовой информации, социально-политических решений. Отсутствие социальной
готовности к принятию профессиональной помощи семье, дефицит информации и несформированность
социальных аттитюдов гуманного цивилизованного сообщества негативно отражаются на реалиях жизни
семьи нетипичного ребенка.
Сущность социально-экологической теоретической модели отношений семьи и социума заключена в
идее прогрессирующего согласования двух компонент: взаимодействия ребенка и его непосредственного
окружения, с одной стороны, и того способа, которым происходит медиация (облегчение, координация,
упрощение) этого взаимодействия средствами более широкого социального и физического окружения, с
другой. Так, значительное изменение в философии правительственных реформ, транслированное в
легитимную форму, влияет на распределение фондов социальных программ в пользу поддержки детей или
взрослых с ограниченными возможностями и их семей. Факторы, дестабилизирующие семью и повышающие
степень риска, могут быть в значительной степени нейтрализованы структурами социальной поддержки и
социально-психологической помощи, частными и добровольными инициативами, направленными на
развитие ребенка, активизацию ресурсов семьи и социального окружения.
В неодинаковых культурных и социально-политических контекстах как семейные потребности, так и
возможности для их удовлетворения различаются вследствие отличий в ценностных ориентациях общества
и семьи, степени развития системы услуг, среди которых - социальная работа, практическая психология и
семейная терапия, образовательные, реабилитационные и оздоровительные программы. Теоретическая
модель сети социальной поддержки представляет последнюю как состоящую из трех элементов: размер,
прочность самой сети и прочность ее границ. В целом количество и особенно качество формальных и
неформальных источников поддержки положительно коррелируют с адаптивной способностью семьи.
Одна из целей, которую ставят родители перед своими детьми - это приобретение некоего социально
желаемого статуса, социально одобряемой роли в конкретной социальной группе или сообществе.
Реализация этого родительского устремления зависит не только от ребенка, но и от того, как окружение
оценивает ребенка. Если окружение отвергает ребенка, родитель оказывается депривированным от
возможности достижения своих целей. Социальное окружение семьи может как способствовать, так и
противодействовать стрессам и кризисам в жизни семьи. Кроме того, родители попадают в ситуацию
конфликта своих ролей: с одной стороны, родители мыслят себя как субъекты помощи и заботы о своих
детях, желают им всего самого лучшего; с другой стороны, родители принадлежат к сообществу, которое,
возможно, рассматривает ребенка-инвалида как социально непригодного, не имеющего никакой социальной
ценности. Социальные отношения на всех уровнях семейной системы представляют мощный фактор,
который может играть как позитивную, так и негативную роль в развитии стресса.
Осознание собственной нетипичности, инаковости так же, как и осознание отличия других,
становится центральным элементом самоопределения. Процесс социального конструирования события
или ситуации сопряжен с интеграцией индивидов в систему культуры и одновременной
дифференциацией от чужаков. Этот бинарный процесс создает осмысленную упорядоченность
действительности, возможную только при условии коллективного участия в символическом обмене.
Исключение попадает в центр социально-политических дискуссий и общественного дискурса
равенства из сферы социологического анализа власти, стратификации и классовой структуры и
определяется как стратегия вытеснения социальных групп или индивидов из сферы доступа к
88
престижным ценностям, власти и другим ресурсам. Исключение реализуется в разнообразных практиках
дискриминации и социального насилия и приобретает, таким образом, политический смысл, однако, не
всегда распознается или воспринимается таким образом всеми участниками социальной коммуникации.
Характер отношений инвалидов и не-инвалидов целесообразно рассматривать с точки зрения
воспроизводства как символического, так и реального социального неравенства, применив стратификационный
анализ к явлению инвалидности. Социокультурная перспектива стратификационного анализа устанавливает,
что инвалидность в большинстве случаев производится обществом: бедностью, неадекватной пренатальной
практикой, наносящими вред здоровью или опасными для жизни условиями труда, качеством продуктов
потребления, предубеждениями профессиональных оценок, неудачной социализацией, противоречивыми
нормами и ценностями. Специфика селективного обучения, принятого сегодня в российской школе,
существенным образом способствует усилению социальной дифференциации и неравенства.
Легитимное ограничение действий тех, кто не в состоянии выполнять социальные роли,
несомненно, выполняет задачи социального контроля. Однако обращение с инвалидами, существующее
в обществе, выходит далеко за рамки легитимной дискриминации. Невозможность присвоения
инвалидами престижных форм культуры, низкая самооценка и недоступность членства в престижных
группах минимизируют положение инвалидов в статусной иерархии.
Социально заданные аналогии приписывают несоразмерные атрибуты классам понятий и нагружают
их политическим и моральным содержанием. Там, где аналогия подходит под структуру власти или высокого
положения, там социальный паттерн усиливает логические паттерны. Так, аналогия комплементарности
правой и левой руки с дополнительностью полов предоставляет мощный ресурс политической иерархии.
Иными словами, социальные классификации, оперирующие главным образом бинарными
противопоставлениями мужской/женский, наш/не-наш, организуют восприятие социального мира и при
определенных условиях реально могут организовать сам этот мир. Поведение стремится подходить под
институциальную матрицу: если нужная степень координации достигнута, беспорядок и путаница исчезают.
