Ядов В.А. (ред.) Социология в России
Подождите немного. Документ загружается.
приняли ни одного закона, который бы определил экологическую стратегию
государства и общества. А.Яблоков, видный экополитик, депутат союзного
парламента, вынужден был признать: "Мы не выдержали испытания властью".
Как показали исследования [32, 33, 35, 43, 65, 76, 78, 86], реальной силой для
проведения проэкологической политики снизу стали комитеты общественного
самоуправления. Однако ослабление представительной и резкое усиление
исполнительной власти, предоставление чрезвычайно
широких полномочий мэрам
Москвы и некоторых других городов - все эти формы власти "сильной руки", а
фактически авторитарной привели к возврату антиэкологической политики
доперестроечного периода. Экологические департаменты городов и областей
практически бессильны, а комитеты общественного самоуправления были распущены
или превратились в функциональные придатки местных органов власти.
Важная тема экосоциальных исследований - структура
и характер процесса принятия
экологических решений. Как показала И.Халий, на местах конфликты между
представителями президента, областными и городскими комитетами охраны природы и
Советами народных депутатов усиливались. Лидеры экологических групп и движений,
ставшие в 1990-1993 гг. депутатами местных советов или работниками
государственных и муниципальных природоохранных служб, были единодушны в том,
что советы
как социальный институт абсолютно экологически некомпетентны. Однако,
поскольку некомпетентных было большинство, при принятии решений преобладал
принцип: сначала политика, потом экономика, потом экология. Поэтому вхождение
инвайронменталистов в органы законодательной и исполнительной власти отнюдь не
означало институционализации их экологических требований [66].
Институционализация этих требований в принципе может идти по трем каналам:
участие инвайронменталистов
в реформах, экологическое образование и просвещение
и прямые (внепарламентские) действия; здесь позиции российских и западных
социологов в целом совпадают [71].
Однако различия в характере упомянутых контактов и внутренняя дифференциация
семи названных выше типологических групп движения предопределили специфику
тактики и репертуара действий последних. Как показал автор, для кон-
сервационистов тактической задачей является усиление
влияния на органы
исполнительной власти, стратегической - создание глобального сообщества зеленых.
В их взаимоотношениях с властями сочетаются кооперация и конфликт; репертуар
действий - инфильтрация в органы исполнительной власти, исследования и
разработки, экспертизы, консультирование. Альтернативисты стремятся
радикализировать само экологическое движение и вовлечь в него новых членов путем
массовых кампаний и других форм прямой
демократии; не чужды им и краткосрочные
соглашения с местными властями. Однако стратегически альтернативисты все более
сближаются с первой группой, приступив к практической реализации своей идеи
альтернативных поселений. Альтернативисты чаще других вступают в открытые
столкновения с местными властями. Традиционалисты, напротив, - приверженцы
конвенциональных форм социального действия. Их главная цель - изменение системы
ценностей человека
путем экологического воспитания и просвещения, пропаганды
экологической этики. С властями у них нет прямых контактов. Напротив, группы
гражданских инициатив были сторонниками прямых действий и открытой конфронтации
с властями. Но власть взяла верх, и они распались. Экополитики ставят своей
ближайшей целью блокирование разграбления природного достояния России, а также
экологически опасных проектов
и решений (например, организации новых
международных хранилищ радиоактивных отходов на территории страны).
Стратегически - это властно ориентированная группа, имеющая своей целью
восстановление института местного самоуправления. Репертуар действий
экополитиков весьма широк: законодательные предложения, разработка местных
экологических стандартов, судебные тяжбы, расследования экологических
преступлений, обучение экоактивистов. Экопатриоты прямо ориентированы на
максимальный перевес своих сторонников в
центральных и местных органах власти.
Их репертуар действий разнообразен - от инфильтрации и лоббирования до митингов
и демонстраций.
Наконец, экотехнократы, которые сегодня все более дистанцируются от движения (и
даже являются организаторами контрдвижения), входят в различные экспертные
группы, формирующие государственную политику в отношении среды обитания.
Технократы составляют ядро технобюрократической структуры - функциональной
основы
всей управляющей нашим обществом Системы [35, 76, 79].
Лидеры движения и его исследователи сходятся во мнении, что движение переживает
кризис [31, 42, 80, 86]. Среди его причин - утрата массовой социальной базы
(гражданские инициативы), исчерпание привычных источников ресурсов, утрата
поддержки со стороны средств массовой информации, отсутствие контактов с другими
социальными движениями, которые могли бы быть союзниками инвайронменталистов.
Возросло сопротивление и со стороны государства,
которое, обвинив лидеров
нынешнего движения в романтизме и некомпетентности, в ходе предвыборной кампании
1993 г. сформировало из числа государственных чиновников, профсоюзных деятелей и
представителей малого бизнеса контрдвижение. Попытка лидеров экодвижения быстро
сколотить вместе с движением в защиту местного самоуправления и некоторыми
зелеными партиями единый предвыборный блок провалилась.
