Вольферен К.В. Загадка власти в Японии: народ и политика в безгосударственной нации

Подождите немного. Документ загружается.

Нидерланды, и это знаменовало конец японской политики самоизоляции. "Наконец-то Японию

заставили столкнуться с беспокойным сообществом мировых держав, а тем самым и с

необходимостью проведения внешней политики" (с. 37).

Олигархия Мэйдзи, вставшая у власти в 1868 г. (прежде всего вследствие унизительного краха

политики самоизоляции страны), была одержима идеей создать сильное государство. В течение

трех лет после свержения сёгуната Токугавы она упразднила феодальные владения, объяснив

это тем, что, как говорилось в имперском указе, "для поддержания равенства в отношениях с

иностранными государствами слова должны иметь на деле тот смысл, который они

обозначают, и правительство страны должно стать единственным носителем власти".

Важность указа определялась тем, что некоторые из наиболее влиятельных феодалов сами

устанавливали отношения с иностранными державами и даже объявляли войны по собственно-

му усмотрению.

Первые попытки создать государство выглядели чрезвычайно успешными, что наглядно

продемонстрировала русско-японская война. Но система централизованного правления

оказалась недостаточно устойчивой, чтобы пережить своих создателей. Уже следующее

поколение лидеров оказалось неспособным вырабатывать единую линию поведения.

Руководители таких важнейших ведомств, как наимусё?"

, армия, военно-морской флот, мини-

стерство иностранных дел, министерство финансов, Тайный совет и др., отстаивали не столько

интересы государства, которое они, казалось бы, должны были представлять, сколько интересы

собственных ведомств, и не могли достигнуть согласия между собой. Зачастую они даже не

разговаривали друг с другом. "Сегодня всякий, кто крепок задним умом, может обнаружить,

что реформаторы Мэйдзи при всех своих достижениях виноваты в создании проблемы

руководства, которая не решена в Японии до сих пор. При внимательном взгляде складывается

впечатление, что государство, которое они создали, чуть ли не специально было задумано так,

чтобы не пережить своих создателей. Чтобы поддерживать его как единое целое,

требовались их постоянные личные усилия, так как выработанные ими правила не уточняли,

кто за что должен отвечать. Олигархическое правление с самого начала подразумевало лишь

временное устройство, на смену которому должна была прийти хорошо скоординированная

система, сочетающая японские и европейские институты. Но вполне объяснимая боязнь

ослабления собственной власти побудила политических архитекторов современной Японии

пренебречь вопросом политической подотчетности, необходимой для такой координации"

(с.38).

С течением времени различные органы государства, путая узковедомственные интересы с

национальными, стали проявлять чувство автономии наподобие той, которой обладали

упраздненные феоды периода Токугавы. В первые два десятилетия XX в. первоначальные

олигархи еще оставались цементирующей силой в качестве genro, "старших государственных

мужей", но к тому времени, когда они сошли со сцены, японские руководители, каждый из

которых ссылался на полномочия от императора, "энергично тянули страну в разных

направлениях".

В 30-х годах власть стала постепенно переходить к военным. Но даже когда это произошло,

никто не знал, кто же стоял во главе всех вооруженных сил. Командующие армией и флотом

формально подчинялись императору, а между собой даже не советовались. В самой армии и

флоте, не имевших между собой никаких контактов, происходили внутренние раздоры. Распад

центральной политической власти, начавшийся в первые годы XX в. и завершившийся в 30-х

годах полной утратой чьей-либо персональной ответственности за страну, позволил фанатичной

части среднего офицерского звена "захватить" нацию. В сентябре 1931 г. подразделения

Квантунской армии напали на китайский гарнизон в Мукдене, начав тем самым завоевание

Маньчжурии. Правительство в Токио никак не прореагировало на этот акт грубого

неповиновения, и армия поняла, что она вполне может действовать как ей заблагорассудится. В

результате она по собственной инициативе образовала марионеточное государство Маньчжоуго.

"Акции устрашения, к которым затем обратились фанатичные офицеры, направили Японию

на путь, который должен был привести к Пирл-Харбору, а оттуда к Хиросиме" (с.39).

Напасть на страну, обладающую десятикратно превосходящей индустриальной мощью, было

заведомо самоубийственным шагом, и такое решение не могло быть принято, если бы у страны

было единое высшее руководство. Неожиданное нападение на США, вовлекшее эту страну во

Вторую мировую войну, было прямым следствием соперничества между армией и флотом.

Армия, толкнув страну на путь войны, считала само собой разумеющимся, что военно-морской

флот не допустит американского вторжения на Японские острова. Флотское же руководство, со

своей стороны, не верило в возможность победы, однако держало свое мнение при себе,

опасаясь обвинений в непатриотизме.

Сама по себе война мало способствовала сплочению политических сил. Она, несомненно,

усилила власть бюрократов, но эта власть не сосредоточилась в руках одного человека или

учреждения. Кабинет оставался собранием автономных министерств и ведомств, каждое из

которых ревностно защищало свои права и привилегии. Премьер-министр никогда не был глав-

ным руководителем: он был главным координатором, задача которого состояла в том, чтобы

обеспечить единую политическую линию кабинета. Он не мог ни приказывать министрам, ни

заменять их по своему усмотрению. Сместить министра было непростым делом: для этого

требовалось одновременно и уговаривать его, и оказывать на него давление.

