Ярская-Смирнова Е.Р. Социокультурный анализ нетипичности

Подождите немного. Документ загружается.

гибели, ошибки. Желая плоти Другого, чтобы проявилась собственная

, мы подвергаемся дупликации,

становясь взаимозаменяемыми двойниками.

С нашей точки зрения, вряд ли можно согласиться как с вариантом о несубъектном понимании нашего

перцептивного двойника, другого, так и с классической версией, что в мире априори есть субъект как

универсальная мера всему неравному, чуждому, невозможному. По мнению В.Подороги, "этот предел-

граница, это множество следящих за мной глаз ни на шаг не продвигают нас к пониманию Другого как

феномена трансцендентальной схемы инаковости, ибо в мире уже есть субъект как универсальная мера

всему неравному, чуждому, невозможному"

. Однако, на наш взгляд, именно здесь, на пределе-границе,

может реализоваться диалогическое отношение Я/Другой, которое, становясь осознанным, делает понятие

равных субъектов реальностью.

На языке теории социального влияния (B.H.Raven) это можно проинтерпретировать как то, что

членство в группах меньшинств не обязательно синонимично поражению

. Меньшинство также оказывает

влияние на социальное большинство, и в терминологии теории социальных представлений (S.Moscovici,

G.Philogene) происходит натурализация самоназваний группы, сопровождаемая глубокими сдвигам в

системе восприятий аттитюдов и мнений

. Аналогично, превращение стилей субкультуры в моду,

адаптированную большинством, нивелирует различия и способствует большей проницаемости

символических границ между социальными группами. Вместе с тем, это также ведет к реконфигурации

властных отношений, ибо нарушает автономизацию субкультуры, эту нишу маргинальной идентичности:

таким образом, современное общество продуцирует новые, изощренные символические формы контроля за

отклоняющимися, причем эти формы наказания, дисциплинирования и контроля проникают в социальное

тело глубже, нежели физические, видимые, утилитарные.

Социальная оценка инвалидности как ограниченных возможностей, аномалии, непригодности,

например, делает маргинальным характер социальной жизни ребенка и всей семьи. Поэтому жизненную

ситуацию ребенка с нарушениями развития необходимо рассматривать в контексте культурных,

социальных и политических смыслов, приписываемых состоянию нетипичности в конкретной семье,

определенном обществе и во всем мире.

Конечно, с точки зрения агентов социального контроля, экспертов, осуществляющих дисциплинарные

ритуализации, подгоняющих индивидов под "нормальные типы" (термин Дюркгейма), возникает большая

проблема, когда девиантных версий символического универсума придерживаются целые группы,

проживающие на той же территории, населяющие тот же универсум. В таком случае девиантная версия по

праву становится реальностью, которая самим существованием в обществе бросает вызов первоначальному

статусу реальности символического универсума. Группа, объективировавшая эту девиантную реальность,

становится носителем альтернативного определения реальности

. Так, нетипичность, выражаемая в форме

инвалидности, или ограниченных возможностей, теряет многие свои качества, когда носители стигмы

избавляются от нее, когда изменяется контекст взаимодействия с другими: вместо дискурса,

ограничивающего и оценивающего с точки зрения полезности и соответствия норме, формируется дискурс

равенства, толерантности и уважения человеческого достоинства, когда каждый человек принимает на себя

обязательства по отношению к другим.

Говоря о границах понятий, нормах и рамках повседневности, важно подчеркнуть, что граница

когнитивной карты не столь актуальна, абсолютна, сколь потенциальна, относительна. Изменяя в каждое

последующее мгновение предыдущий образ мира, граница понятий оказывается подвижной, что

детерминирует коммуникативную функцию культуры вообще и практик ритуализации, в частности.

Вместе с тем, эти процессы очень часто происходят автоматически, неосознанно для участников

социальной интеракции.

Именно об этом напоминает нам Шюц

, говоря, что конструкты здравого смысла, используемые

для типизации другого и для самотипизации, имеют по преимуществу социальное происхождение и

социально санкционированы, набор предписаний о типах личности и действия воспринимаются как

нечто, само собой разумеющееся. Более того, типические конструкты часто институциализируются в

качестве стандартов поведения, поддерживаемых разнообразными формами социального контроля.

Такая типическая поведенческая модель институциализирована, стандартизирована с помощью законов,

правил, норм, обычаев, традиций и реализуется в практиках ритуализации, учреждающих иерархический

порядок социальной организации.

В задачи настоящей главы входило построение концепции и системы категорий социокультурного

анализа нетипичности, которые могли бы служить ключом к пониманию сегодняшнего социального

положения детей-инвалидов и их семей. Нетипичность представляет собой интерсубъективную

категорию, передающую смысл ситуации неопределенности типа действия или типа личности в

Там же. С. 42.

Там же. С. 143.

French J.R., Raven B.H. The Bases of social power. Studies in social power. Vol. 6. New York, 1972.

См.: Якимова Е.В. Социальные представления: теория, критика, практика (сводный реферат) // Рос. журн. Социальные и

гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. 1995. Серия 11. N 4. Социология. С. 79-98.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. С. 174.

Шюц А. Структура повседневного мышления // Социол. исслед. 1988. N 2. С. 129-137.

современной повседневности, представленной разнообразными социальными практиками исключения.

Имеется в виду конкретная неопределенность как отсутствие упорядоченности с точки зрения

взаимодействующих субъектов. В непривычной, необычной ситуации социального взаимодействия

идентичность другого пока еще не определена, не зафиксирована в какой-либо тип, не нормализована.

Защита от ситуации нетипичности предоставляется ритуалом повседневной интеракции через

механизмы интерпретации (в непосредственном общении, в акте наррации или научном дискурсе), суть

которых сводится к идентификации, определению, отождествлению, типизации, нормализации другого в

соответствии с привычными атрибутами типов действия и типов личности как порядка, гарантируемого

кодами языка и институтами социального контроля. Индивидуальные свойства целостного субъекта

идентифицируются как аномалии в соответствии с образом современного конечного бытия, сводимого к

бинарным оппозициям типа наш/не-наш, хороший/плохой. Определение нетипичного действия или

личности в качестве аномалии-патологии подобно диагнозу и, по аналогии с экспертным знанием,

наделяет властью тех, кто производит оценку.

Нетипичность, в широком смысле понимаемая как отсутствие любой упорядоченности,

конкретизируется в формах неравенства, нетождественности, ненормированности и возникает на зыбкой

онтологической границе когнитивных карт взаимодействующих социальных субъектов. Повседневное

взаимодействие влечет исключение сторон, свойств, аспектов целостной субъектности, конструирование

типизированной идентичности. По завершении акта идентификации ситуация становится узнаваемой,

она может быть неприятной, но типичной.

