Якобсон В.А. (отв. ред.) История Востока. В 6 т. Том 1. Восток в древности
Подождите немного. Документ загружается.
называли по профессиям (конюх, дровосек, носильщик, пастух, уборщик, ремесленник) или
применяли по отношению к ним общие наименования, например «слуга», «отрок». Подневольные
работники, используемые в производстве, обозначались также собирательными терминами — ли и
пу, — относившимися к лицам, утратившим статус, гарантирующий личную свободу.
Показательно, что в этот период утверждается «классический» термин для обозначения раба — ну,
ставший затем стандартным для всех дальнейших периодов истории Китая. Характерной чертой
рабовладения восточночжоуского общества было сохранение многими категориями рабов
признаков субъекта права.
На территории «срединных царств» шел процесс формирования этнокультурной общности хуася,
в ходе которого возникает представление об исключительности и культурном превосходстве хуася
над всей остальной мировой периферией — «варварами четырех сторон света» (сы и). Причем в
этой восточночжоуской этноцентрической модели ойкумены на первый план выдвигаются не
этноразличительные, а культурно-различительные признаки. Идея абсолютного культурного
приоритета чжунго жэнь («людей срединных царств») становится с этого времени важнейшим
компонентом этнического самосознания древних китайцев. Однако уже тогда она решительно
оспаривалась теми древнекитайскими мыслителями, которые осознавали ее полное несоответствие
современной им действительности. Как уже говорилось, кроме «срединных царств» на территории
Китая находились и другие крупные государства, в чем-то даже опережавшие их
211
в общественном развитии. О высокой культуре нехуасяских царств Чу, У и Юэ уже сравнительно
давно стало известно из материалов раскопок, и археологи получают все новые данные,
подтверждающие это. В последние годы благодаря их усилиям были открыты памятники до этого
почти неизвестного по письменным источникам восточночжоуского царства Чжуншань,
основанного племенами «белые ди» в Северном Китае (в Хэбэе), обладавшего высокой
оригинальной культурой; чжуншаньские изделия относятся к лучшим художественным образцам
бронзолитейного искусства древнего Китая середины I тысячелетия до х.э. Однако в летописных
памятниках о царстве Чжуншань упоминается лишь вскользь, поскольку оно не выдержало
натиска «срединных царств». Известно также, что кроме Чжуншань «белыми ди» в том же регионе
в эпоху «Чуньцю» были созданы еще два царства — Фэй и Гу.
Противостояние хуасяских царств всем «варварам четырех сторон света» ярко проявляется во
взаимоотношениях царств в период «Чуньцю»: взаимоуважительных — «братских, родственных»
между хуася, связанных особыми правилами ведения междоусобных войн, — с одной стороны, и
исполненных презрительного отношения хуасяских царств к «ничтожным варварам» — с другой.
Между тем с конца VII — начала VI в. до х.э. окраинные нехуасяские царства выдвигаются на
первый план политической конъюнктуры в качестве «гегемонов» (ба), фактически диктующих
свою волю Поднебесной в период «Чуньцю». Среди них древнекитайская историческая традиция
называет по крайней мере четырех правителей «варварских» царств: северо-западного жунского
царства Цинь, уже упомянутых южных маньских царств Чу и У и самого южного из всех,
этнически неоднородного царства Юэ. Из них только Цинь номинально признавало власть
восточночжоуского вана.
На протяжении веков «срединные царства» находились в постоянных и интенсивных контактах с
этими и другими соседними иноэтническими народами и племенными группами Восточной Азии,
в ходе которых происходил сложный процесс ассимиляции и взаимовлияний. На формирование
общности хуася существенное воздействие оказало оседание на Среднеки-тайской равнине в VII—
VI вв. до х.э. северных племен ди, принадлежавших к так называемому «скифскому миру».
Заимствование культурных достижений «чужих» этносов имело немаловажное значение для
социально-политического, хозяйственно-экономического и идеологического развития «срединных
царств». С конца периода «Чуньцю» заметно расширяется территория хуася, хотя и в пределах
бассейна р. Хуанхэ и среднего течения р. Янцзы. Становятся все более тесными взаимоотношения
«срединных царств» с периферийными царствами Цинь, Янь и Чу, которые, со своей стороны,
непосредственно вовлекаются в сферу культурного влияния хуася. Все эти процессы происходят
на фоне ожесточенных войн между царствами, приобретавших исключительно напряженный
характер в начале второй половины I тысячелетия до х.э. В междоусобную борьбу «срединных
царств» активно вмешиваются сильные в военном отношении нехуасяские царства, и именно их
участие в той или иной военной коалиции зачастую решает исход конфликтов. «Государства с
десятью тысячами боевых колесниц» («Вань чэн го») представлялись современникам могучей
силой, определявшей судьбы Поднебесной. Возраставшее напряжение междоусобной борьбы
«срединных царств» дополнялось столкновениями политических сил внутри их. Господствующее
положение в древнекитайских царствах периода «Чуньцю» принадлежало наследственной
аристократии,
212
связанной обычно родством с царскими домами. Она занимала высшие посты в государственном
управлении, владела боевыми бронзовыми колесницами, составлявшими основную ударную силу
войска. В противовес ей правители стали формировать армии из пехотных подразделений.
Начиная с VI в. до х.э. повсеместно отмечается яростная борьба знатных родов за власть в своих
царствах. Стремясь ослабить мощь этой клановой иерархической аристократии, правители царств
пытаются опереться на лично им преданных людей из незнатных семей, вводят новую систему
служебного вознаграждения — «жалованье», которое стало выплачиваться зерном, служившим
важнейшим эквивалентом стоимости. Эти нововведения в сфере политического управления вели к
изменению характера государственного устройства. В крупных царствах постепенно
устанавливается централизованная политико-административная система управления.
