Соколов О.В. Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа 1799-1805 гг. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

263

случае нужно принимать во внимание силу идущего на вас неприятеля и возможность его

отступать на идущие за ним подкрепления. Поэтому я предоставляв: действовать по вашему

усмотрению и благоразумию, заранее зная, что вы вместе : генералом Вейротером

предпримите меры, выгоднейшие для общего дела и славь: вашей армии, и воспользуетесь

отличным расположением духа ваших войск»

Пожелание императора Франца насчет разгрома поодиночке французски:: корпусов

Кутузов мог воспринять разве что как неудачную шутку. Все ег: мысли были посвящены

только одному — как выйти из-под удара французское армии. Уже почти в полночь

русский полководец получил еще одно письмо от Франца II, где уже определенно

сообщалось о движении наперерез пути отступления русской армии корпусов Ланна и

Сульта. Обычно осторожный Кутузов уверенно принял решение в, казалось бы,

катастрофической обстановке Он приказал отряду генерала Багратиона немедленно

выступить по проселочным дорогам, дойти до местечка Голлабрунн и преградить там

дорогу войскам Мюрата, Ланна и Сульта. Вечером 14 ноября, выступая в поход с

главными силами, Кутузов написал Александру: «Я не скрываю от себя, что на сем марше

могу потерять, может быть, до тысячи человек, но спасти должно целое, буде возможно

будет»

Тактичный Михаил Илларионович пощадил нервы молодого царя. Речь, конечно, шла

не о потере тысячи человек. Если бы Багратион рисковал потерей тысячи солдат, Кутузов

об этом просто бы не написал. Отправляя Багратиона, чтобы преградить дорогу

французским дивизиям, Кутузов прекрасно понимал, что из отряда может просто-

напросто не вернуться никто. Тем не менее иного решения, совместимого с честью армии,

у русского полководца не было. Иначе можно было бы спастись, только пустившись в

беспорядочное бегство, побросав все обозы и пушки. Но даже в этом случае полной

гарантии того, что русская армия сумеет уйти от преследования, никто бы не мог дать.

Багратион выступил из Эберсбрунна днем 14 ноября. Он шел весь день и ночь.

Пришлось двигаться в темноте по едва проходимым дорогам, погода к тому же в ночь на

15 выдалась просто ужасная. Шел дождь и дул сильнейший ветер. Тем не менее после

тяжелейшего форсированного марша его отряд в девять часов утра 15 ноября подошел к

Голлабрунну.

Так как у самого Голлабрунна Багратион не нашел выгодной позиции, он отошел на 4

км в северо-западном направлении и расположился на удобной для обороны

возвышенности за деревней Шенграбен. В его отряде было 14 батальонов, 15 эскадронов

русской кавалерии, 2 казачьих полка и артиллерий--5, екая рота. С учетом потерь,

понесенных в предыдущих боях и в ходе форсированных маршей, можно ориентировочно

оценить численность отряда в 7 тыс. человек. Кроме того, вместе с отрядом Багратиона

следовал австрийский отряд под командованием генерала Ностица — Гессе-Гомбургский

гусарский полк и два сильно потрепанных батальона пехоты (см. приложения).

Багратион поставил австрийских гусар и казачьи полки к северу от Голлабрунна в

качестве передового охранения. А главные силы расположил позади деревни Шенграбен.

Киевский, Подольский и Азовские полки были развернуты в одну линию на гребне холма,

6-й егерский занял Шенграбен, на правом фланге встал Черниговский драгунский полк, а

на левом Павлоградский гусарский. Единственная 12-орудийная батарея расположилась в

центре прямо позади деревни.

Русскому командующему не пришлось долго ждать. Едва полки заняли позицию, как на

дороге появилась французская кавалерия. Утром 15 ноября Мюрат и Ланн были

настроены весьма решительно. Накануне Наполеон, получив сообщение о занятии

Штокерау и о том, как австрийские полки проходили мимо

264

французских войск, направил своим маршалам недовольные письма. «Я не понимаю,

почему Вы пропустили 8000 солдат {австрийских) сквозь Ваши ряды и целый

кирасирский полк, — писал император вечером 14 ноября маршалу Лан-ну. — Нужно

было их всех взять в плен. Эта любезность совершенно неуместна... Разоружите Ваши

австрийские батальоны в Штокерау и направьте пленных в Линц...»