Одновременно с типизацией ситуации происходит типизация другого и самотипизация Я, таким

образом, отношения Я/Другой находятся в герменевтическом круге формосозидания и разрушения,

нуждаясь друг в друге и подпитываясь от контекста социальности. Такие определения ситуации, как

конфликт интерпретаций, позитивная коммуникация или слияние горизонтов, передают различные

формы властных отношений, реализуемых в акте идентификации как присвоения другого. Власть,

понятая в ее горизонтальном измерении, как поддержка и влияние, устанавливается совокупностью

правил, которые ограничивают и преодолевает конфликт, но сводятся к тем же структурам типизации.

Типизация, таким образом, может работать как на воспроизводство социального неравенства, так и на

установление дискурса равенства.

Приписывание места-статуса, маркировка территории суть выражения ритуализации исключения

одних в пику другим, акт интенсификации власти и освящения социальной структуры. Категория

нетипичности выступает как общее понятие, отражающее одновременно всеобъемлющую

непрерывность жизни и все границы в-себе-бытия индивидуальной формы, определяемые в науке и

повседневной практике через особенность, ненормативность, маргинальность, патологию, аномалию,

инаковость или чуждость.

С этого момента нашего рассуждения категория нетипичности перестает быть лишь инструментом

социологического анализа. Она служит более глубокому, развернутому взгляду на феномен социального

неравенства и способствует развитию социологической модели объяснения природы социальных

структур и роли культуры в развитии общества. В частности, концепция нетипичности применима к

исследованиям межэтнических конфликтов, особенностей интеркультурной коммуникации и социальной

адаптации.

В последующих главах мы воспользуемся опытом современной социологии - применим подход

триангуляции

в пространственной (сравнительные исследования), личностной (сочетание индивидуальной

и групповой работы), методологической (мультистратегический подход) перспективах. Методологическая

триангуляция в нашем исследовании реализуется в сочетании штудий проблематизации семьи в

социологических текстах, количественного анализа данных, полученных с помощью традиционного для

нашей социологии метода массового опроса, и феноменологии восприятия стресса и ненормативных

жизненных проблем с целью осуществления анализа социальных практик исключения на уровне

институциального контекста и экзистенциального опыта.

От анализа социокультурных параметров нетипичности в аспектах идентификации мы перейдем

теперь к теоретическому дискурсу фамилистики - своеобразному полю битвы за семью как за

королевство приватной, анти-современной, нетипизируемой жизни, стремящейся выйти из-под

тотального контроля и в то же время оказывающейся агентом модернизации посредством

социализирующих функций. Это - поле напряженной битвы за неограниченную социальную власть над

личностью. Следующая глава также посвящена описанию социологического исследования "Семья

нетипичного ребенка. Анализ потребностей и ресурсов", в том числе сравнительному анализу

потребностей семьи в России, Швеции, Китае и США, выяснению факторов отношения семьи к

инвалидности ребенка.

Романов П.В. Процедуры, стратегии, подходы "социальной этнографии" // Социол. журн. 1996. N 3-4. С. 143-144; см. также:

Denzin N.K. The Research Act. Chicago: Aldine, 1970; Silverman D. Interpreting Qualitative Data. Methods for Analysing Talk, Text

and Interaction. London, Thousand Oaks, New Delhi: SAGE, 1993. P. 152, 156-158.

ГЛАВА 2

СЕМЬЯ НЕТИПИЧНОГО РЕБЕНКА

Задача этой главы - анализ теоретического дискурса семьи и семейной политики и результатов

прикладных исследований

, проводимых под нашим руководством и при непосредственном участии

с использованием количественных методов сбора и анализа эмпирической информации. Нами было

выбрано направление изучения современной семейной жизни как перспективы, позволяющей свести

воедино контекст индивидуального опыта и социальных институтов в аспекте переживания

уникальной, ненормативной ситуации и выявить контекстуальные факторы семейного стресса.

2.1. ПРОБЛЕМНОЕ ПОЛЕ ФАМИЛИСТИКИ

Изучение проблем семьи и семейной политики в нашей стране в течение последнего десятилетия

значительно повысило свой статус среди других, прежде считавшихся более престижными

исследовательских направлений: выросло целое поколение молодых ученых, открыты кафедры,

созданы исследовательские центры, рынок интеллектуальной продукции пополняется новыми статьями,

монографиями, учебниками. В мировой науке традиция изучения семьи стала настолько обширной, что

описывать все тенденции, происходящие с семьей и в области науки о семье у нас и за рубежом, -

предприятие, по меньшей мере, нескромное. Перспектива, выбранная в настоящей работе и означенная

в первой главе, позволяет сфокусироваться на проблемах семьи нетипичного ребенка с

предварительным экскурсом в анализ проблематизации семьи. Репрезентация семьи в текстах

экспертов определяет, нормирует наши представления о бытии семьи, которое теперь только так, а не

иначе может и должно быть помыслено

. Проблематизации семьи и семейной жизни анализируются

нами на материале дискурсивных практик социально-политических и социологических текстов,

производящих и тиражирующих истину о семье.

Значительный подъем исследовательского энтузиазма, связанный в определенной степени с

интенсивным обновлением семейной политики, развитием всей системы социальной защиты, наблюдается в

России с конца 1980-х годов. Создание НИИ семьи, Института социальной работы при Минсоцзащиты РФ,

других временных научно-исследовательских коллективов, кафедр, экспертных объединений и институтов,

организация издательской деятельности, проведение научно-практических конференций дают колоссальный

качественный прирост как в фундаментализации науки о семье, так и в развитии ее прикладной сферы.

Вопросам положения семьи в кризисном обществе, изменению форм и статуса семейной жизни посвящены

многочисленные публикации.

Большинство этих работ появилось в середине 1990-х годов, хотя проведение масштабных

исследований было начато еще в конце 1980-х благодаря поддержке международных

исследовательских и благотворительных организаций. Первые публикации по этим исследованиям,

подготовленные как отечественными, так и зарубежными авторами, появились сначала за рубежом, и лишь

спустя несколько лет - в России

. Среди упомянутых работ последних лет, посвященных актуальным

проблемам семьи в кризисном обществе, следует в том числе выделить публикации, ориентированные

на демографический анализ, содержащие вторичный анализ социологической и статистической

информации или основанные на новых эмпирических данных. Растет число публикаций, посвященных

анализу эффективности мер социальной политики в области защиты семьи, материнства и детства

Начиная с 1990 г. нами предпринимались фундаментальные и прикладные социологические исследования культуры и

социальной жизни. Исследование "Социальное здоровье семьи" проводилось в 1993-1994 гг. по заказу НИИ семьи

Минсоцзащиты РФ. Исследовательские проекты "Семья-Дети-Общество. Социологический анализ аттитюдов" в 1994-1995,

"Семья нетипичного ребенка. Анализ потребностей и ресурсов" в 1995-1996 гг. получили награды РГФФИ, международных

фондов АСПРЯЛ, АЙРЕКС, Шведского Института и Гетеборгского университета. В данной главе мы развиваем идеи,

опубликованные в нашей книге "Семья нетипичного ребенка: Социокультурные аспекты". Саратов: Изд-во Сарат. гос. ун-та,

1996.