Социальный контроль за неизменностью класификаций, различающих норму от патологии,
устанавливающих типы личности и типы действия, осуществляется рациональным способом.
Социальные институты осуществляют типологизацию людей, отношений, объектов, чтобы
контролировать и гарантировать устойчивость властных отношений. При этом действующий не осознает
нормы, они для него нечто самоочевидное. Процесс установления и утверждения, воспроизводства и
легитимации нормативных границ, "нормализация" реализуется в совокупности разнообразных практик
исключения, срабатывающих на всех уровнях от паттернов повседневного взаимодействия до
социально-политических программ и научных публикаций. Нормализация представляет собой процесс
производства и воспроизводства социальной нормы в современном обществе, причем большую роль
играют не только практики подтверждения конформности, но и демонстрация определенной степени
свободы, которая декларируется официальной идеологией, а также признается адептами системы.
Достижение уровня тождественности, необходимого для поддержания границ, соблюдения статус-кво
нормальности, сопровождается обязательным поиском и последующим исключением достаточного
числа отклоняющихся.
Осмысление социального неравенства как отклонения от идеала согласуется с общим ходом
развития социологии во всем мире, а именно, с тем направлением, которому присуща точка зрения,
позволяющая рассматривать значимость культурных изменений в социальной жизни, а культуру как
фактор социальной стратификации. Российское социологическое сообщество еще только начинает
входить в зону действия антропологической революции, но ее влияние на нашу культуру уже достаточно
ощутимо хотя бы в том, как возрастает пристальное внимание не только к чужим культурам, но и к своей
собственной. Быть социологом сегодня значит в какой-то мере быть историком настоящего времени,
этнографом своего собственного общества, окружения, культурного контекста. Полистилистическая
культурная репрезентация постепенно становится реальностью современной отечественной социологии
культуры, и социокультурный анализ исключения, социального неравенства, феноменология
нетипичности, инаковости выходят здесь на передний план.
Для современной ситуации культура является средством социального развития, поскольку через
образовательные программы, популяризацию научных исследований, социально-психологическое
консультирование возможно осуществлять изменения ценностных систем от уровня индивида до всего
социума. Вместе с тем, идеология и политические структуры могут использовать культурное
программирование в целях манипуляции массовым сознанием, обеспечивая легитимность новым
моделям социального исключения или поддерживая статус-кво прежних идеалов и стереотипов,
дискриминирующих, ограничивающих выбор и потенциал человека. В условиях растущего спроса на
культурное посредничество и умение переводить с языка одной культуры на язык другой идея Вебера
эффективности культуры может быть проинтерпретирована так, чтобы в конечном итоге
демонстрировать превосходство интерпретатора над производителем самого объекта толкования.
Современная сексуальность показывается автором как еще одна область, в которой реализуются
практики исключения, как мишень социальной интервенции, средство организации и контроля,
символическая территория, позволяющая упражняться во власти и утверждать порядок.
Социальные аттитюды изменить гораздо сложнее, нежели снять физические барьеры.
Социальные аттитюды часто несправедливы не только к людям с ограниченными возможностями, но и к
89
родителям детей-инвалидов и заключаются в так называемом "обвинении жертвы". Социальные
аттитюды к инвалидам, нетипичным людям постепенно эволюционируют; вместе с тем люди с
ограниченными возможностями, а также их семьи по-прежнему наталкиваются на барьеры во
взаимопонимании и общении с другими людьми. Образовательные учреждения и средства массовой
информации испытывают замешательство, оказавшись перед фактом начавшейся социальной
интеграции тех, кто лишь вчера был в социальном заточении. Слабость социально-экономической
позиции, социальное бессилие инвалидов и их семей, способствует их социальной изоляции и
маргинализации, воспроизводя символические и реальные барьеры структурированного социального
неравенства.
Типологизация происходит на базе предубеждений и негативных стереотипов, согласно
которым нормальность должна быть четко ограничена, гарантирована если не самоочевидностью
общепринятых стандартов, то насильственным способом. Кроме этого, проявление предрассудков
безусловно связано с классовым фактором, и растущая в обществе толерантность, и начавшаяся
интеграция меньшинств еще не означают, что период равенства возможностей уже начался. Таким
образом, отсутствие толерантности и гетерономности самой среды вытесняет людей из сетки
тождественных отношений, знаний, эмоций.
Фрейминг-функция культуры действует посредством разделения понятий и восприятий, обычно
соединенных воедино, и включения их в такие контексты, где необычное становится обычным, а неизвестное
вписывается в рамки общепринятых категорий. В этом процессе представления как ознакомления память
стремится взять верх над логикой, прошлое - над настоящим, образ - над действительностью, "здравый смысл"
- над научными выводами. Связующим звеном между понятиями, которые упорядочивают мир посредством
значений, и восприятиями, которые этот мир репрезентируют, выступает язык. Перенаименование группы
становится фактором формирования идентичности, связанных с ней аттитюдов, а также характера
взаимодействия социальных субъектов лишь в широком социальном контексте. Процесс социокультурного
рефрейминга, смены номинаций и аттитюдов должен быть связан с контекстуальным сдвигом внутри
российского общества, который означал бы готовность массового сознания переосмыслить определение
граждан России, поставив во главу угла не диагноз, а принятие инаковости, субъектности каждого человека.