А Мюрату Наполеон

написал еще более строго: «Нужно лишить неприятеля возможности сопротивляться, чтоб

добиться мира, в котором так нуждаются народы... Наши враги, одержи они победу, были

бы безжалостными. Нам не надо быть такими. С другой стороны, у нас еще найдется

время проявить великодушие, но прежде нам нужно разоружить неприятельские

войска...»

Император также написал: «Исходя из того, что сообщил мне маршал Ланн в два часа

дня, а также из того, что сообщил мне маршал Мортье вчера, я могу предположить, что

неприятель не сумеет прорваться. Я с нетерпением жду ваших новостей»

Последнее письмо Мюрат получил в полночь 14 ноября и с утра направил свою

кавалерию по дороге на Голлабрунн. Войска вошли в боевое соприкосновение около

полудня. Совершенно неожиданно для Багратиона австрийские гусары вместо того, чтобы

сражаться с передовыми частями французов, покинули позицию и преспокойно

отправились в тыл мимо фронта русских войск. «Генерал-майор Ностиц, обманутый

уверениями французского генерала, командовавшего в Шенграбене, — докладывал

Кутузов царю, — что якобы заключен уже мир между австрийским двором и французским

правительством, отказался вступить в дело противу неприятеля и тем подал ему средство

напасть на генерал-майора князя Багратиона внезапным почти образом...»

Мюрат докладывал своему командованию иную версию происшествия. «После того как

неприятель был прогнан из деревни Голлабрунн, и у него было захвачено 100 повозок,

запряженных 300 лошадьми*, я стал выдвигать свою кавалерию на равнину и

разворачивать ее для атаки. В это время мне объявили, что появился австрийский

парламентер, и что он объявил, что австрийцы желают покинуть русские ряды. Что они и

сделали, когда я сообщил им о моем согласии»

Кто бы ни выступил с инициативой переговоров, в данном случае не важно. Их

результат бы был совершенно очевиден. Австрийцы покинули русские ряды, и Багратион

остался один на один с войсками Мюрата.

Но дальше произошло самое интересное. В передовой цепи появился парламентер.

Здесь показания источников французских и русских также прямо противоположны. Во

всей русской исторической литературе уверенно говорится, что парламентер приехал со

стороны французов. «Едва началась перестрелка в передовой цепи, — пишет Михаил

овский-Данилевский, — Мюрат послал к князю Багратиону переговорщика с

предложением перемирия на условии оставаться армиям на занимаемых ими местах,

говоря, что по случаю заключения мира с Австриек) бесполезно проливать кровь.

Расставляя сети Кутузову, надеясь обмануть его так же легко, как обманул он Князя

Ауерсберга и Графа Нос-тица...»

Эта версия, которая стала само собой разумеющейся во

всей русской литературе, опирается только на один документ — рапорт Кутузова

Александру I от 7 (19) ноября 1805 г.

Что касается Мюрата, то он в своем рапорте, написанном непосредственно в момент

шенграбенских событий, пишет следующее: «Тотчас после {переговоров с австрийцами)

появился русский офицер, который предложил, что рус-

* О каких повозках идет речь, трудно сказать. Небольшой обоз Багратиона, который

не успели увести из Голлабрунна в тыл русской позиции? Остатки австрийских обозов,

отходящих от Штокерау?

265

екая армия уйдет (из Австрии). Я отослал его обратно и продолжал развертывать мои

войска для боя, когда ко мне приехал генерал, командующий войсками на позициях

противника, и обратился ко мне с тем же предложением»

Кутузов и Мюрат были заинтересованными лицами и им по разным, не достаточно

важным для них причинам было выгодно написать, что парламентер прибыл со стороны

неприятеля. Офицеру гренадер Фантену дез Одоару удивительно точный и честный

дневник которого не раз упоминался на страницах этой книги, было все равно, кто первый

послал парламентера. Этот важный свидетель однозначно указывает в своих записках, что

парламентер прибыл с русской стороны. Адъютант маршала Сульта лейтенант Петие

также указывает: «Между передовыми войсками принца Мюрата и русскими произошла

небольшая стычка. Тогда они (русские) послали парламентера...»