В середине I тысячелетия до х.э. политическая карта древнего Китая по сравнению с началом
периода «Чуньцю» кардинальным образом меняется: от двухсот государственных образований
остается менее тридцати, среди которых выделяются «семь сильнейших» — Цинь, Янь и Чу,
относящиеся к числу «периферийных», а также Вэй, Чжао, Хань и Ци — крупнейшие из
«срединных царств». Непримиримая борьба между ними за преобладание и господство в
Поднебесной становится определяющим фактором политической истории древнего Китая в
последующий период — V—III вв. до х.э., — вошедший в традицию под названием «Чжаньго»
(«Борющихся царств»), который завершается 221 г. до х.э.
Глава ХIII
ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ВТОРОГО ПЕРИОДА ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ
1. ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ И СРЕДСТВА НАСИЛИЯ
В области производительных сил определяющим моментом для второго периода древней истории
явился переход к производству стали.
Железо труднее выплавлять из руды, чем медь, его труднее обрабатывать, чем бронзу,
температура его плавления выше, а литейные качества ниже. Кроме того, железо на воздухе
быстро ржавеет. (Во всех музеях мира хранится множество изделий из древней бронзы, но
изделий из железа сохранилось гораздо меньше, а те, что сохранились, представляют собой
бесформенные комки корродированного металла.) По всем этим причинам технология железа в
период ранней древности не разрабатывалась и была мало развита; известны лишь отдельные
случайные образцы железных изделий IV—II тысячелетий до х.э., главным образом украшения из
метеоритного железа. Во II тысячелетии до х.э. для Европы, Ближнего и Среднего Востока
монополистами производства железа были племена северо-восточной Малой Азии, и хеттские
цари, подобно их предшественникам, правителям хаттских (протохеттских) городов-государств,
ревниво оберегали эту монополию, приносившую им доход.
Однако с падением Хеттской державы монополия эта прекратилась. Хотя и в I тысячелетии до х.э.
железорудные месторождения сохранялись в тайне обитавшим близ них племенем, которое греки
называли халибами (возможно, западнопротогрузинским), но препятствовать вывозу железа
теперь уже было некому; начался усиленный экспорт его через верхнеев-фратскую долину и
города-государства Северосирийского союза на юг (с IX в. до х.э.) и на север через ионийские
колонии на Черноморском побережье и затем оттуда на запад (с VIII—VII вв. до х.э.).
Значительная часть военных походов великих держав этого времени — Ассирии, Урарту, Фригии,
Мидии — объясняется попытками захватить этот «железный путь» и обеспечить себя новым
важным стратегическим сырьем.
Но секрет добычи железа из руд скоро был раскрыт и в ряде других стран, особенно с тех пор, как
выяснилось, что железные руды имеют на поверхности земли очень широкое распространение.
Начали разрабатываться такие руды в Сирии, Закавказье, в ряде пунктов Европы. Так, фи-
листимляне, один из «народов моря», поселившийся на палестинском побережье еще в самом
конце II тысячелетия до х.э., уже имели железное оружие. В VIII—VII вв. до х.э. железные орудия
стали преобладать во всей Передней Азии, во многих частях Европы, в Иране и, возможно, в
Индии. Несколько позже устанавливается железный век в Средней Азии (VII— VI вв. до х.э.), в
Египте, в Китае (VI—V вв. до х.э.).
Первоначально железо получали с помощью так называемого сыродутного процесса, т.е. раскаляя
руду до 900—1350° в плавильных печах-горнах и вдувая в нее воздух мехами через сопло. На дне
печи образовывалась раскаленная пористая металлическая крица, которую нужно было
214
извлекать из печи, пока она горяча, проковывать для удаления частиц шлака и для уплотнения.
Кричное железо получалось мягким и по своим механическим качествам уступало меди;
преимущество его было только в гораздо большей доступности и дешевизне, а также в
возможности легче чинить железные изделия в силу лучшей ковкости. Однако уже в IX— VII вв. в
Европе и на Ближнем Востоке было открыто углеродистое железо, которое можно было
подвергать закалке
1
, — сталь. Для изготовления стали бруски кованого кричного железа
укладывались вместе с древесным углем в глиняные емкости и длительно нагревались.
Только с массовым введением производства стали можно говорить о победе железного века над
бронзовым. Стальные инструменты сделали возможной успешную обработку земель, ранее для
нее непригодных, вырубку лесов, в частности под пашню, прокладку оросительных каналов в
твердом грунте; они революционизировали ряд ремесел, в частности кузнечное, оружейное,
столярное, кораблестроительное. В странах речной ирригации применение стали позволило ввести
достаточно сложные водоподъемные сооружения: не только использовавшийся ранее в
садоводстве шадуф (устройство типа колодезного журавля для подъема воды из нижележащего
водоема на вышележащий грунт с помощью кожаного ведра), но и черд (соединенный в кольцо
канат с навешенными на нем кожаными ведрами, который с помощью ворота приводят в
движение волы, а иногда и рабы) и сакию (водоподъемное колесо). Стальная ось была желательна
в обоих случаях.
Сталь позволила создавать прибавочный продукт на обширных новых территориях и тем самым
значительно расширить область классового цивилизованного общества.
Введение стали революционизировало также военное дело. Вместо кинжалов, топориков и легких
копий пехотное войско было теперь вооружено мощными стальными мечами. Если ассирийские и
урартские войска в значительной мере пользовались еще бронзовым оборонительным оружием —
шлемами-шишаками, щитами, панцирями, то с середины I тысячелетия до х.э. начинает
преобладать стальное оборонительное оружие — шлемы, закрывающие щеки, шею и подбородок,
латы, поножи, щиты со стальной обшивкой.