Перейдем к проблеме взаимосвязи
экодвижения с другими социальными движениями 90-
х гг. Сегодня на арене экологической политики сложилась, как показывают
исследования, сложная система сдержек и противовесов. Действительно, экодвижение
как таковое в качестве самостоятельной силы на политической арене никогда не
выступало. Однако именно при его помощи пришли к власти нынешние "демократы". В
отличие от ситуации на Западе
, в России экодвижение практически не имеет
контактов с жилищным, женским и некоторыми другими движениями и неполитическими
союзами, скажем, Конфедерацией защиты прав потребителей, с которыми у
экологистов, по сути, много общих позиций. Вместе с тем устав Социально-
экологического союза и других крупнейших организаций движения не запрещает своим
членам быть членами других
движений и партий, если последние не выступают с
откровенно расистскими, националистическими или сепаратистскими лозунгами. Такое
перекрестное членство размывает политическое лицо экологического движения, тем
более, что фиксированного членства в нем нет.
С рабочим движением у инвайронменталистов сложные отношения. Рабочее движение до
сих пор достаточно автономно и свои весьма скромные экологические требования
адресует
непосредственно государственным органам. Его лидеры долгое время не
допускали интеллигенцию к работе над своими программными документами. Вместе с
тем экологисты никогда не включали в свои программы задачу поддержки рабочего
движения, предпочитая привлекать отдельные группы рабочих или их коллективы к
конкретным акциям протеста. Что касается профсоюзов, как прошлых, официальных,
так и
нынешних, независимых, то у экологического движения с ними не было и нет
никаких связей [50, 65, 76, 78].
Наиболее напряженные отношения сложились у инвайронменталистов с политическими
силами национально-патриотического толка. Хотя защита природы в программах
последних занимает одно из важных мест, инвайронменталисты, как показали
С.Фомичев, И.Халий и О.Яницкий, всегда старались не допустить
"великодержавников" и "патриотов" в свои организации, избегали любых форм
политического сотрудничества с ними и т.д. Между тем именно национальный вопрос,
а точнее, рост националистических настроений, может серьезно подорвать
инвайронментальное движение как снаружи (поскольку его интернационально
ориентированных лидеров нетрудно обвинить в антипатриотизме, забвении
национальных интересов), так и изнутри (поскольку его
группы и организации,
действуя в локальной, следовательно, определенной этнокультурной среде, не
учитывают ее специфики) [31, 64, 76, 78].
"Партийное крыло" российского зеленого движения остается практически
неизученным. Зеленые партии, возникнув в конце 1980-х гг., продолжают оставаться
малочисленными, подвержены постоянному процессу объединения-размежевания, спектр
их политических приоритетов весьма широк. Попытки создания единой российской
зеленой партии пока
не имели успеха. Такая партия была зарегистрирована в
октябре 1993 г. [31, 60]. Члены этой и других зеленых партий часто одновременно
являются членами экологического движения, выступая по отношению к нему в
качестве радикализирующей силы.
Все же, по мнению социологов и ряда лидеров самого движения, его нынешний
кризис, точнее, глубокая функциональная и идеологическая перестройка,
порожден
кардинальными изменениями в способе мобилизации ресурсов. Раньше главным
ресурсом были люди, их моральное одобрение и массовое участие в акциях протеста.
Теперь главным ресурсом являются деньги, получаемые в форме грантов от
зарубежных и российских фондов. Как отмечал С.Фомичев, на смену объективным
интересам экологически обеспокоенных граждан пришли субъективные интересы
распорядителей финансовых
ресурсов [61]. Это повлекло за собой организационную
иерархизацию движения, формирование грантораспределяющей бюрократии, приоритет
исследований, разработок, воспитательной, пропагандистской и иной "непротестной"
деятельности, общее усиление реформистской направленности движения. Вместе с тем
грантосоискательство как форма мобилизации ресурсов ослабило единство движения,
усилило конкуренцию за ресурсы между его ячейками [76, 78].
Наконец, при отсутствии массовых кампаний и акций протеста важно было понять,
как функционирует "каркас
" рассматриваемого движения - система входящих в него
организаций. Изучение 250 российских неправительственных экологических
организаций привело автора к следующим выводам: инвайронментальные ценности
могут воспроизводиться в посттоталитарном обществе с незавершенной
индустриализацией; эти организации суть прежде всего внелокальный
социокультурный и гражданский феномен, имеющий глубокие корни в укладе мышления
и жизни российской интеллигенции; эти организации - специфическая
для нынешних
условий форма духовного производства и существования гражданского общества;
вместе с тем совокупность этих организаций есть способ существования
альтернативного, т.е. экологически ориентированного, сообщества внутри
российского общества [46].
§ 8. Возможная перспектива
Взлеты и падения экосоциологии в США и Западной Европе тесно связаны с уровнем
общественного интереса к инвайронментальным проблемам. Поэтому
автор разделяет
точку зрения своих американских коллег, полагающих, что статус рассматриваемой
дисциплины будет существенно зависеть от уровня этой озабоченности, а также от
того, насколько быстро другие социологические дисциплины смогут отказаться от
допущения, что благосостояние и перспективы развития современных обществ не
зависят от состояния биофизической среды. Чем чаще мир будет практически
сталкиваться
с изменением глобальной экологической ситуации, тем больше будет
оснований для отказа всех социологических дисциплин от "Парадигмы человеческой
исключительности". В конечном счете, взаимодействие человеческого общества и
биотехносферы, т.е. социально-средовые отношения, является фундаментальной
проблемой экосоциологии. Другое ее направление, которое представляется
перспективным, - это концепции "общества риска", развитые У.Беком и Н.
