Реферат - Образ Петербурга в серебряном веке. Блокадный Ленинград
Подождите немного. Документ загружается.
21
Над Не в ою темнов о д ной,
Под ул ы бкою хол о дной
Императо р а Петра .
Петербург дарит блаженство, утоляющее любовь, и надежно
хранит память о ней. Арка на Галерной, воскресающий над
Летним садом месяц, Исаакий, вновь облачающийся в зимнее
серебро, освящают любовь и свидетельствуют о ней перед
вечностью. Потому-то и оказывается возможным назвать стихи о
любви в Петербурге стихами о самом Петербурге как о колыбели
высокой любви и сокровищнице любовной памяти.
Петербург дарит блаженство, утоляющее любовь, и надежно
хранит память о ней. Арка на Галерной, воскресающий над
Летним садом месяц, Исаакий, вновь облачающийся в зимнее
серебро, освящают любовь и свидетельствуют о ней перед
вечностью. Поэтому-то и оказывается возможным назвать стихи
о любви в Петербурге стихами о самом Петербурге как о
колыбели высокой любви и сокровищнице любовной памяти.
Мерный ритм стиха ("Сердце бьется ровно, мерно") утверждает
спокойную гармонию между душевным состоянием героини и
строем петербургских пространств.
Но символы блаженной памяти омывает темноводная Нева.
Для поэтического мышления 10-х годов характерно
отождествление Невы с Летой, позднее использованное
Ахматовой в "Поэме без героя". Стало быть, жизнь человеческая
в Петербурге мыслится на пороге между вечной памятью и
полным забвеньем. Отсюда исключительно острое переживание
"бега времени": "вновь", "нетерпенье", "сердце бьется", "долгие
года", "навсегда", "навеки", "миг", "воскрес", "ожидания",
"завтра", "вчера".
22
Но и это еще не весь Петербург. Зловеще чернеют трубы,
душный и суровый ветер сметает с них гарь, и взор вновь и
вновь обращается к апокалипсическому видению - к стынущему
в грозном нетерпеньи Медному Всаднику, помнящему
"тяжелозвонкое скаканье" по петербургским мостовым в
кошмаре пушкинского героя.
В 1919 году Ахматова пишет стихотворение «Петроград»,
которое станет пророческим.
Иная бли з ится пора,
Уж в е т ер смер т и сер д це сту д ит,
Но нам с вященны й град Петра
Неволь н ы м па м я тником б у дет.
Вольным, осмысленным, памятником станет сохранение
Ахматовского Петербурга и зарисовка хотя бы в книгах,
выставках и экспозициях его исчезающих ахматовских черт.
1.3 Николай Гумилёв
Поэт взращён петербургской культурой. Он вырос в
Царском Селе, организовал объединение «Цех поэтов», в
послевоенном Петрограде читал лекции о поэзии, возглавлял
поэтическую студию, а затем Союз поэтов.
Но поэзия его, кажется, странствует далеко от Петербурга,
совсем в иных краях, куда его всегда влекло. Например, его
знаменитые «Капитаны» (1909):
На по л ярных мо р ях и н а южных ,
По изги б а м зе л ё ных зы бей,
Меж баз альтовы х скал и жемчужны х
Шелестя т пар у с а корабл е й.
23
Быстрокр ы лых в едут к а п итаны,
Открыва т ели нов ы х земе л ь,
Для ког о не ст р ашны у р аганы,
Кто изве д ал маль стремы и мель …
Петербургские мотивы очень редко возникают в его поэзии,
и почти всегда мимолётно, как это происходит, к примеру, в
стихотворении «Ледоход» (1917):
Уж одев ались о с трова
Весенней зел е н ь ю проз р а чной,
Но нет, изменчив а Нев а ,
Ей так л егко с т а ть снов а мра ч ной.
Но невский ледоход тут же пробуждает иные видения,
которые
Неведо м ы х мате р и ков
Мучитель ные о ч ертанья .
И тем не менее Петербург всегда в центре того необъятно
широкого, яркого, странного мира, который создан поэзией
Гумилёва. Примером тому может послужить стихотворение
«Заблудившийся трамвай» (1920). На самом обыкновенном
петербургском трамвае читатель проделает невероятное
путешествие. Трамвай будет мчаться «бурей, темной,
крылатой», прогремит по трём мостам – «через Неву, через Нил
и Сену». Все континенты Земли пролетят за окнами. Ветер
времени помчится навстречу: читатель встретит старика, что год
назад умер в Бейруте, окажется вдруг на дворцовом приёме где-
то в XVIII в., может быть, при дворе Елисаветы Петровны. И
неотступно будет тревожить воспоминание о любимой, о
невесте. Её звали Машенькой, она жила в Петербурге:
А в пер е у лке з абор до щ атый,
Дом в т р и окна и серый газон…
24
Останов и т е, ваг оновожа т ы й,
Останов и т е се й час ваг о н.
Но трамвай остановить нельзя, как время, как жизнь, как
смерть. И снова навстречу бешеный ветер, грохочет под
колёсами мост, конный рыцарь пролетает за окном…
Верной т верды н е ю прав о славья
Врезан И с акий в вышине,
Там отс л у жу мо л ебен о з дравьи
Машеньки и пани х и ду по м н е .
