Человеку экономическому необходима свобода протал-
киваться в обществе локтями. Ему нужна правовая систе-
ма, охраняющая частную собственность. Хозяйственное
право для него самая важная часть законодательства, а
государство нередко рассматривается как всего лишь
некий над индивидуальный хозяйственный институт. В
боге он видит верховного эконома, который дает человеку
его хлеб насущный, умножает стада, направляет купече-
ские корабли, насылает на нивы дождь или дарует ясную
погоду. Рассуждая в категориях полезности, «человек
экономический» у Шпрангера мыслит рационально, ибо
полезность не сиюминутное удовольствие, а нечто рассчи-
танное на перспективу. Рациональность здесь явно отож-
дествляется с холодным расчетом, противостоящим ми-
нутному побуждению. В согласии с уже упоминавшимися
воззрениями о нечувствительности «человека экономиче-
ского» к прекрасному, Шпрангер заявляет, что «полезное,
как правило, враждует с прекрасным» (с. 154). «Человек
экономический» поощряет искусства разве лишь для
упрочения своих деловых успехов. Меценатство богатых
промышленников нередко имеет целью исключительно
повышение их кредита.
Такова в общих чертах шпрангеровская характеристи-
ка «человека экономического» вообще, характеристика
абстрактная, лишенная плоти и крови; она, собственно,
имеет в виду только тип, сформированный некоторыми
разновидностями европейского капитализма, однако автор
трактует ее так, как если бы она была действительна
всюду и для любого экономического строя. Воображение
автора не выходит за рамки привычных ему экономиче-
ских форм; он не замечает, что многие черты его
«человека экономического» вовсе не имеют обязательного
характера.
Шпрангер, несомненно, сознает необходимость кон-
кретизации сконструированного им типа. Так, например,
среди тех, кто руководствуется экономическими мотива-
ми, он различает, во-первых, производителей по преиму-
ществу , во-вторых, потребителей по преимуществу; он
сознает необходимость отдельно рассматривать тех, кто
имеет дело с вещественными благами, и тех, кто имеет
дело только с абстрактными деньгами, как банкир или
биржевой спекулянт. Особенно антипатичен ему непроиз-
водительный накопитель, живущий негативной, сумрач-
ной, аскетической жизнью,— обычный образ жизни жен-
щин в мещанских семьях. Но эти и подобные им наблюде-
ния, конкретизирующие понятие «человека экономическо-
го», не спасают положения. Виною тому прежде всего
неверный исходный пункт: допущение какой-то общей
328
установки у всех тех, кто руководствуется экономической
мотивацией, которая понимается как нечто однородное.
Дальнейшие рассуждения автора нередко лишь подрывают
эту и без того сомнительную концепцию.
Между тем, даже если ограничить «человека экономи-
ческого» только типом купца (который чаще всего служил
теоретикам моделью для обобщений), то и тогда мы имели
бы дело с разнородностью, не укладывающейся в рамки
единой схемы. С оседлым городским западноевропейским
купцом конца XIX века трудно сравнивать купцов антич-
ности, бороздивших кишащие пиратами моря; путеше-
ственников, открывающих новые земли, как Марко Поло,
пересекший всю Азию на пути из Италии в Китай и
обратно; английских морских купцов, жизнь которых
была полна приключений, наподобие Томаса Бетсона,
средневекового купца, скупавшего в Англии шерсть (его
жизнь интересно описана в книге Э. Пауэра «Люди сред-
невековья» на основе сохранившейся переписки Бетсона);
польских купцов на спишском торговом пути*, которые,
подвергаясь опасности ограбления, пробирались под сте-
нами рыцарских замков Недзицы и Чорштына.
Тем не менее теоретики все же пробовали выделить
общие черты, свойственные купечеству. Так, например,
К. Каутский в «Происхождении христианства» рассматри-
вает, какое вообще влияние оказывает торговля на склад
ума
2
. Торговля, по его мнению, «развивает совершенно
другие формы мышления, чем ремесло и искусство»
(с. 166). Купец менее консервативен, чем земледелец или
ремесленник, поскольку его профессия требует гибкости
ума и широты кругозора. Он не должен быть слишком
привязан к одному месту, ему необходима подвижность
(Дефо, напомним, был противного мнения). В то время как
искусства и ремесла связывают человека с конкретными
вопросами, мышление в категориях кредитов и процентов
развивает способность к абстрагированию. Купцу не
нужно замыкаться в какой-либо одной отрасли хозяйство-
вания. Ему, в сущности, все равно, что именно покупать
или продавать, лишь бы купить подешевле, продать
подороже и найти покупателя (с. 167). Купеческое отно-
шение к труду, считает Каутский, специфично: труд
интересует купца только как фактор, определяющий цену.
Зажиточность и благосостояние крестьянина или ремес-
ленника ограниченны, богатство купца может возрастать
2
См.: Power E. Medieval people. Hardmondsworth, 1937.
См.: Каутский К. Происхождение христианства. М.—Л.,
1930- Далее цитируется то же издание.
* Спиш—область в Словакии и южной Польше.
329