После военного разгрома Японии американские оккупационные власти, взявшие на себя

управление страной, поставили своей главной задачей демонтировать остатки того, что, по

всеобщему убеждению, было диктаторским режимом, наподобие режимов Гитлера и

Муссолини. Никому не приходило в голову, что Япония напала на западных союзников именно

потому, что у нее не было сильного центрального руководства. Что касается самих японцев, то

их внутренние проблемы никак не поощряли их возобновить эксперименты по созданию

централизованного государства в духе Мэйдзи. Более того, в отличие от эпохи Мэйдзи, когда

главной проблемой страны были контакты с другими странами и обеспечение ее безопасности,

теперь такую заботу взяли на себя США. Япония стала полностью зависимой от США не только

в отношении своей безопасности, но также в конечном счете и в области дипломатии. "В

сущности, США обеспечили дипломатический щит, прикрываясь которым Япония с помощью

неомеркантилистской торговой практики построила свою огромную послевоенную

экономическую машину... Особые отношения Японии с США обеспечили нечто большее, чем

дипломатическую помощь, взаимную торговлю и гарантированную военную защиту. Они

позволили Японии иметь дело с другими странами на основе чисто экономических

приоритетов, не задумываясь о политических последствиях".

В самой Японии сложившийся порядок вещей, при котором нет единой направляющей силы,

спаянной политической волей, не порождает особых проблем. Все те, кто имеет какое-то

отношение к дележу власти (чиновники, парламентарии, бизнесмены и промышленные

магнаты), несмотря на большое соперничество, имеют тесно переплетающиеся интересы и

зависят друг от друга. "Никто не является главным, но каждый так или иначе может

воздействовать на кого-то еще, что позволяет обеспечить надлежащее состояние дел" (с.41).

В дополнение к триаде чиновник - ЛДП - бизнес имеются несколько других влиятельных групп,

действующих в полуавтономном режиме. Пресса -одна из них. Крупнейшие ежедневные газеты,

имеющие гигантские тиражи, воспроизводят одни и те же подходы и занимают очень сходные

позиции по всем злободневным вопросам. Тем самым они оказывают большое влияние на

формирование однородного общественного мнения. Другая влиятельная организация -

Национальная федерация сельскохозяйственных кооперативов, руководящая множеством

местных кооперативов, региональными федерациями и специальными организациями бизнеса.

Она очень тесно связана с министерством сельского хозяйства. Министерство в сотрудничестве

с ЛДП удерживает цену на рис, выращиваемый в стране, на уровне, который примерно впятеро

выше, чем на мировом рынке. В обмен на эту услугу кандидаты ЛДП получают почти

безоговорочную поддержку во многих сельских районах.

Есть и другие организации, контроль над которыми со стороны бюрократии весьма ограничен.

Гангстерские синдикаты практически безнаказанно занимаются масштабным рэкетом в зонах

отдыха, причем полиция заинтересована в их существовании, чтобы держать преступность под

организованным контролем. Сама же полиция представляет еще одну полуавтономную

организацию, имеющую очень широкие полномочия. Японские государственные прокуроры

самостоятельно решают, зачастую по произвольным основаниям, когда и кого не подвергать

преследованию.

Таким образом, в Японии не удается обнаружить государство как вполне устойчивое

образование с иерархически организованной властью. Само это понятие имеет для японцев иной

смысл, чем для людей Запада. Поэтому во избежание путаницы лучше употреблять понятие

"система", подразумевающее "некий набор связей и отношений, обеспечивающих достаточно

предсказуемые результаты, между участниками социополитических процессов". Этот термин

обозначает "нечто, не являющееся ни государством, ни обществом, но тем не менее

определяющее, как строится жизнь японцев и кто кому повинуется" (с.43-44).

Для внутренних целей Система, не имеющая ядра, работает достаточно успешно, несмотря даже

на то, что социальные сбои, обнаруживаемые в некоторых ее зонах, остаются не устраненными

из-за отсутствия решительных целенаправленных действий. Послевоенная промышленная

перестройка была очевидной необходимостью и не нуждалась в сильном политическом центре.

В ходе этой перестройки естественно возникло убеждение, что неограниченный промышленный

рост является приоритетом для всей нации. Бюрократия взяла на себя осуществление этой

политики в ущерб другим потенциально важным направлениям. Существовавшая de facto одно-

партийная система гарантировала отсутствие помех со стороны парламента. В основном Япония

продолжает и поныне проводить все ту же политику, которая была начата в 50-е годы. "Сильные

соперники, каждый из которых считал себя проводником "имперской воли", больше не тянут

Японию в разных направлениях, как они это делали в первые десятилетия нынешнего столетия.

Сегодня проблема состоит в том, что Японию слишком сильно тянут в одном направлении, и

это происходит из-за отсутствия механизма установления новых приоритетов" (с.48).

Если говорить о влиянии Системы на положение страны в мировом сообществе, то она стала

явным анахронизмом. Она могла годиться для бедной и изолированной Японии, но не для

страны, глубоко вовлеченной в международные связи, ибо не может дать ей "эффективные

средства установления modus vivendi с потенциально очень враждебным миром. В Системе

обнаруживается ряд парадоксов. Она не имеет сильного руководства, но создает за рубежом

впечатление, что это мощный гигант, целенаправленно добивающийся мирового

экономического господства. Она не имеет политического центра, однако внутри страны ей

почти всегда удается наставить на путь истинный противодействующие группы. Система

неуловима. Она ускользает от глаз западных людей, желающих иметь с ней дело. Японцы,

участвующие в ней, не в состоянии постичь ее концептуальную суть, тем более изменить ее.