Иначе в область рассуждения субъекта, находящегося в оковах нормативистской установки по отношению к
объекту описания, не попадает тот довольно обширный (а сегодня и более значимый) регион языковых,
перцептивных, чувственно-телесных феноменов, которые являются анормативными.
Интерсубъективное познание основывается на разделяемом опыте и знании, полученном из
совместного переживания опыта. Интерпретация, акт интерпретирования и конструирования смысла,
создает условия для понимания, включая способность постигать смыслы опыта, интерпретируемые другим
человеком. Понимание оказывается в этой традиции интерсубъективным, эмоциональным процессом.
Социолог не может претендовать на единственно правильную интерпретацию социального факта.
Рефлексия присутствия наблюдателей, "третьих лиц" на любом уровне интерпретации, от
непосредственного участия в опыте до акта устного или письменного повествования и прочтения текста,
наводит на мысль о том, что единственно правильной интерпретации события в принципе не существует:
значимые другие - индивидуальные субъекты или социальные институты - своим символическим или
реальным присутствием в ситуации рассказывания оказывают влияние на автора, нарратив и его
интерпретацию аудиторией.
Нарратив - это такая форма повествования, которая никогда не теряет из вида два реально существующих
полюса человеческой жизни: индивидуальный и социальный. С этой точки зрения, главной целью повествования
является не артикуляция обособленной личности, а осуществление связи между этими двумя полюсами.
События, описываемые рассказчиком, - это этапы жизненного опыта, посредством которых субъект развивает в
себе диалектику тождества и различия, исключения и участия. Именно поэтому анализ нарративов
представляется методологически центральным звеном в исследовании проблемы нетипичной идентичности,
позволяя связать полюс индивидуального переживания бытия не-таким, нетипичным, чужим, с одной стороны, и
полюс институциальных смысловых пластов нетипичности, с другой. Трансформация идентичности так же, как ее
генезис и поддержание, есть социальный процесс, и рассказывание историй можно проинтерпретировать как
более мягкий ритуал перехода, тогда кажущаяся обыденность "наивных", повседневных повествований на самом
деле оказывается погруженной в контекст легитимных, даже сакральных ценностей.
Во многом отношения между родителями детей-инвалидов и специалистами строятся по принципу
властной иерархии. Отношения сильного и безвластного как символическая борьба по поводу
восприятия социального мира могут принимать разные формы, в зависимости от уровня ее
осуществления - индивидуального или коллективного. Схема, по которой осуществляется исключение
(диагноз патологии - депривация от информации - сепарация), аналогична триаде запрета как одного из
основных правил власти: утверждение того, что данная вещь не разрешена, предупреждение ее
высказывания, отрицание ее существования. В отличие от индивидуальных стратегий утверждения
знания о норме для и с помощью узурпации власти в интерсубъективном пространстве, коллективные
стратегии нацелены на формирование и легитимацию социальных классификаций. Линзы различия,
сквозь которые взирает на мир классификатор, сконструированы социально, каждая из таких
перцептивных оптик, как в капле воды, отражает социальную структуру с присущим ей социальным
неравенством.
90
Окружение, традиции, стереотипы, ссылаясь на материнский инстинкт, конструируют идентичность
женщины лишь как источника заботы. Недостаток социальной толерантности способствует растущей
изоляции матери и ребенка, их исключению из гетерономных социальных связей и в то же самое время
приводит к сверх-сплетенности семейных отношений. Так политика исключения с институциального уровня
перетекает на уровень персонального опыта.
Обратимая комплементарность отношений слабого с сильным есть основной образец доминирования,
и она осуществляется именно из-за отказа другому (другой) в признании. В результате структура субъекта и
объекта проникает в социальные взаимосвязи, способы познания, попытки изменить и контролировать мир; и
именно эта логика накладывается на интерсубъективную область - пространство, где взаимное признание
субъектов может соревноваться с обратимым отношением доминирования. Бегство от зависимости, а в
случае внутрисемейного взаимодействия - от взаимности, побуждает исключать другого из процесса со-
участия, разделения ответственности и заботы о ребенке. Таким образом, происходит инверсия властных
отношений.
Формирование социальной толерантности, гражданского участия, соблюдения социальной
справедливости и прав человека связано, в том числе, с уважением человеческого достоинства как на
уровне индивидуального опыта, так и на уровне институциальном. Для того, чтобы социальное развитие
охватывало каждого члена общества, потребуется такой подход к пониманию гражданства, при котором
каждый человек принимает на себя обязательства по отношению к другим. Практическое выполнение
прав зависит от межличностных отношений, от смысла индивидуальной ответственности перед другими:
не существует прав без обязанностей, нет демократии без гражданского обязательства.