Однако самым важным свидетельством является текст документа, который в конечном

итоге был подписан с одной стороны начальником штаба Мюрата. генералом Бельяром, с

другой стороны генерал-адъютантом Александра I бароном Винцингероде. Этот текст был

опубликован в сборнике «М.И. Кутузов» на русском языке (в подлиннике он на

французском). Сохранился ли подлинник -неизвестно, но его копия хранится в архиве

исторической службы французской армии. Сравнивая текст архивного документа с

опубликованным в сборнике переводом, можно отметить, что бумага, подписанная

Бельяром и Винцингероде, переведена в целом правильно. Однако изменена только одна

фраза, которая меняет не только всю суть документа, но и всю суть того, что произошло

под Шенграбеном. В сборнике документ называется «Текст предварительногс перемирия

между русскими и французскими войсками»

, а в архивном варианте значится

следующее: «Капитуляция, предложенная русской армии»

]'.

Мюрат в своем рапорте докладывал: «Мне объявили, что прибыл господин

Винцингероде. Я принял его. Он предложил, что его войска капитулируют. Я посчитал

необходимым принять его предложение, если Ваше Величество их утвердит. Вот его

условия: я соглашаюсь, что не буду больше преследовать русскую армию при условии, что

она тотчас же покинет по этапам земли Австрийской монархии. Войска останутся на тех

же местах до того, как Ваше Величество примет эти условия. В противном случае за

четыре часа мы должны будем предупредить неприятеля о разрыве соглашения»

Таким образом, Мюрат согласился не на перемирие, а на капитуляцию русских войск!

Фраза о капитуляции сразу ставит все на свои места, и становится ясно, что произошло

под Шенграбеном. Инициатива переговоров исходила на этот раз из русского лагеря.

Багратиону было более чем выгодно задержать французские войска под любым

предлогом. Он прекрасно видел соотношение сил и понимал, что не сможет даже при

условии полного самопожертвования долго продержаться против неприятеля. И ему

необходимо было любой ценой ввести в заблуждение Мюрата.

Да, действительно Мюрат попался на хитрости, подобной той, которую он и Ланн

применили, чтобы провести австрийцев. Однако Багратиону пришлось пойти дальше, чем

французским маршалам. На предложение перемирия Мюрата не удалось купить. Было

очевидно, что перемирие полностью на руку русским. Действительно, маршал отправил

назад русских переговорщиков. Но когда генерал-адъютант царя предложил капитуляцию

(!), у пылкого гасконца от торжества тщеславия атрофировался разум, и в голове,

вероятно, билась только одна мысль: «Он, Иоахим Мюрат, оказался совершенно прав, не

преследуя русских в Креме. Он первый вступил в Вену. Он захватил хитростью венские

мосты и теперь он, а не кто другой, вынудил всю русскую армию капитулировать!!!»

266

О том, насколько документ, подписанный Мюратом, был далек от простого перемирия,

говорит тот факт, что утром следующего дня, когда все войска, бывшие в распоряжении у

Мюрата, были собраны, он не отдал приказ начинать бой. Более того, в день подписания

перемирия Мюрат приказал: «Войска должны оставаться до нового приказа на позициях,

которые они занимают в этот момент. Его Светлость желает в соответствии с этим, чтобы

корпус Сульта не совершал завтра никаких движений»

. В результате Сульт остался у

Голерсдорфа, т.е. примерно в 10 км от Шенграбена. Если бы Мюрат заключал перемирие

для того, чтобы подтянуть войска, подобное распоряжение было бы немыслимым, потому

что оно полностью противоречит самой идее такого договора. Только надеясь на то, что

подписанный документ означает не просто перемирие, а победоносное завершение войны,

командир авангарда остановил двигающиеся ему на помощь войска. Он также с гордостью

доложил императору: «Сир, я считал, что должен был подписать эту капитуляцию, ибо

рассматриваю ее как предварительное соглашение, открывающее дорогу к миру, который,

как я знаю, является предметом ваших самых сокровенных чаяний»

. Если бы Мюрат

заключал соглашение с целью обмануть Багратиона, он, вероятно, прежде всего попросил

бы ускорить движение французских дивизий на помощь авангарду, а не занимался

философскими рассуждениями насчет «сокровенных чаяний».