Другое нововведение, революционизировавшее военное дело, принадлежало кочевникам степей
нынешней Украины, Северного Кавказа, Поволжья и Казахстана — скифам. Это были маленькие
двухперые и трехперые наконечники стрел, обладавшие баллистическими качествами, намного
превосходившими качества стрел ранней древности. Значение их связано с историей конного
войска.
В III тысячелетии до х.э. неуклюжие шумерские повозки, запряженные онаграми, служили скорее
средством передвижения аристократической части войска; как ударная сила, направленная против
сплошного строя тяжеловооруженных пехотинцев, они были малоэффективны, а после того как
Саргон Древний ввел рассыпной строй, они и вовсе вышли из боевого употребления. Положение
изменилось, когда индоиранцы, хетты и митан-нийцы, а также ахейцы, опираясь на сделанные уже
на Ближнем Востоке изобретения (введение легкой колесницы на двух колесах со спицами),
смогли создать легкое конно-колесничное войско; оно придало ударной ча-
1
Закалка стального оружия впервые упоминается в «Одиссее», созданной в VIII в. до х.э. Разумеется, полученный тогда металл
значительно отличался от стали нового времени.
215
сти армии большую подвижность (при условии достаточно ровной местности) и возможность с
налета расстраивать недостаточно стойкие пехотные формирования. Тогда же стала применяться и
верховая езда — ранее всего для сопровождения стад при перекочевке (например, с зимних
низинных на летние горные пастбища), затем уже в военном деле, главным образом для разведки и
для посылки донесений; всадник сидел на лошади не только без стремян, но и без седла, на
чепраке. Лишь в IX—VIII вв. до х.э. ассирийцы ввели у себя постоянные конные отряды.
Слабостью колесниц была их непрочность, лишь отчасти устраненная в I тысячелетии до х.э. тем,
что колеса были снабжены стальными ободьями; кроме того, несколько убитых или раненых
коней могли расстроить весь боевой порядок колесничих. Слабостью конницы была уязвимость
всадника. Основным оружием конника великих держав I тысячелетия до х.э. было метательное
копье (дротик). Поскольку конник не мог опираться на стремена (их еще не существовало), он не
мог колоть пикой; стрельба из лука была очень затруднена необходимостью одной рукой держать
поводья лошади; конникам удавалось стрелять только в определенные моменты, когда можно
было отпустить поводья; если скорострельность лучника-пехотинца была 5—6 выстрелов в
минуту и стрелять он мог до исчерпания своего колчана непрерывно 5—10 минут, а с перерывами
— и до часа, то коннику это было недоступно. Не мог он по тем же причинам и защищать себя
надежным щитом, поэтому в ассирийской армии конники обычно ездили по двое: щитоносец и
дротикометатель, но число дротиков на одного воина было гораздо меньшим, чем число стрел в
колчане. В других случаях конник носил постоянно на левой руке выше локтя маленький круглый
щит, который был совершенно недостаточен для предохранения от стрел и копий противника.
Изобретение скифами нового вида стрел в VIII в. до х.э. и достижение ими высокой выучки
лошадей совершенно изменили положение вещей. Скифская тактика основывалась на создании
массового легкого конного войска, практически без обоза: все снабжение — очевидно, включая и
запасы бронзы для отливки наконечников стрел — обеспечивалось за счет грабежа, новые
наконечники стрел вместо израсходованных отливались кузнецами в маленьких переносных
формах, а сами кузнецы, видимо, входили в состав конного отряда. Такое войско было
необычайно подвижно, а при большой дальнобойности и пробивной силе стрел могло постоянно
держаться на безопасном расстоянии от противника. Стрельба велась в основном не через голову
коней, а назад по ходу скачки; кони, идущие табуном в сторону от опасности, почти не нуждались
в поводьях и могли управляться одними шенкелями; таким образом, обстрел велся на скаку —
когда конный отряд мчался мимо противника и в сторону от него, — но при всем том был
убийственным.
Скифские стрелы внедрились в вооружение всех армий Ближнего и Среднего Востока в течение
VII—V вв. до х.э. Конечно, в условиях оседлых государств скифская исключительно конная
тактика была неприменима, однако улучшение баллистических качеств стрелкового оружия еще
более усилило мощь войска древних государств. Постоянно совершенствовались и луки.
Третьим военным нововведением было создание инженерной и осадной техники (понтонные
мосты, укрепленные постоянные лагеря в полевых условиях, подкопы-сапы, осадные насыпи,
различные виды таранов, устройства для метания камней и просмоленной горящей пакли).
216
В этот же период создается регулярный военно-морской флот. Мореходными ладьями обладали уже в
III и II тысячелетиях до х.э. индийцы, шумеры, египтяне, финикийцы, критяне, греки и др., однако
парусное вооружение их судов состояло из одного прямого грота, и поэтому маневренность, особенно
при встречном ветре, была плоха; гребцы либо совсем отсутствовали, либо размещались в один ряд,
одновременно они исполняли обязанности воинов. После периода морских боев, которыми
ознаменовалось движение «народов моря» в конце II тысячелетия до х.э., получило сильное развитие
гребное судоходство (в том числе с привлечением рабской силы), были введены палубы, подводный
таран, более совершенные укрытия для кормчего и воинов на палубе; грузоподъемность судов
увеличилась в несколько раз. С этим связано не только широкое развитие морского транспорта и
колонизации берегов Средиземного моря, но и развитие пиратства и морской войны.