Изучение нарративов очень важно в исследовании социальной жизни. Средствами нарративного
анализа возможно изучать гендерное неравенство, расовую дискриминацию и другие практики власти.
Эти проблемы или ситуации самими рассказчиками часто воспринимаются как должное, естественное,
неизбежное, но при анализе можно прояснить, насколько случайны применяемые термины и выражения
с точки зрения культурной и исторической ситуации. Нарративный анализ выступает в этом случае
мощным инструментом коммуникации, активизирующим взаимное участие субъектов и рассмотрение
различных точек зрения в процессе исследования жизненно важных проблем, социальной терапии и
реабилитации.
Как представляется, эти выводы могут иметь определенное теоретическое значение. Хотелось бы
привлечь внимание социологов, философов, культурологов к проблемам становления и дальнейшей
разработки нового направления в социально-гуманитарном знании - социокультурной концепции
нетипичности, которая открывает возможность развития социологии духовной жизни. Эта концепция
может сыграть положительную роль в уточнении и обновлении теоретических и методологических
принципов социологических исследований в перспективе анализа сторон общественной жизни, выявляя
в социальном контексте совокупность смыслов и значений нетипичности. Предлагаемый подход, с
нашей точки зрения, поможет преодолеть односторонность при анализе социальной реальности,
ориентируясь на дальнейшие исследования структуры повседневности, проблем типизации в
межличностном взаимодействии и на уровне социальных институтов, вопросов репрезентации и
интерпретации.
Социокультурный анализ нетипичности может сыграть позитивную роль в категориальном
развитии, эпистемологической эволюции и методологической рефлексии учебных курсов по социологии
и философии культуры, фамилистике, социальной антропологии, теории социальной работы. Проблемы,
изложенные в книге, обсуждаются, например, в учебно-методических пособиях, рекомендуемых
студентам, магистрантам, аспирантам социально-гуманитарного факультета и слушателям ФПК
социальной работы СГТУ, в учебном пособии серии "Специализированные курсы в социологическом
образовании" проекта TEMPUS (TACIS) "Развитие социологии в России" Института социологии РАН.
Хотелось бы пожелать большего внимания к теоретическим работам социологов со стороны
практиков социальной сферы: идеи социокультурного анализа нетипичности могут быть использованы в
деятельности различных государственных и негосударственных социальных служб и организаций при
разработке социально-реабилитационных программ. В течение ряда лет осуществляется
взаимодействие с Саратовской Ассоциацией работников социальных служб и областным
реабилитационным Центром для детей и подростков с ограниченными возможностями по вопросам
научно-методического обеспечения, повышения квалификации и международного сотрудничества. Здесь
применяются адаптированные нами методики оценки семейных потребностей, оригинальный авторский
опросник отношения родителей к стрессовой ситуации.
Мы благодарны фондам РГФФИ, РФФИ, Международному научному фонду, Институту Открытое
Общество, АСПРЯЛ, АЙРЕКС, ТЕМПУС (ТАСИС), Шведскому Институту, при поддержке которых стало
возможным фундаментальное исследование, цикл работ прикладного характера и серия публикаций по
социокультурному анализу нетипичности. Успеху данного исследования способствовали научные дискуссии с
преподавателями и аспирантами кафедры социальной работы СГТУ; в особенности хочется упомянуть
Елену Герасимову, Эльмиру Наберушкину и Надежду Шапкину, которые оказали нам содействие в
организации полевых работ, сборе и обработке эмпирического материала. Глубокую признательность
выражаем коллегам-социологам из Великобритании, России, Швеции, США, лично Ирине Аристарховой,
Бригитте Бергстен, Маргарете Бэк-Виклюнд, Айрин Зиппер, Саймону Кларку, Олегу Оберемко, Павлу
91
Романову, Руне Симеонссону, Ирине Тартаковской, Томасу Флету, Гаю Хауку, Валентине Ярской за их
ценные советы и замечания.
.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Актуальные проблемы современного детства. М.: НИИ детства РДФ, 1992. 112 с.
Актуальные проблемы современного детства. М.: НИИ детства РДФ, 1993. 116 с.
Алиева Д. Концепция Мишеля Маффесоли // Социол. журн. 1995. N 1. С. 110-121.
Антонов А.И. Депопуляция России и проблемы семьи // Россия накануне XXI века. М.: ИСПИ РАН, 1994.
С. 110-118.
Антонов А.И. Семья как институт среди других социальных институтов // Семья на пороге третьего тысячелетия.
М.: Ин-т социологии РАН, 1995. С. 182-198.
Антонов А.И. Стратегия фамилистических исследований и политики "семейной приватизации" // Семья в России.
1995. N 1-2. С. 29-51.
Антонов А.И., Медков В.М. Социология семьи. М.: Изд-во МГУ, 1996. 303 с.
Антонов М.Г., Глебович Т.М. и др. (сост.) Социальная помощь семье и детям: Сборник материалов из
практики работы. М., 1992.
Астапов В.М., Лебединская О.И., Шапиро Б.Ю. Теоретико-методологические аспекты подготовки
специалистов социально-педагогической сферы для работы с детьми, имеющими отклонения в развитии. М.:
МИПКРО, 1995. 35 с.
