Ширинянц А.А. и др. Русская социально-политическая мысль. Первая половина XIX века

Подождите немного. Документ загружается.

Буташевич-Петрашевский Михаил Васильевич

800 801

Комментарии

«Эпоха гарантизма» — по учению Фурье — новый период в жизни общества,

когда должен осуществиться план его перестройки на основе полной ассоциации.

Комнаты приюта (фр.).

Сократ (ок. 469 г. до н. э. — 399 г. до н.э.) — древнегреческий философ. Был

обвинен в том, что не чтит богов, развращает юношей и, как свободный афин-

ский гражданин, не был подвергнут казни, а сам принял яд.

«Не в силе Бог, а в правде. Иные — с оружием, иные — на конях, а мы Имя

Господа Бога нашего призовем! Они поколебались и пали, мы же восстали и твер-

ды были» — слова князя Александра Невского перед победной битвой со шведа-

ми на р. Неве 15 июля 1240 г.

«Позор тому, кто дурно об этом подумает» (фр.) — ходячее выражение со

значением: в сказанном не следует искать никакого скрытого смысла.

Мармонтель (Marmontel) Жан Франсуа (1723—1799) — французский писа-

тель эпохи Просвещения.

Монтень (Montaigne) Мишель Эйкем де (1533—1592) — французский писа-

тель и философ эпохи Возрождения.

«Если бы я держал в руке все истины мира, я бы поостерегся разжать ее,

чтобы показать их людям» — обычно этот афоризм приписывают не Монтеню, а

французскому писателю и ученому Фонтенелю (Fontenelle) Бернару Ле Бовье де

(1657—1757).

Имеется в виду «Мещанин во дворянстве» (или «Мещанин-дворянин») —

комедия-балет в пяти актах Мольера и Жана Батиста Люлли, написанная в 1670 г.

Зароастр — или Заратустра — основатель зороастризма, жрец и пророк.

Тысящелетиями — оригинальное написание слова. Оставлено без измене-

ния. Совр. звучание — тысячелетиями.

Таинства элевзинские — в Древней Греции празднества, состоявшие из ми-

стических представлений; в отправлении празднества участвовали только посвя-

щенные, которые обязаны были сохранять полную таинственность.

Мемфис — древнеегипетский город (к юго-западу от Каира). Основан в

III тыс. до н.э., крупный религиозный, политический, культурный и ремеслен-

ный центр, столица Египта в XXVIII—XXIII вв. до н.э.

Изида — египетская богиня, супруга Осириса, символ производительной

силы природы, изобретательница искусств, позднее богиня луны.

Лейбниц (Leibniz) Готфрид-Вильгельм (1646—1716) — немецкий философ,

математик, юрист, дипломат.

Букв. цитата: На это Господь сказал: Не вси вмещают словесе сего, но имже

дано есть... Могий вместити да вместит (Матф. 19:11—12).

социалисты по чувству (фр.).

Ессенияне (совр. — ессениане) — древнеиудейская религиозная секта эпохи

становления христианства.

Речь идет о смерти Анания и Сапфиры, обманувших апостола Петра и Цер-

ковь, изложенная в «Деяниях святых апостолов» (5:1—11).

Фраза, взятая из исторического анекдота: «Шеф жандармов, гр. А.Ф. Орлов,

сообщил Иннокентию [харьковскому архиепископу, в последующем — архиепи-

скопу херсонскому] донесение о том, будто бы он в своих проповедях распростра-

няет учение коммунистов и социалистов.

— Ваше сиятельство, — ответил Иннокентий, — кто донес это, тот не взял

себе в толк того, что слышал. Между тем, что говорю я и учением коммунистов

есть маленькая разница. Коммунисты говорят: «что твое, то мое», а говорю: «что

мое, то твое»... Граф Орлов удовлетворился этим ответом и сообщил его импера-

тору (Жемчужников Л.М. Мои воспоминания из прошлого. М.: Изд-во им. Са-

башниковых, 2009. С. 96).

«Истинное христианство» и «Путешествие в Икарию» Кабе (фр.). Кабе

(Cabet) Этьен (1788—1856) — французский коммунист-утопист.

Аврелий Августин (лат. Aurelius Augustinus; 354—430) — Блаженный Ав-

густин, Святитель Августин — философ, проповедник, христианский богослов и

политик. Святой католической и православных церквей. Один из Отцов Церкви.

«Град божий» (413—427) — главное произведение Августина, в 22 томах.

Фенелон (Fenelon) Франсуа де Салиньяк де Ла Мот (1651—1715) — француз-

ский писатель и религиозный деятель.

Имеются в виду иезуитские редукции, или индейские резервации иезуитов,

созданные в начале XVII в. католическим орденом «Общества Иисуса» в Парагвае —

колониальной провинции, подчиненной Испании, в районах, населенных индей-

скими племенами тупи-гуарани. Эти редукции иногда называют «христианско-

коммунистическим государством». «Государство» иезуитов было упразднено во

второй половине XVIII в. (см.: Святловский В.В. Коммунистическое государство

иезуитов в Парагвае в XVII и XVIII ст. Пг., 1924).

«Тайны небесные» (фр.). Имеется в виду первый выпуск труда шведского

ученого и теософа-мистика Сведенборга (Swedenborg) Эммануэля — «Arcana

Caelestia» (1749—1756).

По смыслу фразы должно быть: порождением.

Здесь речь идет об идеальном государстве, которое Платон представлял как

аристократическую республику.

Морелли (Morelly) Этьенн-Габриэль (1717 или 1718—?) — французский мыс-

литель XVIII в., представитель утопического коммунизма, аббат, автор поэмы

«Базилиада» (1753), в которой в аллегорической форме нарисовано коммунисти-

ческое общество.

Не мешайте каждому делать то, что он хочет, предоставьте все естественно-

му ходу вещей (фр.).

В примечании речь идет о Черносвитове Рафаиле Александровиче (1810—

1868) — дворянине, сибирском золотопромышленнике, который был привлечен

к следствию по делу петрашевцев.

«Организация труда», «Организация промышленности», «Организация про-

изводства» (фр.).

Ротшильды — династия финансовых магнатов, начало которой положил

банкир Майер Амшель из Франкфурта-на-Майне, обогатившийся в XVIII в. на

военных поставках и финансовых спекуляциях.

Скуп — устаревшее значение скупки чего-либо.

«Конституционалист» и «Пресса» — французские газеты.

Тьер (Their) Луи Адольф (1797—1877) — французский политический деятель

и историк.

Ассоциация антисоциалистической пропаганды (фр.).

Каждому по потребностям (фр.).

Сенсимонисты (фр.).

От каждого по способностям (фр.).

