Тузовский И.Д. Светлое завтра? Антиутопия футурологии и футурология антиутопий
Подождите немного. Документ загружается.
271
контроля и ощущений человека, «перескочившего» в это общество
из общества заключения.
Эти произведения являются антиутопиями в силу двух
фактов: неприемлемости для читателя системы ценностей
представленного образа общества и наличия в этом обществе
группы людей, сопротивляющихся данной системе ценностей –
людей, с которыми и проводит самоотождествление читатель.
Не взирая на то, что выбранные нами для анализа
произведения весьма серьезно отличаются и по времени написания
и по характеристикам описанных обществ у них есть один общий
момент – это образы общества информации:
1. «Футурологический конгресс» С. Лемма и
«Матрица» - «аверсивной» информации, информации,
направленной в будущее и контролирующей его напрямую,
информации, определяющей возможности прогнозирования и
построения вектора управления.
2. «1984» Д. Оруэлла, «Эквилибриум» - общества
«реверсивной» информации: информации о прошлом («Кто
контролирует прошлое, тот контролирует настоящее.
Контролируя настоящее, Партия контролирует будущее…» -
«1984») и информации в отчужденном виде – эмоции.
3. «Мы» Е. Замятина и «451
0
по Фаренгейту» Р.
Брэдбери – общества информации «ребра», информации о
настоящем: постоянно поддерживаемая оценка настоящего
индивидом как вечного и неизменного состояния за счет
отсутствия возможностей анализа либо замусоренного («451
0
по Фаренгейту» Р. Брэдбери), либо отчужденного сознания,
лишенного возможностей к фантазированию («Мы» Е.
Замятина).
Самое парадоксальное заключается в том, что приведенные
примеры демонстрируют тенденцию, которую «классические»
информационные общества демонстрировать не должны, а именно:
272
стремление к статичности, предельное сужение возможностей
социальной мобильности. Информационное общество строится на
широких основаниях огромной социальной мобильности (проблема
изучалась подробно, например, в работе Э. Тоффлера «Футурошок»
[176]) и постоянных инновациях в отношениях, технологиях и т.д.
Существует простое объяснение: стремление к гиперболизации
образа тоталитарного государства, проецируемых в будущее
реальных тенденций и породило в антиутопическом жанре образ
статичности общества такого типа. Однако такое объяснение не
совсем удовлетворительно, хотя бы потому, что, например, «451
0
по
Фаренгейту» Р. Брэдбери [14] и «Утопия-14» К. Воннегута [17]
создают образ будущего американской демократии, не имеющей
ничего общего с тоталитарной политической системой Советского
Союза. Литературный ответ на этот вопрос можно найти в еще
одной антиутопии – «Цивилизации Статуса» Р. Шекли [40].
Общество, чей образ создан этой антиутопией, расколото на
две части: благополучную Землю и планету преступников. Земное
общество в романе представляет собой, казалось бы, общество
благополучия, свободы, демократии и т.д. Однако на проверку
оказывается, что вся система держится на привносимом извне
самоконтроле. Будь это исключительно внутренним моральным
импульсом – это можно бы было назвать ответственностью. В
условиях сочинения Р.Шекли это становится самоКОНТРОЛЕМ.
Планета преступников представляет собой общество контроля в
чистом виде – тайного постоянного наблюдения, организаций
«плавающего сетевого членства». Это общество хаоса,
непостоянства, постоянного внедрения нового. И вместе с тем,
Земля лишена импульса к развитию, а в обществе преступников
переменчивый хаос общественных отношений на проверку
оказывается жесточайшим образом структурирован и постоянен,
неизменен, едва ли не сам по себе сопротивляется инновациям.
273
По сути, это вторжение теории относительности в область
политологии и социологии, точнее осознание такого присутствия
человеком, осведомленным о сущности теории. Бесконечно
плавающие координаты позволяют одновременно представить одни
и те же образы общественных отношений, как общества инновации
и изменения и общества стазиса и стабильности.
