Ровдо, В.В. Сравнительная политология. Том 1 Теория сравнительной политологии

Подождите немного. Документ загружается.

рую Платон называл тимосом. Жажда признания и сопутствующие ей эмоции

гнева, стыда и гордости – это важнейшие для политической жизни характерис-

тики. Согласно Гегелю, именно они и движут исторический процесс. В резуль-

тате кровавой борьбы за престиж человеческое общество разделилось на

класс господ, готовых рисковать своей жизнью, и класс рабов, которые усту-

пили естественному страху смерти. Долгое время раб вообще не признавался

человеком. Но столь же ущербным было и признание, которым пользовался

господин, потому что его признавали не другие господа, но рабы, которые не

были вполне людьми. Это противоречие аристократических обществ, неотъ-

емлемое от господства и подчинения, было разрешено в результате Великой

Французской (и Американской) революции. Внутренне неравные признания

хозяев и рабов были заменены признанием универсальным и взаимным, где

за каждым гражданином признается человеческое достоинство всеми дру-

гими гражданами и где это достоинство признается и государством путем пре-

доставления прав.

“Таким образом, борьба за признание может дать нам недостающее звено

между либеральной экономикой и либеральной политикой… Желание и

рассудок вместе – достаточно, чтобы объяснить процесс индустриализации

и вообще значительную часть экономической жизни. Но они никак не объяс-

няют стремление к либеральной демократии, которая полностью порожда-

ется тимосом, той частью души, которая требует признания. Автократии могут

удовлетворять потребности человека в безопасности и благосостоянии, но не

в признании. “Диктуемая тимосом гордость собственной ценностью застав-

ляет людей требовать демократического правительства, которое будет

обращаться с ними, как со взрослыми, а не как с детьми, признавая их само-

стоятельность как свободных личностей” [27].

Но насколько универсальной является борьба за признание? Религия, национа-

лизм и комплекс этических привычек и обычаев (культура) традиционно счи-

тались препятствием на пути установления демократии и свободного рынка.

Прежде всего Фукуяма обращает внимание на широко распространенные

заблуждения, связанные с культурным фактором демократического транзита.

“Первое – это мнение, что культурные факторы составляют достаточное усло-

вие для установления демократии… Мы не должны забывать, что нацистская

Германия отвечала практически всем предварительным условиям, которые

обычно называют как необходимые для либеральной демократии: она была

объединена национально, экономически развита, в основном протестантская,

имела здоровое гражданское общество и не выделялась особым социальным

неравенством среди других западноевропейских стран… Демократия никогда

не может войти с черного хода: в определенный момент она должна возник-

нуть из сознательного политического решения – установить демократию…

Стабильная либеральная демократия не может возникнуть без существования

мудрых и умелых государственных деятелей, которые знают искусство поли-

тики и умеют преобразовывать невысказанные склонности народов в устой-

чивые политические институты.

Вторая и, наверное, более важная ошибка – это считать культурные факторы

необходимыми условиями для установления демократии… Макс Вебер рисует

демократию как нечто, могущее возникнуть лишь в специфической культур-

ной и социальной питательной среде маленького уголка западной цивили-

зации… Есть многочисленные примеры стран, которые не отвечают многим

так называемым культурным “предусловиям” для демократии и которые, тем

не менее, достигли на удивление высокого уровня демократической стабиль-

ности. Главный пример такой страны – Индия, не богатая и не отличающаяся

высокой индустриализацией, не объединенная национально, не протестант-

ская… В прошлом целые народы сбрасывались со счетов как культурно недо-

статочные для демократии: говорили, что немцы и японцы подавлены своими

авторитарными традициями, католицизм считался неодолимым препятствием

для демократии в Испании, Португалии и многих странах Латинской Америки,

равно как и православие в Греции и России. Многие из народов Восточной

Европы считались либо неспособными перенять либерально-демократичес-

кие традиции Западной Европы, либо не заинтересованными в этом… Слиш-

ком часто приходится слышать аргумент, что та или иная страна не может

демократизироваться, потому что не имеет демократических традиций. Будь

такие традиции необходимы, то вообще ни одна страна не могла бы стать

демократической, поскольку нет ни одного народа или культуры (включая и

западноевропейские), которые не начинали бы с полностью авторитарных

традиций – собственных или заимствованных…” [28].

Государства могут играть очень важную роль в формировании народов, т.е.