Реформисты (фр.).

Спонтанным образом (фр.).

Фергюсон (Ferguson) Адам (1723—1816) — шотландский историк и философ,

автор труда «Опыты по истории гражданского общества» («Essay on the history of

the civil society», 1766), в котором выдвинул концепцию развития форм человече-

ского общества от примитивной ступени к более высокой культуре под действием

общих законов.

Кондорсе (Condorcet) Мари Жан Антуан Никола, маркиз (1743—1794) —

французский писатель, ученый-математик и политический деятель, родоначаль-

Буташевич-Петрашевский Михаил Васильевич

802

ник философии истории, в основу которой была положена теория «прогресса».

Главный труд — «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума»

(Esquisse d’un tableau historique des progr

ès de l’esprit humain, 1795, рус. пер. 1909).

«О бесконечном прогрессе» (фр.).

Селифан — кучер Чичикова в романе Н.В. Гоголя «Мертвые души».

Имеется в виду буржуазно-демократическая революция во Франции 1848—

1849 гг.

Луи Филипп I (1773—1850) — король Франции с 9 августа 1830 по 24 февраля

1848, представитель Орлеанской ветви династии Бурбонов, отрекшийся от пре-

стола под давлением революционных обстоятельств.

Гизо (Guizot) Франсуа Пьер Гийом (1787—1874) — французский государ-

ственный деятель, историк. Занимал посты министра внутренних дел (август—

ноябрь 1830), народного просвещения (1832—1836, 1836—1837), иностранных дел

(1840—1848), премьер-министра (1847—1848) Франции.

Избирательной реформы (фр.).

Мелкой буржуазии (фр.).

Барро (Barrot) Одиллон (1791—1873) — французский политический деятель,

адвокат, в 1830—1840-е гг. лидер династической оппозиции в парламенте, требо-

вавшей более широкого привлечения промышленной буржуазии к управлению

государством.

Чистые республиканцы (фр.).

100

Ассоциацией, объединением (фр.).

101

Святослав Игоревич (942 — март 972) — великий князь киевский с 945 по

972 г., прославившийся как полководец.

102

«Имеяй уши слышати да слышитъ» (Мф. 25: 30).

Тютчев Федор Иванович, поэт, публицист, дипломат, тайный советник

(1865), член-корреспондент Петербургской АН (с 1857)

Родился 23.11.1803 в с. Овстуг Брянского уезда Орловской губернии в семье

отставного гвардейского поручика, надворного советника, чиновника Экс-

педиции кремлевских строений (ведавшей строительными и ремонтными

работами во всех императорских дворцах Москвы и ее окрестностей). Полу-

чил домашнее образование. С 1818 — вольнослушатель, с 1819 — студент сло-

весного отделения Московского университета. Окончил университет в 1821

со степенью кандидата. В 1819 в трудах Общества любителей российской

словесности появилась его первая публикация. С 1822 служил в Коллегии

иностранных дел в Санкт-Петербурге, находился на дипломатической рабо-

те за границей. Был атташе русской миссии в Мюнхене (с 1822), в 1833 по

собственному желанию был направлен курьером с дипломатическим поруче-

нием на Ионические острова, в 1837 назначен старшим секретарем посоль-

ства в Турине. Исполняя обязанности посланника, без разрешения выехал

в Швейцарию, за что был лишен звания камергера и отставлен от службы.

После этого вернулся в Мюнхен и прожил там четыре года. В 1830 в журнале

«Современник» было опубликовано его знаменитое стихотворение «Silen-

tium!», в течение 1836—1840 — еще около 40 стихотворений под заглавием

«Стихотворения, присланные из Германии». В 1841 вышел в отставку. Занялся

проектом улучшения имиджа России в европейском общественном мнении.

В 1843—1845 со славянофильских позиций объяснил феномен русофобии,

подал две записки на имя императора Николая I (1843, 1845), опубликовал в

1844 в Мюнхене на французском языке брошюру «Россия и Германия. Письмо

доктору Густаву Кольбу, редактору “Всеобщей Газеты”». В 1844 возвратился

в Россию, числился «чиновником особых поручений VI класса при государ-

ственном канцлере» К.В. Нессельроде, с 1848 одновременно работал стар-

804

Тютчев Федор Иванович

805

Россия и революция

шим цензором при Особой канцелярии Министерства иностранных дел.

В мае 1849 в Париже в под названием «Записка, представленная императору

Николаю после февральской революции одним русским чиновником выс-

шего ранга Министерства иностранных дел» вышла его статья «Россия и Ре-

волюция», а в 1850, в январском номере журнала «Revue des Deux Mondes»

была опубликована статья «Папство и Римский вопрос…». Статьи, идеи кото-

рых перекликались с идеями московских славянофилов, получили большой

общественный резонанс в Европе. В конце 1840 — начале 1850-х в незавершен-

ном трактате «Россия и Запад» и ряде «публицистических статей в стихах»

выдвинул панславистскую идею создания Православной Империи — союза

славянских, православных государств под эгидой России. В 1850-е получает

известность как поэт. В 1857 произведен в действительные статские советни-

ки, а в 1864 — в тайные советники. С 1858 до конца жизни был председателем

Комитета цензуры иностранной. Скончался 15.06.1873 в Царском Селе.

СОЧИНЕНИЯ

Тютчев Ф.И. Избранные сочинения. М.: Российская политическая энци-

клопедия (РОССПЭН), 2010.

Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений и письма: В 6 т. М.: Издатель-

ский центр «Классика», 2002—2004.

Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений в стихах и прозе. М.: Вече,

2000.

Россия и Запад: книга пророчеств. М.: Православный Свято-Тихоновский

богословский институт, 1999.

ЛИТЕРАТУРА

Аксаков И.С. Биография Ф.И. Тютчева. М., 1997.

Динесман Т.Г. Ф.И. Тютчев. Страницы биографии (К истории дипломати-

ческой карьеры). М., 2004.

Кожинов В.В. Тютчев. М., 1994.

Кожинов В.В. Пророк в своем отечестве (Ф.И. Тютчев и история России

ХIХ века). М., 2001.

Литературное наследство. Т. 97: В 2 кн. Федор Иванович Тютчев. М., 1988.

Мырикова А.В. Ф.И. Тютчев: Особенности политического дискурса. М.,

2003.

Пигарев К.В. Жизнь и творчество Тютчева. М., 1962.

Пигарев К.В. Тютчев и его время. М., 1978.

Тарасов Б. Н. Историософия Ф. И. Тютчева в современном контексте. М.:

Наука, 2006.

Тютчевский сборник — I. Таллинн, 1990.

Тютчевский сборник — II. Тарту, 1999.