Фуко М. Использование удовольствий. Введение // Мишель Фуко. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и

сексуальности. М.: Касталь, 1996. - С. 281.

См.: Борисов В.А. Деградация института семьи и пути ее преодоления // Семья в России. 1995. N 1-2; Дарский Л.Е. Современная

рождаемость: переход к однодетной семье или временный кризис двухдетной? // Семья в России. 1995. N 1-2; Здравомыслова О.М.,

Арутюнян М.Ю. Российская семья: стратегия выживания // Семья в России. 1995. N 3-4; Корняк В.Б. Углубление дифференциации

социально-экономического потенциала семьи - зона политического риска // Семья в России. 1995. N 3-4; Семья в кризисном обществе /

Под ред. М.С.Мацковского, В.В.Фотеевой. М., 1993; Семья на пороге третьего тысячелетия / Под ред. А.И.Антонова, М.С.Мацковского

и др. М.: Ин-т социологии РАН, 1995; Синельников Л.Б. Кто заинтересован в повышении рождаемости - государство или семья? // Семья

в России. 1995. N 3-4; Changing Patterns of European Family Life. London, New York, 1989; European Parents in the 1990s. Contradictions and

Comparisons / Ed. by Ulla Bjoernberg. Transaction publishers, 1992 и др.

Ваганов Н.Н. Стратегия охраны здоровья женщин и детей в 90-е годы // Семья в России. 1995. N 1-2; Дармодехин С.В. О

цели, объекте и предмете семейной политики // Семья в России. 1996. N 3-4; Елизаров В.В. Семейная политика в СССР и

России // Семья в России. 1995. N 1-2; Попов А.А. Демонополизация планирования политики семьи в России // Семья в

России. 1995. N 3-4; Синельников Л.Б. Кто заинтересован в повышении рождаемости - государство или семья? // Семья в

Гендерные аспекты исследования семьи, проблемы отношения женщин к работе, влияния женской

занятости на семейную жизнь, являясь одной из важнейших тем международного социологического сообщества

стали предметом научного анализа в России совсем недавно

. Вместе с тем довольно внушительный ряд

публикаций отечественных авторов представляет научно-методический подход в постановке проблем

современной семьи и разработке путей их решения, адаптации зарубежного опыта и создания собственной

концепции помощи семье

Таким образом, исследовательский интерес в современной науке о семье все больше

фокусируется на изучении системы, состоящей из трех компонентов: реальность семейной жизни,

теоретическое осмысление проблем семьи и социальная политика в области семьи. Как известно, в

исследовательской практике всегда есть, по крайней мере, три уровня проблем: измерение, развитие

теории и аксиологические аспекты. Ответственность ученого перед обществом, горячо обсуждаемая в

дискуссии германских социальных ученых в 1920-х годах, известна в связи с тезисом Вебера о связи

социальных наук и ценностей. Дихотомия "соотнесения с ценностями" и "свободы от ценностей" Вебера

разрешается в акте постижения, а следовательно, творения социокультурной реальности.

Конструирование реальности происходит по принципу "отнесения к ценностям", тогда как понятие

"свободы от ценностей" имеет отношение к аспекту социологического знания, связанному с уже

"сотворенной" реальностью

, в большей степени характеризующемуся универсализмом, чем интересом

к культурно-исторической специфике, социальному контексту, конвенциональному характеру изучаемых

явлений. Внимание отечественного научного сообщества в настоящее время постепенно переключается

от сосредоточения на уровне измерения, к двум другим, встав перед необходимостью развития

теоретических и этических аспектов науки о семье.

Открытость отечественного научного сообщества сегодня становится реальностью, приближая

перспективу интеграции международного знания, в том числе, в сфере социологии семьи, претендующей

сегодня в комплексе с другими науками на формирование самостоятельной науки о семье. В то же время,

кризис радикально-структуралистской парадигмы, развивавшейся в рамках марксистского подхода к

исследованию и оформлению социально-политического концепта семьи, проявляется сегодня в состоянии

резко выраженной профессиональной неуверенности. По нашему мнению, процесс вырастания

фамилистики из социологии семьи представляет собой этап научной революции, со всеми признаками,

характерными для межпарадигмального периода. Это состояние в науке констатируется рядом авторов

Как показывает анализ современных публикаций российских исследователей семьи, концептуальные

основания претерпевают достаточно резкие изменения за весьма сжатые сроки. Если в начале 1990-х годов

при изучении социальной и демографической ситуации оперировали терминами разрушения и гибели семьи

, глобальном кризисе репродуктивного поведения

, то уже в публикациях 1996-1997 гг. признается

плюрализм и анализируются тенденции модернизации форм семьи

России. 1995. N 3-4;

См., напр.: One-parent families: lifestyles and values/ Bjoernberg U. (ed) Amsterdam, 1992; Changing Patterns of European Family

Life. London, New York: Routledge. 1989; Hochschild A. The Second Shift. Viking Press, 1989; Interpreting Women's Lives. Feminist

Theory and Personal Narratives / Personal Narratives Group (Eds) Indiana University Press, 1989.

Баскакова М.В. Замужняя женщина: семья или работа? // Семья в России. 1995. N 3-4; Посадская А.И. Женские исследования в

России: перспективы нового видения // Гендерные аспекты социальной трансформации. М.: РАН, 1996. С. 11-24; Римашевская

Н.М. Гендер и экономический переход в России (на примере таганрогских исследований) // Гендерные аспекты социальной

трансформации. М.: РАН, 1996. С. 25-41; Тартаковская И.Н. Пол как фактор социальной стратификации // Социальная

стратификация: история и современность. Сыктывкар: Изд-во Сыктывк. ун-та, 1996. С. 72-74; Хоткина З.А. Гендерные аспекты

безработицы и системы социальной защиты населения // Гендерные аспекты социальной трансформации. М.: РАН, 1996. С.

74-83.

Бреева Е.Б. Программа социальной работы с неполными семьями. М., 1992; Грачев Л.К. Программа социальной работы с

семьями, имеющими детей-инвалидов. М., 1992; Гурко Т.А. Особенности развития личности подростков в различных типах

семей // Социол. исслед. N 3. 1996. С. 81-90; Гурко Т.А. Программа социальной работы с неполными семьями. М., 1992;

Гурко Т.А. Трансформация института семьи: постановка проблемы // Социол. исслед. 1995. N 10; Дармодехин С.В. От

интеграции фамилистических исслдеований - к формированию науки о семье // Семья в России. 1995. N 1-2; Дармодехин С.В.