Она существует, но большинство ее участников не замечают этого; она не имеет ни

внешнего облика, ни формы, не говоря уже о законодательном ее закреплении" (с.49).

Железные объятия

Отсутствие вершины во властных структурах, нейтрализующей действие центробежных сил,

связанных с противоречивыми интересами ведомств и групп, не вызывает тем не менее анархии

в обществе. Поддерживаемый в нем порядок и дисциплинированность японцев выражены

настолько, что возникает мысль о существовании какой-то другой политической силы, под-

держивающей единство нации. Эту силу, цементирующую общество и лишающую его

инициативы (оборотная сторона дисциплины), автор образно называет "железными объятиями"

(an inescapable embrace) Системы.

Японцев сызмала воспитывают в сознании, что их жизнь во многом устраивается другими.

Почти всем совместным мероприятиям, будь то школьные вечера или осмотр цветущих вишен,

предшествует такая кропотливая подготовка, и сценарий их проведения соблюдается столь

неукоснительно, что внешний наблюдатель видит прежде всего их заорганизованность, уби-

вающую всякое веселье. “То, что верно в отношении отдельно взятого японца, - что он ведет

себя так, будто постоянно в точности знает, какое пространство ему предназначено, - в

общем верно и в отношении японских организаций" (с.51). Стойкая оппозиция к

существующему социально-политическому устройству очень редка. Японские учреждения и

организации стремятся повысить свою значимость только в том случае, если это оказывается

самым надежным средством сохранить свое место в иерархии. Но ни одна из организаций, за

исключением отдельных очень мелких и маргинальных, радикально настроенных групп, не

выказывает ни малейшей заинтересованности в нарушении сложившегося порядка.

Такая ситуация в значительной степени объясняется отсутствием политического соперничества.

В Японии нет институтов (вроде религиозных или клановых организаций, существующих в

странах Азии и на Западе), которые могли бы быть альтернативными источниками влияния в

противовес сложившейся элите. В результате такого исторического вакуума и рабочее движение

не имело перед собой примера, который вдохновлял бы на политические выступления. В стране

имеются группы интересов, сельскохозяйственные кооперативы и рабочие профсоюзы, но почти

все они поглощены Системой и поставлены на службу ее целям.

Современные политические системы, к которым Япония формально причисляет себя, основаны

на представлении, что носителем суверенитета является народ, и фундаментальным принципом

этих систем является отделение церкви от государства, ставшее результатом многовекового их

противостояния в Европе и некоторых странах за ее пределами. Разумеется, Японская Система

не может иметь такой фундамент, поскольку здесь не было и нет самостоятельного

религиозного движения. Соперничество между светской властью и религиозными

организациями не было характерным и для Китая, где оно в лучшем случае было очень слабым.

Но здесь было противостояние другого рода. Китай представлял собой высокоцентрализованное

иерархически построенное государство, состоящее из многочисленной бюрократии,

руководимой мандаринами. Функции центрального руководства осуществлял император. Но

параллельно этой системе существовала совершенно иная социальная организация-семейные

кланы и местная знать, представлявшая вершину региональной структуры семейной власти.

Напряжение между этими двумя системами всегда было потенциальным источником конф-

ликта.

В Японии же социальная и политическая иерархия существовали не отдельно одна от другой, а

в тесном взаимопереплетении. В то время как в Китае именно кровное родство определяло

место человека в семье, а сыновняя почтительность была высшей нормой конфуцианской

морали (более важной, чем даже политическая лояльность государству или императору),

японская семья (иэ) имела политический характер. Главным критерием членства в ней было

участие в исполнении обязанностей. Члены семьи не обязательно были связаны кровным

родством, и права главы семьи в порядке наследования зачастую переходили к усыновленному

лицу. Показательно, что режим Токугавы выделил иэ как основной строительный блок своей

полигической системы. Фактически она стала корпорацией, члены которой не имели права

собственности и были обязаны подчиняться формально признанной власти своего главы.

"Такими путями традиционная семья, которая в Китае могла существовать как противовес

государству, в Японии была поглощена государством" (с.52).

Любой противник политического status quo в Японии оказывается в затруднении, какие именно

институты власти и как надо менять, поскольку власть эта рассеяна и неуловима. Несогласные с

режимом быстро обезвреживаются и предаются забвению, а если они слишком шумливы и не

позволяют не замечать себя, то они ассимилируются естественным путем как действующая

часть Системы. Автор на примере различных групп давления, возникавших в разное время по

инициативе граждан (Ассоциация японских домохозяек, 1948; Японская медицинская

ассоциация, 1950; движение против загрязнения среды и пр.), показывает, как действуют эти

механизмы. Один из испытанных приемов, используемых Системой для обезвреживания

оппозиционных организаций (до того, как они превратятся во влиятельную силу),- создание

собственных альтернативных "оппозиционных" групп. Успех такой стратегии показан на

примере создания японским менеджментом в 50-60-х годах новых рабочих союзов, чтобы

перетянуть в них членов прокоммунистических национальных союзов.