Читатель так и не узнает, жива ли Машенька, поёт ли она
ещё, ткёт ли ковёр для жениха, почему «стонала в своей
светлице». Вот жуткая строфа о зеленной лавке, где «вместо
капусты и вместо брюквы //Мёртвые головы продают». Этот
образ – словно бы воплощение обыденной, пошлой мерзости
террора, душившего Петербург и всю страну:
В красной рубаш к е , с л и цом, к а к вымя,
Голову с р езал п а лач и м н е ,
Она лежа л а вме с те с д ругими
Здесь, в ящике скольз к о м, на самом д н е .
Всё это было написано за год то того, как поэту приписали
участие в контрреволюционном заговоре (выдуманном ретивыми
чекистами) и расстреляли вместе с другими петербургскими
интеллигентами.
«Заблудившийся трамвай» - стихи, от которых воистину
«трудно дышать и больно жить».
Но это и прекрасные стихи; вместе с другими они дают нам
горькую и счастливую возможность побыть с Гумилёвым
сегодня, снова и снова слышать его голос, не похожий ни на
какой иной, пусть самый звучный, и задуматься о его Музе,
которая, кажется, кажется, ищет его и сегодня, вглядываясь в
25
лица прохожих, - совсем так, как он изобразил это в
стихотворении «Памяти Анненского» (1912), его учителя в
Царскосельской гимназии и в поэзии:
Она гл я дит, о н а поёт и плачет
И с н о ва пла ч ет и по ё т,
Не понима я , чт о всё э то значит ,
Но т о лько чу в ствуя – не т о т.
1.4 Осип Мандельштам
« Я верну л ся в м ой город, знако м ый до
слез … »
О.Ман дельшт а м
Детство и молодость Мандельштама связаны с Санкт-
Петербургом и его историческими окрестностями: Павловском,
где он провёл ранние годы детства, Царским Селом. Без
бессмертной архитектуры этих городов невозможны были бы
многие мотивы его лирики, классицизм его поэзии.
Выросший в Петербурге и очень его любивший, в
последние годы жизни Мандельштам был вынужден скитаться по
России, метался между Ленинградом и Москвой, нигде не
находя ни работы, ни жилья. Невозможно без боли читать его
знаменитое:
Я вер н у лся в м о й горо д , знако м ы й д о слез,
До про ж илок, д о дет с к и х прип у х ших желез.
Ты вер н у л ся с ю да, - так гл о т ай же с к о рей
Рыбий жир лени н г радски х реч н ы х фонаре й .
…Петерб у р г, я ещё не хочу умирать :
У тебя телеф о н о в мо и х номера.
Петерб у р г, у меня ещ е ест ь адрес а ,
По кото р ым на й д у мерт в ецов г олоса…
26
( Д екабрь 1930)
Особенным вниманием к культурам с ярко выраженными
чертами отмечено творчество Осипа Мандельштама. В ряду
близких ему тем – ампирный Петербург и пушкинский
Петербург. Реконструкция образа далекой культуры не
превращается у Мандельштама в самоцель, в его стихах
намечается диалог культур, сегодняшней и какой-то другой, не
похожей на сегодняшнюю, но глубоко с ней связанной.
Над ж елтизно й прави т ельств е нных з даний
Круж и т ся до л г о мутна я мете л ь,
И пр а вовед о п я ть сад ится в сани,
Широ к и м жес т о м запа х нув ши н е л ь…
Тяжка обуза северно г о сноба –
Онег и на стари н н а я т оска;
На п л ощади Се н а т а – вал суг р оба,
Дымо к костр а и холо д ок ш ты к а –
так пушкинскую эпоху поэт «сопрягает» с современностью,
и потому в его «Петербургских строфах» «чудак Евгений» - это
одновременно и пушкинский герой и человек XX в., которому
приходится «бензин вдыхать». В своих попытках воссоздать
образ Петербурга прошлого Мандельштам не сбивается на
стилизацию, он «пробивается к историческому пониманию
своего предмета, тем самым и пушкинской и блоковской
традиции русской литературы». (Гинзбург Лидия. О лирике. Л.,
1974. С. 362)
Рим и Петербург возникают в «Камне» и « Tristia» в
зеркальных отражениях.
Прир о да – т о т же Р и м , и отр а зилась в нем.
27
Мы в идим обр а зы ег о гражда н с кой мо щ и…
В Пе т ербурге мы с о й дёмся снова,
Слов но солнце мы по х оронили в нём…
Но если Рим – вечный город, «Р им ж ивёт сре д и ве к о в» , то
Петербург – Петрополь с его императорскими регалиями – на
краю гибели…
Прозрач н а я в е сна, блуж д ающий огонь,
Твой бра т , Пе т р ополь, умирает .
Рим и Петербург – города Святого Петра. Но Санкт-
Петербург это ещё и город Петра Великого и одновременно –
Священного Камня.
Петербургская тема – образы Петербурга, созданные
Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Блоком, Белым, Ахматовой –
находит продолжение в «петербургских строфах» «Камня» и
«Tristia» Мандельштама.