2. ВОПРОСЫ УВЕЛИЧЕНИЯ ПРИБАВОЧНОГО ПРОДУКТА И ОБЕСПЕЧЕНИЯ РАСШИРЕННОГО ВОСПРОИЗВОДСТВА
Возникновение цивилизаций, как было показано в предыдущих главах, связано с резким скачком в
развитии производительных сил; производство достигло такого уровня, когда стал создаваться
прибавочный продукт, необходимый для содержания и обслуживания господствующего класса, а
также всей соответствующей надстройки общества, т.е. его государственной организации и
культурных установлений. Однажды .возникнув, эти надстроечные институты стремятся к
расширению и развитию, для чего необходимо все большее количество прибавочного продукта.
Однако внутри каждого отдельного общества рост прибавочного продукта после первых блестящих
успехов цивилизации сильно замедляется или даже останавливается. Происходит это потому, что
производительность труда, прежде всего в важнейшей отрасли экономики — сельском хозяйстве,
многократно возросшая с освоением земледелия и основных технических средств ремесла (гончарный
круг, ткацкий станок, выплавка меди и железа, изготовление бронзы и стали, водоподъемные машины,
алмазное сверло и многое другое), в дальнейшем почти не растет, а иногда даже и снижается. Так, в
месопотамском сельском хозяйстве из-за истощения и засоления почвы в результате нерационального
орошения (при котором естественные соли из воды с каждым туром орошения во все возрастающем
количестве выпадают в почву) более ценные культуры (пшеница) вытесняются менее ценными
(ячмень). Рост нормы эксплуатации также упирается в свои естественные пределы: для беспрерывного
ее увеличения при данном уровне развития производительных сил производительность труда
повышается недостаточно сильно; даже известное усовершенствование ручных орудий, о котором
выше шла речь, не могло привести к решительному (скажем, на порядок) увеличению
производительности все того же ручного труда. Между тем, к сожалению для хозяина, и
производителю приходилось оставлять некий минимум абсолютно необходимых средств
существования, и тем больший, чем дальше форма эксплуатации работника отстояла от формы
полного, классического рабства. Наконец, и последний резерв увеличения абсолютной величины
прибавочного продукта — естественный прирост населения — тоже иссякает. В начале эпохи
цивилизации этот прирост действи-
217
тельно был велик по сравнению с первобытной эпохой, и мы наблюдали процесс экстенсивного
расселения людей, увеличения числа населенных пунктов. Однако выживаемость детей, по-видимому,
остановилась где-то около средней цифры 2—3 ребенка на одну женщину, т.е. примерно соот-
ветствовала норме, едва достаточной для поддержания данной численности населения. Такому
положению способствовала, во-первых, так называемая «городская революция», приведшая к крайней
скученности населения городов, что при полном отсутствии общественной гигиены приводило к
частым опустошающим эпидемиям и к эндемической высокой детской смертности; но эпидемии и
детская смертность не могли не затрагивать также и сельское население. Фактором, стабилизирующим
уровень народонаселения, были, во-вторых, периодические неурожаи и сопровождающий их голод
(следует заметить, что на II тысячелетие до х.э., по-видимому, выпал длительный засушливый период в
истории климата Земли).
Государствам приходилось искать дополнительные источники прибавочного продукта вовне.
До начала I тысячелетия до х.э. существовали государства только трех типов; это были либо мелкие
«номовые» государства, или города-государства (как, например, в Шумере, в Верхней Месопотамии, в
Сирии и Финикии, в Греции), либо неустойчивые конгломераты таких государств, где более слабые
платили центральному, наиболее сильному, определенную дань и оказывали ему по требованию
военную помощь (таковы были Хеттская, Митаннийская, Среднеассирийская державы, азиатские
владения Египта Нового царства), либо, наконец, это были относительно крупные царства,
объединявшие территории значительной речной долины (Египет и лишь временами Нижняя
Месопотамия и Элам). Такого рода государства продолжали существовать и в I тысячелетии до х.Эг-на
периферии древнего мира. Однако более характерным для этого времени, которое мы назовем вторым
этапом древности или периодом подъема древней (так называемой рабовладельческой) формации,
были новые государственные образования — «мировые державы», или империи. Именно их создание
было обусловлено поисками новых источников прибавочного продукта вне собственной страны за счет
ограбления других стран.
Военное ограбление соседей путем вооруженных набегов со взиманием даней и угоном пленных для
обращения их в рабов или илотов не являлось новостью; этим занимались все государства с тех пор,
как возникло классовое общество; однако исход такого рода войн слишком зависел от переменчивой
военной удачи, а длительные успехи набегов в одном направлении приводили лишь к опустошению
соседних стран и к иссяканию источников добычи (таким образом была, например, практически
уничтожена хана-анейская цивилизация Палестины — не только нашествием новых племен, но еще до
того опустошительным владычеством фараоновского Египта и данями ему).
Увеличение прибавочного продукта за счет внешних ресурсов было в принципе достижимо и другим
путем — за счет увеличения численности рабочей силы. Добиться этого можно было, либо захватив
новую территорию для эксплуатации (с тем чтобы ликвидировать господствующий класс на этой
территории, если он был: при необходимости делиться с ним захват новой территории не привел бы к
увеличению прибавочного продукта), либо захватив и угнав на свою территорию рабочую силу (этот
способ был широко распространен во II тысячелетии до х.э.; особенно ясно это мы могли видеть на
примере хеттов). Но и депортации населения ставили пе-
218
ред господствующим классом очень трудные проблемы. С одной стороны, средства насилия до
конца II тысячелетия до х.э. не были достаточно мощными, чтобы обеспечить наиболее высокую
— т.е. рабскую в прямом смысле — норму эксплуатации, а увеличение количества рабочей силы
без увеличения нормы эксплуатации не решало проблемы, стоявшей перед господствующим
классом, сколько-нибудь радикальным образом. С другой стороны, использование труда
депортированных в условиях хищнической эксплуатации земли не решало и проблемы
производительности сельскохозяйственного труда.
