Шпаргалка - Стилистика, экзамен
Подождите немного. Документ загружается.
еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? ты целый
день пировал у немца, воротился пьян, завалился в постелю, да
и спал до сего часа»).
Продемонстрировал Пушкин и приемы использования социально-профессиональных
жаргонов, например картежного («игрецкого») в «Пиковой даме» (играть мирандолем,
поставить на руте, загнуть пароли, понтировать, порошковые карты и др.).
Опираясь на опыт Пушкина, значительно расширил изображение социально-
профессиональных жаргонов в художественной прозе Гоголь. Только в «Мертвых
душах» воспроизводится множество самых разнообразных жаргонов — от жеманного
жаргона дам города N, которые не говорили я высморкалась, я вспотела, я плюнула,
этот
стакан воняет, но говорили я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка, этот
стакан нехорошо ведёт себя, до пестрейшей смеси в репликах Ноздрева колоритного
просторечия (А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух!.. Поверишь ли, что не
только убухал четырех рысаков — всё спустил), «армейских» словечек
(Штаб-ротмистр Поцелуев... Такой славный! усы, братец, такие! Бордо называет
просто бурдашкой... Поручик Кувшинников... Ах, братец, какой премилый человек! вот
уж, можно сказать, во всей форме кутила), картежных жаргонизмов (Не
загни я после пароле на проклятой семёрке утку, я бы мог сорвать весь банк),
выражений, характеризующих стати охотничьих собак (Ну, так купи собак. Я тебе
продам
такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая с усами, шерсть стоит вверх,
как щетина. Бочковатость рёбр уму непостижимая, лапа вся в комке, земли не
зацепит) и т. п.
Но с наибольшей полнотой и сатирической заостренностью воспроизводит Гоголь
официальный «должностной слог» (официально-деловой стиль в его тогдашнем
варианте) и бытовой чиновничий жаргон. На их сочетании построена знаменитая
рассказанная почтмейстером «Повесть о капитане Копейкине», из которой приведем
небольшой отрывок:
«Вот, сударь мой, каких-нибудь через три, четыре дня является
Копейкин мой к министру, дождался выходу. "Так и так, —
говорит, — пришел, — говорит, — услышать приказ вашего
высокопревосходительства по одержимым болезням и за ранами"...
и тому подобное, понимаете, в должностном слоге.
Можно сказать, что во второй половине XIX в. вполне определилась открытость языка
художественной литературы для всех разновидностей разговорного языка и всех
«нехудожественных» разновидностей литературного языка как в смысле их
ассимиляции, так и в смысле их специального характерологического употребления.
Однако и степень
открытости, и особенности использования в художественных целях
«нехудожественного» словесного материала не могли быть установлены раз и навсегда в
каких-то строгих границах. Границы эти всегда были и остаются до сих пор
подвижными, проницаемыми, зависимыми и от характера развития художественной
литературы в те или иные периоды, и от индивидуальных склонностей писателей.
В 20-е годы XX в. в нашей литературе распространилось увлечение территориальными
диалектами, просторечием и жаргонами. Многим писателям казалось, что в обращении
к этому нелитературному словесному материалу и заключается правдивость,
жизненность языка художественной литературы. Но «беспредел» (как сейчас говорят)
в
использовании диалектизмов, жаргонизмов, профессионализмов и проч. только уродовал
язык художественных произведений.
В начале 30-х годов по этому поводу развернулась дискуссия. Против натурализма в
языке художественной литературы выступил М. Горький. Любителям диалектизмов он
указал: «У нас в каждой губернии и даже во многих уездах свои "говора", свои слова, но
литератор должен писать по-русски, а не по-вятски, не по-балахонски». А поклонникам
просторечия, жаргонов и «словотворчества», имитирующего «народность», разъяснил,
что «всё это — даже не мякина, не солома, а вредный сорняк, и есть опасность, что
семена его дадут обильные всходы, засорят наш богатый, сочный, крепкий
литературный язык Автор может возразить: "Такие слова — говорят, я их слышал!"
Мало ли что и
мало ли как говорят в нашей огромной стране, — литератор должен уметь отобрать
для работы изображения словом наиболее живучие, четкие, простые и ясные слова».
Горький высказал вещи достаточно очевидные и хорошо известные, но для тогдашней
ситуации в литературе актуальные. А поскольку высказывания маститого писателя
прозвучали как бы «указаниями сверху», редакторы, цензоры и критики принялись
ревностно бороться за «чистоту» языка художественной литературы. А в то же время
раздавались упреки в «серости языка» многих произведений нашей словесности.
В 60-е годы XX в. оживилось использование в «деревенской прозе» диалектизмов, а в
«городской прозе» — просторечия, жаргонизмов и профессионализмов.
Сейчас — на рубеже XX и XXI столетий — и писателям, и критикам, и редакторам, и
ученым-филологам ясно, что «нехудожественный» и нелитературный словесный
материал имеет бесспорное право на использование в художественных целях. Ясно и то,
что материал этот «работает» в
разных жанрах художественной словесности всё более активно. И потому продолжает
существовать вопрос о количественных и качественных пределах (или об отсутствии
всяких пределов?) использования в языке художественной литературы
«нехудожественного» и, главное, нелитературного словесного материала, иными
словами — вопрос о нормах языка художественной литературы.