Другой пример поглощения Системой потенциально опасной группы - деятельность гигантской

организации, именуемой нокио, представляющей собой центральную федерацию

сельскохозяйственных кооперативов, которая включает в себя и дочерние, и сестринские

организации и специализированные федерации, а также правления местных кооперативов. Эта

организация, призванная оказывать всестороннюю помощь японским крестьянам, включая сбыт

их продукции и снабжение всеми видами товаров, страхование и защиту их интересов в высших

эшелонах власти, концентрирует огромные финансовые ресурсы (активы одного лишь фонда

сельской взаимопомощи значительно превышают все активы одной из крупнейших в мире

страховых компаний - "Ninon seimei" и впятеро - самой крупной в Японии компании по

страхованию имущества "Tokyo marine fire insurance"). Монополизировав по существу все связи

крестьян с потребителями их продукции и полностью контролируя доступ к источникам

финансирования крестьянских хозяйств, нокио стал мощнейшим механизмом, используемым

ЛДП для сбора голосов сельских избирателей.

На первый взгляд, японские крестьяне действительно получают ощутимые выгоды от нокио и

имеют все основания считать эту организацию выразительницей своих интересов. Вследствие ее

лоббистской деятельности цены на рис в Японии поддерживаются на немыслимо высоком

уровне (впятеро выше среднемировых), ложась тяжелым бременем на плечи остального на-

селения страны. Однако на деле такой протекционизм обеспечивает субсидирование не столько

крестьянских хозяйств, сколько самого нокио, формально некоммерческой организации,

манипулирующей ценами, хозяйством, крестьянами. Доказательством этого служит в первую

очередь то, что японское сельское хозяйство остается одним из самых отсталых в мире. Архаич-

ные формы его ведения не вызывают беспокойства властей и спонсоров, а его нерентабельность

(несмотря на, казалось бы, крупные вливания дотационных средств) вынуждает крестьян искать

побочные заработки вне сельского хозяйства, причем эти заработки оказываются на деле их

главным доходом, так как существенно превышают доход от основного занятия.

Японская Система не является вопреки существующим на Западе представлениям ни

плюралистической, ни корпоратистской (наподобие нидерландской, шведской или

австрийской). Главное ее отличие от каждой из этих моделей состоит в конечном счете в том,

что в ней нет механизмов и инструментов для коренного изменения проводимой политики.

"Наиболее впечатляющая особенность японской политической системы состоит в том, что

она не пытается решать самые актуальные проблемы в областях, где необходимость в

координирующей роли правительства считается в других странах самоочевидной" (с.81).

Слуги Системы

"Объятия Системы воистину железные: они простираются до таких институтов - рабочего

движения, органов просвещения, прессы, - которые в других недиктаторских обществах

зачастую находятся в натянутых, если не открыто враждебных, отношениях с общественно-

политическим строем. Мы уже взглянули на прирученные рабочие союзы Японии. Столь же

критически важны для выживания Системы японские школы и газеты. Об исключительной

широте ее объятий особенно красноречиво говорит включение в нее даже таких элементов,

которые в других странах обычно считаются антиобщественными: речь идет о преступных

элементах. Может показаться неприличным сваливать в одну кучу школьников, журналистов

и гангстеров. Но между японскими школами, газетами и организованной преступностью есть

то общее, что они в высшей степени политизированы в качестве слуг Системы. Система

настолько нетерпима к настоящей оппозиции, что не может оставить в покое ни одного

сколько-нибудь важного общественного института. Институты, достаточно сильные,

чтобы время от времени запугивать основные группы администраторов, включаются в

иерархию власти в качестве вспомогательных компонентов, находящихся на нижнем уровне.

Примером этого служат пресса и, своеобразным образом, преступные синдикаты. А такой

относительно слабый институт, как японские школы, может быть полностью подчинен

интересам Системы, что и произошло в действительности" (с.82).

"Образование в Японии почти полностью подчинено задаче поддержания иерархии

предполагаемых качеств. Школы работают как сортировочная машина и агент по вербовке

для заполнения мест в различных взаимопересекающихся иерархиях. Эта функция,

преобладающая в школах, вторые считаются лучшими в Японии, вытесняет почти все другие

задачи и сильно вредит умственному развитию молодежи" (с.82-83).

Японская Система образования завоевала репутацию одной из лучших или даже самой лучшей в

мире. Отчасти это объясняется успехами и победами японских школьников на международных

математических тестах и предполагаемой связью между качеством образования и

экономическими успехами страны. Это мнение подкрепляется также замечаниями

специалистов, на которых сильное впечатление производит дисциплина в японских школах,

исполнительность матерей и способность учеников усваивать массу фактов. Успехи японских

детей на международных письменных тестах не удивительны: именно к таким тестам их готовят

все годы от начальной до высшей школы. Но если бы задачей тестов была оценка способности

делать заключения, абстрагироваться от фактов, связывать отвлеченные понятия,

организовывать свои мысли в виде сочинения или просто способности задавать вопросы, то

стало бы сразу ясно, чего не хватает японской системе образования.