В общем смысле проведенный анализ позволяет нам
сформулировать гипотезу «негэнтропийного стазиса»: общество
как динамическая система столь же подвержена законам энтропии
и синергетики, как, скажем, любая физическая система – 2 закону
термодинамики. Для развития требуется приток энергии от
внешнего источника, которым являются люди (в прямом смысле -
«электрические батарейки» в обществе, представленном в фильме
«Матрица») и их деятельность. Система стремится к стабилизации
(читай – заморозке) своего состояния с силой «прямо
пропорциональной» силе преодоления энтропии и выхода системы
на текущий уровень. То есть чем большие усилия были приложены
к развитию системы, тем сильнее она будет сопротивляться новым
изменениям, одновременно теряя стабильность своего
существования.
Стоит добавить, что исключительное значение имеет
информация в романах «О дивный новый мир», особенно, в «1984»
Дж. Оруэлла, косвенным образом – в «Мы» Е. Замятина. Уинстон
Смит занимается тем, что непрерывно производит, корректирует
информацию, создает информационный образ политической
реальности, которая соответствует словам (прогнозам и анализу!)
Старшего Брата [30]. Д-503, в числе всех граждан Единого
государства должен в обязательном порядке посещать некие
образовательные занятия в «аудиториумах» [24, с. 343].
Информационная обработка граждан Единого Государства
осуществляется регулярно и… идеологично.
274
Социально-политические антиутопии – это информационные
общества, переродившиеся в общества контроля, идеологически-
информационные. Вообще, такое подчеркнутое внимание к
важности информации в антиутопиях, то есть в области
художественного творчества, осмысляющем актуальную и
будущую вероятностную социальность, означает, что понимание
стратегической социальной значимости информации имеет гораздо
более длинную историю, чем концепция «информационного
общества», о чем мы уже говорили выше. «Позитивистская» и
«негативистская» концепции осмысления будущего развития в
науке и художественном творчестве оказываются «сцеплены» друг
с другом. И это лишь повод в очередной раз повторить за Вильямом
Шекспиром и Олдосом Хаксли: «О дивный новый мир!»
275
Послесловие
Современная футурология приняла на себя функцию
универсального социального оракула, одновременно претендуя на
научность своих методов и отказываясь от требования определения
релевантности своих прогнозов. Прогнозирование будущего стало
и предметом научного исследования, и прибыльным бизнесом, и
объектом всевозможных спекуляций. Среди прочих направлений в
футурологическом анализе и социальном прогнозировании
выделяются работы, соотносимые с концепциями
постиндустриального и информационного общества. Безусловно,
различия между этими двумя концепциями и другими возможными
вариантами (супериндустриальным обществом Э. Тоффлера [176],
информационнальным обществом М. Кастельса [125],
технотронным обществом Зб. Бжезинского [201], обществом
контроля Ж. Делеза [107], постэкономическим обществом В.Л.
Иноземцева [120] и т.д.) есть и в области методологии, и в
концептуализации результатов исследований. Однако мы не видим
достаточных оснований для принципиального разделения этих
концепций. Зато оснований для объединения их в
«постиндустриально-информационную парадигму» вполне
достаточно: стадиальный подход, выделение взаимодополняющих в
разных концепциях «приоритетных» факторов социального
развития, ориентация на прогресс технической и информационной
сфер и т.д. Как правило, футурологические прогнозы этого
направления отличаются сдержанным, но плохо скрываемым
оптимизмом. Оптимистические прогнозы востребованы
сторонниками текущей линии развития человечества и
ориентированы на вполне удовлетворенных нынешним
положением дел обывателей-гедонистов. Это апология
потребительского гедонизма, который экономически и политически
276
обеспечивается научно-техническим превосходством развитых
стран «первого мира» по отношению к эйкуменистической окраине.
Пессимистические прогнозы могут представлять собой как
спекуляции на уже сформировавшемся социальном недовольстве
определенными феноменами современного общества, так и
попытку реального осознания возможных угроз развитию
человечества и предупреждения управленческой элиты об этих
угрозах.
Однако в современной культуре проблема будущего
актуализирована не только в научном дискурсе, но и в
художественном творчестве. В первой половине XX столетия
сформировался сложный комплекс взаимосвязанных литературных
жанров и поджанров, который получил общее название антиутопии.
И если футурология в большинстве случаев эмоционально
позитивна, то антиутопии – это всегда негативное изображение
картины будущего – там, где действие антиутопии отнесено в
будущее. Некоторые исследователи ограничивали социальный
смысл антиутопии критикой утопического проекта [127, с. 16].