Был, наконец, третий способ ограбления соседних стран — с помощью неэквивалентной торговли.
В торговле, правда, прибавочный продукт, как известно, не создается, но зато через торговлю он
перераспределяется. В ранней же древности, как правило, постоянно и равномерно функциониро-
вавшего международного рынка не существовало, и купцы, привозившие в страну товары, в
которых она крайне нуждалась, но самостоятельно не производила, могли получать совершенно
баснословные монопольные прибыли. Речь здесь идет как о предметах роскоши (малоазиатском
серебре, мидииском и индийском золоте, афганском лазурите, ливанском, т.е. финикийском,
кедре, финикийских тканях, крашенных пурпуром), так и о предметах необходимости (медь,
олово, железо, текстильные изделия — часть последних, впрочем, также относилась к предметам
роскоши
2
). Торговая прибыль имела еще и то преимущество, что усиливала имущественное
расслоение и могла превращаться в ростовщический капитал. Вместе с тем при все возрастающей
степени разделения труда между ремесленниками и сельскими хозяевами, а также между
сельскими хозяевами, специализировавшимися на разных культурах, эти хозяева все же слабо
вовлекались в товарное производство (т.е. в производство на продажу) из-за отсутствия денежных
средств, но ведь не всегда было возможно вести только прямой, непосредственный обмен:
сандалии на рыбу, рыбу на финики и т.п. А при низкой степени вовлеченности большинства
отдельных хозяйств в товарный обмен и при сезонном характере сельскохозяйственного
производства без кредита многие хозяйства никак не могли бы приобретать необходимые им и не
производимые их хозяйством инструменты, утварь, продукты, а в плохой год — и семена. Кредит
же в этих условиях «естественно» превращался в ростовщичество, а ростовщичество разоряло все
народное хозяйство в целом.
Помимо того, что частная международная торговля содействовала развитию ростовщичества, а
стало быть, в конечном счете упадку экономики, она сама по себе еще не решала вопроса об
использовании прибавочного продукта извне для нужд государственной, культовой и тому
подобных надстроек. Поэтому государство издревле стремилось прибрать международную
торговлю к рукам. Осуществить это можно было разными способами.
Во-первых, делались попытки вести торговлю через государственный аппарат; так поступали
государства первого и, вероятно, второго пути развития (в частности, нижнемесопотамские
государства) в III и нередко во II тысячелетиях до х.э. Подобно тому как государство стремилось
внутри страны — или, во всяком случае, внутри государственного сектора — заменить торговый
обмен централизованным распределением, так и междуна-
Например, так называемый виссон — тончайшая прозрачная льняная ткань, изготовлявшаяся главным образом в Египте.
219
родный обмен предполагалось превратить в часть той же системы централизованного
распределения. Этот способ оказался в конце концов невыгодным: за пределами страны контроль
за торговыми агентами был практически невозможен, и дело сводилось к их частной наживе, а
контроль внутри страны был неэффективен ввиду крайней бюрократичности аппарата.
Во-вторых, можно было предоставить международную торговлю частным лицам или
болыпесемейным объединениям (как это делали в Ашшуре и в Малой Азии), а роль государства
свести к сбору пошлины в пользу царей. Это значило, что успех или неуспех международной
торговли всецело зависел от благоразумия или жадности царьков, через чьи земли проходили
купеческие караваны. Но так как кризис в том и состоял, что государства рассматривали
получаемый ими прибавочный продукт как недостаточный, то ясно, что рано или поздно
побеждала жадность. Когда купцов начинали чересчур грабить, они попросту прекращали
торговлю (тем самым приводя экономику торгующих государств к серьезному упадку) или же
меняли направление торговых путей — в обход наиболее сильных царств; так, например, вместе с
ростом масштаба государственных сухопутных объединений растет значение морской торговли в
Средиземноморье.
Наиболее сильные и хорошо вооруженные царства не снисходили до взимания пошлин с
торговцев. Они предпочитали захватывать и громить города — центры развитого ремесла и
перевалочные пункты торговли с богатыми складами товаров. Царские сокровищницы мгновенно
пополнялись, зато на будущее замирали целые отрасли производства, зарастали колючками
торговые тропы.
Других способов увеличения массы прибавочного продукта за счет внешних ресурсов придумано
не было: либо прямое военное ограбление соседних стран, либо перекачивание из них рабочей
силы, либо паразитиро-вание на международной торговле. Разумеется, в мировом масштабе ника-
кого увеличения прибавочного продукта это не давало и прогресса производительных сил так и не
получалось; в лучшем случае речь шла о перераспределении тех же самых благ.
Создание империй было неосознанной попыткой совместить все эти три способа выкачивания
прибавочного продукта с периферии. Однако при их возникновении вступили в действие и
некоторые другие экономические и социально-психологические процессы, поэтому
существование империй оказалось неотделимым от дальнейшего существования древнего
общества. Следует учесть характер регионального разделения труда в древности и соответственно
некоторые существенные черты международного обмена. Если с точки зрения древнего
господствующего класса речь шла об увеличении прибавочного продукта, то с точки зрения
общества в целом речь должна была идти об обеспечении расширенного воспроизводства, без
которого никакой прогресс производительных сил невозможен. Расширенное же воспроизводство
требует определенного соотношения между подразделениями общественного производства —
первым (производство средств производства) и вторым (производство предметов потребления).