Семья и семейная политика: проблемы научной разработки // Проблемы семьи и семейной политики. М., 1993; Дармодехин

С.В. Государственная семейная политика: принципы формирования и реализации // Семья в России. 1995. N 3-4. С. 13; Каткова

И.П., Кузнецова В.В. Методические основы организации социальной работы в семьях детей-инвалидов // Социальная работа в

учреждениях здравоохранения. М., 1992; Каткова И.П., Лебединская О.И., Андрюшина Е.В. Медико-социальные проблемы

юного материнства. М., 1992; Осадчая Г.И. Семьи безработных и семейная политика // Социол. исслед. 1997. N 1. С. 79-82;

Силласте Г.Г. Социальная адаптация семей с онкологически больными детьми // Социол. исслед. 1997. N 1. С. 56-64.

Давыдов Ю.Н. Картины мира и типы рациональности // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 744.

Дармодехин С.В. Семья и семейная политика: проблемы научной разработки // Проблемы семьи и семейной политики. М., 1993.

С. 5, 6; Солодников В.В. Семья: социологическая и социально-психологическая парадигмы // Социол. исслед. 1994. N 6. С. 130-138.

Иванова О.А., Щербаков Ю.Н. Как помочь семье? М., 1990.

Антонов А.И. Депопуляция России и проблемы семьи // Россия накануне XXI века. М.: ИСПИ РАН, 1994; Антонов А.И.

Семья как институт среди других институтов // Семья на пороге третьего тысячелетия. М.: Ин-т социологии РАН, 1995.

Антонов А.И., Медков В.М. Социология семьи. М.: Изд-во МГУ, 1996; Голод С.И. Современная семья: плюрализм моделей //

Социологический журнал. 1996. N 3-4. С. 99-108.

С конца 1980-х годов в отечественной научной литературе вводится в употребление термин "семейная

политика", который, впрочем, не получит широкого распространения до середины 1990-х годов, когда была

разработана и одобрена Национальным Советом по подготовке и проведению Международного года семьи

Концепция государственной семейной политики. В средствах массовой информации, законодательных

документах, научных публикациях речь идет о "создании государством необходимых условий для активного и

благополучного функционирования семей, полного раскрытия их экономического, производственного,

воспитательного и другого потенциала"

. Иными словами, семья уже рассматривается в качестве субъекта

социальной политики, что ведет к существенному перераспределению прав и взаимной ответственности

между семьей и государством.

Одновременно необходимо подчеркнуть явное смещение исследовательского интереса в сторону

проблем, слабо привлекавших внимание ученых в конце 1980-х годов

. В поле зрения сегодняшних

фамилистических исследований попадают такие проблемы, как взаимодействие семьи и других социальных

институтов, характер распределения обязанностей и власти, раннее развитие ребенка, аттитюды к детям и к

профессиональной деятельности, вопросы жизнедеятельности различных типов семей (неполных, многодетных,

имеющих детей-инвалидов), теория и практика социальной работы с семьей, образовательные программы для

родителей.

Ситуация изменилась в значительной степени в связи с институциализацией социальной работы, в

процессе которой выстраивались система и механизм социальной защиты семьи и индивида. Развитие

семейной политики, практики социальной работы, исследований семьи и детства неразрывно связаны с

динамикой социальных изменений в самом обществе.

Декларирование дифференцированного подхода к различным типам семей основывается сегодня на

попытках ученых разрабатывать различные типологии семей. В последние годы российскими учеными

предпринимаются попытки изучения многообразия семейных типов, выделяемых по ряду критериев,

семейных культур или моделей. Если за основу брать, в частности, структурный (демографический)

признак, можно констатировать увеличение материнских (неполных) семей за счет разводов, внебрачной

рождаемости и вдовства, семей с отчимами или приемными отцами и превалирование нуклеарных семей

над расширенными, рост малодетных семей, в частности, однодетных (за счет сокращения рождаемости). В

качестве другого важного типологизирующего критерия семей авторы предлагают рассматривать уровень

материальной обеспеченности, что сегодня особенно актуально в условиях резкой имущественной

дифференциации населения России

. При этом отмечается, что важен даже не столько сам показатель

дохода (что точно измерить крайне сложно), но его восприятие членами семьи. Дифференцирующим

социальным критерием типологии семей могут выступать социально-профессиональный статус и уровень

образования супругов, живущих с ребенком, или не живущего с ним родителя (с которым он, по крайней

мере, поддерживает контакты). М.С.Мацковским

сформулирована типология по трем признакам: уровень

доходов, характер брачно-семейных отношений и состояние здоровья членов семьи. Таким образом,

выделяются четыре типа семей: "маргинальная, кризисная, благополучная и семья с доходами,

позволяющими реализовать практически все виды услуг". При этом подчеркивается важность работы по

мобилизации жизненных ресурсов самой семьи, для чего обществу, в первую очередь, необходимо

выработать определенную систему поддержки.

Идея признания плюрализации жизненных стилей прослеживается сегодня в публикациях

отечественных социологов, касается это в том числе и ученых, изучающих проблемы семьи. Так, в

новой публикации С.И.Голода транслируется идея признания "множественности идеальных типов

семей и их моделей"

. Множественность сводится к трем типам: патриархальный, современный,

супружеский, или постсовременный. Когда сегодня подчеркиваются кризисные явления, то, как

подсказывает нам С.И.Голод, надо знать,что речь идет, главным образом, о патриархальных

моделях семьи; при этом среди отечественных авторов различаются сторонники идеи реставрации

или форсированного разрушения традиционного типа семьи. Социолог убежден: "чем богаче и

многообразнее типы и модели семьи, тем они внешне менее устойчивы. И это - плата за прогресс"

. На наш взгляд, признание плюрализации жизненных стилей, в том числе семейных культур, здесь

оказывается лишь внешним, декларируемым.

Семья рассматривается здесь как совокупность индивидов, состоящих, по меньшей мере, в

одном из трех видов отношений: кровного родства, порождения, свойства. Доминирование одного из

названных отношений и его характер (от крайней формы половозрастной зависимости до

соответствующей автономии) могут служить критериями, определяющими, по мнению социолога,

исторический этап эволюции моногамии. В настоящее время все эти типы функционируют

параллельно, и, по мнению С.И.Голода, исследовательская задача состоит в том, чтобы выяснить, в

Дармодехин С.В. Государственная семейная политика: принципы формирования и реализации // Семья в России. 1995. N

3-4. С. 13.

См. об этом: Мацковский М.С. Социология семьи. Проблемы теории, методологии и методики. М., 1989. С. 6-19.