Ачильдиева Е.Ф. Городская многодетная семья // Социол. исслед. 1990. N 9. С.79-83.
Бадентэр Э. Мужская сущность. М.: Новости, 1995. 301 с.
Баньковская С.П. Парк Роберт Эзра // Современная западная социология. Словарь. М.: Политиздат, 1990. С.
256-257.
Баранов А.А., Игнатьева Р.К., Каграманов В.И. Методические принципы создания территориального регистра
семей, имеющих детей-инвалидов // Проблемы семьи и семейной политики.: Сб. науч. раб. Вып. 3. М., 1993. С.
118-119.
Барт Р. Метафора глаза // Танатография Эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб.:
Мифрил, 1994. С. 93-100.
Барт Р. Мифологии // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, Универс, 1994. С.
46-232.
Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, Универс, 1994. С.
384-391.
Баскакова М.В. Замужняя женщина: семья или работа? // Семья в России. 1995. N 3-4. С. 101-109.
Батыгин Г.С. Формы воспроизводства и представления социологического знания // Социологические чтения. Вып.
1. М.: Ин-т социологии РАН, 1996. С. 6-21.
Батыгин Г.С., Девятко И.Ф. Миф о "качественной социологии // Социол. журн. 1994. N 2. С. 28-42.
Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.:
Искусство, 1979. С. 7-180.
Бахтин М.М. Дополнения и изменения к "Рабле" // Вопросы философии. 1992. N 1.
Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского
анализа // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 281-307.
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная
литература, 1990. 543 с.
Бауман З. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопросы социологии. 1992. N
2. С. 5-22.
Безлепкина Л.Ф. Доклад на международной научно-практической конференции "Семья в процессе развития".
М., 1993.
Безлепкина Л.Ф. Город для инвалида // Социальная защита. 1995. N 1. С. 76-81.
Белановский С.А. Свободное интервью как метод социологического исследования // Социология: 4 М. 1991.
N 2. С. 5-19.
Беличева С. Проблемы научно-методического обеспечения социальной работы с детьми и семьями группы
риска // Проблемы семьи и детства в современной России. М.: Прометей, 1992.
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум,
1995. 323 с.
Бергсон А. Смех / Предисл. и примеч. И.С.Вдовина. М.: Искусство, 1992. 127 с.
Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989.
С. 254-601.
Бернлер Г., Юнссон Л. Теория социально-психологической работы / Пер. со швед. М., 1992. 280 с.
Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. кол. Е.Ю.Мещеркина,
В.В.Семенова. М.: Ин-т социологии РАН, 1994.
Бодалев А.А., Обозов Н.Н., Столин В.В. О службе семьи // Психол. журн. 1983. Т. 4. N 4. С. 91-98.
Борисов В.А. Деградация института семьи и пути ее преодоления // Семья в России. 1995. N 1-2. С. 69-74.
Ботомор Т. Социальная стратификация // Социальная стратификация. Вып. 2. М.: РАН, 1992. С. 237-248.
92
Брагина Н.Н., Доброхотова Т.А. Функциональные асимметрии человека. М.: Медицина, 1981. 287 с.
Бреева Е.Б. Программа социальной работы с неполными семьями. М., 1992.
Бургос М. История жизни. Рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии. Т. 1. 1992. N 2. С. 123-130.
Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994. 287 с.
Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1994. 334 с.
Бутенко И.А. Анкетный опрос как общение социолога с респондентами. М.: Высшая школа, 1989. 176 с.
Бутенко И.А. Из истории черного юмора // Социол. исслед. 1994. N 11. С. 148-153.
Бюхнер П., Крюгер Г.-Г., Дюбуа-Реймон М. "Современный ребенок" в Западной Европе // Социол. исслед.
1996. N 4-5.
Ваганов Н.Н. Стратегия охраны здоровья женщин и детей в 90-е годы // Семья в России. 1995. N 1-2. С.
Васильева Т.С. Основы качественного исследования: обоснованная теория // Методология и методы
социологических исследований (итоги работы поисковых проектов 1992-1996 г.) М.: Ин-т социологии РАН, 1996. С.
56-65.
Вебер М. Класс, статус и партия // Социальная стратификация. Вып. 1. М.: РАН, 1992. С. 19-38.
Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С.
602-643.
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
С. 61-272.
Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира // Вебер М. Избранные
произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 307-344.
Веселкова Н.В. Методические принципы полуформализованных интервью // Социология: 4 М. 1995. N 5-6.
С. 28-48.
Веселкова Н.В. Проживание времени в интервью и адекватность коммуникации // Методология и методы
социологических исследований (итоги работы поисковых проектов 1992-1996 гг.). М.: Ин-т социологии РАН, 1996. С.
39-45
Волков Ю.Г. Личность и гуманизм. (Социологический аспект). Челябинск, 1995. 226 с.
Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М: Прогресс, 1988. 700 с.
Гиртц К. С точки зрения туземца: о природе понимания в культурной антропологии // Девятко И.Ф. Модели
объяснения и логика социологического исследования. М.: Ин-т социологии РАН, 1996. С. 90-91.