Ф.И. Тютчев в документах, статьях и воспоминаниях современников. М.,

1999.

Ф. И. Тютчев: pro et contra. Личность и творчество Тютчева в оценке рус-

ских мыслителей и исследователей: антология. СПб., 2005.

Цымбурский В.Л. Тютчев как геополитик // Общественные науки и совре-

менность. 1995. № 6. С. 86—98.

Чагин Г.В. Тютчевы. СПб., 2003.

РОССИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ

Для уяснения сущности огромного потрясения, охватившего ныне

Европу, вот что следовало бы себе сказать. Уже давно в Европе суще-

ствуют только две действительные силы: Революция и Россия. Эти

две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схва-

тятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и

договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. От исхода

борьбы между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной ми-

ром, зависит на века вся политическая и религиозная будущность че-

ловечества.

Факт такого противостояния всем сейчас бросается в глаза, однако

отсутствие ума в нашем веке, отупевшем от рассудочных силлогизмов

таково, что нынешнее поколение, живя бок о бок со столь значитель-

ным фактом, весьма далеко от понимания его истинного характера

и подлинных причин.

До сих пор объяснения ему искали в области сугубо политических

идей; пытались определить различия в принципах чисто человече-

ского порядка. Нет, конечно, распря, разделяющая Революцию и

Россию, совершенно иначе связана с более глубокими причинами,

которые можно обобщить в двух словах.

Прежде всего Россия — христианская держава, а русский народ

является христианским не только вследствие православия своих ве-

рований, но и благодаря чему-то еще более задушевному

. Он является

таковым благодаря той способности к самоотречению и самопожерт-

вованию, которая составляет как бы основу его нравственной при-

роды. Революция же прежде всего — враг христианства

. Антихри-

стианский дух есть душа Революции, ее сущностное, отличительное

свойство. Ее последовательно обновляемые формы и лозунги, даже

насилия и преступления — все это частности и случайные подроб-

ности. А оживляет ее именно антихристианское начало, дающее ей

также (нельзя не признать) столь грозную власть над миром. Кто это-

го не понимает, тот уже в течение шестидесяти лет

присутствует на

разыгрывающемся в мире спектакле в качестве слепого зрителя.

Человеческое я, желающее зависеть лишь от самого себя, не при-

знающее и не принимающее другого закона, кроме собственного во-

леизъявления, одним словом, человеческое я, заменяющее собой Бога,

конечно же, не является чем-то новым среди людей; новым стано-

вится самовластие человеческого я, возведенное в политическое и

общественное право и стремящееся с его помощью овладеть обще-

ством

. Это новшество и получило в 1789 году имя Французской ре-

волюции.

806

Тютчев Федор Иванович

807

Россия и Революция

С того времени Революция во всех своих метаморфозах сохранила

верность собственной природе и, видимо, никогда еще не ощущала

себя столь сокровенно антихристианской, как в настоящую минуту,

присвоив христианский лозунг: братство. Тем самым можно даже

предположить, что она приближается к своему апогею. В самом деле,

не подумает ли каждый, кто услышит наивно богохульственные раз-

глагольствования, ставшие как бы официальным языком нашей эпо-

хи, что новая Французская республика явилась миру, дабы исполнить

евангельский закон?

Ведь именно подобное призвание торжествен-

но приписали себе созданные ею силы, правда с одной поправкой,

которую Революция приберегла для себя, — дух смирения и самоотвер-

жения, составляющий основу христианства, она стремится заменить

духом гордости и превозношения, свободное добровольное милосер-

дие — принудительной благотворительностью, а взамен проповедуе-

мого и принимаемого во имя Бога братства пытается установить

братство, навязанное страхом перед господином народом. За исклю-

чением отмеченных различий, ее господство на самом деле обещает

стать Царством Христа.

Это пренебрежительное доброжелательство, которое новые вла-

сти выказывали до сих пор по отношению к католической Церкви и

ее служителям, никого не должно вводить в заблуждение. Оно явля-

ется едва ли не важнейшим признаком действительного положения

вещей и самым очевидным показателем достигнутого Революцией

всемогущества. В самом деле, зачем Революции выказывать себя

враждебной к духовенству и христианским священнослужителям,

которые не только претерпевают, но принимают и усваивают ее

, пре-

возносят все ее насилия для предотвращения исходящих от нее угроз

и, не подозревая того, присоединяются ко всем ее неправдам? Если

бы в таком поведении содержался лишь расчет, то и тогда он оказался

бы отступничеством; но, если к расчету примешивается убеждение,

отступничество усугубляется в гораздо значительной степени.

Однако позволительно предвидеть, что не будет недостатка и в

преследованиях. В тот же самый день, когда предел уступок будет ис-

черпан, а католическая Церковь сочтет своим долгом начать сопро-

тивление, обнаружится, что она способна это сделать лишь путем

возвращения к мученичеству. Можно положиться на Революцию:

во всем она останется верна себе и последовательна до конца.

Февральский взрыв

оказал миру великую услугу тем, что сокру-

шил до основания все иллюзорные построения, маскировавшие под-

линную действительность. Даже самые недальновидные люди долж-

ны теперь понимать, что история Европы в течение последних

тридцати лет представляла собой лишь продолжительную мистифи-

кацию. И не озарилось ли внезапно безжалостным светом недавнее

прошлое, уже столь отдалившееся от нас? Кто, например, сейчас не

понимает всей смехотворности притязаний той мудрости нашего века,

которая благодушно вбила себе в голову, что ей удалось укротить Ре-

волюцию конституционными заклинаниями

, обуздать ее ужасную

энергию законнической формулой? После всего случившегося кто

мог бы еще сомневаться, что с проникновением революционного на-

чала в общественную кровь все его подходы и соглашательские фор-

мулы являются только наркотическими средствами, которые в со-

стоянии на время усыпить больного, но не в силах предотвратить

дальнейшее развитие самой болезни?

Вот почему, проглотив Реставрацию, лично ей ненавистную как

последний обломок законного правления во Франции, Революция не

сумела стерпеть и другой, ею же порожденной, власти, которую она

признала в 1830 году

в качестве сообщника в борьбе с Европой, но

которую сокрушила в тот день, когда вместо служения ей та возомнила

себя ее господином.

Да будет мне позволено высказать по этому поводу следующее со-

ображение. Как могло случиться, что среди всех государей Европы, а

также ее политических руководителей последнего времени нашелся

лишь один, кто с самого начала обнаружил и отметил великую иллюзию

1830 года

и остается с тех пор единственным в Европе, единствен-

ным, быть может, в своем окружении, неизменно сопротивляющимся

ее соблазну? Дело в том, что на этот раз, к счастью, на российском пре-

столе находился Государь, воплотивший русскую мысль

, а в тепе-

решнем состоянии мира лишь русская мысль достаточно удалена от

революционной среды, чтобы здраво оценить происходящее в ней.