Луманом
[55, 70].
К сожалению, Россия еще очень долго не достигнет уровня экологической
озабоченности, необходимого для обретения экосоциологией статуса фундаментальной
социологической дисциплины. Утрата российской социологией интереса к теории
социальных изменений, фрагментация и коммерциализация дисциплины, ее растущий
сервилизм - все это серьезные препятствия для концептуального осмысления
взаимодействия природы и общества в терминах социологии.
Объединяемая
лишь некоторой проэкологической идеологией, российская
инвайронментальная социология не имеет развитой теоретико-методологической базы,
отражающей специфику переходного периода, не институционализирована и не
образует достаточно сильного научного сообщества. Мало озабоченная разработкой
своего теоретического фундамента, она продолжает оставаться комбинацией
нескольких, достаточно автономных исследовательских полей: проблем городской
среды, экологического сознания, инвайронментальных движений и экологической
политики
. Накопление эмпирического материала и освоение западной литературы не
сопровождается их адекватной теоретико-методологической рефлексией. И виноваты в
этом не только российские экосоциологи. Без решения ключевых проблем социологии
развития, т.е. создания концепции или ряда концепций модернизации переходного
общества, инвайронментальная социология не сможет обрести искомого ею статуса.
Можно лишь надеяться, что
поскольку Россия внесла весомый вклад в глобальные
изменения в биосфере, российское государство, а за ним и социологическая наука
вынуждены будут включиться в анализ этих изменений, т.е. кооперировать свои
усилия с мировым сообществом социологов, подобно тому, как это уже происходит в
Европейском сообществе [59]. Другой импульс может прийти со стороны намечающихся
процессов
политической и экономической реинтеграции республик бывшего СССР, что
также потребует масштабных сравнительных исследований и, следовательно,
выработки общего теоретико-методологического аппарата. Однако все это - не более
чем предположения.
Единственное направление, которому наверняка суждено быстро развиваться, -
"экосоциология катастроф", прежде всего техногенного, но также и военно-
политического порядка. Связь: рост социогенных и техногенных рисков - социальные
институты, призванные ликвидировать чрезвычайные ситуации - отрасль социологии,
изучающая эти ситуации и их социальную динамику - просматривается достаточно
четко. Поэтому в последнее время автором предпринимались усилия осмыслить
российскую социально-экологическую ситуацию в терминах теории "общества риска"
[45, 51a]; Г.Денисовский, А.Мозговая изучали поведенческие стереотипы,
характерные для посткатастрофических ситуаций [11, 23]. Однако в целом
российская экосоциология еще долгое время будет оставаться социологией
"социальных последствий", вызванных изменениями среды обитания человека.
Литература
1. Араб-Оглы Э.А. Демографические и экологические прогнозы: Критика современных
буржуазных концепций. М.: Статистика, 1978.
2. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1.
3. Ахиезер А.С. Экологические проблемы на Съезде народных депутатов СССР (май-
июнь 1989). М., 1990.
4. Ахиезер А.С., Коган Л.Б., Яницкий О.Н. Урбанизация, общество и научно-
техническая революция // Вопросы философии. 1969, № 2.
5. Баньковская С. Инвайронментальная социология. Рига
: Зинатне, 1991.
6. Баранов А.В. Восприятие загрязнения городской среды населением города //
Бюллетень Комиссии СССР по делам ЮНЕСКО. 1984, № 3-4.
7. Вернадский В.И. Размышления натуралиста: Научная мысль как планетное явление.
М.: Наука, 1977. Кн. 2.
8. Гирусов Э.В. Система "общество-природа": проблемы социальной экологии. М.:
МГУ, 1976.
9. Глазычев В. Социально-экологическая интерпретация городской среды.
М.: Наука,
1984.
10. Демография и экология крупного города / Ред. Н.Толоконцев, Г.Л.Романенкова.
Л.: Наука, 1980.
11. Денисовский Г.М., Мозговая А.В. Человек и окружающая среда. М.:
Госкомчернобыль России, ИС РАН, Центр общечеловеческих ценностей, 1992.
12. Докторов Б., Сафронов В, Экологическое общественное мнение: состояние,
дифференцирующие факторы и концепции // Разработка научных основ изучения
и
формирования экологического сознания населения страны: Информационные материалы
/ Отв. ред. Б. Фирсов. М., 1990. Ч. П.
13. Докторов Б., Сафронов В. Экологическое сознание, социальная коммуникация и
ситуация в обществе: закономерности связи и развития // Разработка научных основ
изучения и формирования экологического сознания населения страны / Отв. ред. Б.
Фирсов. М.. 1990. Ч. I.
14. Коган Л
.Б. Урбанизация и городская культура // Урбанизация, НТР и рабочий
класс/ Ред. О.Н.Яницкий. М.: Наука, 1972.
15. Коган Л.Б. Урбанизация - общение - микрорайон // Архитектура СССР, 1967, №4.
16. Коган Л.Б., Листенгурт Ф.М. Урбанизация и природа // Природа. 1975, № 3.
17. Марков Ю. Социальная экология. Новосибирск, 1986.
18. Массовая коммуникация и охрана среды / Под ред.
М.Лауристин. Б.Фирсова.
Таллинн, 1987.