Все области, охваченные древними цивилизациями, и смежные с ними можно рассматривать с
точки зрения их роли в общественном разделении труда и принадлежности к первому или второму
подразделению. А именно: основные земледельческие страны (они же чаще всего производители
текстиля) с точки зрения общественного разделения труда принадлежали ко второму
подразделению (предметы потребления), в то время как области, произво-
220
дящие сырье, особенно рудное, а также скотоводческие районы принадлежали к первому
подразделению (средства производства). На первый взгляд кажется странным, что скотоводческие
районы мы считаем районами производства средств производства, а не предметов потребления; и
действительно, с точки зрения самих скотоводов, скот есть прежде всего средство пропитания. Но
нужно подходить к этому вопросу не с точки зрения скотоводов, а с точки зрения хозяйства всего
древнего общества в целом, общества в основном земледельческого. И тогда оказывается, что поставки
в земледельческие области мяса и других предметов потребления, изготовленных из животной
продукции, не являются жизненно необходимыми для расширенного воспроизводства, не говоря уже о
том, что в оседлых странах древнего мира животные продукты никогда не относились к необходимым
средствам существования. Во всех некочевых центрах того времени основное питание трудящегося
населения — как рабов, так и не рабов — составляли зерновые продукты — хлеб и пиво с небольшим
добавлением растительного масла, лука и чеснока. Потребности этой части населения в шерсти, а
также льне и хлопке (например, в Индии) вполне могли удовлетворяться за счет внутренних ресурсов
каждой страны. Скотоводческие же районы снабжали древнее общество в целом в основном тягловым
и вьючным скотом и ремесленным сырьем — кожами, т.е. действительно продукцией первого
подразделения (средства производства).
В горных областях условия для развития сельского хозяйства были хуже, чем в областях цивилизаций
речных долин. Но их специализация в области рудной промышленности имела, между прочим, то
преимущество, что в ней расширенное воспроизводство (в противоположность скотоводству и
земледелию) не зависит ни от необходимости периодических дополнительных капиталовложений
(например, в посевное зерно), ни от доступности или недоступности тяглового скота и пастбищ или
фуража для него. В то время как любое сельскохозяйственное производство сопровождается се-
зонными перерывами в производственном цикле, а неблагоприятные климатические условия могут
даже вовсе прервать или значительно нарушить ряд циклов, в горной промышленности сезонность не
играет никакой роли, и единственные необходимые затраты заключаются в периодической смене
рабочей силы и самых примитивных орудий труда.
Для правильного функционирования общественного расширенного воспроизводства в масштабе целых
регионов древних цивилизаций области первого и области второго подразделений должны быть
надежно объединены. В наше время естественно было бы искать объединения в налаженном
международном обмене. Но на рубеже II и I тысячелетий до х.э. этому мешали непреодолимые
препятствия. Источники сырья в горных районах перестали к этому времени быть легкодоступными по
той причине, что вся территория между ними и основными потребляющими районами (такими, как
Египет и Нижняя Месопотамия) была освоена достаточно могущественными государственными
образованиями, а это, как мы указывали, служило существенным препятствием для нормального
развития международной торговли. В то же время развитие районов производства минерального сырья
и леса и отчасти скотоводства (например, горного коневодства) привело к тому, что они не
представляли более такого контраста по сравнению с Египтом и Месопотамией, как это было раньше, и
вполне могли обеспечивать самих себя большей частью пищевой и текстильной продукции; по-
видимому, сырье, ранее задешево вывозившееся, могло теперь перерабатываться на месте собственной
ремесленной промышленностью. Та-
221
кое положение подрывало основы производства в высокоразвитых странах второго подразделения, и
действительно мы наблюдаем глубокий экономический и культурный упадок в Египте и Нижней
Месопотамии XII— X вв. до х.э.
Выходом из положения могло быть не просто объединение трех способов ограбления соседей (путем
простого разорения, путем захвата рабочей силы и путем захвата торговых центров и контроля над
торговлей), но обязательное насильственное объединение в надлежащем соотношении областей
первого и второго подразделений общественного производства (средств производства и предметов
потребления). Империи, которые, начиная с Новоассирийской (IX—VII вв. до х.э.), сменяют одна
другую на территории древнего мира, должны были решать именно эту задачу. Таким образом, войны,
которые раньше велись только ради грабежа и престижа, обретают новый смысл. «Вселенские» же
притязания появились в идеологии древних государств задолго до того, как они стали реально
осуществимы. Однако теперь эти притязания получили новый импульс.
3. ДРЕВНИЕ «МИРОВЫЕ» ДЕРЖАВЫ
Империи, или так называемые мировые державы, принципиально отличались от крупных
государственных объединений, размеры которых определялись лишь размерами данного
этнокультурного и географического региона (Египет, Нижняя Месопотамия) или которые представляли
собой конгломерат автономных политических единиц (азиатские владения Египта времени Нового
царства, Хеттская, Митаннийская, Среднеассирийская, возможно, Ахейская державы). Разница
заключалась, во-первых, в том, что протяженность имперской территории была гораздо больше и не
ограничивалась какой-либо одной, хотя бы и крупной, областью, части которой естественно тяготели
друг к другу в силу тесных экономических, географических или племенных связей. Напротив, империи
обязательно объединяли территории, неоднородные по своей экономике и экономическим нуждам, по
географическим условиям, этническому составу населения и культурным традициям. Эти
неоднородные территории объединялись насильственно с целью обеспечить для более развитых стран
второго подразделения принудительный обмен со странами первого подразделения, которые в этом
обмене либо вовсе не нуждались, либо нуждались в нем не в такой мере и, уж во всяком случае, не в
таких формах. Во-вторых, разница заключалась в том, что прежние крупные государственные
объединения хотя и стремились сажать в подчиненных областях своих ставленников — царских
родичей и т.п., но в основном не нарушали традиционной структуры управления подчиненных стран;
напротив, империи подразделялись на единообразные административные единицы (области, сатрапии,
провинции), все государство в целом управлялось из единого центра, а автономные единицы если и
сохранялись в пределах империи, то имели совершенно второстепенное значение; империя стремилась
низвести их на уровень своих обычных территориальных и административных подразделений. При
этом нередко граждане государства-завоевателя имели больше прав и экономических возможностей,
чем подданные империи в завоеванных областях.
