единственно римским гражданам, а уже затем и перегринам.
О перегринах может быть сказано, что их домовые книги (хотя и учитывались)
долгое время не принимались в качестве судебных доказательств.
Гай с характерной для него простотой и ясностью изложения пишет о стипуляции, что
она есть словесное (вербальное) обязательство, возникающее посредством вопроса и ответа.
Например: обещаешь ли дать 100? — Обещаю, ручаешься ли (за кого-нибудь в долговом
обязательстве) ? — Ручаюсь. Сделаешь ли? — Сделаю (3.92).
Следовало, чтобы ответ точно соответствовал вопросу, и стипуляция считалась
несостоявшейся, если на вопрос «Обещаешь ли 100?» должник отвечал: «Дам 50» или
«Постараюсь».
По уже упомянутому отрывку из Гая мы знаем, что стипуляция была занесена в
Законы XII таблиц. Но в какой форме? Если бы на вопрос «Обещаешь ли дать 100?»
следовал ответ: «Обещаю, если получу», договор был бы типичным двусторонним
обязательством. Но в той форме, в которой стипуляция дошла до нас, создавался договор с
односторонним обязательством. Этот факт резко отличает договор займа от всех других:
кредитор ничем не обязывается, но право требования приобретает.
По мере развития оборота строгости первоначальной стипуляции смягчались,
однако ни глухой, ни немой не могли быть участниками вербального обязательства, один не
мог произнести, другой не мог слышать обещания.
С той поры как (первоначально в сфере юс генциум) стипуляция сделалась
доступной и перегринам, стали допускать произнесение стипуляционного обязательства на
греческом, а затем и других языках.
Расширение сферы действия стипуляции
Как бы ни рассуждали о той сакрально-правовой стадии стипуляции, которая
выражалась словами «Спондее? — Спондео», в римском классическом праве стипуляция
выступает в качестве универсальной юридической формы, пригодной для самых разных
сделок, когда на одной стороне находился будущийкредитор, а на другой - будущий
должник (дебитор).
Это значит, что с помощью стипуляции можно было передавать не только
определённое определенное количество вещей, совершать новацию обязательства с
перестановкой должника или кредитора, с изменением самой суммы долга и даже
фиктивным формальным признанием .исполнения обязательства.
Все это благодаря тому, что стипуляция представляла в основе своей договор
абстрактный. Это значит, что с произнесением «слов» никто не мог доискиваться до
основания обязательства, до тех личных или хозяйственных целей, которые при этом
преследовались. Никто, правда, не мешал контрагентам ссылаться на эти цели или
включить в формулу стипуляции то или иное условие, делающее исполнение условным, как
никто не мешал стипулянтам, скажем, переводить договор купли-продажи в заемное
обязательство, если они считали это выгодным, как обоюдно, так и по настоянию
кредитора, заинтересованного в стипуляции благодаря такому удобству, как быстрота и
неотвратимость уплаты.
Стипуляция допускалась и для установления- ответственности на случай
невыполнения, или недолжного выполнения обязательства: «Обещаешь ли ты заплатить
100, если дом не будет тобою построен к назначенному сроку?»
Стипуляцией можно было установить процентную ставку на долг: «Обещаешь ли
еще и уплатить максимальный 1% месячных (т. е. 12% годовых)?» (1/2%—т. е. 6% го -
довых и пр.). И так — до Юстиниана, который установил предельную 8-процентную
ставку. Проценты на проценты не допускались.
Благодаря одному этому стало выгодным переводить долг по купле-продаже или
другим вещным обязательствам в вербальное обязательство. В республиканское время
сумма обязательства была строго установленной, с империей (может, и незадолго до нее),
стала допускаться сти-пуляция и по неопределенному количеству вещей (как ин-