19. Моисеев Н.Н. Человек, среда, общество: Проблемы формализованного описания.
М.: Наука, 1982.
20. Нийт Т., Хейдметс М., Круусвалл Ю. Социально-психологические основы
средообразования. Таллинн, 1985.
21. Никулин И. Супермонополия в условиях приватизации // Евразия-мониторинг.
1993, № 1.
22. Общество и природа: Исторические этапы и формы взаимодействия / Ред. М.Ким.
М.:
Наука, 1981.
23. Особенности социального поведения населения региона, пострадавшего от
чернобыльской катастрофы / Ред. А.Мозговая. М.: ИС РАН, Центр общечеловеческих
ценностей. 1993.
24. Проблемы оптимизации в экологии / Отв. ред. И.Б.Новик. М.: Наука, 1978.
25. Современная западная социология: (Словарь). М.: Политиздат, 1990.
26. Соколов В., Яницкий О. Об актуальных направлениях социально-экологических
исследований // Социологические исследования. 1982, № 2.
27. Социологические проблемы польского города: (Вступительная статья
Н.В.Новикова и О.Н.Яницкого). М.: Прогресс, 1966.
28. Трущенко О. Аккумуляция символического капитала в пространстве столичного
центра // Российский монитор: архив современной политики. 1993. Вып. 3.
29. Трущенко О. Городская сегрегация в пространстве
столичного расселения //
Российский монитор: архив современной политики. 1993. Вып. 2.
30. Федоров Е.К. Экологический кризис и социальный прогресс. Л.:
Гидрометеоиздат, 1977.
31. Фомичев С. Зеленые: взгляд изнутри // Полис. 1992, № 1-2.
32. Халий И.А. Изучение локальных экологических конфликтов: 1989-1991 // Новые
движения трудящихся и их организация в СССР в 80-90-х годах / Ред. А.М.Кацва.
М., 1991.
33.
Халий И.А, Экологические инициативы в крупном индустриальном центре //
Социологические исследования. 1992, № 12.
34. Халий И.А. Экологические проблемы в предвыборных программах кандидатов в
народные депутаты СССР (выборы 1989 г.). М., 1990.
35. Халий И.А. Экологическое движение в условиях крупного индустриального центра
России: Автореф. дис... канд. социол. наук. М., 1994.
36. Хейдметс М. Феномен персонализации
среды: теоретический анализ // Средовые
условия групповой деятельности. Таллинн, 1988.
37. Хильми Г.Ф. Уроки биосферы // Методологические аспекты исследования биосферы
/ Ред. И.Новак, Г.Хильми, А.Шаталов. М.: Наука, 1975.
38. Цепилова О. Оценка различными группами населения экологической ситуации в г.
Кириши // Разработка научных основ изучения и формирования экологического
сознания населения страны / Отв. ред.
Б.М.Фирсов. М., 1990. Ч. II.
39. Человек, предприятие, город / Ред. Р.Нооркыйв, Х.Аасмяэ, Д.Тамм. Таллинн,
1986.
40. Человек, среда, общество. Таллинн, 1989.
41. Человек, среда, пространство. Тарту, 1979.
42. Шубин А.В. Экологический кризис и социальные реформы // Экодвижение в
России" проблемы и пути выхода из кризиса: Материалы конференции. М., 1994
43. Шубин А. Экологическое движение
в СССР и вышедших из него странах:
(Вступительная статья) // Экологические организации на территории бывшего СССР:
Справочник. М.: РАУ-Пресс, 1992.
44. Яницкий О. Взаимодействие человека и биосферы как предмет социологического
исследования // Социологические исследования. 1978, № 3.
45. Яницкий О.Н. Альтернативная социология // Социологический журнал. 1994, № 1
46. Яницкий О.Н. Двенадцать гипотез об альтернативной экополитике //
Социологический
журнал. 1994, № 4.
47. Яницкий О.Н. Индустриализм и инвайронментализм: Россия на рубеже культур //
Социологические исследования. 1994, № 3.
48. Яницкий О.Н. Урбанизация и социальные противоречия капитализма: критика
американской буржуазной социологии. М.: Наука, 1975.
49. Яницкий О.Н. Экологические движения: методологические вопросы международных
сопоставлений//Социологические исследования. 1991, №
50. Яницкий О.Н. Экологическая политика: роль движений
и гражданских
инициатив//Социологические исследования. 1994, № 10.
51. Яницкий О.Н. Экология города: Зарубежные междисциплинарные концепции. М.,
1984.
51а. Яницкий О.Н. Экологическое движение в России: Критический анализ. М., 1996.
52. Ярошенко В. Энергия и экология// Евразия-мониторинг, 1994, № 1.
53. Agavelov V., Brudny A., Bozhukova H., Kavtaradze D., Orlova E., Yanitsky O.
Ecopolis programme. Moscow, 1985.
54. Barbash N. Technics of the socio-geographic study of population urban
environment protection // In: W. Michelson and O.Yanitsky, eds. Cities and
Ecology. Vol. I. P. 64-67.
55. Beck U. Risk society: Towards a new modernity. London: Sage Publications,
1992.
56. Bozhukova H., Kavtaradze D. Main works on the programme "Ecopolis" (Synopses
of publications. 1979-1982). Pushcino, 1983.