Годро А. Театральность, нарративность и "трюковость". Новый взгляд на творчество Жоржа Мельеса //
Искусство кино. 1995. N 2. С. 85.
Голод С.И. ХХ век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб.: Алетейя, 1996. 191 с .
Голод С.И. Современная семья: плюрализм моделей // Социол. журн. 1996. N 3-4. С. 99-108.
Голод С.И., Клецин А.А. Состояние и перспективы развития семьи. Теоретико-типологический анализ.
Эмпирическое обоснование. СПб.: ИС РосАН, 1994.
Голосенко И.А. Нищенство как социальная проблема (Из истории дореволюционной социологии бедности) //
Социол. исслед. 1996. N 7. С. 27-47.
Голофаст В.Б. Многообразие биографических повествований // Социол. журн. 1995. N 1. С. 71-88.
Горьковая И.А. Влияние семьи на формирование делинквентности у подростков // Психол. журн. 1994. Т. 15.
N 2.
Грачев Л.К. Программа социальной работы с семьями, имеющими детей-инвалидов. М., 1992.
Григорьев С.И. Социология социальной работы как содействие осуществлению и реабилитации жизненных
сил человека // Российский журнал социальной работы. 1996. N 2-4. С. 10-14.
Гурвич Г. Концепция социальной структуры // Социальная стратификация. Вып. 2. М.: РАН, 1992. С. 142-193.
Гурко Т.А. Особенности развития личности подростков в различных типах семей // Социол. исслед. 1996. N
3. С. 81-89.
Гурко Т.А. Трансформация института семьи: постановка проблемы // Социол. исслед. 1995. N 10.
Гуслякова Л.Г. Социальная работа в структуре социальных наук // Российский журнал социальной работы.
1996. N 1. С. 17-22.
Демурова Н. Спасательные книги. Что читать детям о трудных ситуациях в жизни. М.: CAF. Российское
представительство, 1995. 28 с.
Давыдов Ю.Н. Картины мира и типы рациональности // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс,
1990. С. 736-769.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978.
Дармодехин С.В. Государственная семейная политика: принципы формирования и реализации // Семья в
России. 1995. N 3-4. С.
Дармодехин С.В. От интеграции фамилистических исследований - к формированию науки о семье // Семья в
России. 1995. N 1-2. С.
Дармодехин С.В. О цели, объекте и предмете семейной политики // Семья в России. 1996. N 3-4. С. 146-148.
Дарский Л.Е. Современная рождаемость: переход к однодетной семье или временный кризис двухдетной? //
Семья в России. 1995. N 1-2. С.
Девятко И.Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. М.: Институт социологии РАН,
1996. 172 с.
Делез Ж. Логика смысла. М.: Академия, 1995. 298 с.
Дильтей В. Описательная психология. СПб.: Алетейя, 1996.
Добровольская Т.А., Шабалина Н.Б. Инвалид и общество: социально-психологическая интеграция // Социол.
исслед. 1991. N 1. С. 3-8.
Добровольская Т.А., Шабалина Н.Б. Инвалиды: дискриминируемое меньшинство? // Социол. исслед. 1992. N
5. С. 103-106.
Добровольская Т.А., Шабалина Н.Б. Социально-психологические особенности взаимоотношений инвалидов
и здоровых // Социол. исслед. 1993. N 1. С. 62-66.
93
Доклад Генерального секретаря ООН на Генеральной Ассамблее 1989 // Международный год семьи. Вып. 2. М.:
РГСИ, 1993.
"Дорога - это то, как ты идешь по ней...": Социально-реабилитационная работа с семьей нетипичного
ребенка / Под ред. В.Н.Ярской, Е.Р.Смирновой. Саратов: Изд-во ПФ РУЦ, 1996. 153 с.
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996. 431 с.
Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. 350 с.
Елизаров В.В. Семейная политика в СССР и России // Семья в России. 1995. N 1-2. С. 94-109.
Журавлев В.Ф. Нарративное интервью в биографических исследованиях // Социология: 4 М. 1993-4. N 3-4. С.
34-43.
Завражин С.А. Подростковая делинквентность: транскультуральная перспектива // Социол. исслед. 1995. N
2. С. 125-131.
Зайнышев И.Г. Взаимосвязь социальной политики и социальной работы. Защитить человека. М.: Союз, 1994.
Закон "О государственных пенсиях в РСФСР". М., 1991.
Занятость и профессиональная реабилитация инвалидов. Сб. 2. М., 1995.
Заславская Т.И. Социальный механизм трансформации российского общества // Социол. журн. 1995. N 3. С.
5-21.
Здравомыслова О.М., Арутюнян М.Ю. Российская семья: стратегия выживания // Семья в России. 1995. N
3-4. С. 88-100.
Зиммель Г. Как возможно общество? // Социол. журн. 1994. N 2. С. 102-114.
Зиммель Г. Философия культуры // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. Созерцание жизни. М.: Юрист, 1996. С.
7-157.