Цели японской школы не имеют ничего общего с задачами образования в английском

понимании этого слова (развивать способность мыслить, а не просто передавать фактическую

информацию). Японская Система образования в целом не только не стремится оттачивать

мыслительную способность своих подопечных, но и враждебна этой цели. Любые проявления

неординарной мысли, яркой индивидуальности осуждаются и всячески подавляются

практически во всех школах: своеобразие ума и характера считается нетерпимым. Детей не

обучают логически мыслить и правильно ставить вопросы; их вообще отучают задавать

вопросы. Вместо этого упор делается на зубрежке. Детей, которые так успешно решают

математические задачи на письменных международных тестах (как и на экзаменах при

поступлении в престижные школы), годами натаскивают учителя и частные репетиторы на

материалах прошлых тестов. Детей буквально изнуряют ежедневной и многомесячной

зубрежкой текстов и правильных ответов, и в этом огромную роль играют их матери, которые

чувствуют себя ответственными за будущее детей и считают своей главной заботой их

поступление в престижные учебные заведения (хотя в других заведениях качество преподавания

зачастую ничуть не хуже). Характерно, что такая гонка начинается еще в дошкольном возрасте,

когда мать вступает в борьбу за помещение своего ребенка в престижный детский сад, где

будущих воспитанников отбирают также по итогам экзаменов.

Система экзаменов в том виде, как она существует в Японии (автор называет ее

"экзаменационным адом"), не способствует умственному развитию детей, а скорее подавляет и

губительно действует на их здоровье и психику. Многие родители вполне отдают себе в этом

отчет, тем более что они хорошо осведомлены о том, какими средствами учителя поддерживают

дисциплину в школах (в большинстве школ учителя почти ежедневно бьют и пинают своих

учеников, что подтверждается данными специальных обследований ). Но они также понимают,

что будущая карьера их ребенка зависит не от умственных способностей и профессиональных

знаний как таковых, а от того, удастся ли ему попасть в тот узкий коридор, образуемый

престижными школами и университетами, который только и может привести к вершинам

успеха. "Относительно гладкий путь наверх от начальной школы до университета

обеспечивается определенными дорогими частными заведениями, которые состоят из

университетов и "приданных" к ним средних, неполных средних и начальных школ, а иногда и

детских садов. Стоит только попасть на эту колею, и экзамены на каждом уровне становят-

ся по большей части облегченными. Это получило название "эскалаторной" системы, и

наилучший способ попасть на эскалатор - посещать детский сад, ведущий к школам более

высоких ступеней. Вследствие этого существуют знаменитые, чрезвычайно дорогие детские

сады, устраивающие собственные приемные экзамены" (с.87).

Японский студент считается вполне успевающим, если ему удается удержать в голове массу

фактов, причем никто не требует от него понимания их смысла и значения для правильного

восприятия действительности. Если и встречаются студенты, сумевшие подняться на такой

уровень, то лишь те, кто дошел до этого исключительно собственным умом. Как отмечает Томас

Ролен

, главная задача японской системы образования - "формирование поколений

дисциплинированных работников в техномеритократической системе, которая нуждается в

высокосоциализированных индивидах, способных действовать надежно в жестком,

иерархичном и тонко настроенном организационном окружении" (с.83).

Путь к вершине будущей карьеры государственного чиновника лежит через Токийский

университет - Тодаи, а точнее, через его юридический факультет, выпускники которого имеют

наилучший шанс поступить в министерство финансов, представляющее стартовую площадку

для попытки добиться поста премьер-министра или сделать иную карьеру в ЛДП. Этот

университет поставляет также будущих претендентов на высшие управленческие должности в

конгломератах японского бизнеса.

Качество университетского образования никогда не было критерием для продвижения на

высшие должности в административном аппарате. Знания, которые приобретают студенты на

юридическом факультете Тодаи, обеспечивающем доступ к вершинам административной

иерархии, чрезвычайно скудны по сравнению с той подготовкой, которую получают

выпускники многих европейских и лучших американских университетов. Дипломы об оконча-

нии университета выдаются практически всем прошедшим курс обучения

. Студенты, сумевшие

показать, что они проявили наибольшее упорство в учебе, имеют больше шансов на устройство

в чиновничий аппарат и ведущие деловые фирмы. Но выпускники, которые пробездельничали

четыре года в престижном учебном заведении, всегда принимаются на более высокие долж-

ности, чем обладатели менее престижных дипломов, какие бы способности они ни проявили.

"Для большинства студентов университет означает простую передышку, короткий период

веселой жизни, перед тем как войти в регламентированный мир деловых организаций" (с.85).

Японская пресса более независима, чем сфера образования, и на первый взгляд выступает в

роли противника Системы. Однако ее демонстративно "антиистеблишментская" позиция

выражается лишь в крайне поверхностной критике отдельных явлений. Газеты никогда по-

настоящему не воюют с Системой. Изредка они с гневом обрушиваются на некоторые ее

элементы, но их запала хватает от силы на несколько недель. Причем во многих случаях такой

натиск против одной стороны бывает выгоден другой, конкурирующей стороне. Но важнее

всего то, что они не стремятся анализировать Систему, затрагивать такие проблемы, которые

позволили бы читателям задаться вопросом о ее характере и о том, куда она их толкает. В этом

отношении современные журналисты выглядят менее смелыми, чем их предшественники,

работавшие в первых газетах 20-х годов.