Гурко Т.А. Особенности развития личности подростков в различных типах семей // Социол. исслед. N 3. 1996. С.

81-90.

Мацковский М.С. Российская семья в изменяющемся мире // Семья в России. 1995. N 3-4. С. 32-35.

Голод С.И. Современная семья: плюрализм моделей // Социол. журн. 1996. N 3-4. С. 99-108.

Голод С.И. Указ. соч. С. 104.

каких моделях и пропорциях функционируют в современной России три указанных типа семьи. В

этой концепции "классической моногамии” (но не единобрачию) противопоставляются

"альтернативные союзы", к наиболее представительным относятся фактические браки, повторные

браки и семьи с неродным родителем. Не вполне очевидная логика такой классификации побуждает

исследователя называть повторный брак "последовательной полигамией". Отношение к этому типу

семьи неоднозначное, поскольку автор постулирует, что появление форм семьи, называемых им

альтернативными, - "свидетельство всплеска фундаментальных потребностей человека в

формотворчестве, в поиске счастья, в такой, казалось бы инертной и рутинной сфере, какой видится

обыденному сознанию семья".

Однако при ближайшем рассмотрении обнаруживаются акценты, расставленные С.И.Голодом на

негативных индикаторах повторных браков. В исследованиях американских социологов подчеркивается

низкий социальный статус женщин, вступающих в брак вторично: "более склонны к последовательной

полигамии черные, менее образованные и женщины с низкими доходами". Что касается повторных браков в

нашей стране, "такие союзы сопровождает клубок противоречий, особенно в тех случаях, когда женщина,

имеющая ребенка, рожает и в повторном браке. Пределы семьи становятся расплывчатыми, характер же

отношений женщины с бывшим "мужем-отцом", ребенка с матерью... - неопределенным и запутанным"

Роль женщины в таких союзах показывается со ссылкой на зарубежных экспертов как дестабилизирующая:

"американцы установили ряд эмпирических закономерностей, характерных для подобных семей: девочки

хуже мальчиков ладят как с родными, так и с неродными родителями, ...отношения между мачехой и ее

приемными детьми являются самыми сложными и непредсказуемыми"

. Тем самым происходит labelling,

приписывание ярлыков с коннотацией дурного, социально нежелательного "альтернативным союзам" и роли

женщины в них.

В мировой науке существуют разнообразные точки зрения на состояние семьи в современном

обществе

100

, которые могут быть упорядочены на континууме, напоминающем поле боевых действий. На

одном фронте - позиция, утверждающая, что семья деградирует, переживает глубокий кризис, причины

которого кроются в социальных катаклизмах, идеологических или морально-этических трансформациях,

причем это разрушение семьи вредит как обществу, так и человеку.

На другом - диаметрально противоположная точка зрения. Произошедшие за последние двести лет (а

в нашем контексте еще и бурные изменения последней декады) социальные изменения обнажили тот факт,

что семья как институт устарела и в таком старомодном виде, как она существует сейчас, должна либо

исчезнуть, либо подвергнуться радикальной переделке. Последнее рассматривается как позитивная

тенденция, поскольку все патогенные, вредные воздействия семьи на индивида вызваны именно ее

традиционной, нуклеарной формой. Здесь также подразумевается кризис семьи, но, в отличие от упомянутой

выше пессимистической оценки, эта идея приветствуется бурными аплодисментами.

Между этими радикальными точками зрения существует более умеренная позиция, разделяемая,

возможно, большинством ученых, что семья, хотя и пребывает в состоянии кризиса, оказывается весьма

адаптивным и сильным образованием, стойко выносящим удары судьбы. Как мы уже упоминали, это -

своеобразное поле битвы за монополию социального контроля над личностью. Нужно ли говорить, что

острия пик всех трех дивизий направлены друг против друга, в известные уязвимые места противника?

Равновесность амуниции, так же, как и заманчивая, кажущаяся доступность объекта их притязаний

убеждают в том, что до конца сражения еще далеко. На вооружении всех трех формирований - данные о

числе разводов, возрастании монородительских семей и домохозяйств с одним человеком, другая

статистика как убедительная иллюстрация кризиса. Как правило, все три интерпретации нынешнего

кризисного состояния семьи служат плацдармом требований государственной интервенции,

осуществляемой, впрочем, в разных целях и разными способами.

Как известно, воспроизводство знания представляет собой борьбу за власть, однако непрерывной

символической войной обеспечивается не только солидарность дискурсивных сообществ

101

. Оказывая

более или менее значительное влияние на социальную политику, научные истины о семье приобретают

реальную жизнь: если семья выбирает ту стратегию, которая способна поддержать или укрепить ее

социальный статус, то образцы и типы семейной жизни конструируются не только на основе личностных

качеств составляющих ее индивидов и культурных традиций, но подвергаются влиянию модели социальной

политики в обществе.

B.Berger и P.Berger

102

отказались от выступления на чьей-либо стороне, посвятив себя воспеванию

протестантской буржуазной семьи как колыбели модернизации: "семья, в особенности буржуазная семья,

есть необходимый социальный контекст для появления автономных индивидов, которые суть эмпирический

фундамент политической демократии". Вряд ли можно спорить с тем, что защитная миссия семьи сыграла

Голод С.И. Указ. соч. С. 106.

Голод С.И. Указ. соч. С. 107.

100

См. анализ подходов к изучению семьи у B.Berger and P.Berger. The War over the Family. Capturing the Middle Ground.

Anchor Press, 1983. P. 85-89.

101

Батыгин Г.С. Формы воспроизводства и представления социологического знания // Социол. чтения. Вып. 1. М.:

Институт социологии РАН, 1996. С. 7.

102

Berger B. and Berger P. ibid P. 172.

важную роль в процессе модернизации, позволяя индивиду балансировать между "современностью"

общественной жизни и "традиционностью" семьи, необходимой для релаксации и восстановления сил.

Семья защищает человека от трансформаций, происходящих в обществе. Соотношение между

революционной деятельностью общества в целом и приватной сферой, в которую индивид время от

времени погружается для отдыха и рекреации, называется в этой концепции "креативной шизофренией",

которая, безусловно, требует напряжения физических и нравственных сил, в конечном счете, она в

большей степени продуктивна, чем вредна. Те же, кто усматривает в этом состоянии кризис,

преувеличивают значение давления общества на частную жизнь. Поэтому для Berger&Berger бороться

за право вынесения вердикта семье или обществу - un faux pas; более важным им кажется найти ту

объяснительную модель, которая будет учитывать аспекты изменений и стабильности, стратегию

достижения современной семьей внутреннего баланса на фоне социальной модернизации.