Зиммель Г. Человек как враг // Зиммель Г. Избранное. Т. 2. Созерцание жизни. М.: Юрист, 1996. С. 501-508.
Иванов С.А. Византийское юродство. М.: Международные отношения, 1994. 236 с.
Иванова О.А., Щербаков Ю.Н. Как помочь семье? М., 1990.
Ильин В.И. Государство и социальная стратификация советского и постсоветского обществ. 1917-1996 гг.:
Опыт конструктивистско-структуралистского анализа. Сыктывкар, 1996. 250 с.
Ильин И.П. Нарратология // Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США.
Концепции, школы, термины: Энциклопедический справочник. М.: Интрада, 1996. С. 74-79.
Ильин И.П. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М.: Интрада, 1996. 300 с.
Ионин Л.Г. Культура и социальная структура // Социологические чтения. Вып. 1. М.: Ин-т социологии РАН,
1996. С. 49-95.
Ионин Л.Г. Основания социокультурного анализа. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1995. 151 с.
Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: Логос, 1996. 278 с.
Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994. 367 с.
Каткова И.П., Кузнецова В.В. Методические основы организации социальной работы в семьях детей-
инвалидов // Социальная работа в учреждениях здравоохранения. М., 1992.
Киркегор С. Наслаждение и долг. Киев: Air Land, 1994. 504 с.
Козлова Н.Н. Крестьянский сын: опыт исследования биографии // Социол. исслед. 1994. N 6. С. 112-123.
Козлова Н., Сандомирская И. "Наивное письмо" и производители нормы // Вопросы социологии. Вып. 7. 1996. С.
152-186.
Корняк В.Б. Углубление дифференциации социально-экономического потенциала семьи - зона
политического риска // Семья в России. 1995. N 3-4. С. 36-45.
Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л.: Изд-во Ленинград. ун-та, 1986. 312 с.
Котляр А.Э. Маргиналы на рынке труда // Россия накануне XXI века. М.: ИСПИ РАН, 1994. С. 68-84.
Коши В. Культура и отклонение от человеческой нормы // Общество и культуры: философское осмысление
культуры. Ч. 1. М.: АН СССР, 1988. 161 с.
Кризис в области смертности, здоровья и питания. Исследование положения в странах с переходной
экономикой. Региональный мониторинговый доклад ЮНИСЕФ. 1994. N 2.
Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975. 288 с.
Кучинский С.С., Шевчук С.П., Шамес И.А. Досуг как фактор социальной реабилитации инвалидов // Социол.
исслед. 1993. N 5. С. 87-91.
Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М.: Гнозис, 1995. 100 с.
Лапин Н.И. Модернизация базовых ценностей россиян // Социол. исслед. 1996. N 5. С .3-23.
Лассвелл Т. Некоторые школы о классе, статус и стратификации // Социальная стратификация. Вып. 2. М.:
РАН, 1992. С. 194-236.
Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: Педагогика-Пресс, 1994. 603 с.
Левинас Э. Философское определение идеи культуры // Общество и культуры: философское осмысление
культуры. Ч. 1. М.: АН СССР, 1988. 161 с.
Левченко И. Путь к себе. Советы психолога // Социальная защита. 1995. N 1. С. 81-84.
Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л.: Наука, 1994. 295 с.
Маслова О.М. Качественная и количественная социология: методология и методы (по материалам круглого
стола) // Социология: 4 М. 1995. N 5-6. С. 5-15.
Медведева В.Н. Судьба и песня (к публикации писем народных музыкантов) // Мир глазами музыканта:
Статьи. Беседы. Публикации. М.: МГК, 1993. С. 89-108.
Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 2.
Мацковский М.С. Российская семья в изменяющемся мире // Семья в России. 1995. N 3-4. С. 25-35.
Мацковский М.С. Социология семьи. Проблемы теории, методологии и методики. М.: Наука, 1989. 117 с.
Мерло-Понти М. В защиту философии. М.: Изд-во гуманит. лит., 1996. с.
Мерло-Понти М. Око и дух / Пер. с фр., предисл. и коммент. А.В.Густыря. М.: Искусство, 1992. 63 c.
Мертон Р. Референтная группа и социальная структура. М.: Ин-т молодежи, 1991. 256 с.
Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. М.: Аспект Пресс, 1994. 206 с.
94
Мид Дж. Г. Интернализованные другие и самость // Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред.
В.И.Добренькова. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 227-237.
Мид М. Культура и мир детства. М.: Восточная литература, 1988. 429 с.
Миллс Ч.Р. Задачи социологии // Социологический журнал. 1995. N 4. С. 157-170.
Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М.: Восточная литература, 1996. 360 с.
Нассеи А. Чужой как ближний. Социологические исследования конструкции идентичности и различия // Рос.
журн. Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. 1996. N 3. С. 104-111.
Николаева Е.И. Стилистические и методологические особенности исследований Э.Гоффмана // Рос. журн.
Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. N 3. Серия 11. Социология. 1996. С.
12-49.
Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990.
Нищета, дети и социальная политика: путь в более светлое будущее. Исследование положения в странах с
переходной экономикой: Региональный мониторинговый доклад ЮНИСЕФ. 1995. N 3.
