Усиливая или ослабляя эмоционально-оценочную сторону высказывания, говорящий может
менять освещение факта, подавать его в «ином свете», т. е. скрывать нежелательный момент. Это
может быть даже хитрой уловкой в споре.
Когда двое спорят и один утверждает, что X - поэт, а другой, что X - не поэт, оба могут быть
правы: только первый употребляет слово поэт в обычном, нейтральном смысле - 'автор
стихотворных произведений', а другой - в оценочном: 'плохой поэт, графоман'. Третий может
прозаика назвать поэтом и т. д., четвертый может назвать поэтом даже человека, не имеющего
отношения к литературе, а просто мастера своего дела.
Показательны в этом отношении заметки Ф. М. Достоевского в «Дневнике писателя» (1876).
Речь идет о нашумевшем деле Кронеберга. Суть дела писатель передает так: «Напомню дело:
отец высек ребенка, семилетнюю дочь, слишком жестоко, по обвинению - обходился с нею
жестоко и прежде. Одна посторонняя женщина, из простого звания, не стерпела криков
истязаемой девочки, четверть часа (по обвинению) кричавшей под розгами: «папа! папа!» Розги
же, по свидетельству одного эксперта, оказались не розгами, а «шпицрутенами», т. е.
невозможными для семилетнего возраста».
Преступление налицо, отвергнуть, отрицать факт невозможно, участь обвиняемого, казалось,
решена. Но выступает адвокат Спасович. Он не намерен защищать, он хочет только объективно
разобраться в деле, исследовать все обстоятельства. И вот Кронеберг оправдан. Достоевский
внимательно, детально рассматривает речь Спасовича и выявляет те «ловкие приемы», которые
использовал защитник. Достоевский отмечает, что адвокат слово истязание заменил словом
наказание. Смысл как будто один. А эффект различный. Наказание - это нейтральное
обозначение сечения розгами. Наказание может быть и оправданным и необходимым. В слове
истязание заключена оценка, в нем скрыт образ мучителя, изверга. Истязание - такое наказание,
которое мы считаем несправедливым, чересчур жестоким, которое вызывает в нас протест,
чувство возмущения. Спасович устраняет эту нежелательную для него оценку, в связи с чем
Достоевский иронически замечает: «То есть, видите ли: «наказание», а не «истязание», сам
говорит, значит, всего только родного отца судят за то, что ребенка побольнее посек. Эк ведь
время-то пришло!»
Спасович, говоря о девочке, старается использовать общие обозначения, и Достоевский
ловит его на этом: «Но верх искусства в том, что г. Спасович совершенно конфисковал лета
ребенка! Он все толкует нам о какой-то девочке, испорченной и порочной... и совершенно как бы
забыл сам (а мы вместе с ним), что дело идет всего только об семилетнем младенце, и что это
самое дранье, целую четверть часа, этими девятью рябиновыми «шпицрутенами»,- не только для
взрослого, но и для четырнадцатилетнего было бы наверно в девять раз легче, чем для этой
жалкой крошки!» Обратим внимание, что если Спасовичу важно устранить «оценочный
момент», избежать эмоций, если ему нужны «нейтральные» слова - наказание, девочка, то
Достоевский, напротив, взывает к нашему сочувствию и тот же факт обозначает резким,
сильным, стилистически окрашенным словом дранье, он говорит о жалкой крошке, о младенце и
шпицрутенах (Спасович - о розге; это также не ускользнуло от внимательного взгляда писателя:
«Так все дело стало быть идет всего только о розге, а не о пучке розг, не о «шпицрутенах». Вы
вглядываетесь, вы слушаете, - нет, человек говорит серьезно, не шутит. Весь содом-то стало быть
подняли из-за розочки в детском возрасте и о том: употреблять ее или не употреблять»).
Заметим попутно, что двусмысленность может создаваться и синтаксической формой,
структурой предложения: Директору надо указать на недостатки - т. е. директор должен
указать или кто-то должен указать директору: такого типа предложения всегда двусмысленны.
Здесь два существенных момента. Во-первых, предметы и явления действительности
обладают целым набором признаков - форма, цвет, материал, размер и др. Во-вторых, связи
предметов многообразны. Говорящий может иметь в виду один признак, а слушатель может
воспринять другой. Так, некто сообщает: У Ивановой сын скоро кончит школу. И эта фраза
может иметь смысл простой информации. Но она может и осложняться, иметь особый,
дополнительный смысл в зависимости от того, о чем шла речь - о том, есть ли у Ивановой дети
вообще, или же о том, сколько Ивановой может быть лет.
89