В конце XIX в. властителям страны не потребовалось больших усилий, чтобы добиться

лояльности газет. Журналистам отводилась важная роль в распространении нового мифа о

божественном императоре и националистической идеологии "семейного государства". В первые

три десятилетия XX в. контроль над прессой осуществлялся в значительной мере путем

самоцензуры, которая была формой перестраховки редакторов ввиду чрезвычайной

непоследовательности и капризности официальной цензуры. Зачастую невозможно было

предугадать, что именно будет вычеркнуто цензором, так как официальные инструкции были

туманными, отвлеченными и двусмысленными. Многие политические события и просто

неприятные факты оставлялись без внимания или вообще не упоминались из "патриотических

соображений" или под давлением сверху. Это давление осуществлялось не столько с помощью

законов или инструкций, сколько путем личных устных предостережений, что до сих пор

является излюбленным методом у японской бюрократии в целом: невидимый со стороны

контроль, при котором никого нельзя привлечь к ответственности.

Свобода печати все более ограничивалась после 1920 г, но вопреки расхожему мнению

нынешних японских интеллектуалов меньше всего это было вызвано ростом милитаризма.

Основными причинами были чиновничий контроль и "самоконтроль" средств массовой

информации. И по сей день самоцензура остается очень заметной особенностью японской

прессы. Журналистов не поощряют проводить собственные расследования и осуждают за

попытки освещать какую-либо тему не так, как это делают их коллеги. Однако всегда, когда

наружу прорывается и становится достоянием всех СМИ какой-нибудь политический или

финансовый скандал, на рядового японца обрушивается лавина информации об этом, так как

многие журналисты уже давно знали обо всех подробностях дела и лишь ждали момента, когда

можно будет рассказать о нем. Постоянно и по каждому поводу подчеркивая право

общественности знать о том, что происходит, редакторы и журналисты сознательно помогают

скрывать подробности того, как администраторы на деле управляют Японией, но многие из них

сами имеют искаженное представление о Системе, так как специализируются на частностях и

отдельных сторонах политической или экономической жизни.

Главный источник силы японской прессы заключается в ее монолитной сплоченности. В первых

утренних выпусках пяти крупнейших ежедневных газет (их общий дневной тираж - 39 млн. экз.)

выбор новостей и тональность редакционных комментариев могут в чем-то разниться. Но в

последнем утреннем выпуске, который расходится в крупных городах, уже нет никаких

различий в подходе, если не считать некоторых постоянных разногласий (например, о расходах

на оборону). "Редакторы неистово сличают материалы своих и чужих первых утренних

выпусков и препарируют их так, чтобы устранить различия. Редкая сенсация обычно

приберегается для последнего утреннего выпуска, так как, если сообщить о ней раньше, никто

не будет знать, что это сенсация. Передовые статьи газет, появляющихся после важных

событий, уклончивы, туманны и двусмысленны и, как правило, не отличимы одна от другой...

Все японцы ежедневно читают примерно одно и то же и имеют мнение, формируемое

фактически из единственного источника" (с.96).

Одна из главных причин того, что пресса избегает критики пороков Системы, а вместо этого

выискивает "козлов отпущения", на которых набрасывается всегда дружно и яростно, состоит в

том, что она видит свою главную функцию в поддержании общественного порядка и охране

морали, причем эта ее позиция полностью соответствует ожиданиям общественности. "Как и во

многих других случаях явно неразрешимых конфликтов в Японии, их стремятся хотя бы

временно погасить путем ритуализованных форм поведения. И вот газеты, руководствуясь

традиционной заповедью "наказать одного, чтобы предостеречь сто человек", периодически

развертывают кампании, в ходе которых высвобождается значительная часть энергии

возмущения". Чуть ли не каждый год газеты вдруг "обнаруживают" учителя, который

опрометчиво продал амбициозным родителям экзаменационные вопросы. Директора

знаменитого универмага облили грязью, когда стало известно, что старинные персидские

изделия, продававшиеся в этом магазине, были изготовлены в Иокогаме. Такие специально

отобранные "новости" подаются на первых страницах газет неделями и даже месяцами, "и при

этом негодующие редакторы втаптывают в грязь и дружно изничтожают тех, кого они

объявили виновными, часто еще до того, как будут произведены какие-либо аресты" (с. 98).

Наряду с институтами, которые на Западе принято считать демократическими, Система

включает и преступные группы. О них не принято распространяться, ибо их функциональная

связь с системой политической власти никак не вписывается в западное понятие

демократической системы. "Самый поразительный пример того, как Система использует

группы аутсайдеров для своих целей, - это связи между полицией и преступными бандами. В

Японии имеется процветающий и весьма романтизированный преступный мир, включающий

примерно 100 тысяч гангстеров, именуемых якудза" (с. 100). В отличие от американских

мафиози, основная часть современных якудза четко отделена от мира респектабельного бизнеса.

Свои доходы они черпают преимущественно в нелегальной деятельности и при этом не

пытаются скрыть, кто они есть на самом деле, будучи легко отличимыми по темносиним

двубортным пиджакам, белым галстукам и темным светозащитным очкам. Их преступный

бизнес, основу которого составляет вымогательство, приносит огромные доходы, о чем

наглядно свидетельствует хотя бы то, что почти только одни якудза да еще дантисты покупают

большие американские автомобили, продаваемые японскими дилерами с очень большой

наценкой.