Само собой разумеется, что попытки завоевать соседние страны, расши-
222
рить свои владения, увеличить количество рабочей силы в стране, извлечь выгоду из
международной торговли так или иначе делали все государства интересующего нас периода.
Однако не всякое государство могло создать империю. Поскольку создание империй было прежде
всего в интересах высокоразвитых сельскохозяйственных цивилизаций (второго подразделения),
можно было бы думать, что именно они и окажутся создателями империй. Но это не так.
Создателями империй каждый раз становились государства, обладавшие наилучшими армиями
(скорее с точки зрения их вооружения и обученное™, чем численности, потому что первые успехи
всегда давали необходимое новое пополнение в армию победителей); немаловажным было и
стратегическое положение государства и его армии. Так, Ассирия, создавшая первую «мировую»
империю, была чрезвычайно выгодно расположена в стратегическом отношении: многие наиболее
важные транспортные пути Передней Азии (по Евфрату, по Тигру, поперек Верхней
Месопотамии, через перевалы в сторону Иранского и Армянского нагорий) проходили либо прямо
через Ассирию, либо настолько близко, что при прочих равных условиях их легче было захватить
Ассирии, чем любому другому государству, равному ей по численности населения и размерам
первоначальной территории.
Империя как огромная машина для ограбления множества соседних народов не могла быть
устойчивым образованием, ибо, что бы ни думали на эту тему цари и их идеологи и какую бы
пользу ни приносил «имперский мир», дело, как мы уже видели, было не в том, чтобы увеличить
массу прибавочного продукта в завоевывающем государстве за счет перераспределения его между
бывшим господствующим классом завоеванных стран и господствующим классом завоевывающей
страны, — это не обеспечивало расширенного воспроизводства и развития производительных сил.
По мере роста государственного механизма и потребностей господствующего класса
завоевывающего государства увеличивались общие потери, которые завоеватели наносили
древнему обществу в целом. Грабительская политика империи вступала в противоречие с
потребностями нормального разделения труда между охваченными ею областями; торговые пути
вскоре же переносились за пределы империи (так, центром средиземноморской торговли вместо
прибрежных Библа и Сидона стал сначала островной Тир, а затем греческие города и Карфаген,
отрезанные громадным морским пространством от пределов восточных империй).
Чем больше вырастала империя, тем менее она оказывалась стабильной, но вслед за падением
одной империи сейчас же возникала другая. Это объясняется тем, что принудительная
организация обмена между областями первого и второго подразделений общественного
производства оставалась для древнего общества жизненной необходимостью до самого конца его
существования.
Относительно скоро выяснилось, что для империи — помимо армии и общеимперской
администрации, способных организовать принудительный обмен в пределах огромного
государства, но игравших в смысле развития производства если не совершенно негативную, то по
крайней мере двусмысленную роль, — необходим был еще иной механизм. Этот механизм должен
был обеспечивать реальное функционирование расширенного воспроизводства и при этом быть
гарантированным от произвольного царского вмешательства. Механизм этот вырабатывался
весьма постепенно и возник еще в доимперский период, встречая на первых порах решительное
противодействие со стороны царской армии и администрации, которые видели в
223
его возникновении подрыв монопольного единства империи; тем не менее он возникал и
развивался, при этом во вполне определенном направлении во всех империях древнего мира. Этим
механизмом явилась система внутренне независимых, самоуправляющихся городов. Если
земледельческая территория за пределами городов в результате имперских завоеваний вся
целиком входила, как правило, в состав государственного сектора, а ее население постепенно
низводилось до уровня класса подневольных людей рабского типа, то самоуправляющиеся города,
существование которых, как выяснилось, было жизненно необходимо для самих империй,
представляли теперь общинно-частный сектор, получивший в странах всех путей развития
древнего общества большее экономическое и политическое значение, чем когда-либо раньше. Эти
города тем более расцветали, что в обширных пределах империи, как правило, ничто не мешало
торговому обмену между областями обоих подразделений общественного производства.
Правители империй проводили целенаправленную политику создания городов не просто как
торгово-ремесленных или военных центров, но и как коллективов граждан, обладавших
известным самоуправлением, хотя и под контролем центральной власти. Только граждане таких
городов были полноправными, свободными людьми в рамках данного государства. Союз царской
власти и городов был в целом выгоден обеим сторонам, во всяком случае до тех пор, пока это
самоуправление обеспечивало реальные привилегии гражданам, и в частности возможность
присваивать долю прибавочного продукта, производимого сельскими жителями.
Параллельно с увеличением числа самоуправляющихся коллективов в мировых державах шел
процесс роста центрального аппарата управления. Существование такого аппарата было
необходимо, однако чрезмерное его усиление, увеличение числа чиновников могли привести и
приводили (например, в Китае в конце империи Цинь, в Египте во II—I вв. до х.э.) к тому, что он
превращался в самодовлеющую силу, поглощал основной прибавочный продукт, производимый
трудящимися, что, в свою очередь, приводило к хозяйственному упадку и обострению социальной
борьбы.
Таким образом, в самой структуре управления мировых держав были заключены противоречивые
тенденции, что также порождало их неустойчивость (наиболее устойчивой мировой державой
оказалась Римская империя, которой удавалось на протяжении ряда веков успешно сочетать огра-
ниченное местное самоуправление с централизованным бюрократическим аппаратом).