Эта идея представляется нам уместной в аспекте изучения повседневных стратегий семейной

жизни, способов решения рутинных или, напротив, неожиданных и необычных проблем. Вместе с тем, с

нашей точки зрения, данный подход не лишен методологических слабостей системно-

функционалистской теории, ибо превозносит все тот же идеал буржуазной семьи, наиболее удобной для

поддержания общественного порядка, все с тем же пресловутым распределением половых ролей,

претендующим на универсальность.

Правда, на этот раз в сторону женщины делается куда больше реверансов, чем это можно было

найти у Парсонса. Семейный этнос идеальной буржуазной семьи Berger&Berger

103

основан на том, что

здесь женщина - вершина дома. Эмансипированная буржуазная мать/жена - это компаньон и помощник

своего мужа, супервайзер и фасилитатор развития и образования ее детей, арбитр вкуса, культуры и

всех тонких материй жизни. Ее цивилизаторская миссия не ограничивается, согласно этой версии,

сферой дома и игры в симфоническом оркестре: она даже участвует в Лиге женщин-избирательниц.

Итак, налицо традиционный и политически наиболее конформный подход, основанный на

функциональной и системной теориях семьи и получивший в свое время широкое распространение среди

социологических концепций фамилистики на Западе. В дальнейшем мы остановимся более подробно на

том, как теоретическая модель изучения семьи, построенная в развитие именно этих теорий, может быть

обогащена социально-экологическим подходом и социальной феноменологией.

Однако при всей своей продуктивности этот подход скрывает немало подводных рифов, которые могут

потопить ученого идальго, без оглядки устремляющегося к светлому образу прекрасного идеала семьи. Научная

терминология этих школ все увереннее осваивается сегодня молодыми российскими социологами, занимает

прочные позиции в тезаурусе социально-политических решений, транслируется на уровень образования и

проникает в язык повседневного общения. Основной тезис ставшего популярным подхода к семье сводится к

утверждению о функциональности этого социального института. Является ли, в самом деле, семья

функциональной?

Ответ на этот вопрос прост и сложен одновременно. Прост, потому что подразумевается

универсальность института семьи во все времена и во всех культурах. Адаптивная сущность (или

функция) семьи становится гарантом уверенности в том, что семья функциональна, поскольку позволяет

решать определенные индивидуальные и социальные потребности наиболее оптимальным способом.

Противоположным понятием данному толкованию функциональности может выступать признак не-

функциональности семьи. Так, семья, по-видимому, будет нефункциональной для решения таких задач,

как управление государством или оборона страны, здесь требуется функционирование других

социальных институтов. Кроме этого, простота ответа происходит из дефинитивных признаков семьи как

системы. Обычно система характеризуется целенаправленностью и функциональностью, то есть как

существующая для того, чтобы достичь какую-либо цель или задачу. Если встать на точку зрения, что

семья является системой, то функциональность как одно из основных свойств любой системы,

очевидно, присуща и семье.

Сложность ответа проистекает из более пристального изучения эволюции семейного института,

динамики семейных функций в связи с событием интернальной природы, изменений в структуре семьи в

ответ на внешние изменения социетального характера. Здесь функциональность может пониматься,

например, как соответствие способов решения проблем требованиям внутреннего и внешнего контекста,

периоду жизненного цикла индивидов или семьи в целом.

Противоположным понятием можно считать дисфункциональность. Речь может идти, например, о

хаотичном паттерне семейного взаимодействия в ситуации, когда семье необходима большая четкость в

распределении обязанностей. В этом случае, так же как и в случае жестокого обращения в семье, можно

говорить о дисфункциональных образцах или типах семейного поведения. При этом совершенно

необязательно, что семья одновременно дисфункциональна и для индивидов, и для общества. Это

становится понятным, если дисфункциональность рассматривается не "для", а "с точки зрения". Так, с

точки зрения, принятой в обществе, ребенку лучше жить в хорошо обеспеченной семье с обоими

родителями. Такая точка зрения становится легитимной и гарантируется общественным мнением и

законодательством. Это может послужить причиной интервенции в монородительскую семью, где

качество жизни оценивается как неудовлетворительное, и лишение матери родительских прав с

последующей передачей ребенка приемным родителям.

103

Berger B. and Berger P. Ibid P. 102.

Для кого же и для чего функциональна семья? Среди основных принципов международного

сообщества по проблемам развития семьи, сформулированных на Генеральной Ассамблее ООН в 1989

году, имеет смысл выделить ряд тех, в которых речь идет именно о функциональных отношениях

системы "человек-семья-общество": семья развивается в различных формах и осуществляет различные

функции в зависимости от культурных норм страны, многообразие индивидуальных потребностей и

предпочтений, которые должны учитываться сообществом и государством; поощрение равенства

мужчины и женщины распространяется на распределение домашних обязанностей и занятости; должна

быть не подмена функций семьи, а оказание помощи в осуществлении стимулирования самостоятельной

деятельности перспективного развития семьи.

Согласно концепции ООН, несмотря на то, что формы, функции, условия и статус семьи

различаются как внутри одного общества, так и между странами, общими для всех стран направлениями

поддержки семьи являются те, что связаны с функциями реализации прав человека в семье и обществе,

моральной и материальной поддержки, защиты, предоставляемой друг другу членами семей, смягчения

стрессов, вызываемых перегрузками на работе и дома. Как видим, здесь уже не работает принцип

функциональной комплементарности половых ролей, на который нанизываются все идеи Парсонса и

других функционалистов о половозрастной структуре, семейных функциях, профессиональном и

социальном статусе мужчины и женщины.

Под влиянием социально-экономических преобразований, происходящих в обществе, изменяется

характер социальных функций семьи и их иерархия. В традиционном и даже индустриальном обществах

важнейшими функциями семьи являются рождение и воспитание детей, однако значимость этой и

других функций в современном обществе постоянно меняется. Со временем меняются и характер

выполнения основных семейных ролей, и ролевое взаимодействие в семье. Доиндустриальная семья

требовала как от мужчины, так и от женщины сочетания инструментальных (экономически продуктивных)

и экспрессивных (воспитательных) функций. По убеждению Парсонса

104

, семья постиндустриального

общества все больше фокусируется на функции ранней социализации, при этом женщины оказываются

более ориентированными обществом на воспитание, а мужчины - на инструментальные задачи.

Хотя это верно не для всех современных обществ, нельзя не согласиться с тем, что семья

претерпела значительные перемены с развитием индустриального общества. Семья в современном

обществе во многом утрачивает экономические, защитные и образовательные функции,

специализируясь на оказании эмоциональной поддержки. Одна из причин этого изменения - в явлении

дифференциации, или специализации институциальных функций, характерном для современного

общества, урбанизированного, сложного и уникального в социально-экономическом плане.