57. Catton W. jr., Dunlap R. Environmental sociology: a new paradigm // American
sociologist. 1978. Vol. 13, № 2, P. 41-48.
58. Downs A. Up and down with ecology: the issue attention cycle // Public
Interest. 1972. № 28. P. 38-50.
59. European integration and environmental policy / J.D.Liefferink, P.D.Lowe and
A.P.J Mol, eds. L.-N.-Y.: Belhaven Press, 1993.
60. Fomichov S. A short history of the Party (of Greens) // The Third Way. 1994.
№ 4. P. 7-9.
61. Fomichov S. Again to the crisis question // The Third Way. 1994. № 4. P. 3-
6.
62. Glazychev V. The research project "Naberezhnye Chelny" in the Soviet Union
// T.Deelstra, O.Yanitsky, eds. Cities of Europe. The Public's Role in Shaping
the Urban Environment. M.: Mezhdunarodnye Otnoshenia, 1991. P. 195-211.
63. Kavtaradze D. "Ecopolis" an interdisciplinary program// Commission of the
USSR for UNESCO (bulletin), 1984. № 1. P. 26-29.
64. Khalyi I. Environmental and national movements in Russia: Allies or
adversaries? Paper presented at 13th World Congress of Sociology, 18-23 July,
1994, Bielefeld, Germany.
65. Khalyi I. Local ecological conflicts in the USSR // In: Nikula J., Melin H.,
eds. Fragmentary visions on social change: Working papers. Sarja В 34: 1992,
Univ. of Tampere. P. 67-68.
66. Khalyi I. The environmental movement in Russia: contemporary trends // On
the Other Hand. 1993. Vol. 1. № 3. P. 5-13.
67. Kogan L. Urbanisation et culture urbaine // Recherches Internationales.
1975. № 83-2. P. 29-42.
68. Lauristin M. Public participation as an educational process: An East
European view // T.Deelstra and O.Yanitsky, eds. Cities of Europe: The Public's
Role in Shaping the Urban Environment. Moscow, 1991. P. 117-131.
69. Listengurt F. Ecological aspects of urbanization // In: Manzoor Alam S.,
Pokshishevsky W., eds. Urbanization in development countries. Haydarabad:
Osmania University A. P., 1976. P. 261-278.
70. Luhmann N. Risk: a sociological theory. N.-Y.: Aldin de Gruyter, 1993.
71. Mitchell R. C., MertigA. G., Dunlap R.E. Twenty years of environmental
mobilization: Trends among national environmental organizations // In: Dunlap
R., Mertig A., eds. American environmentalism: The U. S. environmental movement,
1970-1990. London: Taylor and Francis, 1992. P. 11-26.
72. The all our life / E. Golovina, ed. M.: Master, 1991.
73. Yanitskaya T. Students protect the environment // Commission of the USSR for
UNESCO (bulletin). 1987. № 3. P. 17-21.
74. Yanitsky O. Cities and human ecology // In: Baroyan R. et al., eds. Social
Problems of Man's Environment: Where We Live and Work. M.: Progress Publ., 1981.
P. 147-164.
75. Yanitsky O. Environmental initiatives in Russia: East-West comparisons //
In: Van A., Tamas P., eds. Environment and democratic transition: Policy and
politics in Central and Eastern Europe. Dordrecht: Kluwer Acad. Press, 1993. P.
120-145.
76. Yanitsky 0. Ecological movement in posttotalitarian Russia: Some conceptual
issues // Society and Natural Resources: An International Journal. 1996. Vol. 9.
P. 65-76.
77. Yanitsky 0. Environmental movements: Some conceptual issues in East-West
comparisons // International Journal for Urban and Regional Research. 1991. Vol.
15. P. 524-541.
78. Yanitsky O. Ideological differentiation of Russian ecological movement //
The Third Way. 1994. №5. P. 13-15.
79. Yanitsky O. Industrialism and environmentalism: Russia at the Watershed
between two Cultures // Sociological Research. 1995, January-February. Vol. 34,
№ 1.
80. Yanitsky O. Russian environmentalism: Leading figures, facts, opinions. M.:
Mezhdunarodnye Otnoshenia, 1993. P. 256.
81. Yanitsky O. The Greens in new parliament? // New Times (Moscow). 1989. № 2.
P. 24.
82 Yanitsky О. The socialist town: Protection of the environment by the
population // Social Sciences. M., 1985. Vol. XVI. № 4. P. 72-85.
83. Yanitsky О. Towards an eco-city: problems of integrating knowledge with
practice // International Social Science Journal, 1982. Vol. XXXIV, № 3.
84 Yamtsky О. Urban ecology: The scientific and social aspects // Commission of
the USSR for UNESCO (bulletin), 1984, № 1. P. 21-25.
85. Yanitsky О., Glazychev V. Integration of social, economic and ecological
approaches to urban policy and planning // In: Michelson W. and Yanitsky O.,
eds. Cities and Ecology: Collected Reports. M.: Centre for International
Projects, 1988. P 58-63.