выработке их языка добра и зла и создании новых привычек, обычаев и куль-

тур de novo. Американцы не просто рождались свободными, они были также

сделаны свободными еще до образования Соединенных Штатов путем учас-

тия в самоуправлении на уровне штатов, города и деревни задолго до того, как

колонии получили независимость от Великобритании… Культуры не статич-

ное явление, подобное законам природы; они – создание людей и находятся

в процессе постоянной эволюции. На них может влиять экономическое разви-

тие, войны и другие национальные потрясения, иммиграция – или сознатель-

ные действия. Следовательно, к культурным предусловиям для демократии,

хотя они определенно важны, надлежит относиться с некоторым скептициз-

мом.

Конец истории печален, утверждает Фукуяма. Вместо идеализма

наступает экономический расчет, бесконечные технологические про-

блемы, забота об экологии и удовлетворении изощренных запросов

потребителя. В постисторический период нет места ни искусству, ни

философии. Есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой

истории.

Концепция Фрэнсиса Фукуямы представляет собой возврат к

монистическому взгляду на историю и развитие человеческой циви-

лизации. Ей противостоит концепция Сэмюэла Хантингтона об

обострении цивилизационных противоречий современного мира.

Модель многополярного мира различных цивилизаций пришла

на смену биполярной модели идеологического раскола планеты на

две противоположные системы. В свою очередь, биполярная модель

заменила собой модель западной (европейской) глобальной гегемо-

нии, которая постепенно утвердилась после 1500 г. и была связана с

острыми противоречиями и борьбой между национальными госу-

дарствами Европы и созданием ими системы колониального господ-

ства.

Уместно напомнить, что приблизительно с этого времени начина-

ется новая эпоха всемирной истории. Около 1400 г. Европа, Индия и

Китай находились примерно на одном и том же уровне техно-эконо-

мического развития. После XV в. на Западе произошел самый насто-

ящий прорыв, связанный с Ренессансом и Реформацией, научной

революцией, Великой французской революцией и английской про-

мышленной революцией, развитием капитализма и колониальной

экспансией европейской цивилизации. Для неевропейского мира эти

процессы стали вызовами модернизацией и культурной вестерни-

зацией, потребовавшими соответствующей реакции Востока.

Согласно С. Хантингтону, восточный мир предложил три варианта ответа на

данные вызовы: 1) отказ от модернизации и вестернизации (стратегия отказ-

ничества); 2) восприятие модернизации и вестернизации (стратегия кема-

лизма); 3) восприятие модернизации, но отказ от вестернизации (стратегия

реформизма); 4) существовал и еще один тупиковый вариант реакции, харак-

терный для некоторых стран Африки. Он заключался в отказе от модерниза-

ции, но восприятии вестернизации правящей элитой [29].

Отказничество (Rejectionism) было избрано Японией после ее первых кон-

тактов с представителями Запада в 1542 г. Данная стратегия продолжалась

до середины XIX в. Эта страна допускала лишь ограниченную модерниза-

цию военной сферы. Отказничество просуществовало почти три столетия до

нового открытия Японии американским капитаном Пери в 1854 г. и револю-

ции Мэйдзи в 1868 г., которая создала благоприятные условия для развития

капиталистических отношений. Аналогичной была и позиция властей Китая,

которые в 1722 г. приказали христианским миссионерам покинуть страну. В

Китае отказничество было подорвано британским экспортом оружия и так

называемыми опиумными войнами 1839–1842 гг. В ХХ в. развитие транспорта

и коммуникаций привело к взаимозависимости государств, что существенно

увеличило издержки этой стратегии. Только крайние фундаменталисты могут

теперь отказываться от модернизации, выбрасывая телевизоры и разбивая

компьютеры (талибы в Афганистане). Стратегия отказничества в наше время

превратилась в полностью маргинальное явление.

Кемализм (название происходит от имени Кемаля Аттатюрка – первого прези-

дента Турецкой Республики, возникшей на руинах Османской империи) исхо-

дит из того, что модернизация является желательным и необходимым процес-

сом. Поскольку традиционные культуры несовместимы с современностью, их

необходимо самым решительным образом заменить западной культурой. Дру-

гими словами, страна должна быть вестернизированной, чтобы стать модер-

низированной.