С русской стороны подписание подобного документа вызвало, без сомнения,

некоторое смущение. Одно дело болтовня, которой французы ввели в заблуждение

австрийских генералов на венских мостах, другое — официально подписанная

капитуляция, пусть даже не ратифицированная. Об этом документе постарались поскорее

забыть. И действительно забыли. В публикации документов штаба Кутузова, предпринятой

в 1951 г., в примечании на странице 163 говорится следующее: «Упомянутую копию

{акта, подписанного Винцингеро-де) отыскать не удалось»

. А в сборнике документов

«М.И. Кутузов», как уже упоминалось, выкинута фраза о капитуляции.

Итак, первой «тайной» Шенграбена является подписание весьма необычного

документа, с помощью которого Багратион и Винцингероде сумели обмануть Мюрата.

Оказывается, маршал не был простачком, попавшимся на ловкую выходку, подобно

Ауэрспергу. Для того чтобы его обмануть, пришлось пустить в ход методы, которые не

слишком уважались в среде военных в ту эпоху.

Однако результат был налицо. Французский авангард остался неподвижным. Солдаты

с обеих сторон разбрелись за продовольствием и обменивались нехитрыми шутками в

передовой цепи: «Мы были отделены от неприятеля лишь небольшой долиной, —

вспоминал уже знакомый читателю офицер артиллерии Октав Левавассер, — прямо перед

моей батареей на скате холма, на вершине которого стояли... русские, была видна дверца

погреба. Мои артиллеристы почуяли вино и стали делать неприятельским постам знаки

флягами и потихоньку приближались к дверце. Добравшись, они сломали ее и вышли

оттуда с ведрами, наполненными вином. Русские солдаты... видя, как наши хорошо по-

живились, тоже захотели принять участие в дележе добычи и спустились в погреб,

смешавшись с ними. Было видно, как русские... и французы забыли о войне, чтобы выпить

вместе»

Пока солдаты Багратиона и Мюрата пили вино, в 10 км к северу от Шенграбена

безостановочно двигались главные силы русской армии. Хитрость дала возможность

наверняка вывести из-под удара основную массу войск. Однако Багратион должен был

оставаться на месте. Неизвестно, что происходило в этот момент в душе русского

генерала, но он мог догадываться, что на следующий день придется платить по векселям...

267

«Сир, я спешу доложить Вашему Величеству, что неприятельский генерал сдержал

свое слово. Его войска продолжают занимать те же позиции, что v вчера», — радостно

докладывал в 9 часов утра 16 ноября Мюрат. Маршал н-преминул также

продемонстрировать императору свой аналитический ум и сп: собность правильно

редактировать ответственные бумаги: «Мне кажется, чт: было бы важно поменять

формулировку одной из статей, где говорится, что -остановлю «мое движение по

Моравии». Вместо нее предпочтительнее наш: сать «я остановлю свое движение против

русских», так как капитуляция дол;; на быть составлена только в отношении их армии»

Как явствует из рапорта Мюрата, к нему приезжал «генерал, командующие: войсками

на позициях противника», т.е. не кто иной, как сам Багратион. Ни г рапорте Кутузова

Александру I, ни в рапорте Багратиона Кутузову об это:: поездке не говорится ни слова.

Знаменитый французский историк Тьер, авто: известнейшего в свое время произведения

«История Консульства и Империи» над которым он работал в первой половине XIX века,

использовал при работ-над своей многотомной книгой не только письменные, но и устные

свидетельств^ очевидцев. Он говорит следующее: «На следующий день (16 ноября) были

нанесены взаимные визиты. Князь Багратион приехал навестить Мюрата. Он быт любезен

с французскими генералами, и особенно со знаменитым маршалом Лан-ном. Последний,

простой в обращении, сохраняя при этом необходимый такт :: вежливость, сказал князю

Багратиону, что если бы он был один во главе войск, то сейчас они бы сражались, а не

обменивались комплиментами»

Трудно утверждать с абсолютной уверенностью, что подобное посещение имело

место, тем более что Мюрат говорит о приезде Багратиона в своем рапорте от 15 ноября, а

Тьер говорит о визитах вежливости 16 ноября. Тем не менее, это весьма вероятно.