86 Zabelin S. People's Land. M.: Centre for documentation and information, 1994.
P. 5-7.
Раздел шестой. Социально-политические процессы, общественное мнение, социальный
контроль
Глава 26. Социология политики: становление и современное (В.Амелин, А.Дегтярев)
§ 1. Вводные замечания
Становление социологии политики70 в России не было последовательно-линейным и
поступательным процессом. Скорее, периоды довольно энергичной жизнедеятельности
сменялись
погружением в состояние "анабиоза", вызванного запрещением
исследований власти. Социология политики не стала даже "птицей Феникс",
поскольку ей никогда не предоставлялась естественная возможность не только
распустить, но и просто как следует отрастить свои крылья. Потому-то она
выступает в сегодняшней России конца XX в. в очередной раз "новой и юной"
отраслью социологии.
И в этом смысле судьба отечественной социологии политики
выглядит еще более драматично даже на общем фоне истории развития и
институционализации социологии в нашей стране, описанной в предыдущих разделах.
Ведь первый удар наносился государственной бюрократией именно по этой, наиболее
для нее опасной ветви социологии.
До второй половины 60-х гг. XIX в. критическое изучение
государственной политики
было запрещено, затем контролировалось со стороны царского правительства вплоть
до революции 1905-1907 гг. и было окончательно запрещено советским государством
в начале 20-х гг. XX в. Вслед за робкой и рискованной попыткой возродить
социологию политики в рамках "марксистско-ленинской теории" через четыре-пять
десятилетий, наступил период очередной "заморозки" и жесткого контроля
со
стороны структур партийно-государственной власти. Лишь в конце 80-х гг.
начинается нынешний этап становления дисциплины - без каких-либо гарантий ее
превращения в полноценную и независимую от идеологического контроля государства
область научной деятельности.
К социологии политики в полной мере можно отнести вывод, сделанный И.А.Голосенко
и В.В.Козловским: "В
судьбах социологии новая власть оказалась союзником и
преемником старой имперской власти. Только еще более свирепым" [41, с. 34].
Ретроспективный взгляд на результаты и достижения российской социологии политики
за более чем вековой период ее существования, к сожалению, подтверждает
пессимистическое пророчество М.А.Бакунина относительно отечественной социологии:
"Потребуются века, по крайней мере, одно столетие
, чтобы она могла окончательно
утвердиться и сделаться наукой серьезной и сколько-нибудь полной и
самодостаточной" [16, с. 50].
Сегодняшнее отставание российской социологии политики от мирового уровня, как
это ни удивительно, обусловлено вовсе не поздним ее стартом. Как раз наоборот,
на "стартовые позиции" к концу XIX-началу XX в. она подошла в шестерке
лидирующих социологических
держав (наряду с Италией, Германией, США,
Францией и Англией)71. Россия внесла свой достаточно весомый вклад в
международный багаж социологии политики теориями М.Я.Острогорского,
М.М.Ковалевского, П.А.Сорокина, Г.Д.Гурвича, Н.С.Тимашева и, наконец,
Г.В.Плеханова, В.И.Ленина и Н.А.Бухарина72. Но затем, как
уже отмечалось,
началось серьезное отставание, связанное прежде всего с вненаучными -
идеологическими и государственными факторами.
До политических реформ 1860-х гг. вообще и речи идти не могло о социологическом
исследовании официальной политики. "Теперь только в России может возникнуть
политическая литература, без которой общественное развитие всегда остается
ничтожным. Теперь только русская мысль может испробовать свои силы", - писал в
1866 г. Б.Н.Чичерин в одной из первых политико-социологических работ "О народном
представительстве" [141, с. IX]. В ней он связал реализацию свободы человека с
механизмами народного представительства, проанализировал пути и способы
воздействия общественных групп на государственные органы, аппарат управления. Но
и после этого существовали запретные темы и четкие регламенты на исследование
политической проблематики. Например, в университетских курсах конца XIX в. можно
было анализировать социальные и этнокультурные условия развития
конституционализма и представительной демократии на Западе, но не подвергая
сомнению социально-политические основания российской монархии и не вступая в
прямое противоречие с официальной идеологией
.
Еще более жесткую позицию заняла советская бюрократия, которая решила сделать
политическую социологию "верной и покорной служанкой" официальной идеологии и
партийной номенклатуры. Можно было изучать правящую элиту и бюрократию за
рубежом, на "загнивающем" Западе или "развивающемся" Востоке, но ни в коем
случае - коммунистическую номенклатуру в СССР и странах социалистического
лагеря. Можно
было разрабатывать концепцию партийного строительства или
социологию партийной работы, но не было страшнее "ереси" - подвергнуть сомнению
тезис о "руководящей роли КПСС".
Таким образом, характерной чертой послереволюционной социологии политики была
официальная заангажированность, даже несмотря на смелые попытки прикрыть
эзоповым языком "творческого ленинизма" некоторые идеи структурно-
функционального подхода к интерпретации политических процессов (Ф
.М.Бурлацкий,
АЛ.Галкин и др.). Заметим, что дореволюционные исследователи, настроенные
либерально (кадеты и др.) или радикально (эсеры, социал-демократы и др.), были в
основном оппозиционны по отношению к царскому (а затем и к советскому)
правительству [95, с. 12].
В процессе возникновения и становления отечественной социологии политики
традиционно выделяются три этапа: 1) дореволюционный (
или досоветский); 2)
советский и 3) постсоветский (или посткоммунистический), делящиеся, в свою
очередь, на более дробные периоды. Для этих этапов характерны дискретность в
развитии, отсутствие преемственности и отрицание (а затем и отрицание отрицания)
накопленного научного знания и методологии предшествующих периодов.