Реформизм представлял собой третий путь между изоляционистским отказ-

ничеством и травмирующим национальные чувства кемализмом. Эта страте-

гия опирается на сочетании модернизации с сохранением основных ценнос-

тей, практики и институтов национальной культуры. Очевидно, что подобный

подход был наиболее подходящей стратегией для незападных элит. Например,

в Японии очень популярным был лозунг: японский дух – западная техника! В

Египте еще в 30-е гг. XIX в. Мохаммед Али призывал к технической модерниза-

ции страны, возможной без эксцессов культурной вестернизации; а реформа-

торы конца XIX в. доказывали, что ислам можно совместить с модернизацией

с помощью идей исламского рационализма и освоения лучших образцов

западной культуры.

Все эти идеи, однако, наталкиваются на сложную культурную проблему. Если

традиционная религия и культура японцев или корейцев не только не созда-

вали преград для осовременивания этих стран, но и содействовали быстрым

темпам индустриального развития, то этого нельзя сказать про исламский мир

или Африку, которые до настоящего времени не решили проблему модерни-

зации.

Американский социолог Дэвид Аптер разделил все культуры современного

мира на два типа: инструменталистские и завершенные. Для инструмента-

листских культур характерным является наличие большого сектора проме-

жуточных целей, существующих независимо от конечных. Инновации здесь

проходят легче и с меньшими издержками для общества. Сама традиция как

бы легитимирует изменения. По-другому выглядят завершенные культуры,

которым присущи тесные связи между промежуточными и конечными целями.

Общество, государство, власть выступают здесь в качестве составных частей

единой солидарной системы во главе с религией. Завершенные культуры с

недоверием относятся к инновациям, и в силу этого их очень сложно бывает

реформировать. Многие исследователи считают, что более инструменталист-

ские японская и индийская культуры легче адаптировались к модернизации,

нежели исламская и китайская, которые являются более завершенными.

На первых порах вестернизация и модернизация были тесно переплетены

друг с другом. Незападные государства абсорбировали западную культуру и

добились первых успехов на пути осовременивания. Однако чем дальше они

продвигались в этом направлении, тем более настойчивыми становились

требования реставрации национальной культуры. “Парадоксальным обра-

зом проявилась закономерность: на ранних фазах модернизации ей помогает

вестернизация; на поздних этапах модернизация опирается на девестерниза-

цию”. Хантингтон объясняет это следующим образом.

На уровне общества модернизация содействовала увеличению экономиче-

ского, военного и политического могущества государства как целого, возрас-

танию доверия народа к своей культуре. На индивидуальном уровне, однако,

модернизация приводила к возрастанию отчуждения и кризису идентичности,

связанных с разрывом традиционных связей и ликвидацией привычных соци-

альных отношений. Поэтому, чтобы снять эти опасные противоречия между

социальным и индивидуальным уровнями модернизации, незападные страны

стремятся к максимально возможному сочетанию современных ценностей и

образа жизни с национальной культурой и традициями.

Почти все незападные цивилизации за время своего многотысячелетнего раз-

вития сталкивались с проблемой заимствования элементов другой культуры.

Всегда это делалось таким образом, чтобы сохранить свою неповторимость.

Например, Китай проглотил в свое время рожденный в Индии буддизм без

индоизации всей страны. Буддизм был использован во имя китайских интере-

сов, а культура осталась китайской. Аналогичным образом арабы-мусульмане

получили в качестве наследия, сохранили и воспользовались эллинскими цен-

ностями для достижения утилитарных целей. В VII в. Япония импортировала

китайскую культуру и без внешнего экономического или культурного принуж-

дения поднялась на более высокую ступень цивилизационного развития. При

этом японская культура сохранила свою уникальность.

По мнению С. Хантингтона, модернизация не обязательно должна сопровож-

даться вестернизацией. Незападные общества могут становиться современ-

ными без разрушения своей национальной культуры и замены ее западными

ценностями, институтами и практикой. Модернизация укрепляет националь-

ные культуры и уменьшает относительное могущество Запада. “Вообще, мир

делается все более и более современным и все менее и менее западным”, – так

оценивает современные тенденции развития Хантингтон [30].

Оказавшиеся свободными от жесткой зависимости от прежних центров идео-

логического притяжения, суверенные государства после окончания холодной

войны попали в иную систему международных координат. Новыми центрами

притяжения в ней стали так называемые сердцевинные государства (core

states) цивилизаций: США и ключевые страны ЕС (Франция, Германия, Велико-

британия) для Запада; Россия для стран восточно-христианской цивилизации;

Китай для конфуцианского региона и т.д. В орбиту притяжения сердцевинных

государств попадают государства-члены (member states). Например, к России

в соответствии с данной логикой примыкают не только Беларусь, Молдова,

Украина (с оговорками), но и члены НАТО и ЕС Греция, Болгария, Румыния, а

также кандидаты на вступление в ЕС Сербия и Черногория.

