Однако у каждой медали есть, как известно, и оборотная сторона. Во-первых, российские
банки были заинтересованы в промышленных предприятиях не только как в заемщиках.
Был и другой, не менее важный интерес установить контроль над финансовыми потоками
предприятий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во-вторых, как показала
практика, сам банковский контроль над предприятием оказывался нередко первым шагом
на пути перехода этого предприятия в частную собственность хозяев или менеджеров
банка, которые справедливо полагали, что владение крупными промышленными активами
обеспечивает им в долгосрочном плане более надежное положение в российской
экономической элите. И наконец, экспертный и менеджерский потенциал банков оказался
в большинстве случаев недостаточным для того, чтобы обеспечить необходимую
реструктуризацию подконтрольных предприятий. (Однако следует ясно понимать, что, по
крайней мере до 1998 г., ни у самой промышленности, ни у одной из ветвей
государственной власти не было не только равного, но даже и сопоставимого
человеческого потенциала.)
Можно указать еще две причины активной экспансии российского банковского капитала в
промышленность, относящиеся уже к сфере психологии. Так, есть основания полагать,
что ряд создателей и собственников крупных банков по своему менталитету не были
банкирами изначально, и так и не стали ими. Ценности реального дела и владения чем-то
реальным оставались для них приоритетными. Например, о М. Ходорковском именно так
неоднократно публично отзывались его ближайшие соратники. Кроме того, как минимум
с 1994 г. в деловых кругах и экспертном сообществе утвердилось мнение, что глобальный
кризис российской банковской системы в среднесрочной перспективе неизбежен, и он
обязательно приведет к гибели значительной части крупных банков. Разногласия касались
лишь сроков (в течение ближайшего года, трех или пяти) и процента обреченных банков
(30, 50 или 70%). Экспансия в промышленность (которая никуда не денется и которой все
равно не дадут умереть), возможно, была для некоторых банкиров реакцией на эту
перспективу.
В случае, когда инициатором формирования и центральным элементом ИБГ становилось
крупное промышленное предприятие, оно, как правило, начинало с того, что создавало
свои карманные банки или устанавливало контроль над уже существующими. Затем
достраивалось прочее необходимое финансовое и торговое окружение, т. е. учреждались
или покупались торговые дома, страховые и инвестиционные компании, пенсионные
фонды и т. д. Крупномасштабная экспансия таких ИБГ в другие отрасли промышленности
была достаточно редким явлением, характерным прежде всего для крупнейших компаний
сырьевого сектора топливно-энергетических и металлургических. Обычно она сводилась к
движению вверх или вниз по основной технологической цепочке.
До августа 1998 г. промышленные ИБГ проявляли меньшую активность и привлекали
меньшее внимание, чем банковские. Тем не менее следует указать на то, что бесспорные
лидеры российского бизнеса группы Газпром и ЛУКОЙЛ имеют именно промышленное
происхождение. Среди других ИБГ подобного типа по масштабам и успешности в
бизнесе, можно выделить группы, сформировавшиеся вокруг Сургутнефтегаза,
Северстали, Красного Октября, Черкизовского мясокомбината.
Третья схема формирования имущественных ИБГ (когда в качестве центрального
элемента выступает специально созданная финансовая структура) использовалась
значительно реже двух первых и еще реже приводила к успеху. Дело в том, что до сих пор
в России оказалось невозможным появление такого типа экономического агента, как
крупный и успешный отечественный портфельный инвестор. Обладая только пакетом
акций промышленного предприятия невозможно получить ни дохода, ни влияния.