То, что Император предвидел с 1830 года, Революция не преминула

осуществить пункт за пунктом. Все уступки и жертвы своими убежде-

ниями, принесенные монархической Европой для июльских установ-

лений в интересах мнимого status quo, были захвачены и использова-

ны Революцией для замышляемого ею переворота. И пока законные

власти вступали в более или менее искусные дипломатические отно-

шения с псевдозаконностью, а государственные люди и дипломаты

всей Европы присутствовали в Париже как любопытные и доброжела-

тельные зрители на парламентских состязаниях в красноречии, рево-

люционная партия, почти не таясь, безостановочно подрывала почву

под их ногами.

Можно сказать, что главная задача этой партии, в течение послед-

них восемнадцати лет, заключалась в полнейшем революционизирова-

нии Германии

, и теперь можно судить, хорошо ли она выполнена.

Германия, бесспорно, — та страна, о которой уже давно складыва-

ются самые странные представления. Ее считали страной порядка,

808

Тютчев Федор Иванович

809

Россия и Революция

потому что она была спокойна, и не хотели замечать жуткой анархии,

которая в ней заполоняла и опустошала умы.

Шестьдесят лет господства разрушительной философии

совер-

шенно сокрушили в ней все христианские верования и развили в от-

рицании всякой веры главнейшее революционное чувство — горды-

ню ума — столь успешно, что в наше время эта язва века, возможно,

нигде не является так глубоко растравленной, как в Германии. По мере

своего революционизирования Германия с неизбежной последова-

тельностью ощущала в себе возрастание ненависти к России. В самом

деле, тяготясь оказанными Россией благодеяниями, Германия не

могла не питать к ней неистребимой неприязни. Сейчас этот приступ

ненависти, кажется, достиг своей кульминации; он восторжествовал

не только над рассудком, но даже над чувством самосохранения.

Если бы столь прискорбная ненависть могла внушать нечто иное,

кроме жалости, то Россия, безусловно, почитала бы себя достаточно

отмщенной тем зрелищем, которое представила миру Германия по-

сле Февральской революции

. Это едва ли не беспримерный факт

в истории, когда целый народ становится подражателем другого на-

рода, в то время как тот предается самому разнузданному насилию.

И пусть не говорят в оправдание этих столь очевидно искусствен-

ных движений, перевернувших весь политический строй Германии и

подорвавших само существование общественного порядка, что они

вдохновлялись искренним и всеобщим чувством германского един-

ства

. Допустим, что такие чувства и желания искренни и отвечают

чаяниям подавляющего большинства. Но что это доказывает?.. К наи-

более безумным заблуждениям нашего времени относится представ-

ление, будто страстное и пламенное желание большого числа людей

в достижении какой-либо цели достаточно для ее осуществления.

Впрочем, следует согласиться, что в сегодняшнем обществе нет ни

одного желания, ни одной потребности (какой бы искренней и за-

конной она ни была), которую Революция, овладев ею, не исказила бы

и не обратила в ложь. Именно так и случилось с вопросом германского

единства: для каждого, кто не совсем утратил способность признавать

очевидное, отныне должно быть ясно, что на избранном Германией

пути разрешения этой проблемы ее ожидает в итоге не единство, а

страшный распад, какая-нибудь окончательная и безысходная ката-

строфа.

Конечно же, вскоре не замедлят увериться, что одно только един-

ство и возможно для Германии (не для той, какой ее изображают газе-

ты, а для действительной, созданной историей) — единственный

шанс серьезного и практического единения этой страны был нераз-

рывно связан с ныне разрушенной ею политической системой.

Если в течение последних тридцати трех лет, возможно самых

счастливых в ее истории, Германия создала иерархически организо-

ванный и бесперебойно работающий политический организм, то при

каких условиях подобный результат мог быть достигнут и упрочен?

Очевидно, при условии искреннего взаимопонимания между двумя

ее крупными государствами, представителями тех двух принципов,

которые вот уже более трех столетий соперничают друг с другом

в Германии

. Но возможна ли была бы долгая жизнь этого согласия,

столь медленно созидавшегося и с таким трудом сохранявшегося,

если бы Австрия и Пруссия после великих походов против Франции

не примкнули тесно к России и не опирались на нее? Такая полити-

ческая комбинация, осуществившая в Германии единственно подхо-

дящую для нее систему объединения

, предоставила ей тридцати-

трехлетнюю передышку, которую она теперь принялась нарушать.

Ни ненависть, ни ложь никогда не смогут опровергнуть этот факт.

В припадке безумия Германии удалось разорвать союз, который, не

навязывая ей никакой жертвы, обеспечивал и оберегал ее националь-

ную независимость. Но тем самым она навсегда лишила себя всякой

твердой и прочной основы.

В подтверждение высказанной истины взгляните на отражение

событий в ту страшную минуту, когда они развиваются почти так же

быстро, как и человеческая мысль. Прошло едва два месяца с тех пор,

как Революция в Германии взялась за работу, а уже необходимо отдать

ей должное — дело разрушения в стране продвинулось гораздо дальше,

чем при Наполеоне, после десятилетия его сокрушительных кампаний.

Взгляните на Австрию, обесславленную, подавленную, разбитую

сильнее, нежели в 1809 году

. Взгляните на Пруссию, обреченную на

самоубийство из-за ее рокового и вынужденного потворства поль-

ской партии

. Взгляните на берега Рейна, где, вопреки песням и фра-

зам, Прирейнская конфедерация стремится к возрождению

. По-

всюду анархия, нигде нет власти, и все это под влиянием Франции,

где бурная социальная революция готова вылиться в политическую

революцию, разъединяющую Германию.

Отныне для всякого здравомыслящего человека вопрос герман-

ского единства является уже решенным. Нужно обладать свойствен-

ным немецким идеологам особым непониманием, чтобы всерьез

задаваться вопросом, имеет ли сборище журналистов, адвокатов и

профессоров, собравшихся во Франкфурте

и присвоивших себе мис-

сию возобновления времен Карла Великого, какие-то весомые шан-

сы на успех в предпринятом деле, может ли оно достаточно мощно и

искусно вновь поднять на столь колеблющейся почве опрокинутую

пирамиду, поставив ее острой вершиной вниз.

810

Тютчев Федор Иванович

811

Россия и Революция

Вопрос уже вовсе не в том, чтобы знать, будет ли Германия еди-

ной, а в том, удастся ли ей спасти хотя бы частицу своего националь-

ного существования после внутренних потрясений, способных усугу-

биться вероятной внешней войной.