Пространство петербургского мифа поэта, города камня –
это Империя в её концентрированном выражении. Образ России,
выстроенной так же, как и Петербург – «на камне и крови».
Посвящённые Н. Гумилёву «Петербургские строфы» (1913)
поражают и произвольностью отобранных деталей, и ощущением
неотвратимости, словно бы вечности происходящего. Как всегда
мутная метель сменяется солнцем и тишиной, неподвижна
Россия, подобная броненосцу в доке; никогда не освободится от
своей тоски Онегин, до скончания веков будет бродить по
улицам его несчастный тезка из «Медного всадника», и не
растает сугроб на Сенатской площади…Всё здесь вещно и
зримо, как вспыхнувший под зимним солнцем иллюминатор
зимующего парохода. Но в этом единстве случайности и
вечности сокрыта русская история за сотню лет.
28
Все петербургские стихи Мандельштама производят
впечатление единого цикла, сложившегося на протяжении двух
десятилетий. Все они созданы по закону, открытому поэтом в
замысле захаровского Адмиралтейства:
Сердит о лепятс я капр и зные М е дузы ,
Как плу г и брош е ны, р ж авеют я коря;
И вот разорваны трёх измерений узы
И откры ваются всемирны е мор я .
Адмир а лтейств о , 19 1 3
ГЛАВА 2. БЛОКАДНЫЙ ЛЕНИНГРАД
2.1 Анна Ахматова
Я был а тогд а с моим на р одом
Там, гд е мой н а род, к несча с т ью, бы л.
А Ахм а т ова.
29
Первые месяцы блокады Ахматова оставалась в Ленинграде,
дежурила на крышах, тушила "зажигалки", получала блокадную
норму - 150 граммов хлеба, видела смерть и разрушение
любимого Города ... и писала :"Час мужества пробил на наших
часах, и мужество нас не покинет!" Н.Н.Заболоцкий вспоминает,
что в дни блокады услышал в ленинградском бомбоубежище
слова Анны Андреевны, произнесенные под грохот бомбежки:"
Мне кажется, что это мне ломают ребра!" Ахматова навсегда
сроднилась со своим городом. Из блокадного Ленинграда
Ахматову вывезли в эвакуацию со второй стадией дистрофии...
А вы, мои дру з ья по с леднег о призыв а ! Чтоб вас
оплаки в ать, м н е жиз н ь сохране н а .
Над ва ш ей памя т ью не стыть плакуче й ивой, а крикнуть
на в есь мир все ваш и имена.
Да ч т о там име н а !- з а хлопыв аю святц ы ; и на к о лени в се! -
багро в ы й хлыну л све т .
Ряд а ми строй н ы ми п р о ходят л енинград цы, жив ые с
мертв ы ми. Для Бога м ертвых нет.
"In memo r i am"( в памят и - лат. ) 1 9 42
Город и раньше для Ахматовой часто становился
одухотворенным собеседником («Солеёю молений моих // Был
ты, строгий, спокойный, туманный…»), но теперь, в годину
страшных бедствий, он становится главным героем её «Поэмы
без героя» (может быть, потому так и названной). Из
ташкентской эвакуации Ахматова так обращается к нему:
А не с тавши й моей мо г илой, т ы , крамо л ь ный, опальны й ,
милый ,
Поблед нел, п о мертвел , затих . Раз л у чение на ш е мни м о :
Я с т о бою нера з лучима , тень моя на стенах твоих,
30
Отраж е н ь е мо ё в канал а х , з в ук шагов в Эр м и тажных
зала х …
И мы теперь можем увидеть ахматовскую «тень на стенах»
и «отраженье в каналах», услышать «звук шагов» её, как сама
она слышала «еле слышный шелест шагов» Пушкина. Именно
как наследство от Пушкина принимает Ахматова Город в своё
сердце:
НАСЛЕДНИЦА
От Сар с косельс к и х л и п… (Пу ш кин)
Казало с ь мне, что пе с н я спе т а сред ь этих о пустел ы х з а л .
О, кто бы мне тогда с казал, ч то я на с ледую всё э то:
Фели ц у, лебед я, мо с т ы и в с е китайс к и е за т еи,
Двор ц а сквоз н ы е гал е реи и л и пы див ной красо т ы.
И да ж е собств е нную тень, в сю иска ж е нную от стр а ха,
И пока я нную р у баху, и замог ильную с ирень.
20 но яб р я 195 9 , Ленин г рад
Судьба Города становится судьбой поэта, голос поэта –
голосом Города, «крамольного, опального». Сразу же после
снятия блокады А.А.Ахматова возвращается в Ленинград ("О
горе мне! Они тебя сожгли... О встреча, что разлуки
тяжелее!..").
«Жизнь свою за други своя» кладут «внуки, братики,
сыновья»; в колоннах ленинградцев «для Бога мёртвых нет», а
самому Ленинграду поэтесса посвящает «Причитание»:
Л енингра д скую б еду
Р у ками не разве д у…
Я земны м п оклоном
В поле з е лёном
П омяну…