Дифференциация происходит, когда, например, две функции, выполняемые одним и тем же социальным

институтом, переходят к двум отдельным дифференцированным структурам. Этот процесс позволяет

каждому из этих двух институтов концентрировать свою энергию на тех функциях, что остались

105

. Так,

поскольку многие задачи, прежде возложенные на семью, входят сегодня в круг обязанностей школы,

системы профессионального образования, учреждений культуры, социальной защиты, функции ранней

социализации и эмоциональной поддержки становятся более важными как внутри семьи, так и для

общества. Кроме того, современная семья во многом берет на себя функции убежища от стрессов

конкурентной ситуации на рынке труда, а также обеспечивает подрастающих детей ресурсами,

необходимыми в этих стрессовых ситуациях.

В своей теоретической модели социальной системы Парсонс

106

показывает, как широко

развертывающиеся социальные взаимодействия порождают сеть социальных отношений,

организованную (гомеостазис) и интегрированную (равновесие) благодаря наличию общей ценностной

ориентации (централизованной системы ценностей) таким образом, что она оказывается способной

стандартизировать отдельные виды деятельности (роли) внутри себя самой и сохранять себя, как

таковую, по отношению к условиям внешней среды (адаптация). В рамках данного подхода невозможно

объяснить социальные изменения и конфликты, - это давно подмечено серьезными критиками

107

. В то

же время, видимо, именно в этом кроется привлекательность данного подхода для пацифистов

Berger&Berger, предпочитающих изучать эквилибриум семейной системы среднего класса.

Структурно-функциональная концепция идеальной формы семьи (Т.Парсон) подвергалась

полифоничному критицизму в западной социальной науке послевоенных лет. Научное понимание семьи

в этот период признавало демократическую семью как эгалитарное компаньонство, предполагающее

равенство полов и добровольной формы социализации.

Мы согласны с тем, что гендерные отношения социальны

108

: мужское и женское начала

конструируются в связи с культурным и социальным контекстом, становясь порой заложниками

социальных идеалов и норм. То, что мы вкладываем в такие понятия, как "быть женщиной в японской

104

Parsons T. Social Structure and Personality. New York: Free Press, 1964; Парсонс Т. Американская семья: ее отношения с

личностью и социальной структурой / Пер. с англ. И.Н.Тартаковской. М.: ИС РАН, 1996. [Рук.].

105

Saxton L. The Individual, marriage and the family. Belmont, California: Wadsworth, 1977. P. 377-378.

106

Parsons T. Societies: Evolutionary and Comparative Perspecives. Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice Hall, 1966. P. 8.

107

Cм. об этом Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: АспектПресс, 1996. С. 12-13.

108

См., напр.: Knowing Women: Feminism and Knowledge / Ed. by Crowley H. and Himmelweit S. Cambridge, UK, Cambridge,

Mass.: Polity Press, Open University, 1994; Warren Carel A.B. Gender Issues in Field Research. Newbury Park: Sage, 1988.

культуре" или "семейная жизнь в России", "равенство полов в Швеции", включает совокупности образцов

поведения, навыков, обычаев, весь тот фон социокультурных практик, ориентирующих нас в обращении

с людьми, понятиями и предметами и позволяющих ставить и достигать определенные цели. На фоне

этих общих для каждой культуры практических навыков развиваются идеологии и ценности

профессиональных и иных сообществ.

На наш взгляд, идея равенства полов, свойственная большинству современных научных и

политических взглядов на семью, может проявляться в двух различаемых концептах: равенство

единообразия и равенство независимости и баланса. Вопрос о том, как повлияла социалистическая

революция на семью, в том числе в аспекте гендерных отношений и отношения к нетипичности,

является одним из наиболее острых, стоящих сегодня перед социологией семьи и фамилистикой в

целом

109

. В России не предполагалось вплоть до начала 1990-х гг. разделения ответственности за

воспитание детей между родителями, поскольку единственно узаконенной возможностью заботиться о

ребенке было принадлежащее женщине право отпуска и пособия по уходу за ребенком. Новое семейное

право

110

легитимизировало такой же принцип в отношении отца ребенка.

Вместе с тем, реальное полное использование одним из родителей права отпуска по уходу за

ребенком - достаточно редкое явление вследствие господства гендерных стереотипов и связанного с

этим низкого экономического статуса семей, не способных прожить на зарплату одной лишь матери. Что

касается семей детей-инвалидов, здесь ситуация более определенная: именно за женщиной законом

111

закрепляется право ухода за ребенком, тем самым не оставляя выбора ни ей, ни супругу, а также

упрощая выбор работодателя, который совершается в пользу мужчины.

Итак, для кого же и для чего функциональна семья? Функции семьи в высоко дифференцированном

обществ, как признавал Парсонс, не могут интерепретироваться как функции, значимые для общества, но

становятся значимыми для личности. С этой точкой зрения трудно не согласиться. Однако семья важна

сегодня не только для индивидуального развития и внутрисемейной стабильности. "Гуманистические

аспекты" семейной жизни становятся важным ресурсом семейной поддержки, источником гражданской

идентичности на основе принципа участия, сохраняющего автономию семьи и в то же время

представляющего ее как часть сообщества, разделяющей общие идеи, идеалы и ценности.

Функции семьи по отношению к обществу довольно подробно рассмотрены в традиции марксизма,

в частности, в советской социологии семьи, где на первое место ставится репродуктивная функция. В

этой системе отсчета семья, где есть ребенок или взрослый с инвалидностью, будет считаться

дисфункциональной для общества и нефункциональной для индивида, а забота об инвалидах должна

быть передана другому институту, чтобы семья вновь могла сконцентрироваться на социализации

"нормальных" членов общества и на общественно-полезном труде. И хотя такой подход постепенно

расстается сегодня с претензией на универсальную истину научного объяснения, в теоретическом

дискурсе фамилистики порой активно артикулируются монистические нормы социального опыта в

области семьи.

Обратимся к тем научным публикациям, которые играют роль отечественных официальных

глашатаев истины в университетских доксах и политике, объясняя нетипичность в сфере семьи с

позиции демиургов нормы.

"Семейная политика должна содействовать сохранению семейного образа жизни и

нейтрализовать тенденции, препятствующие этому. Подобное понимание отличается от той трактовки

семейной политики, когда объектом ее становятся отдельные разновидности семьи,

дифференцирующиеся в зависимости от того, на какой стадии своего жизненного цикла они находятся.