Партии, готовые раскалывать страну, начинают вырисовываться.

Республика уже утвердилась во многих местах Германии

, и можно

предполагать, что она не отступит без боя, поскольку имеет для себя

логику, а за собой — Францию. В глазах этой партии национальный

вопрос лишен и смысла, и значения. В интересах своего дела она ни

на мгновение не поколеблется принести в жертву независимость

страны и уже сегодня или завтра способна увлечь всю Германию под

знамя Франции, пусть даже и под красное. Она повсюду находит по-

собников, помощь и поддержку среди людей и установлений, как

в анархических инстинктах толпы, так и в анархических учреждени-

ях, ныне столь щедро рассеянных по всей Германии. Но ее лучшими

и могущественнейшими помощниками являются именно те люди,

которые вот-вот могут быть призваны к борьбе с ней: так они связаны

с ней общностью принципов. Теперь весь вопрос заключается в том,

чтобы суметь определить, разразится ли борьба прежде, чем мнимые

консерваторы

успеют своими радениями и безумствами подорвать

все элементы силы и сопротивления, еще оставшиеся в Германии.

Одним словом, решатся ли они, атакуемые республиканской парти-

ей, увидеть в ней всамделишный авангард французского вторжения и

найдут ли в себе достаточно энергии, чувствуя угрозу национальной

независимости, для беспощадной борьбы с республикой не на жизнь,

а на смерть; или же, во избежание такой борьбы, они предпочтут

какую-нибудь видимость мирового соглашения, которое, в сущно-

сти, оказалось бы с их стороны лишь скрытой капитуляцией. В случае

осуществления последнего предположения нельзя не признать, что

вероятность крестового похода против России, крестового похода,

который всегда был заветной мечтой Революции

, а теперь стал ее

воинственным кличем, превратилась бы в почти твердую уверен-

ность; тогда пробил бы час решающей схватки, а полем сражения

оказалась бы Польша

. По крайней мере, такую вероятность любов-

но лелеют революционеры всех стран; однако они не уделяют необ-

ходимого внимания одному элементу вопроса, и это упущение спо-

собно значительно расстроить их расчеты.

Революционная партия, особенно в Германии, кажется, убедила

себя, что коль скоро она сама пренебрежительно относится к нацио-

нальному элементу, то точно так же происходит и во всех странах, на-

ходящихся под ее влиянием, что везде и всегда вопрос принципа бу-

дет главенствовать перед национальным вопросом. Уже события

в Ломбардии

должны были вызвать особые размышления у венских

студентов-реформаторов

, вообразивших, будто достаточно изгнать

князя Меттерниха и провозгласить свободу печати, чтобы разрешить

все чудовищные затруднения, отягощающие австрийскую монархию.

Итальянцы же с неизменным упорством продолжают видеть в них

лишь Tedeschi

и Barbari

, словно они и не возрождались в очиститель-

ных водах мятежа. Но революционная Германия незамедлительно

получит в этом отношении еще более суровый и знаменательный

урок, поскольку он будет преподан из ближайшего окружения. В са-

мом деле, никто не подумал, что, сокрушая или ослабляя все прежние

власти, потрясая до самых оснований весь политический строй этой

страны, в ней пробуждают опаснейшее осложнение, вопрос жизни

или смерти для ее будущности — вопрос племенной

. Как-то забыли,

что в самом сердце мечтающей об объединении Германии, в Богем-

ской области и окрестных славянских землях живет шесть или семь

миллионов людей, для которых в течение веков, из поколения в по-

коление, германец ни на мгновение не переставал восприниматься

чем-то несравненно худшим, нежели чужеземец, одним словом, всегда

остается Немцем... Разумеется, здесь идет речь не о литературном пат-

риотизме нескольких пражских ученых

, сколь почтенным бы он ни

был; эти люди, несомненно, уже сослужили великую службу своей

стране и еще послужат ей; но жизнь Богемии состоит в другом. Под-

линная жизнь народа никогда не проявляется в напечатанных для

него книгах, за исключением, пожалуй, немецкого народа; она со-

стоит в его инстинктах и верованиях, а книги (нельзя не признаться)

способны скорее раздражать и ослаблять их, чем оживлять и поддер-

живать. Все, что еще сохраняется от истинно национального суще-

ствования Богемии, заключено в ее гуситских верованиях

, в посто-

янно живом протесте угнетенной славянской народности против

захватов римской Церкви, а также против немецкого господства.

Здесь-то и коренится связь, соединяющая ее со всем ее славным

боевым прошлым, находится звено, которое свяжет однажды чеха из

Богемии с его восточными собратьями. Нельзя переусердствовать

в настойчивом внимании к этом предмету, поскольку именно в со-

чувственных воспоминаниях о Восточной Церкви, в возвращениях

к старой вере (гуситство в свое время служило лишь несовершенным

и искаженным ее выражением) и сказывается глубокое различие

между Польшей и Богемией

: между Богемией, против собственной

воли покоряющейся западному сообществу, и мятежно католической

Польшей — фанатичной приспешницей Запада и всегдашней преда-

тельницей своих.

Немцев (итал.). (Здесь и далее — примеч. ред.)

Варваров (итал.).

812

Тютчев Федор Иванович

813

Россия и Революция

Я знаю, что теперь истинный вопрос еще не поставлен в Богемии

и что самый примитивный либерализм с примесью коммунизма в го-

родах и, вероятно, какой-то доли жакерии в деревнях волнуется и

дергается на поверхности страны

. Но все это опьянение вскоре

пройдет, и, самим ходом вещей, сущность положения не замедлит

проясниться. Тогда вопрос для Богемии встанет следующим образом:

что сделает Богемия с окружающими ее народностями, моравами,

словаками, словом, с семью или восемью миллионами человек одного

с ней языка и племени, если Австрийской империи суждено разва-

литься после потери Ломбардии и сейчас уже полного освобождения

Венгрии?