В целом же периодизацию становления и разработки социологии политики в России
можно представить
таким образом.
I. Дореволюционный (досоветский) этап (конец 60-х гг. XIX в. 20-х гг. XX в.) в
котором выделяют следующие фазы.
Возникновение социологии политики (конец 60-х - конец 90-х гг. XIX в.): первые
политико-социологические работы (А.И.Стронин); начало эмпирических исследований
политической жизни России (В.В.Ивановский - местное самоуправление и т.д.);
разработка первых социологических
концепций политических институтов и процессов
(Б.Н.Чичерин, М.М.Ковалевский, М.Я.Острогорский, Г.В.Плеханов и др.).
Формирование исследовательской проблематики и развертывание основных направлений
социологии политики (конец 90-х гг. XIX в. - середина 20-х гг. XX в.):
дифференциация дисциплины и развитие ее "вширь"; формирование исследовательских
направлений - социологии государственной власти и политических
институтов;
социологии политических партий и общественных объединений; бюрократии и элиты;
выборов и электорального поведения; политических изменений (кризисов и
конфликтов, революций и реформ) и социологии международных отношений (войны и
мира), а также разработка качественных и количественных методов политико-
социологических исследований (анализ земской и электоральной статистики,
политических документов, наблюдение за деятельностью фракций
Думы и т.д.).
II. Советский этап (середина 20-х - конец 80-х гг. XX в.).
Освоение "марксистско-ленинской теории" как базовой концептуальной структуры
"интерпретации" политико-социологических проблем и лишение самостоятельности
социологических дисциплин (конец 20-х - середина 60-х гг.): запрещение
эмпирических исследований советской политики; вульгарно-марксистская
интерпретация социальных механизмов политической жизни; отождествление
социально-политической теории
и официальной политической идеологии; изоляция от
мировых достижений и зарубежных разработок в области политической социологии.
Воссоздание социологии политики и ее адаптация к официальной идеологии (конец
60-х - конец 80-х гг.): возрождение и институционализация социологии политики в
рамках марксистско-ленинского учения; теоретический политико-социологический
"андерграунд" в научном коммунизме, историческом материализме, востоковедении,
"рабочеведении", теории государства и права и т.д.; критический марксистский
анализ западных политико-социологических концепций и разработок; возобновление
конкретно-социологических исследований и теоретический анализ политических
институтов СССР (социология "партийной, советской, комсомольской, профсоюзной
работы"); начало анализа бюрократии
, элит и лидерства.
III. Постсоветский этап (конец 80-х - конец 90-х гг.).
Возрождение аутентичного статуса социологии политики в России: "открытие"
запретных политических тем для социологического анализа - российской элиты и
бюрократии, политического плюрализма, социального механизма власти и пр.;
возникновение в России новых политических объектов для социологического анализа
(партии, объединения, группы давления, выборы,
парламентаризм и т.д.); бурный
рост эмпирических исследований российской политической жизни, проводимых
независимыми центрами (ВЦИОМ, Фонд "Общественное мнение", "ИНДЕМ" и др.);
разработка теории и методологии дисциплины (А.Б.Зубов, Ю.Л.Качанов и др.);
начало институционализации социологии политики (появление специальности
"Политическая социология" в государственных стандартах и номенклатуре научных
дисциплин, первых
университетских курсов и учебников).
§ 2. Предыстория и становление предмета
Следует сказать о социокультурных истоках социологии политики в России. Дело в
том, что сюжеты, связанные с проблематикой "правительственной власти и
народа", "государства и общества", во все времена российской истории относились
к разряду особых и освященных (а бывало - и просто сакральных), причем как
для
отечественных мыслителей, так и для правящей элиты. Поэтому напряженное внимание
к социальным корням публичной власти, "добродетельному правлению" было далеко не
случайным. Апологетизация и идеологизация официальной власти и политики вызывали
обратную реакцию нравственного отторжения и стремление понять, что же
представляет из себя власть "на самом деле".
На протяжении примерно восьми
столетий, начиная от одного из первых на Руси (из
дошедших до нашего времени) общественно-политического трактата Иллариона "Слово
о законе и благодати" середины XI в. и вплоть до предшествовавшего возникновению
собственно политико-социологической мысли в России произведения К.Д.Кавелина
"Взгляд на юридический быт древней Руси", написанного в середине XIX в., вопросы
природы публичной власти и социальных оснований государственной политики
находятся в самом центре внимания практически всех течений общественной мысли.
Так, в трактате митрополита Иллариона рассматриваются проблемы легитимности
верховной княжеской власти, эффективности управления государством. Однако самое
интересное то, что здесь же ставится вопрос о самой цели существования
государственной власти - обеспечении блага и интересов
всех подданных
Древнерусского государства, и в этой связи - об ответственности великого князя
перед подвластными [55, с. 15-18; 142, с. 127-130].