В тот момент, когда французские и русские генералы обменивались любезностями, на

позициях перед Шенграбеном у Мюрата располагались следующие силы:

непосредственно перед деревней стояла гренадерская дивизия Удино. рядом с ней —

драгунская дивизия Вальтера и легко-кавалерийская бригада Се~ бастиани*, чуть дальше —

пехотная дивизия Сюше, поблизости от Голлабрунна — кирасирские дивизии Нансути и

д'Опуля, наконец, в нескольких километрах позади Голлабрунна — пехотная дивизия

Леграна из корпуса Сульта и еще дальше — пехотная дивизия Вандамма из того же

корпуса. В общей сложности около 35 тыс. солдат и офицеров. Рельеф местности и

многочисленные виноградники не позволяли надеяться эффективно использовать

кавалерию. Но и без конницы, а также оставленной позади дивизии Сент-Илера Мюрат

обладал подавляющим преимуществом в силах. У него не было никакой необходимости

ожидать подхода дополнительных войск. Сам маршал оценивал силы Багратиона в 10—

12 тыс. человек, т.е. понимал, что в случае начала сражения у него будет как минимум

трехкратное превосходство в силах.

Впрочем, никто не думал о сражении, и весь световой день для русских и французов

прошел в битвах с местными погребами. Солдаты окончательно разбрелись в разные

стороны в поисках провизии. Офицеры, собравшись вокруг маркитантских повозок,

осушали запасы всех возможных горячительных напитков. Во французском лагере

поднимали бокалы за победоносный мир: «Мы не

Здесь нет ошибки и противоречия с предыдущим текстом. 14 ноября организация кавалерии

претерпела временные изменения: «Вы объедините 1-й конно-егерский с двумя полками гусар», —

писал начальник штаба Мюрата Белльяр генералу Вальтеру. — Вы дадите командование над этой

бригадой генералу Себастиани, который отныне не будет состоять в драгунской дивизии, которую

вы сведете в две бригады» (S.H.D. 2. С. 240).

268

сомневались, что кампания завершилась, — вспоминал адъютант маршала Сульта Огюст

Петие. — И каждый из нас думал о том, как он вернется в Париж. Мы думали о будущих

удовольствиях карнавала, о скачках в Лоншане, и, размышляя об этих приятных вещах,

мы перекидывались в карты. В тот момент, когда наша игра и наши разговоры были

особенно веселы, мы услышали крик «По коням!»

В этот миг во французских рядах внезапно со всех сторон поднялся шум, и в ответ на

призывный звук труб и треск барабанов на широкой равнине засуетились тысячи людей,

спешащих к своим полкам, впопыхах надевая амуницию, седлая лошадей и разбирая

оружие. Это произошло в начале четвертого часа дня. В то время как маршал Мюрат

предвкушал удовольствие получения неслыханных наград за свои удивительные подвиги

и редкую политическую проницательность, к нему в штаб буквально ворвался

забрызганный с ног до головы грязью адъютант Наполеона генерал Лемаруа.

Неизвестно, с каким выражением лица, и с какими словами Лемаруа вручил послание

императора Мюрату. Однако его содержание было весомее любых жестов: «Мне

невозможно найти слов, чтобы выразить вам все мое неудовольствие. Вы командуете

только моим авангардом, и вы не имеете права заключать перемирия без моего приказа.

Из-за вас потеряны плоды всей кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите на

врага. Объявите им, что генерал, который подписал эту капитуляцию, не имел на это

права. Только император России имеет подобное право... Это не что иное, как хитрость.

Идите вперед, разгромите русскую армию. Вы можете захватить их обозы и их

артиллерию. Адъютант русского императора не кто иной, как прохвост. Офицеры значат

что-нибудь только тогда, когда у них есть полномочия от власти, у этого не было никаких

полномочий. Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, вы дали

обвести себя вокруг пальца адъютанту императора. Я не могу понять, как вы могли

допустить, чтобы вас провели подобным образом»

. Вероятно, от этих слов Мюрата

бросило в холод, а потом в жар. Он тотчас отдал приказ немедленно начинать бой, и

послал офицера предупредить русских, что так как конвенция не была соблюдена, то он

оставляет за собой право начать бой, не соблюдая четырехчасового срока, оговоренного

соглашением.