Будет ли она стремиться к независимости или согласится

войти в нелепые рамки будущего Германского Единства, которое об-

речено быть Единством Хаоса? Маловероятно, что последний вариант

может ее привлекать. В таком случае она неизбежно подвергнется вся-

кого рода враждебным действиям и нападениям, для отпора которым

ей, конечно, уже не придется опираться на Венгрию. Чтобы понять,

к какому государству Богемия будет вынуждена примкнуть, несмотря

на господствующие в ней сегодня идеи и на те учреждения, которые

станут управлять ею завтра, остается лишь вспомнить слова, сказан-

ные мне в 1841 году в Праге самым национально мыслящим патрио-

том этой страны. «Богемия, — говорил мне Ганка

, — будет свобод-

ной и независимой, достигнет подлинной самостоятельности лишь

тогда, когда Россия вновь завладеет Галицией». Вообще, следует осо-

бо отметить неизменное расположение, с каким к России, русскому

имени, его славе и будущности всегда относились в Праге нацио-

нально настроенные люди

; и это в то время, когда наша верная со-

юзница Германия скорее из безучастности, нежели по справедливо-

сти, сделалась подкладкой для польской эмиграции, чтобы возбуждать

против нас общественное мнение всей Европы. Любой русский, по-

сетивший Прагу в последние годы, сможет подтвердить, что един-

ственный услышанный им там в наш адрес упрек относится к сдер-

жанности и безразличию, с какими национальные устремления

Богемии воспринимались у нас. Высокие и великодушные соображе-

ния внушали нам тогда такое поведение; теперь же, конечно, оно ли-

шилось бы всякого смысла, ибо жертвы, принесенные нами тогда

делу порядка, совершались бы ныне в пользу Революции.

Но если правда, что Россия в нынешних обстоятельствах менее

чем когда-либо имеет право обескураживать питаемые к ней симпа-

тии, то будет справедливым признать, с другой стороны, существова-

ние исторического закона, провиденциально управлявшего до сих

пор ее судьбами: именно самые заклятые враги России с наибольшим

успехом способствовали развитию ее величия

. Вследствие этого

провиденциального закона у нее появился еще один недруг, который,

несомненно, окажет большое влияние на ее будущие судьбы и значи-

тельно посодействует ускорению их исполнения. Недруг, о котором

идет речь, — Венгрия, я разумею мадьярскую Венгрию. Из всех вра-

гов России она, возможно, ненавидит ее особенно яростно. Мадьяр-

ский народ, самым странным образом соединивший революционный

пыл с дикостью азиатской орды (о нем можно сказать столь же спра-

ведливо, как и о турках, что он лишь временно разбил свой лагерь

в Европе), пребывает в окружении славянских племен, одинаково

ему ненавистных

. Личный враг этих племен, чьи судьбы им так дол-

го ломались, он вновь, после веков брожений и смут, все еще видит

себя заточенным среди них. Все его соседи (сербы, хорваты, словаки,

трансильванцы, вплоть до карпатских малороссов) составляют зве-

нья одной цепи, которую он считал навсегда разорванной. А теперь

он чувствует над собою руку, которая сможет, когда и как пожелает,

воссоединить эти звенья и стянуть цепь. Отсюда его инстинктивная

ненависть к России. С другой стороны, нынешние партийные вожаки,

поверив иностранным газетам, всерьез внушили себе, что мадьярско-

му народу предстоит исполнить великое призвание на православном

Востоке, словом, противодействовать исполнению судеб России...

До сих пор умеряющее влияние Австрии худо-бедно сдерживало все

это брожение и безрассудство; но теперь, когда последняя связь по-

рвана, а старый и бедный, впавший в детство отец взят под опеку

следует предвидеть, что полностью раскрепощенное мадьярство мо-

жет свободно развиться до всех своих крайностей и самых безумных

авантюр. Уже ставился вопрос об окончательном присоединении

Трансильвании

. Говорят о восстановлении прежних прав на Дунай-

ские княжества и Сербию. Во всех этих странах удвоится пропаганда

для возбуждения антирусских настроений и повсеместной смуты.

Расчет делается на то, чтобы в один прекрасный день объявиться

с оружием в руках, потребовать во имя ущемленных прав Запада воз-

врата устьев Дуная и повелительно сказать России: «Ты не пойдешь

дальше!». — Вот, бесспорно, некоторые статьи программы, выраба-

тываемой ныне в Пресбурге

. В прошлом году все это ограничива-

лось лишь газетными фразами, которые теперь в любой момент могут

обернуться весьма серьезными и опасными попытками. Но всего не-

отвратимее кажется нам сейчас столкновение между Венгрией и дву-

мя зависимыми от нее славянскими королевствами. В самом деле,

Хорватия и Славония, предвидя, что ослабление законной власти

в Вене неизбежно предает их на произвол мадьярству, видимо, полу-

чили от австрийского правительства обещание отдельного само-

управления с присоединением к ним Далмации и военной границы.

Эта позиция, которую объединенные таким образом страны пытаются

занять по отношению к Венгрии, незамедлительно приведет к обост-

Буташевич-Петрашевский Михаил Васильевич

814 815

Римский вопрос

рению всех прежних разногласий и разжиганию там открытой граж-

данской войны. А поскольку авторитет австрийского правительства

окажется, вероятно, слишком слабым для мало-мальски успешного

посредничества между воюющими сторонами, то венгерские славя-

не, как слабейшие, возможно, потерпели бы неудачу в борьбе, если

бы не одно обстоятельство, которое рано или поздно обязательно

должно прийти к ним на помощь: предстоящий им противник явля-

ется прежде всего врагом России. К тому же по всей этой военной

границе, составленной на три четверти из православных сербов, нет

ни одной хижины поселенцев (со слов даже самих австрийцев), где

рядом с портретом императора Австрии не висел бы портрет другого

Императора, упорно признаваемого этими верными племенами за

единственно законного

. Впрочем (зачем скрывать от самих себя),

маловероятно и то, что все эти разрушающие Запад толчки землетря-

сения

остановятся у порога восточных стран. И как могло бы слу-

читься, чтобы в столь беспощадной войне, в готовящемся крестовом

походе нечестивой Революции, уже охватившей три четверти Запад-

ной Европы, против России Христианский Восток, Восток Славяно-

Православный, чье существование нераздельно связано с нашим

собственным, не ввязался бы вслед за нами в разворачивающуюся

борьбу. И, быть может, с него-то и начнется война, поскольку есте-

ственно предположить, что все терзающие его пропаганды (католи-

ческая, революционная и проч. и проч.), хотя и противоположные

друг другу, но объединенные в общем чувстве ненависти к России

примутся за дело с еще большим, чем прежде, рвением. Можно быть

уверенным, что для достижения своих целей они не отступят ни пе-

ред чем... Боже праведный! Какова была бы участь всех этих христи-

анских, как и мы, народностей, если бы, став, как уже происходит,

мишенью для всех отвратительных влияний, они оказались покину-

тыми в трудную минуту единственной властью, к которой они взыва-

ют в своих молитвах? — Одним словом, какое ужасное смятение

охватило бы страны Востока в их схватке с Революцией, если бы за-

конный Государь, Православный Император Востока, медлил еще

дальше со своим появлением!