Традиционно гангстеры, поддерживая собственными силами порядок внутри своих синдикатов,

помогают полиции бороться с неорганизованной преступностью. При сёгунате Токугавы

чиновники, ведавшие поддержанием общественного порядка, проявили себя мастерами

прагматического правления: исходя из того, что с преступностью никогда не удастся полностью

разделаться, они решили свести к минимуму неорганизованную преступность, используя против

нее организованные преступные группы. В те времена преступность сосредоточивалась на

Токайдо, знаменитой дороге между Киото и Эдо (ныне Токио), использовавшейся знатными

людьми, которые постоянно становились жертвами нападений разбойничьих шаек и прочего

сброда. Самым простым решением для сёгунских чиновников было возложить поддержание

порядка на этой дороге на группы темных элементов, занимавшихся организацией подпольных

азартных игр и проституции.

Якудза прославляются в кинофильмах, где они, подобно американским ковбоям, защищают

жертв несправедливости, действуя на грани закона. Однако якудза никогда не изображается как

индивидуалист и одиночка. Рядовые японцы по-прежнему верят, что якудза оберегают чтимые

обычаи и добродетели (прежде всего групповую солидарность и упрощенно понимаемую

верность хозяину), которым угрожают западные влияния. "Фильмы о якудза, подобно саму-

райским фильмам, романтизируют традиционную мужественность вымышленного военного

прошлого. На самом же деле "самурайские герои в некоторых отношениях менее традиционны,

меньше воплощают в себе японскую сущность, чем якудза”

. В реальной жизни якудза,

особенно старшего поколения, считают, что они и в самом деле стоят на страже традиций.

"Чисто" японское поведение на экране действительно отражается на поведении

представителей организованной преступности, которым нравятся эти фильмы" (с. 101).

Якудза привыкли к покровительству высокопоставленных лиц. До и после войны их

использовали корпорации для подавления забастовок. Известные крупные фирмы с

незапятнанной репутацией не пренебрегают их услугами для шантажистских целей (например, в

тех редких случаях, когда их привлекают в качестве ответчиков по судебным искам). Не секрет,

что иногда гангстеры выполняют грязную работу за политиков. Премьер-министр Сато Эйсаку

имел якудза в качестве телохранителя по вызову, а многие другие политики из

предосторожности вызывали якудза на свои собрания. Нет ничего необычного в том, что член

кабинета министров присутствует на свадьбе гангстера или посылает ему цветы.

Якудза, не гнушающиеся и убийством тех, кто не внемлет их угрозам, примыкают к крайне

правым элементам в политике и представляют себя как единственных истинных патриотов.

Широкая сеть сочувствующих крайне правым проникает в СМИ, университеты и ЛДП. Многие

из них добиваются с помощью гангстеров влиятельных постов и удостаиваются правительствен-

ных наград за заслуги перед страной. Якудза и крайне правые пополняют свои ряды за счет

юных правонарушителей, создавая, в частности, пресловутые бозозоку - мотоциклетные банды.

На протяжении этого столетия полиция и корпорации использовали гангстеров для

противодействия марксистскому влиянию. В 1960 г., в разгар антиправительственных

выступлений левых студенческих и профсоюзных организаций, Кодама Иосио от имени ЛДП

договорился с главарями токийских банд об организации 30-тысячной армии якудза и правых в

помощь полиции для поддержания порядка во время намеченного визита президента

Эйзенхауэра

. К тому времени якудза пользовались безграничным доверием властей, и в 1964 г.

их численность достигла своего пика - около 200 тыс. человек.

Полиция иногда проводит операции против бандитских шаек, но лишь эпизодически и в тех

случаях, когда влияние их становится по ее понятиям чрезмерным (как это было в середине 60-х

годов). Обычно она предпочитает договариваться с главарями таких шаек, причем

поддерживает с ними настолько тесные отношения, что время от времени даже устраивает

встречи с руководством преступных синдикатов на высшем уровне для разграничения

территории и установления неформальных правил игры. Но в основе этих отношений лежит не

коррупция. Просто полиция убеждена, что статистика преступлений, по которой оценивается ее

работа, резко возрастет, если она откажется от сотрудничества с верхушкой криминального

мира. Полицейские инспекторы регулярно посещают бандитские штаб-квартиры, чтобы

выяснить, кто из членов шаек изгнан из них, и затем приступить к их отлову. Такая практика

идет на пользу обеим сторонам, так как позволяет убрать с улиц преступников-одиночек,

жаждущих мести. Крупные синдикаты совершенно открыто держат в городах свои конторы,

украшенные бандитскими эмблемами.

Администраторы

В Японии имеется четко различимый правящий класс, состоящий из чиновников, высших

представителей бизнеса и части ЛДП. Все они, прежде всего, администраторы. Причем в этом

классе нет места для честолюбивых политиков. Это, строго говоря, не наследственный класс.

Доступ в него довольно открыт, хотя и в меньшей степени, чем в первое десятилетие после

Второй мировой войны. "Войти в сравнительно обширный администраторский класс Японии

можно только по очень узкой лестнице от вершины школьной иерархии. Его раздирают

внутренние конфликты, однако перед остальной частью общества он предстает

поразительно единым фронтом. А так как его выживание зависит от выживания Системы,

его главная цель, не вызывающая разногласий, - это сохранение Системы" (с. 109).