Хантингтон выделяет также категорию torn states (расколотые государства).

К ней американский политолог относит Турцию, Россию, Мексику, Австралию.

Наша восточная соседка является не только сердцевиной православной циви-

лизации, но и расколотым государством. Он справедливо указывает, что ста-

рое противоречие между славянофилами и западниками с новой силой про-

является в посткоммунистической России, проходит и через правящие круги,

и через общество. Первая группа державников испытывает ностальгию по про-

шлому величию государства и стремится к реваншу, хотя бы в рамках границ

бывшего СССР. Вторая представлена узкой группой интеллектуалов и либе-

рально мыслящих чиновников и предпринимателей, которые считают, что под-

линное возрождение России возможно только на пути сближения с Западом.

Прагматичная путинская администрация балансирует между этими полюсами,

стремясь проводить традиционный для России петербургской эпохи курс: обе-

спечивать “присутствие страны в Европе, но не Европы в России”. Доказатель-

ством последнего стало сворачивание демократических институтов, массовые

нарушения прав человека, зажим свободы СМИ, выбор силового сценария

решения чеченской проблемы, установление жесткого контроля центра над

российскими регионами и т.д.

Еще одной категорией государств являются cleft countries (разделенные госу-

дарства), в которых значительные группы населения принадлежат к разным

культурам. Примерами такого типа государств выступают Шри-Ланка, Малай-

зия, Судан, Нигерия, Танзания, Филиппины, Сербия, Македония, Казахстан,

Эстония, Латвия, Украина. Последний случай является показательным: демок-

ратические и европейские симпатии западной части этой страны объясняются

преобладанием здесь католического и униатского населения, а пророссийские

и антидемократические настроения восточной части объясняются преоблада-

нием здесь православных жителей.

Наконец, такие страны, как Гаити в Латинской Америке или Эфиопия в Африке

являются примерами одиноких стран (lone countries), которые своими культу-

рами серьезно отличаются от соседей [31].

Стремление сердцевинных государств к установлению своей

политической гегемонии в зоне культурного доминирования, а также

быстрое изменение соотношения сил между Западом и Востоком в

пользу последнего (экономический вызов Восточной Азии и полити-

ческий вызов исламского мира) ведут к росту международной напря-

женности. Поскольку культурные противоречия являются более ост-

рыми, по ним труднее достичь компромиссов, чем по социально-эко-

номическим и политическим проблемам, столкновение цивилизаций

становится неизбежным. Одним из выражений этого стали так назы-

ваемые межцивилизационные войны (Югославия, Нагорный Кара-

бах, Чечня, Ливан, Судан, Шри-Ланка, Кашмир). Книга была напи-

сана до 11 сентября 2001 г. и военных конфликтов в Афганистане и

Ираке.

Сравнивая концепции Фукуямы и Хантингтона, можно сказать,

что каждый подход обладает своими преимуществами и недостат-

ками. Безусловным плюсом теории Фукуямы является глубокая

аргументированность позиции автора, акцент на роли человечес-

кого фактора в процессе исторического развития, оптимистическая

установка. С другой стороны, важнейшим недостатком книги Конец

истории является ее историцизм, который вряд ли является при-

емлемым методологическим направлением как в его марксистской,

так и в либеральной версии. По мнению известного философа-пост-

позитивиста Карла Поппера, историцизм – это вера в существование

универсального закона общественного развития, который ведет к

концу истории. Данный подход, как бы он ни обосновывался с точки

зрения науки, оборачивается мессианством и пророчеством [32].

На первый взгляд, теория Хантингтона является более реалис-

тичной, несмотря на большое количество неточностей, допущен-

ных в ней. Обращает на себя внимание то, что книга Столкновение

цивилизаций (1996) находится в явном противоречии с идеями более

ранней работы автора Третья волна. Демократизация в конце XX в.

(1991). Значительная часть содержания Столкновения цивилизаций

посвящена критике возможностей формирования универсальной

либеральной цивилизации, в то время как Третья волна обращена к

анализу глобального перехода к демократии стран, принадлежащих к

самым разным культурам и цивилизациям.