Нет, это невозможно. Тысячелетние предчувствия совсем не обма-

нывают. У России, верующей страны, достанет веры в решительную

минуту. Она не устрашится величия своих судеб, не отступит перед

своим призванием.

И когда еще призвание России было более ясным и очевидным?

Можно сказать, что Господь начертал его огненными стрелами на по-

мраченных от бурь Небесах. Запад уходит со сцены, все рушится и

гибнет во всеобщем мировом пожаре — Европа Карла Великого

Европа трактатов 1815

года, римское папство и все западные коро-

левства, Католицизм и Протестантизм, уже давно утраченная вера и

доведенный до бессмыслия разум, невозможный отныне порядок и

невозможная отныне свобода

. А над всеми этими развалинами, ею

же нагроможденными, цивилизация, убивающая себя собственными

руками...

И когда над столь громадным крушением мы видим еще более

громадную Империю, всплывающую подобно Святому Ковчегу

кто дерзнет сомневаться в ее призвании, и нам ли, ее детям, прояв-

лять неверие и малодушие?..

12 апреля 1848

РИМСКИЙ ВОПРОС

Если среди вопросов дня или, скорее, века есть такой, в котором,

как в фокусе, сходятся и сосредоточиваются все аномалии, все про-

тиворечия и все непреодолимые трудности, с которыми сталкивается

Западная Европа, то это, несомненно, римский вопрос.

Да иначе и быть не могло, благодаря неумолимой логике, вноси-

мой Богом, как тайное правосудие, в события сего мира. Глубокий и

непримиримый раскол, веками подтачивающий Запад

, должен был

в конце концов найти свое высшее выражение и достигнуть самого

корня дерева. Никто не станет оспаривать у Рима его почетного пра-

ва: в наши дни, как и всегда, он — корень западного мира. Одна-

ко, несмотря на живую озабоченность умов этим вопросом, весьма

сомнительно, чтобы они отдавали себе ясный и точный отчет в его

содержании.

Вероятно, заблуждению относительно природы и значения так

поставленного вопроса способствует прежде всего мнимое сходство

между свершившимся на наших глазах в Риме

и рядом предшеству-

ющих эпизодов из его предыдущих революций, а также самая суще-

ственная связь современного римского движения с общим развитием

европейской революции. Все эти дополнительные обстоятельства,

как будто объясняющие с первого взгляда римский вопрос, в дей-

ствительности лишь скрывают от нас его глубину.

Конечно же, этот вопрос необычен — и не просто потому, что ка-

сается всего на Западе, он, можно сказать, даже превосходит проис-

ходящее.

Теперь все, еще остающееся на Западе от положительного Хри-

стианства, связано либо наглядным, либо более или менее явным

сродством с римским Католицизмом, для которого Папство, как оно

сложилось за века, является очевидной основой и условием суще-

816

Тютчев Федор Иванович

817

Римский вопрос

ствования. И вряд ли кто решится бросить обвинения в парадоксаль-

ности или клевете такого утверждения.

Протестантизм с его многочисленными разветвлениями едва про-

тянул три века и умирает от немощи во всех странах, где он господство-

вал до сих пор, кроме разве что Англии

; там же, где он еще проявляет

какие-то признаки жизни, проявления эти стремятся к воссоедине-

нию с Римом. Что касается религиозных доктрин, возникающих вне

всякой общности с одним или другим из этих двух вероисповеданий,

то они, несомненно, представляют собой лишь частные мнения.

Одним словом, Папство — вот единственный в своем роде столп,

худо-бедно подпирающий на Западе ту часть христианского здания,

которая уцелела и устояла после великого разрушения шестнадцатого

века и последовавших затем крушений. И именно этот столп и соби-

раются теперь разрушить, направив удар на саму его основу.

Нам слишком хорошо известны все те затасканные словеса, коими

как ежедневная печать, так и официальные декларации некоторых

правительств по обыкновению пользуются для сокрытия подлинной

действительности: дескать, до Папства как религиозного учреждения

и не думают касаться, пред ним преклоняются, его почитают и обяза-

тельно поддержат, у него даже не оспаривают светской власти, а при-

тязают лишь на изменение ее применения. От него потребуют только

всеобще необходимых уступок и навяжут ему только совершенно за-

конные преобразования. Во всем этом хотя и есть изрядная доля со-

знательной недобросовестности, однако преизобилуют невольные

заблуждения.

Конечно же, было бы недобросовестно, даже со стороны наиболее

искренних, притворяться, будто они верят, что серьезные и честные

реформы теперешнего образа правления римского Государства не мо-

гут привести через определенное время к его полной секуляризации.

Но вопрос-то собственно и не в этом: истинный вопрос заключа-

ется в знании того, в чьих интересах совершилась бы секуляризация,

то есть каковы будут природа, дух и устремления той власти, которой

вы передадите отнятое у Папства светское правление? Ведь невоз-

можно скрыть от себя, что именно под опекой этой новой власти

Папство будет вынуждено впредь жить.

И вот здесь-то и преизбыточествуют иллюзии. Нам известно идо-

лопоклонство западных людей перед всем, что является формой, фор-

мулой и политическим механизмом. Это идолопоклонство стало как

бы последней религией Запада. Но если только не закрывать совсем

глаза и не запечатывать ум перед всяким фактом и очевидной исти-

ной, то как же, после всего случившегося, можно суметь уверить себя,

будто при современном положении Европы, Италии, Рима навязан-

ные Папе либеральные и полулиберальные установления останутся

надолго во власти средних, умеренных и мягких убеждений? Для под-

тверждения защищаемого вами тезиса вам нравится представлять эти

убеждения таковыми, как будто им не угрожает своим быстрым за-

хватом революция, способная сразу же превратить их в боевое орудие

для подрыва не только светского суверенитета Папы, но и самого ре-

лигиозного установления. И было бы зряшным делом наставлять сто-

ронников революционного принципа, как Господь Сатану, мучить

лишь тело верного Иова, не касаясь его души. Будьте уверены, что

революция, менее совестливая, чем ангел тьмы, совсем не примет

в расчет ваши наказы.

Всякое заблуждение, всякое недоразумение в этом отношении не-

возможно для того, кто вполне постиг сущность разворачивающегося

на Западе спора, ставшего в течение веков его жизнью; жизнью не-

нормальной, конечно, но действительной, не вчера зародившимся и

все еще развивающимся недугом. И если встречается столь мало лю-

дей, осознающих такое положение, то это только доказывает, что бо-

лезнь уже чересчур запущена.