В этом случае цель семейной политики сводится к поддержке благополучия всех типов и форм семей,

в том числе и тех, которые не являются таковыми в полном смысле этого слова... Подобная

ориентация неминуемо растворяет в море мельчайших разновидностей семей тот основной тип,

который конституирует собственно семью, успешно выполняющую специфические функции, в том

числе, например, по рождению и социализации детей"

112

Данная парадигма усматривает в выводах дискуссий международного научного сообщества,

посвященных году семьи, "засилье феминистско-мальтузианской фразеологии". Наибольшее

беспокойство связано при этом, впрочем, не с "демографическим манипулированием людьми" через

распространение контрацептивных технологий, а с изменением семейных приоритетов в развивающихся

странах, где число детей в семьях теперь "намного меньше 12-15, которых можно было бы иметь безо

всякого ограничения рождаемости"

113

. Качество жизни многодетных семей в развивающихся странах,

как видим, совершенно в расчет не принимается. Главное в этой экстенсивной логике воспроизводства -

рост населения, послушной и многомиллионной рабочей силы, выполняющей команды только одного

109

Харчев А.Г. Социалистическая революция и семья // Социол. исслед. 1994. N 6.

110

Правовые гарантии социальной защиты семьи, женщин и детей. М.: Луч, 19943. С. 11.

111

См.: ст. 54, 163, 170 КЗОТ РФ об ограничении сверхурочных работ, направлении в командировки, гарантиях о приеме на

работу и увольнении.

112

Антонов А.И. Семья как институт среди других институтов // Семья на пороге третьего тысячелетия. М.: Ин-т социологии

РАН, 1995. С. 183-184.

113

Антонов А.И. Депопуляция России и проблемы семьи // Россия накануне XXI века. М.: ИСПИ РАН, 1994. С. 116-117.

хозяина. Все те, кто по каким-то причинам выпадает из сетки тождественных отношений, подлежат

"нейтрализации".

В самом деле, опасается автор упомянутой концепции, если считать семьей просто группу людей,

любящих и заботящихся друг о друге, то под столь широкое определение попадут и гомосексуальные союзы,

и пары, в принципе неспособные к деторождению. Наиболее приемлемыми в таком случае являются те

дефиниции, которые учитывают свойства семьи как формы организации воспроизводства населения в

обществе: "Семья - группа людей, которая выполняет функции воспроизводства населения и социализации

детей, а также содержания... членов семьи"

114

. Таким образом, полностью оправдывается утилитарно-

идеологическая установка тоталитарной культуры на социальную бесполезность тех или иных субъектов.

Очевидно, что семья с ребенком-инвалидом, как и другие семьи, заклейменные как "ненормальные",

вытесняются в самый низ социальной иерархии, в положение безвластных, запрещенных, замалчиваемых и

исключенных логикой цензуры

115

В главе о семье нового учебного пособия по социальной психологии

116

приводятся результаты

отечественных исследований, относящихся к концу 1980-х гг.

117

. Среди факторов, прямо коррелирующих

со стабильностью брака, на первом месте назван следующий: "Высокие репродуктивные установки

женщин", а на втором - "Наличие в семье главы". В то же время, расхождение репродуктивных установок

мужа и жены, установок супругов на профессиональную работу жены и на характер главенства в семье

названы в первых рядах "факторов риска", обратно коррелирующих со стабильностью брака. В свое

время публикация этих результатов послужила легитимирующим аргументом в пользу горбачевской идеи

вернуть женщину к ее "естественным" семейным обязанностям. Сегодня те же аргументы предлагаются

для изучения будущим психологам-практикам, социальным работникам, семейным консультантам.

Вряд ли универсум, который представляет собой замкнутый круг тождественности с центром в единой

и абсолютной норме, сегодня может быть мерилом всего сущего. Социальные институты развиваются и

изменяются при участии людей, а люди включены в отношения обмена. И хотя традиционная социальная

наука не раз объявляла о своей способности репрезентировать опыт народов и культур, сегодня вряд ли

можно утверждать, что мы можем окончательно и с полной уверенностью выступать от имени других,

помещая живой организм семьи в прокрустово ложе дефиниций и практик, удобных для поддержания статус

кво социальной структуры. Выйти за пределы контекстуальной ограниченности возможно, лишь

отрефлексировав локализацию и темпорализацию текста, в том числе теоретического дискурса семьи и

семейной политики. Претензия же на универсальную истину научной репрезентации лишь маскирует

тотальную волю к власти, стремление сформировать, подчинить субъекта тирании господствующего

дискурса.

Внимание общества к индивиду, становление и развитие профессиональной помощи людям, в

свою очередь влияют и на расстановку акцентов в новых направлениях науки о семье в целом и

социологических исследований семьи, в частности. Изучение разнообразия путей и способов

конструирования родительства, семейной жизни может дать представление о реальной картине

неоднородности образцов современной семейной культуры и родительских стратегий.

Так, среди факторов, определяющих образцы семейной жизни и аттитюды родителей к детям, по

выводам нашего исследования

118

, значительное место занимают цели, ресурсы, меры и эффективность

социальной политики в области семейной жизни. Сравнительный анализ данных, полученных на

выборках шведских и российских респондентов, показывает (см. Приложения 2.1-2.3), каким образом

родители в обеих странах относятся к своим детям, что они думают о настоящем и будущем в связи с

развитием и благополучием ребенка.

Будущее кажется весьма проблематичным родителям в российском городе, особенно в связи с

воспитанием детей. Наибольшую тревогу у россиян вызывает здоровье ребенка, тогда как шведские родители в

наибольшей степени озабочены экологическим состоянием города. Гораздо больше родителям в России

приходится концентрироваться на актуальных вопросах образования и экономических проблемах, связанных с

воспитанием детей. Эти два фактора беспокоят и шведских родителей в нашем опросе, но значительно слабее.

Среди наиболее значимых факторов, вызывающих беспокойство шведских респондентов, - экономический и

социальный статус, связанные с работой и финансовой состоятельностью. Шведских респондентов, в отличие от

российских, почти столь же сильно волнует опасность перспективы алкогольной или наркотической зависимости у

их детей в будущем.

Российских родителей эти проблемы занимают настолько же, насколько вопрос о получении высшего

образования и семейной жизни детей в будущем. Традиции замалчивания социальных проблем,

114

Антонов А.И. Семья как институт среди других институтов. С. 184-185.

115

Foucault M. The History of Sexuality. Vol. 1. An Introduction. Penguin Books, 1990. P. 84.

116

Основы социально-пихологической теории / Под общей ред. А.А.Бодалева, А.Н.Сухова. М.: Междунар. педагог. академия,

1995. С. 188-189.

117

Социальная сфера: преобразование условий труда и быта. М.: Наука, 1988. С. 122-123.

118

Объем выборки нашего исследования "Семья-Дети-Общество. Социологический анализ аттитюдов" составил 185 российских и 39

шведских респондентов. Нас интересовало восприятие членами семьи тех проблем, с которыми им приходится сталкиваться в

современном изменяющемся обществе, способы решения этих проблем и затруднений, потребности и ресурсы семьи. Подробное

описание процедуры и результатов см.: Смирнова Е.Р. Семья нетипичного ребенка: Социокультурные аспекты. Саратов: Изд-во Сарат.

гос. ун-та, 1996.