Таким образом, можно сделать вывод об отсутствии доминирую-

щей (mainstream) парадигмы в рамках современного цивилизацион-

ного подхода в сравнительной политологии. Трудно сказать, какая из

рассмотренных теорий ближе к истине. Наверно, каждая, в том числе

и изложенная С. Хантингтоном в книге Столкновение цивилизаций,

отражает определенный аспект противоречивой объективной реаль-

ности. Цельная картина современного мира возникнет только в том

случае, если мы будем смотреть на него сквозь разные призмы, не

отбрасывая ни одну.

4. Методы сравнительных политических исследований

Первой стадией изучения политики в компаративном плане явля-

ется описание. Для этого необходим определенный категориальный

аппарат, набор понятий, заключающих в себе вполне определен-

ный, разделяемый международным сообществом ученых смысл. Чем

более широко категории применимы, тем полезнее они для сравне-

ния политических институтов и процессов.

На втором этапе ученому требуется объяснить описанные явле-

ния. Говоря об объяснении, всегда имеется в виду определение суще-

ствующих между политическими явлениями связей и отношений,

установление причинно-следственных зависимостей. В политиче-

ской науке вообще и в сравнительной политологии в частности при-

ходится иметь дело не с жестко детерминистскими каузальными

отношениями, а с законами-тенденциями.

Следующей фазой является формулирование теории – “утвержде-

ния относительных причинных взаимосвязей между общими клас-

сами событий”. Теории неизбежно носят предварительный характер:

по мере роста наших знаний они всегда модифицируются либо иска-

жаются. Кроме того, любая теория должна верифицироваться. Это

означает, что каждый исследователь, который ее применяет в схожих

условиях, должен получать примерно такие же результаты, которые

получили разработчики теории.

Вне зависимости от того что изучают ученые-политологи: рево-

люции, политические режимы, развитие национальных государств

или становление партийных систем, при выборе объекта исследова-

ний им приходится решать проблему выбора определенного количе-

ства случаев для сравнительного анализа. Известный американский

ученый-специалист в области теории демократии Аренд Лейпхарт

указывает, что при любом сравнительном анализе количество пере-

менных всегда превышает количество рассматриваемых случаев.

Если объектом исследований становится только один случай, тогда

речь идет о таком методе, как исследование отдельных случаев

(Case Study), если же число рассматриваемых случаев превышает 20,

политологу приходится обращаться к статистическим методам, к

использованию исследования с большим количеством случаев (Big N

problem).

В компаративистике наиболее распространенным является иссле-

дование с малым числом случаев (Small N problem). Как правило,

ученому, выбравшему данный подход, приходится иметь дело мини-

мум с двумя и максимум с 20 случаями. Интенсивный компаратив-

ный анализ нескольких случаев может быть более продуктивным,

чем статистический анализ большого числа случаев, особенно в усло-

виях нехватки для этого времени и материальных ресурсов. Кроме

того, как справедливо заметил по этому поводу специалист в обла-

сти теории демократии и методологии социальных наук, профессор

Колумбийского университета США Джованни Сартори, “те концеп-

ции, которые легко могут быть использованы для объяснения много-

численных случаев, часто являются менее интересными, в высшей

степени абстрактными, менее ценными для ученых. Наиболее инте-

ресные и продуктивные концепции в сравнительной политологии

возникают в результате анализа небольшого числа случаев” [33].

Существует три способа решения проблемы, связанной с превы-

шением количества переменных по сравнению с числом рассматри-

ваемых случаев.

1) Увеличение количества рассматриваемых случаев. Это дости-

гается за счет широкого привлечения статистических методов в

сравнительную политологию, использования современной вычис-

лительной техники при обработке полученных данных. Например,

в книге финского ученого Тату Ванханена Возникновение демокра-

тии: Сравнительные исследования 119 стран, 1850–1979 предпри-

нята очень интересная попытка выделения так называемого индекса

демократии (ID), который определяется по формуле: показатель

конкуренции, умноженный на показатель участия и поделенный на

100. Ванханен провел фундаментальные эмпирические исследования

большого числа удачных и неудачных случаев демократизации в раз-

личных регионах планеты, которые были использованы известным

американским политологом Робертом Далем для его классификации

полиархий (современных демократий) [34].

Однако данный подход не преобладает в сравнительной полито-

логии. Это связано с трудоемкостью метода, который требует боль-

шого времени на проведение обстоятельных исследований; обра-

ботки огромного количества статистической информации; резуль-

таты такого анализа трудно опубликовать. Однако главное препят-

ствие заключается в другом: качество любого сравнительного иссле-

дования неизбежно снижается, когда количество случаев превышает

определенный порог.