Система строится на неформальных отношениях, не закрепленных ни в конституции, ни в

каких-либо других законах или письменных инструкциях министерств, ЛДП, корпораций и

прочих управленческих структур. Решающее значение на всех уровнях японского общества

имеют связи. Успех зависит почти исключительно от знакомств. Связи определяют допуск в

желательную школу и устройство на хорошую работу. "Если вы хотите обеспечить себе

наилучшее лечение, вам необходимо заручиться особой рекомендацией к популярному врачу.

Большинство японцев находятся в этом отношении в большом долгу перед множеством

других японцев, а другие, в свою очередь, находятся в долгу перед ними. Одна из главных

особенностей японской жизни - беспрестанные взаимные одолжения" (с. 110).

В верхних слоях общества личные связи образуют целую сеть особых отношений, возникающих

из оказания единичных услуг, школьных уз или совместных занятий или на основе запутанных

форм взаимного угодничества. Все они именуются дзиммяку

, причем распространены

несравнимо больше и имеют несоизмеримо большее значение, чем кумовство в западных

странах.

Среди чиновников, политиков и бизнесменов важную роль в установлении неформальных

связей с элитой играют браки. Деятели ЛДП укрепляют свои позиции, женясь на дочерях

старших по возрасту влиятельных политиков, а затем устраивают браки собственных детей с

детьми процветающих и влиятельных бизнесменов. Возникающая на этой основе сеть связей

называется кэйбацу (группировки семей, породненных браками). Существуют группы свах,

специализирующихся на упрочении связей между администраторами. Одна из них - клуб жен

членов парламента, созданный женой премьер-министра Икэды и проводящий постоянный

обмен информацией о кандидатах для устраиваемых браков. Группа Таканава-каи, включающая

около тысячи женщин, окончивших знаменитые университеты, а также высших чиновников из

министерства международной торговли и промышленности, министерства финансов и

министерства иностранных дел, встречается 6 раз в год на вечеринках, предназначенных для

выбора женихов и невест. С помощью одной лишь этой группы созданы сотни

высокопоставленных брачных пар.

Без неформальных контактов высшие администраторы не в состоянии успешно выполнять свои

функции. Реальная власть высокопоставленного японца зависит от дзиммяку. "Бюрократ без

хорошего дзиммяку не может подняться на большие высоты. Министр, у которого нет

тщательно разработанного дзиммяку, бесполезен для своего министерства и своей клики

внутри ЛДП. Власть японских политиков верхнего эшелона происходит из обширного

комплекса сцепленных между собой дзиммяку, скованных личными услугами, деньгами,

брачными узами и политической хваткой. На средних ступенях социальной лестницы

построение дзиммяку требует времени, энергии, личного обаяния, лести и достаточно здоро-

вой печени, чтобы справиться с большими порциями алкоголя. Ценность служащего для

компании в значительной степени определяется его дзиммяку. Эффективность работы по

достижению корпоративных целей в большой мере зависит от того, с кем непосредственно

могут говорить менеджеры по телефону, чтобы решить нужный вопрос. Для этих адми-

нистраторов более низкого звена хороший дзиммяку означает хороший доход, большое число

людей, находящихся в долгу перед ними, и обеспеченную жизнь после отставки" (с. 110-111).

Как уже было отмечено, Япония не соответствует ни плюралистской, ни корпоратистской

модели политической системы. Но существует и еще одно определение, часто прилагаемое к

Японии, - "административное государство". Образцом такого государства считается Франция.

Если сопоставить обе страны, то станут очевидными коренные различия между ними, не по-

зволяющие объединять их в одну категорию.

Безусловно, между обеими странами есть немало сходных черт. Французская бюрократия,

восходящая к абсолютистскому государству XVI в. и усиленная Наполеоном как механизм

формирования национальной политики, уже давно является одной из самых могущественных в

мире. Она устойчива и высоко централизована, и никто из руководителей страны не может

пренебречь ее устоявшимися мнениями по многим вопросам. Как и в Японии, юрисдикция

центральных административных органов распространяется на местное управление - основную

часть сферы образования, общественные работы, суды, полицию и другие области, которые в

большинстве других западных стран находятся под контролем местных органов власти или в ча-

стных руках. Как и Япония, Франция в высокой степени институировала процесс формирования

элиты. Другое разительное сходство - явление пан-туфляжа, под которым подразумевается

постоянное перемещение государственных служащих в частный сектор. Многие французские

бюрократы тоже переходят в политику. Они поддерживают важные неформальные отношения

друг с другом через границу, разделяющую частный и государственный секторы (эти секторы

разделены гораздо менее четко, чем в англосаксонских странах и Германии). Казалось бы,

Франция вплотную подошла к созданию класса администраторов, подобного японскому, тем

более что в послевоенный период он, как и в Японии, был озабочен в первую очередь созданием

наилучших условий для экономического роста.

Однако при более тщательном рассмотрении выявляются существенные различия. Во Франции

высокопоставленные чиновники являются выпускниками относительно широкого круга

учебных заведений - grandes ecoles. При оценке успехов в обучении может учитываться, как и в

Японии, хорошая память, но также и широкое общее образование, способность аргументировать

и очень четко формулировать мысли. Высокопоставленные чиновники, прежде чем занять место

в одном из министерств, обычно проходят службу в одном из пяти главных grands corps d'etat

(Инспекция финансов, дипломатический корпус, Счетная палата, Государственный совет,

Управление дорог и мостов). Они более мобильны, чем японские чиновники, и могут быть