Однако очевидно, что и социальное прогнозирование при этом
играет не последнюю роль. Да, О. Хаксли действительно давал
критику фордистского и бихевиористского социальных «проектов»
[35], однако одновременно его роман «О дивный новый мир» был и
попыткой тенденциального прогнозирования развития этих
проектов «при прочих равных условиях». Безусловно, Дж. Оруэлл в
числе прочего критиковал и советский социализм, и преклонение
перед советской системой западных «левых». Однако в его романе
четко прослеживается линия прогнозирования тех возможностей,
какие дает политической диктатуре техническое развитие [30, с. 98]
и перерождение любой некритически воспринимаемой идеологии в
основу тоталитарной системы. И критика утопических проектов, и
социальный прогноз позиционируется авторами антиутопий как
функции предупреждения и предостережения. Однако нам хотелось
277
бы отметить две функции антиутопии, которые до сих пор не были
обозначены в научном дискурсе: провокационную и
деспераритивную (от латинского «desperare» - «не иметь надежды»,
«потерять надежду»).
Провокационность проявляется именно в сопряжении
антиутопического прогноза с социальной практикой и
футурологическим прогнозом. Позволим привести себе несколько
примеров. В романе Дж. Оруэлла «1984» Старший Брат (или
Большой Брат) стал символом всевластия и всевидения
государства. «Телекраны», размещенные Партией везде в Океании
– в квартирах рядовых партийцев, в общественных столовых и
коридорах – позволяли Полиции Мыслей и Министерству Любви
постоянно контролировать общество [30]. В 1997-1998 годах в
Голландии стартовало первое реалити-шоу классического типа –
показ якобы «типической ситуации» жизни обычных людей в
замкнутом, «телесериальном» пространстве-интерьере. Это шоу
называлось… «Большой брат». Идея такого шоу, возможно, была
также предвосхищена и подсказана рассказом-дистопией Р. Шекли
«Жизнь как жизнь».
Другим примером подобного провокативного воздействия
является смена «знака» оценивания прогнозной ситуации с минуса
на плюс. Так, американский социолог и футуролог Элвин Тоффлер
в работе «Футурошок» позволяет себе изначально сомнительную
оговорку: «потенциальные применения таких открытий
[клонирования и генной модификации человека] заставляют
вспомнить роман «О, дивный новый мир» Олдоса Хаксли и
поразительную научную фантастику» [176, с. 222-223]. Антиутопия
Олдоса Хаксли ставится в один ряд с поразительной – и очевидным
образом положительно поразительной – научной фантастикой.
Несколько далее в той же работе Э. Тоффлер восторгается
техническими успехами и социальными следствиями
интерактивного телевидения, описанными в другой антиутопии –
278
«451? по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. «Семейная пара, жители
предместья, из последних сил копят деньги, чтобы приобрести
видеоэкраны на три или четыре стены – это позволит им
участвовать в некоей разновидности телевизионной психодрамы.
Они станут актерами-соучастниками «мыльных опер», длящихся
неделями и месяцами, причем будут чрезвычайно глубоко
погружены в действие» [176, с. 256]. Позволим себе усомниться в
правильности трактовки футурологом этой ситуации.
Телевизионная «психодрама» представляла собой в конкретном
описанном случае однократно транслируемый теле-спектакль: жена
главного героя не может даже сформулировать сюжет этого
спектакля. «Чрезвычайная погруженность в действие» Э. Тоффлера
в тексте первоисточника было тем, как жена периодически
подавала реплики следующего содержания: «По-моему, это просто
великолепно!», «Ну, конечно, согласна». Покупка трех
«телевизорных стен» связала семью жесткими кредитными
обязательствами, но жена эгоистично продолжает требовать
покупки и четвертой, что обойдется в треть годового заработка ее
мужа [14, с. 22]. Мыльную же оперу «Родственники» в романе Р.
Брэдбери описывает так: «Все эти дядюшки, тетушки, двоюродные
братья и сестры, племянники и племянницы, жившие на этих
стенах, свора тараторящих обезьян, которые вечно что-то лопочут
без связи, без смысла, но громко, громко, громко! <…> О чем они
говорят? Милдред [жена – И.Т.] не могла объяснить. Кто на кого
зол? Милдред не знала» [14, с. 45]. Главного героя Гая Монтэга
попытки просмотра этого сериала доводили до полуобморочного
состояния [14, с. 46].