Поисками источников легитимности и народной поддержки государственной власти
были заняты и мыслители XVII-XVIII вв. Юрий Крижанич и Феофан Прокопович. В
своем трактате "Политика" Крижанич обосновывает преимущества централизованной
монархической власти перед другими ее формами и аргументирует
это тем, что она
поддерживается народной традицией и наилучшим образом обеспечивает покой и
согласие народа. Государство обязано всячески заботиться о процветании народа, и
прежде всего о том, чтобы все жили богато и безопасно, "поскольку короли должны
править народом не ради своей личной пользы, а на пользу, на общее благо и на
счастье всего народа" [77, с. 573]. Феофан Прокопович, исходя из "естественного
закона" взаимной гармонии государственной власти и народа, утверждает: "Власть
есть самое первейшее и высочайшее отечество, на них бо висит не одного некоего
человека, не дому одного, но всего великого народа житие, целость, безпечалие"
[106, с. 87].
В XIX в. традиция познания социальной природы политической
власти находит свое
довольно яркое проявление в произведениях видного русского правоведа, историка и
философа К.Д. Кавелина. Он ставит проблему социального генезиса, этапов
становления и природы государственной власти в России в терминах, уже совсем
близких современной социологии политики: "политическая система" и
"государственный центр", "политический порядок" и "государственные учреждения",
"властвующие" и "подвластные", "политическая сфера" и "государственная система"
и т. д. В работе "Взгляд на юридический быт древней России" (1846) Кавелин
исследует воздействие, говоря современным языком, этносоциальных,
социокультурных факторов формирования и эволюции системы политической власти в
России, влияние социального "быта" на изменение государственных форм
и структур
[65, с. 30]. Этот блестящий для того времени разбор взаимодействия социальной
среды и политических институтов, в известном смысле, можно было бы назвать
"протосоциологическим" анализом развития политической жизни, нашедшим позднее
продолжение в "генетической социологии" М.М.Ковалевского.
Итак, в России уже имелась развитая традиция исследования социальных оснований
власти. Примерно с
середины XIX в. (и особенно с 60-70-х гг.) начинает
складываться особая междисциплинарная область исследований на стыке трех уже
существовавших академических отраслей обществознания: политической истории,
правоведения (и особенно его "государственной школы") и социальной философии73.
В конце столетия начинают преподаваться даже "смешанные" университетские курсы,
как, например, курс М.М.Ковалевского по социальной истории политических
и
правовых институтов; курс Б.Н.Чичерина по государственной науке, состоявший из
3-х разделов: 1) общее государственное право; 2) социология и 3) политика; курс
В.В.Ивановского в Казанском университете, включавший в себя социально-
исторические и политике-правовые проблемы74.
С другой стороны, даже в работах революционных демократов и народников
(М.А.Бакунин,
П.Н.Ткачев, П.Л.Лавров) рубежа 60-70-х гг. XIX в. ощущается явное
движение к соединению новой социальной теории (прежде всего идей О.Конта и
Г.Спенсера) с традициями отечественной социально-политической мысли для того,
чтобы дать реалистический анализ динамично развивавшейся после реформ 60-х гг.
политической жизни России. Примером тому служит работа
М.А.Бакунина "Федерализм,
социализм и антитеологизм" (1867), где рассуждения о социальной природе политики
и государственной власти как "арены наивысшего мошенничества и разбоя",
"циничного отрицания человечности" переплетаются с анализом исторической роли
социологии как новой "науки об общих законах, управляющих всем развитием
человеческого общества" [16, с. 50].
И, наконец, на формирование социологии политики оказывает
воздействие сама
политическая динамика России последней трети XIX - начала XX вв. Нельзя не
учитывать того обстоятельства, что крупные социологи политики (как, например,
Б.Н.Чичерин, М.М.Ковалевский, М.Я. Острогорский), будучи прежде всего
академическими учеными, оказываются вовлеченными в идейно-политическую полемику
и даже в межпартийную борьбу. Русские исследователи, разрабатывавшие
проблематику социологии
политики, приобщаются к деятельности (а то и участвуют в
руководстве) различных формирующихся в России политических партий: либералов,
кадетов (Новгородцев, Кистяковский, Острогорский, Петражицкий, Милюков), эсеров
(Сорокин, Чернов), меньшевиков (Плеханов, Гурвич), анархистов (Кропоткин) и т.д.
За более чем столетний период становления социологии политики сформировалось ее
проблемное поле, т.е. наиболее повторяющиеся
и характерные сюжеты и темы
исследований: 1) общеметодологические и историко-научные проблемы развития
социологии политики (предмет, объект, методы и т.д.); 2) социологический анализ
механизмов власти; 3) политическая стратификация (в свете отношения государства
и общества); 4) изучение бюрократии, элит и лидеров; 5) социальные основы
организации государственных институтов и местного самоуправления; 6) социология
политических партий и общественных объединений
; 7) социология выборов,
электорального поведения и политического участия; 8) социология политического
сознания и культуры; 9) социология политических изменений (кризисов, революции,
конфликтов и т.д.) и, наконец, 10) политическая социология международных
отношений.
Определение предметного поля социологам политики. Эта проблема начинает
интересовать русских социологов на рубеже 60-70-х гг. XIX в. и, в частности,
пожалуй, впервые специально и
подробно анализируется в книге А.И.Стронина
"Политика как наука" (1872), которую можно назвать первым собственно политико-
социологическим произведением в России. А.И.Стронин стоит на позициях
"органицизма": анализируя политические отношения в России, он использует идеи и
принципы О.Конта и Г.Спенсера.