Выдающиеся французские историки Аломбер и Колен в их монументальной истории

войны 1805 года утверждают, что депеша императора прибыла в штаб Мюрата в полдень

и он, строго согласуясь с текстом договора, объявил русским, что атакует их в четыре часа

дня. Во-первых, от Шенбруннского дворца, где находился Наполеон, до Голлабрунна

порядка 60 км. У адъютанта императора не было возможности менять лошадей, а на

одном коне проскакать такое расстояние за четыре часа невозможно. Во-вторых, текст

императорского послания был столь суровым, что навряд ли Мюрат мог позволить себе

роскошь ждать четыре часа, особенно с учетом того, что приближалось темное время

суток (см. ниже). Все очевидцы сходятся в своих показаниях: как только Лемаруа передал

депешу маршалу, тот отдал приказ готовиться к бою и лишь уведомил русских о том, что

перемирие разорвано.

Едва французский парламентер объявил об этом и ускакал восвояси, как грохнула

пушка и скоро по всему фронту затрещала ружейная пальба и загремела канонада. Было

четыре часа дня...

В этом и заключается вторая «тайна» Шенграбена. Дело в том, что по отношению к

солнцу в начале XIX века время отличалось от теперешнего на целый час, так как в XX

веке повсеместно был произведен сдвиг часовых стрелов на час вперед (с целью экономии

энергии, летом время сдвигают еще на час вперед). Следовательно, когда раздался первый

выстрел по современным меркам

269

270

было уже 17 часов. По астрономическому времени (т.е. тому, которое использовалось в

начале XIX века) закат солнца в местах, где происходили события, начинался в 16 часов

20 минут, чуть позже 17.00 становилось темно, а абсолютная темнота нступала в 18 часов.

Таким образом, сражение начиналось в наступающих сумерках, и оставался примерно

час до наступления темноты. Напрасно маршал Сульт убеждал Мюра-та отменить атаку:

«Он сказал, что необходимо дождаться дня, чтобы атаковать... Сульт добавил, что

бесцельно будет потеряно много храбрых солдат, которые, несмотря на их доблесть, в

темноте ночи не будут сражаться с таким же порывом. Мюрат был непреклонен. Он

проклинал свою доверчивость по отношению к Вин-цингероде. Он уже видел перед собой,

как русские преспокойно уйдут с позиции ночью. Он словно слышал упреки Наполеона и

приказал атаковать»

Несмотря на то что Мюрат предупредил о разрыве перемирия только в последний

момент, большая часть русских войск успела занять позиции. Действительно, наблюдая

шум, суету и сбор войск во французском лагере всего лишь в нескольких сотнях метров

напротив русских позиций, не надо было быть Юлием Цезарем, чтобы понять: час битвы

настал. Правда, на левом крыле русских войск солдаты разбрелись так далеко, что их все

же не удалось полностью собрать.

Французы спешили. У них не было ни малейшего времени развернуть перед фронтом

русских позиций все свои силы. Так как ближе всего к отряду Багратиона находилась

гренадерская дивизия Удино, первыми были брошены в бой ее солдаты. Первый полк

дивизии обошел Шенграбен с запада и вышел напротив правого фланга русских войск.

Князь Багратион направил б-й егерский в контратаку. Французские гренадеры были

опрокинуты. Одновременно русская батарея в центре засыпала Шенграбен гранатами, и

деревня запылала. «Густая тьма ночи покрывала землю, — вспоминает очевидец. — Вся

деревня была объята пламенем и представляла одновременно из себя самое прекрасное и

самое ужасающее зрелище. Дома рушились в потоке пламени, солома, сложенная в ригах,

служила прекрасной пищей для огня, который распространялся с большой скоростью.