Однако в исследовании Э. Тоффлера это превращается в
«психодраму», в которой муж и жена в семейной идиллии будут
«чрезвычайно глубоко погружены в действие».
Можно привести и другие примеры. Так, Ф. Фукуяма
осторожно, но все же восхищается лекарствами, моделирующими
279
человеческое поведение – снижающими агрессивность,
асоциальные склонности и т.д. [184]. В антиутопиях С. Лема
«Возвращение со звезд» [26] и «Футурологический конгресс» [27]
подобные фармацевтические модуляторы приводят к потере
человеком собственной человечности, а во второй повести –
чувства реальности вообще.
Функция предупреждения, таким образом, срабатывает далеко
не всегда. Вместо нее антиутопия – по мере сдвига системы
социальных ценностей – провоцирует, подсказывает пути
социальной эскалации негативных феноменов. Футурология –
оптимистически настроенная – легко подхватывает эту
провокацию, ретранслирует ее в общество уже как положительную.
Антиутопия также срабатывает детонатором и для негативных
социальных ожиданий. «Зачем вы изучаете антиутопии, если все
равно не сможете этого изменить?» - такой вопрос был поставлен
автору учащимся одиннадцатого класса специализированного
лицея. Антиутопия тем более мощна в своей деспераритивной
функции, чем более реалистично, талантливо изображено в ней
общество, чем более точно автор предугадал или предвосхитил
нынешние социальные явления.
В целом, на основе анализа футурологических концепций и
антиутопий мы можем выделить следующие пункты совпадения
прогностической «фактуры» при частичном несоответствии или
полном противопоставлении оценки этих явлений (в скобках мы
отметим наиболее характерные работы футурологов, антиутопии с
датами издания или написания):
перенаселение, нехватка ресурсов, вытекающие из этого
конфликты («Пределы роста» (1972 г.), «Вожделеющее семя» (1962
г.), «Мы» (1920 г.), «Час Быка» (1968 г.), «Футурологический
конгресс» (1971 г.));
влияние на сознание людей, программирование их
поведения при помощи химических, психологических,
280
компьютерных средств («Наше постчеловеческое будущее» (2002),
«Мы» (1920 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «1984» (1948 г.),
«Футурологический конгресс (1971 г.), «Заводной апельсин» (1962
г.));
девальвация культуры («Футурошок» (1970 г.), «451? по
Фаренгейту» (1953 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «Хищные
вещи века» (1964 г.));
потребительское отношение к миру, обществу, объектам
и феноменам социальности («Общество потребления» (1970 г.),
«Операция “Венера”» (1953 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.));
«машинный» подход к человеку (движение
трансгуманистов и сингуляристов (с 1980-х гг.), «Мы» (1920 г.),
«Утопия-14» (1952 г.));
углубление социальной стратификации вплоть до
социального раскола (движение трансгуманизма (с 1970-х),
«Человеческие качества» (1980 г.), «1984» (1948 г.), «Утопия-14»
(1952 г.), отрицание этого в «Грядущем постиндустриальном
обществе» (1973 г.));
деформации этических и эстетических комплексов и
систем (все антиутопии, большинство работ по футурологии,
наиболее четко видно в «Футурошоке» (1970 г.));
мутация религии, ее упрощение, перверсия ценностей и
догм, ее «шоу-изация» («Вожделеющее семя» (1962), «Мечеть
Парижской Богоматери» (2005 г.));
этнические, расовые, цивилизационные, глобальные
конфликты («Столкновение цивилизаций» (1996), «Великая
шахматная доска» (1997 г.), «1984» (1948 г.), «Утопия-14» (1952 г.),
«Мечеть Парижской Богоматери» (2005 г.));
страх перед ядерной и/или экологической катастрофой
(работы исследователей Римского клуба (с 1970 г.), «451? по
Фаренгейту» (1953 г.), «Обитаемый остров» (1969 г.),
«Футурологический конгресс» (1971 г.), «О дивный новый мир»