4. ПУТИ РАЗВИТИЯ ДРЕВНЕГО ОБЩЕСТВА. ПОЛИС И ВОЗНИКНОВЕНИЕ АНТИЧНОГО ПУТИ РАЗВИТИЯ
Описанный процесс постепенно охватил все цивилизации древнего мира, независимо от пути
развития; в нем сыграли свою роль и общества первого пути (сосуществование двух секторов при
преобладании государственного — Вавилония и Элам), и общества второго пути (полное преобла-
дание государственного сектора — Египет); аналогичный процесс — правда, несколько позже,
уже за пределами рассматриваемого сейчас периода, — происходил в Индии и Китае, обществах,
классификация которых по их характерным путям развития еще не произведена, а также в странах
третьего пути развития. Разница между отдельными путями развития в
224
этот момент в значительной мере теряет свою резкость, так как отдельные государственные
хозяйства как таковые почти повсюду прекратили существование, и типичными везде
оказываются сравнительно небольшие частные, в том числе частные рабовладельческие, хозяйства
как на государственной, так и на общинно-частной земле. Различие между секторами сказывается
лишь в том, что государство гораздо легче могло вмешиваться в экономическую деятельность
хозяйственных единиц, расположенных на царской земле, вплоть до полного их подчинения и
низведения владельцев земли до уровня лиц, лишенных всякой собственности на средства
производства и эксплуатируемых внеэкономическим путем, т.е. государство могло обратить их из
представителей среднего в представителей низшего, эксплуатируемого класса. И это несмотря
даже на то обстоятельство, что сельские хозяева и на государственной земле с исчезновением
собственно государственных хозяйств непременно рано или поздно организуются в общины,
потому что сельское хозяйство не может в древности существовать без той или иной формы
кооперации. Но сами эти общины, возникавшие на государственной земле, становились средством
эксплуатации «царских» людей.
Однако если в описанный выше процесс вовлекаются общества всех трех (или более) путей
развития древнего общества, то центральную роль обычно играют общества третьего пути
развития, т.е. те, где издревле установилось некоторое равновесие между государственным и
общинно-частным секторами. Это, по всей вероятности, объясняется тем, что в таких обществах
был большой контингент полноправных граждан-общинников, которые по понятным причинам
всегда давали самых лучших солдат.
Существенные различия между первоначальными тремя путями развития на втором этапе истории
древнего общества в пределах империй в значительной мере стираются еще и по следующим
причинам. Сам ход имперских завоеваний, при которых неизбежно уничтожаются местные
традиционные органы управления, как государственные, так и общинные, и заменяются
единообразной имперской администрацией, приводит к тому, что большинство земель в пределах
империи переходит в собственность государства. Люди же, сидевшие на этих землях, независимо
от того, были ли они общинниками или «царскими» людьми, становятся людьми государ-
ственными и подневольными. Тем не менее в той или иной форме, в той или иной степени
повсюду сохраняются очаги самоуправляющихся общинных организаций — в виде городов,
храмов, автономных племен и т.п. Таким образом, все общества в пределах империй становятся
похожими на ранние общества первого пути (например, нижнемесопотамские), с тем отличием,
что ранее город был центром государственного сектора, а в деревне сохранялся и общинно-
частный сектор, а теперь, напротив, общинно-частный сектор чаще всего существует в городах, а в
деревне почти безраздельно господствует государственный сектор. Сами формы государственно-
сти — монархии во главе с обожествленным царем — нередко ведут свое происхождение из
Вавилонии, из Египта и т.п.
Из этого процесса создания империй (который нельзя назвать специфически «восточным», потому
что в нем в конце концов принял участие и европейский Запад) на некоторое время выпадает один
регион древнего мира, а именно побережье Средиземного моря, и прежде всего греческие города,
как на Европейском материке, так и на берегах Малой Азии и на островах. Здесь — и притом
впервые только на втором этапе развития древнего общества — возникает особый, античный путь
развития. Обще-
225
ства, пошедшие по этому пути, на ранней стадии древнего общества принадлежали первоначально
к числу обществ третьего пути развития, при котором общинно-частный сектор сосуществовал с
государственным. Однако в результате ряда исторических событий и явлений здесь, при падении
микенской цивилизации и в ходе последующих разрушительных войн и миграций, в большинстве
случаев был вообще сметен и уничтожен государственный сектор хозяйства
3
. Произошло нечто
сходное с тем, что было в Нижней Месопотамии при падении III династии Ура или в долине Инда
при гибели протоиндийской цивилизации. Что касается долины Инда, то мы не знаем в точности,
что там случилось; когда на нее вновь падает свет истории во второй половине I тысячелетия до
х.э., она уже подверглась воздействию совсем особой и шедшей своей собственной дорогой ве-
дической цивилизации долины Ганга. Что же касается Нижней Месопотамии, то и там, как в
Греции, гибель государственных хозяйств привела к бурному развитию частного сектора и
частного рабовладения, но в масштабе всего бассейна нижнего Евфрата государственный сектор и
связанная с ним царская власть в конце концов при Рим-Сине и Хаммурапи вновь возобладали.
В Греции обстоятельства сложились по-иному. Здесь новые государства стали возникать именно
как города-государства, и только. Государственному хозяйству тут было возрождаться незачем: в
эпоху развитого бронзового и железного века оно не могло иметь никакой общественно полезной
функции, и этим греческий город-государство отличался от «номового» государства Передней
Азии. Новые города-государства складывались практически в рамках только общинно-частного
сектора, и ими вполне успешно управляли общинные органы самоуправления — народное
собрание, совет и некоторые выборные должностные лица. Нельзя сказать, чтобы государ-
ственного сектора совсем не существовало — в него входили рудники, неразделенные пастбища и
запасный земельный фонд, но не было никаких причин, препятствовавших управлению этими
имуществами теми же органами городского общинного самоуправления. Такие города-