Скоро осталась нетронутой одна только церковь, но все предвещало то, что она не сможет

избежать буйства пожарища, и скоро колокольня с диким грохотом обрушилась среди

руин»

Достаточно посмотреть на план, чтобы понять, что Шенграбен, занимавший по фронту

почти 800 метров, перегородил дорогу французским войскам. Его нужно было обходить

справа и слева, через овраги, рытвины и колдобины. В сгущающейся тьме пехота могла

делать это с трудом, кавалерия практически застряла на месте, а для артиллерии прохода

вообще не осталось: «Я остался у въезда в Голлабрунн (автор имеет в виду Шенграбен),

слыша выстрелы и проклиная препятствие, которое мешало мне принять участии в бою, —

вспоминал о действиях своей батареи Левавассер. — Вдруг показался какой-то гусар,

выехавший из пылающей деревни. «Здесь можно проехать?» — спросил я его. — «Да, —

ответил он, — я приехал с другой стороны». Тогда я приказал упряжке первого орудия

скакать за мной. Я не взял большого зарядного ящика. Мы устремились в галоп по улице,

объятой пламенем. Мы пересекли тысячу препятствий, где мой маленький зарядный ящик

ежесекундно мог взлететь на воздух. И я вырвался из деревни. Мы продолжили скакать

еще 200 шагов вперед, пока, наконец, не увидели неприятеля справа. Мы начали

разворачиваться, чтобы поставить пушку на дорогу, но залп неприятельской артиллерии

повалил моих канониров, шестеро из них было убито и ранено, а пушка разбита»

Залп, которым была разбита пушка Левавассера, был дан с русской батареи, стоявшей

в центре. Именно эту батарею превратит в своем романе Л.Н. Толстой

271

в знаменитую «батарею капитана Тушина». Только она состояла не из четырех пушек, как

писал великий романист, а, как уже отмечалось, из двенадцати Пожар Шенграбена,

сгустившийся мрак и пересеченная местность не давали возможности Мюрату ввести в

дело все свои силы. Тем не менее гренадерская дивизия Удино обошла Шенграбен с двух

сторон. Основная масса гренадег (бригады Дюпа и Лапланш-Мортьера) двинулась на

левый фланг русских, а бригада Рюффена — на правый. Одновременно несколько

драгунских эскадронов из дивизии Вальтера также двинулись против правого фланга

русских и как могли, атаковали стоявшую у них на пути русскую пехоту.

Михайловский-Данилевский в своей истории войны 1805 г. назвал этих драгун

«конными гренадерами». Это интересное свидетельство. Оно, возможно, основывается на

информации, которую Михаил овский-Данилевский получил от кого-то из участников

боя. Дело в том, что первая рота каждогс драгунского полка армии Наполеона носила

меховые шапки. Вполне понятно что русские офицеры приняли их за конных гренадер. Но

меховые шапк: носила только одна рота из восьми, которая обычно шла в голове полка.

Врял ли, если бы полк шел развернутым строем, среди подавляющего большинства касок

можно было бы рассмотреть несколько десятков меховых шапок. Суда по всему, рельеф

местности был так труден для действий кавалерии, что ъ надвигавшейся темноте можно

было двигаться и атаковать только колонной вводя в дело лишь несколько десятков

впереди стоящих кавалеристов.

Вслед за гренадерами Удино и драгунами медленно продвигались вперед дивизия

Сюше против левого фланга русских и дивизия Леграна против правого фланга.

Столкновение с этими войсками на той позиции, на которой Багратион располагался в

начале боя, уже не произошло. Генерал Ермолов очень верно передал суть происходящего

в своих мемуарах: «...Двинулись отовсюду неприятельские колонны. Невозможно было ни

минуты терять времени, и князь Багратион приказал начать отступление... В трех верстах

позади арьергарда простирался глубокий ров, через который трудна была переправа.

Кавалерии приказано немедленно перейти за овраг, дабы прочих войск не остановить Б

отступлении... На левом крыле происходило величайшее замешательство. Генерал-майор

Селихов имел неосторожность распустить людей за дровами и за водою и терял время в

ожидании их. Они большею частию достались в плен, и полки, отсутствием их

ослабленные, окружены были большими силами»

Таким образом, на той позиции, на которой первоначально находился Багратион, его

войска отразили только атаку двух батальонов первого гренадерского полка дивизии

Удино, а его артиллерия подожгла деревню Шенграбен. После того как к русским линиям

стали приближаться колонны дивизии Удино. за которыми продвигались Сюше и Легран,

отряд Багратиона немедленно начал отступление. Необходимо добавить, что в этот

момент на левом фланге русских " произвел контратаку Павлоградский гусарский полк*.