Когда речь заходит о римском вопросе, нет никаких сомнений,

что большинство требований преобразований и уступок со стороны

Папы преследует честные, законные, чуждые задней мысли интересы

и что их должное удовлетворение уже не терпит отлагательства. Но

такова невероятная роковая предопределенность теперешнего поло-

жения, что эти интересы, по своей природе имеющие местное значе-

ние и сравнительно незначительные, преобладают и ставят под угро-

зу огромный и важный вопрос. Это скромные и безобидные жилища

частных людей, так расположенные, что они возвышаются над полем

сражения, а враг, к несчастью, уже у самых ворот.

Секуляризация римского Государства, повторим еще раз, — вот

исход всякой его честной и серьезной реформы; а с другой стороны,

секуляризация в нынешних обстоятельствах оказалась бы не чем

иным, как сложением оружия перед врагом — капитуляцией...

Итак, каков же вывод? Значит ли, что римский вопрос в такой его

постановке является просто-напросто безвыходным лабиринтом, а

папское учреждение из-за подспудного развития скрытого в нем по-

рока последовательно пришло с веками к такому периоду своего су-

ществования, когда жизнь, как было кем-то сказано, ощущается лишь

как трудность бытия? Поставлен ли Рим, подобно Западу, созданно-

му им по своему образу и подобию, в безвыходное положение? Мы не

беремся утверждать обратное...

И вот здесь-то выступает, подобно солнцу, промыслительная ло-

гика, управляющая силой внутреннего закона событиями мира.

Скоро исполнится восемь веков с того дня, как Рим разорвал по-

следнее звено, связывавшее его с православным преданием вселен-

818

Тютчев Федор Иванович

819

Римский вопрос

ской Церкви

. Создавая себе в тот день отдельную судьбу, он на многие

века определил и судьбу Запада.

Догматические различия, отделяющие Рим от православной Церк-

ви, известны всем

. С точки зрения человеческого разума эти разли-

чия, вполне обосновывая разделение, не объясняют в достаточной

степени образовавшейся пропасти — не между двумя Церквами, ибо

Вселенская Церковь Одна

, но между двумя мирами, между двумя, так

сказать, человечествами, пошедшими под двумя разными знаменами

Отмеченные различия не совсем объясняют, как произошедшее

тогда отклонение с истинного пути должно было со всей необходи-

мостью привести к наблюдаемому нами сегодня результату.

Иисус Христос сказал: «Царство Мое не от мира сего»

. Следова-

тельно, нужно понять, как Рим, отпав от Единства, счел себя вправе

ради собственного интереса, отождествленного им с интересом само-

го христианства, устроить Царство Христово как царство мира сего.

Мы хорошо знаем, как очень трудно, среди западных идей и по-

нятий, придать этому слову его законное значение; всегда будет оста-

ваться соблазн толковать его не в православном, но в протестантском

смысле. А между этими двумя смыслами лежит расстояние, отделяю-

щее божественное от человеческого

. Однако надо признать, что при

всей отделенности столь неизмеримым расстоянием от протестант-

ства православное учение ничуть не приблизилось и к учению Рима —

и вот почему.

Рим, и правда, поступил не так, как Протестантизм, и не упразд-

нил Церковь как христианское средоточие в угоду человеческому я,

но он поглотил ее в римском я

. Он не отверг предания, а довольство-

вался его конфискацией ради собственной выгоды. Однако присвое-

ние себе божественного не является ли его отрицанием?.. Вот что

устанавливает страшную, но неоспоримую связь сквозь разные вре-

мена между зарождением Протестантизма и захватами Рима. Ибо за-

хват имеет ту особенность, что не только возбуждает бунт, но и создает

еще для своей корысти видимость права

Стало быть, современная революционная школа тут не ошиблась.

Революция, представляющая собой не что иное, как апофеоз того же

самого человеческого я в его целостном и полном развитии, не пре-

минула признать за своих и приветствовать как двух славных учите-

лей не только Лютера, но и Григория VII

. Родственная кровь загово-

рила в ней, и она приняла одного, несмотря на его христианские

убеждения, и почти канонизировала второго, хотя тот и был папой.

Но если очевидная связь, сцепляющая три звена этого ряда

, со-

ставляет самую сущность исторической жизни Запада, то отправной

точкой такого единства необходимо признать, бесспорно, именно

глубокое искажение подлинного христианского начала в навязанном

ему Римом устройстве.

В течение веков Церковь на Западе, под покровительством Рима,

почти совсем растеряла предписанный ей изначально законом харак-

тер. Среди великого человеческого сообщества она перестала быть

обществом верных, свободно соединившихся в духе и истине под

Христовым законом. Она стала учреждением, политической силой —

Государством в Государстве. По правде сказать, в Средние века Цер-

ковь на Западе оставалась лишь римской колонией, устроенной в за-

воеванной стране.

Именно это устройство, прикрепив Церковь к земным интересам,

и предопределило ее, так сказать, смертные судьбы. Воплощая боже-

ственный элемент в немощном и бренном теле, оно привило ему все

болезни и похоти плоти. Из такого устройства по провиденциальной

неотвратимости для римской Церкви проистекла необходимость

войны, материальной войны, необходимость, равнозначная для цер-

ковного установления смертному приговору. В этом устройстве заро-

дилось и столкновение притязаний, вражда интересов, что не могло

не привести вскоре к ожесточенной схватке между Священством и Им-

перией — тому поистине нечестивому и святотатственному поедин-

ку

, который, длясь все Средние века, нанес на Западе смертельный

удар самому принципу власти.

Отсюда столько злоупотреблений, насилий, гнусностей, копив-

шихся веками для подкрепления вещественной власти

, без чего, как

полагал Рим, нельзя было обойтись для сохранения Единства Церкви

и что, напротив, как и следовало ожидать, в конечном итоге привело

к полному краху столь мнимого Единства. Нельзя же отрицать, что

взрыв Реформации шестнадцатого века в своем истоке был лишь ре-

акцией чересчур долго уязвляемого христианского чувства против

власти Церкви, от которой во многих отношениях оставалось лишь

имя. Но так как издавна Рим старательно вклинился между вселен-

ской Церковью и Западом, то вожди Реформации вместо того, чтобы

нести свои жалобы на суд законной и сведущей власти, предпочли

взывать к суду личной совести, то есть сделали себя судьями в своем

собственном деле.

Вот тот подводный камень, о который разбилась реформа шест-

надцатого века. Такова — не в обиду ученым мудрецам Запада будет

сказано — истинная и единственная причина, из-за которой движе-

ние реформы, христианское в своем зарождении, уклонилось с пути

и наконец дошло до отрицания авторитета Церкви, а затем и самого

принципа всякого авторитета. Через эту брешь, проделанную Про-

тестантизмом, так сказать, бессознательно, и вторглось позднее в за-

падное общество антихристианское начало.