2) Фокусирование внимания на поддающихся сравнению слу-

чаях. Это наиболее распространенный подход в сравнительной поли-

тологии. Здесь исследователи имеют возможность выбора между рас-

смотрением наиболее похожих случаев (подход А. Лейпхарта) и про-

тивоположных случаев, в которых они пытаются найти общие черты

(подход А. Пшеворского).

Американский политолог Дэвид Колье считает, что оптимальным

вариантом является совмещение этих способов фокусирования вни-

мания. Например, в исследовании политических процессов в Латин-

ской Америке, автор подобрал восемь стран по параметру их наи-

большей похожести. Затем из этого набора он выбрал две наиболее

непохожие страны для детального сопоставления. Это позволило

получить научно значимые выводы, применимые к изучаемому реги-

ону в целом [35].

Конечно, при фокусировании внимания на поддающихся срав-

нению случаях, исследователь ограничен языковой подготовкой,

временем, ресурсами. Оптимальной является ситуация, когда глав-

ным обстоятельством, влияющим на выбор стран для сравнения,

является не их географическая близость или похожесть языков, на

которых говорят их жители, а задачи исследования. Однако по ряду

причин именно анализ определенных регионов (Восточной Европы,

Латинской Америки, Восточной Азии) стал наиболее популярным в

сравнительной политологии сегодня.

3) Сокращение числа переменных. Это решение предполагает

либо некое комбинирование переменных, что должно вести к сокра-

щению данных, либо использование другой хорошо аргументирован-

ной и доказанной теории. Последний подход влечет за собой приме-

нение более экономного объяснения полученных результатов иссле-

дования. Интересно, что использование другой теории помогает не

только тогда, когда мы сравниваем небольшое число случаев, но и

когда занимаемся статистическим анализом большого числа случаев.

Сокращение числа переменных предполагает компромисс между

интенсивностью (научной значимостью) концепции и ее экстенсив-

ностью (широтой применимости).

Исследование отдельных случаев (Case Study). В 60-е гг. в сравни-

тельной политологии доминировала та точка зрения, что конкретные

исследования одного случая не имеют никакой научной значимости,

по крайней мере для политической компаративистики. Однако за

прошедшее время эта точка зрения претерпела кардинальные изме-

нения. Case Studies стали фундаментом для большинства сравни-

тельных исследований. С помощью этого метода можно проверять

научную достоверность многих гипотез компаративного анализа. То,

что не удается прояснить с помощью сравнительного анализа, ино-

гда можно обнаружить только благодаря исследованиям отдельных

случаев. Кроме того, любая гипотеза, которая появляется при прове-

дении Case Studies, может проверяться с помощью ее применения к

анализу большого количества случаев.

Таким образом, современная сравнительная политология опи-

рается на хорошо разработанные методы компаративного анализа.

Преобладающие позиции в компаративистике занимают те школы

и направления, которые работают в рамках Small N подхода, потому

что он позволяет получать более качественные результаты. Статисти-

ческие методы и Case Studies являются важным дополнением иссле-

дований с ограниченным числом случаев.

Примечания

1. Nagle J. ,Introduction to Comparative Politics. 4-th ed. Chicago: Nelson-

Hall Publishers, 1995. P. 1.

2. Чилкот Р., Теории сравнительной политологии. В поисках пара-

дигмы. М.: Дом Инфра, Весь мир, 2001. С. 15.

3. Алмонд Г., Пауэлл Дж. Б., Стром К., Далтон Р., Сравнительная поли-

тология сегодня: Мировой обзор. М.: Аспект-пресс, 2002. С. 19.

4. При обозначении основных парадигм сравнительной политоло-

гии автор использовал устоявшиеся в англоязычной литературе

термины: теория, подход, концепция. Это не означает, что они

рассматриваются в качестве синонимов. В рамках отдельных

парадигм действуют разные теории, а в рамках теорий – много-

численные концепции.

5. Wiarda H., Concepts and Models in Comparative Politics. Political

Development Reconsidered – and Its Alternatives // Comparative

Political Dynamics. Global Research Perspectives. Ed. by D. Rustow and

K. Erickson. N.Y.: HarperCollins, 1991. P. 32.

6. e Politics of the Developing Areas. Ed. by G. Almond & J. Coleman.

Princeton: University Press, 1960.