Так же, как и французской кавалерии, русским гусарам было очень трудно действовать на

пересеченной местности. Атака павлоградцев закончилась безуспешно, а самому полку

пришлось отходить окольными тропами. На этом, собственно говоря, «организованная»

часть боя завершилась. На поле сражения опустилась ночная тьма.

Теперь все усилия русских полков были направлены только на то, чтобы отступить в

северном направлении. Французы же могли употребить лишь часть своих сил, так как

основная масса войск осталась далеко позади и не имела

В романе «Война и мир» Л.Н. Толстого в этой атаке принимает участие один из главных

героев книги Николай Ростов.

272

никакой возможности догнать в темноте отходящие русские части. «Ночная тьма посеяла

путаницу в ряды сражающихся, — отмечено в журнале дивизии Удино. — Отныне самые

лучшие маневры стали бесполезны. Солдаты действовали неуверенно, боясь открыть

огонь по своим. Продвигались вперед на ощупь, но время от времени закипали кровавые

стычки...»

Особенно ожесточенный бой закипел вокруг деревни Грунд. Когда головной полк из

дивизии Удино под командованием майора Брайера вошел в деревню, он поначалу не

встретил никакого сопротивления. Но когда гренадеры в темноте проникли на улицы

деревни, они были внезапно атакованы со всех сторон: «Русские с криками выскочили из

домов, где они сидели в засаде, и атаковали со всей яростью, — говорится в рапорте

дивизии Удино. — Начался жестокий рукопашный бой. Затихла ружейная стрельба, и

только штык решал, за кем останется поле сражения...»

Если в деревне шло жестокое побоище, то вокруг нее в темноте сталкивались отряды,

открывая огонь по своим. Во многих французских источниках упоминается о том, что

русские использовали военную хитрость. В первых рядах стояли офицеры, хорошо

говорящие по-французски. «Двигаясь навстречу колонне, которая перерезала им

отступление, они кричали: «Что вы делаете, вы стреляете по своим, мы французы!»

Другой русский батальон использовал ту же хитрость. В момент, когда их атаковали,

оттуда раздался крик: «Это свои, не стреляйте!» Французские солдаты остановились и

получили в упор смертоносный залп. Возмущенные таким коварством, они с яростью

устремились на русских и перебили всех до одного»

Впрочем, один из участников битвы, вольтижер из дивизии Удино, говорит о том, что

вне всяких военных хитростей бригада из дивизии Леграна действительно открыла огонь

по гренадерам майора Брайера. Фантен дез Одоар после боя записал в своем дневнике, что

в ряде мест трупы лежали так, что видно было, что солдаты стреляли по своим: «Можно

было констатировать факт, что во время боя одни французские солдаты стреляли по

другим и убивали друг друга в темноте... Эта прискорбная ошибка, увы, часто происходит

в ночных столкновениях»

Отчаянная беспорядочная резня, столкновения отдельных батальонов, где, открывая

огонь, не знали, бьют ли по своим или по чужим, продолжались весь вечер. Михаил

овский-Данилевский пишет: «Когда прошли Гунтерсдорф, смерк-лось {см. ниже). Во мраке

ноябрьского вечера исчезло единство в повелениях, даваемых начальниками. Голос их был

заглушаем пушечного и ружейною пальбою, восклицаниями нападавших и защищавшихся,

стоном раненых, воплями раздавленных лошадьми. Каждый батальонный и эскадронный

командир действовал, как внушали ему личное мужество и собственная распорядительность.

Французы и русские рвались исполнить долг службы и чести. Неприятель старался

окружать и обходить; наши по нескольку раз пробивали ряды его грудью»

Этот рассказ очень верно передает то, что происходило в эти часы на поле боя

поблизости от Шенграбена. Но в нем есть одна неточность — историк пишет: «когда

прошли Гунтерсдорф, смерклось». На самом деле, когда русские войска подошли к

деревне Гунтерсдорф, находящейся в 5 км позади первой позиции, было уже давно не

видно ни зги. И здесь, так же как в предыдущей деревне, были оставлены два русских

батальона*, которые встретили французов ружейным огнем в упор. А затем снова

повторились дикие сцены штыковой схватки.

Скорее всего, оба эти батальона принадлежали Киевскому гренадерскому полку. Одним из

них командовал майор Экономов, командир второго батальона Киевского гренадерского полка.