Оганесян М.Р. Феномен "запятнанной репутации" у несовершеннолетних правонарушителей // Социол.
исслед. 1996. N 11. С. 97-100.
Одайник В. Психология политики. Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга / Пер. с англ.
К.Бутырина. СПб.: Ювента, 1996. 382 с.
О положении детей в Российской Федерации. 1994 год: Государственный доклад / Под ред.
Л.Ф.Безлепкиной. М.: Синергия, 1995.
Осадчая Г.И. Семьи безработных и семейная политика // Социол. исслед. 1997. N 1. С. 79-82.
Основы социально-психологической теории / Под общей ред. А.А.Бодалева и А.Н.Сухова. М., 1995.
О состоянии здоровья населения Российской Федерации в 1993 г.: Государственный доклад //
Здравоохранение Российской Федерации. 1996. N 6.
Парсонс Т. Новый аналитический подход к теории социальной структуры // Социальная стратификация. Вып.
2. М.: РАН, 1992. С. 50-121.
Парсонс Т. Социальные классы и классовый конфликт в свете современной социологической теории // Социальная
стратификация. Вып. 1. М.: РАН, 1992. С. 230-242.
Подорога В.А. Выражение и смысл. М.: Ad Marginem, 1995. 426 с.
Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М.: Ad Marginem, 1995. 339 с.
Посадская А.И. Женские исследования в России: перспективы нового видения // Гендерные аспекты
социальной трансформации. М.: РАН, 1996. С. 11-24.
Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. N 6. С. 46-57.
Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Прогресс, 1986. 431 с.
Проблемы семьи и детства в современной России. Ч. I. М.: Прометей, 1992. 136 с.
Психология: Словарь. М., 1990.
Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Аспект Пресс, 1996. 318 с.
Реабилитация детей с ограниченными возможностями в Российской Федерации: Материалы международной
конференции. М.: "Радуга", 1992. 216 с.
Рейссман Д. Социальный класс в Америке. Теории класса // Социальная стратификация. Вып. 2. М.: РАН,
1992. 259 с.
Рикер П. Герменевтика, этика, политика. М.: Academia, 1995. 160 с.
Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М.: Медиум, 1995. 415 с.
Римашевская Н.М. Гендер и экономический переход в России (на примере таганрогских исследований) //
Гендерные аспекты социальной трансформации. М.: РАН, 1996. С. 25-41.
Римашевская Н.М. Исследования жизнедеятельности семьи как теоретическая основа семейной политики //
Семья в России. 1995. N 1-2. С. 8-29.
Розанов В.В. Черта характера древней Руси // Розанов В.В. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1990.
Романов П.В. Процедуры, стратегии, подходы "социальной этнографии" // Социол. журн. 1996. N 3-4. С. 143-144.
Рывкина Р.В. Социальные последствия экономических реформ // Социол. журн. 1995. N 3. С. 27-39.
Саралиева З.М., Балабанова Е.С. Социальное дно в России // Социальная стратификация: история и
современность. Сыктывкар: Изд-во Сыктывкар. ун-та, 1996. С. 69-72.
Сартр Ж.-П. Мухи // Сартр Ж.-П. Стена: Избранные произведения. М.: Политиздат, 1992. С. 195-254.
Сартр Ж.-П. Первичное отношение к другому: любовь, язык, мазохизм // Проблема человека в западной
философии. М.: Прогресс, 1988. С. 207-228
Cемья в кризисном обществе / Под ред. М.С.Мацковского, В.В.Фотеевой. М.: Ин-т социологии РАН, 1993. 94
с.
Семья на пороге третьего тысячелетия. М.: Центр общечеловеческих ценностей, 1995. 239 с.
Силласте Г.Г. Социальная адаптация семей с онкологически больными детьми // Социол. исслед. 1997. N 1.
С. 56-64.
Синельников Л.Б. Кто заинтересован в повышении рождаемости - государство или семья? // Семья в России.
1995. N 3-4. С. 58-70.
Смирнова Е.Р. Государство всеобщего благосостояния // Российская энциклопедия социальной работы. М.:
Ин-т социальной работы, 1997. С. 113-119.
Смирнова Е.Р. Деконструкция маскулинности у Бэкона и Бертолуччи // Концепция жизни и сознания.
Саратов: Изд-во Сарат. гос. ун-та, 1996. С. 114-117.
Смирнова Е.Р. К вопросу о социокультурном смысле милосердия и благотворительности // Цивилизация,
культура, человек на рубеже XXI века. Саратов: Изд-во Сарат. гос. ун-та, 1995. С. 35-38.
Смирнова Е.Р. Когда в семье ребенок-инвалид // Социол. исслед. 1997. N 1. С. 83-89.
Смирнова Е.Р. Люди с ограниченными возможностями // Российская энциклопедия социальной работы. М.:
Ин-т социальной работы, 1997. С. 291-295.
Смирнова Е.Р. Нравственно-профессиональные принципы социальной работы // Теория и практика
социальной работы / Под ред. В.Н.Ярской. Саратов: Изд-во Сарат. гос. ун-та, 1995. С. 66-69.
95