Оболонский А.В. Кризис бюрократического государства. Реформы государственной службы: международный опыт и российские реалии

Подождите немного. Документ загружается.

качество гроба, количество и вид деревьев на могиле зависели от величины

ранга»

Но для успеха подобной политики нужен слой надежных исполнителей. И

Шан Ян, будучи фактическим правителем одного из китайских царств, поста

рался создать тип чиновника, всем своим благополучием обязанного государ

ству и потому его верного слуги. Для этого он предложил систему рангов знат

ности, открытой для любого члена общества, настаивал, в отличие от Конфу

ция, на допуске к административным должностям людей из любого сословия,

независимо от знаний, достаточно, чтобы они были преданны правителю, и

тогда на них распространялись различные привилегии, как прижизненные,

так и посмертные. Полагаю, современному читателю небесполезно знать эту

исходную философию «табели о рангах».

Формально легистское государство в чистом виде просуществовало очень

недолго. После смерти Шан Яна и гражданской войны в качестве официаль

ной идеологии было восстановлено конфуцианство. Ему даже придали статус

официальной государственной доктрины. Но фактически оно не стало преж

ним конфуцианством: в сфере государственной власти оно очень многое ин

корпорировало из легизма: «…многие ханьские законы, вся система организа

ции государственной власти и управления народом были заимствованы у ле

гистов… ибо только с их помощью господствующий класс мог держать в узде

жителей Поднебесной»

. Безжалостный по отношению к человеку деспотизм

был как бы сглажен конфуцианской благопристойностью.

Как известно, в древнем и средневековом Китае не существовало права

частной собственности на землю в европейском смысле. Император — Сын

небес — был единственным собственником всех земель страны. Подданные

же, согласно конфуцианской традиции, считались как бы членами одной

большой семьи во главе с императором. Соответственно, чиновники были

управителями императорской собственности. В качестве другой аналогии,

имевшей целью придать как бы высшую легитимность существующей систе

ме правления, приравняв ее к космическому мировому порядку, использовал

ся образ императора как полярной (центральной) звезды, а его министров —

как окружающих его звезд и созвездий. В бюрократической системе Ханьской

династии даже названия основных учреждений давались по именам созвез

дий. Человеческая же природа рассматривалась как сочетание света и тьмы,

т.е. хорошего и плохого. Отсюда и задача бюрократии понималась не как слу

жение общественным интересам, а как смягчение негативных последствий от

действия неискоренимых в принципе пороков людей, дабы обеспечить эф

фективную власть Сына небес.

Глава 1. Государство для ХХI века

_________________________________

Цит. по: Переломов Л.С. Конфуцианство и легизм... С. 127.

Там же. С. 206.

Соответственно, и вся пресловутая система экзаменов на возможность за

нять должности чиновника была весьма специфичной и имела в виду всего

лишь проверку способности кандидатов эффективно служить императору и,

главное, обеспечивать стабильность, устойчивость, неизменность системы

вне зависимости от меняющихся исторических условий и обстоятельств. И

действительно, стабильность системы власти и управления в Китае была бес

прецедентной. Она просуществовала без серьезных изменений больше двух

тысяч лет — вплоть до ХХ века.

Одним из главных секретов этой уникальной стабильности было то, что, при

всей той гигантской роли, которую играло в функционировании системы чинов

ничество, оно не имело возможности осознать себя самостоятельной политичес

кой силой, но оставалось на положении императорского лакея. Этому служил

тщательно соблюдавшийся принцип атомизации бюрократии. Для предотвра

щения, казалось бы, неизбежного в подобных случаях процесса складывания

бюрократической корпорации действовал ряд механизмов разобщения чинов

ников и их интересов. Изощренности этих механизмов, право, можно позавидо

вать, а некоторые их аналоги обнаруживаются и в других деспотических систе

мах, опиравшихся на бюрократию (например, в византийской и сталинской).

К числу таких механизмов подчинения чиновника не бюрократической

структуре власти как таковой, не интересам бюрократической элиты, а лишь

милости императора можно отнести:

1) отсутствие у чиновников узкой специализации, делавшее возможным их

безболезненную взаимозаменяемость подобно однородным частям механизма;

2) постоянный избыток кандидатов на должности, преследовавший ту же

цель (сдача экзаменов отнюдь не гарантировала получение должности, а лишь

позволяла войти в число претендентов на нее, само же ожидание могло длить

ся неограниченно долго, но быть сокращено взяткой, что тоже, впрочем, не

гарантировало успех);

3) крайнюю ограниченность перспектив служебной карьеры (чиновник

часто оставался в одной и той же должности весь срок своей службы, тоже час

то составлявший лишь несколько лет), что лишало смысла создание столь

обычной в других бюрократических системах лестницы личных связей для

продвижения наверх;

4) личную зависимость всех чиновников от императора;

5) жесткие меры против неформальных связей в среде чиновников, чтобы

предотвратить возникновение в их среде устойчивых коалиций (к числу таких

мер относились: неукоснительно действовавший в моральном кодексе ки

тайской бюрократии запрет на личную дружбу, запрещение чиновникам, при

надлежавшим к единому семейному клану, служить в одной провинции, зап

рет на браки с женщинами из числа местных жителей, на приобретение

собственности, находящейся под юрисдикцией чиновника);

КРИЗИС БЮРОКРАТИЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА. Реформы государственной службы: международный опыт и российские реалии

6) финансовую зависимость чиновника не от императорского жалованья

(обычно довольно небольшого и далеко не покрывавшего расходов, связан

ных с получением должности), а от его умения выжать из императорских под

данных максимум доходов, в том числе и в свою личную пользу, что неизбеж

но превращало чиновника в очень уязвимого нарушителя законов со всеми

сопутствующими последствиями — страхом разоблачения, неуверенностью

даже в своем ближайшем будущем, возможностью держать его на крючке

и т.п.; нетрудно себе представить, как жилось людям под властью такого вре

менщика, которого, по сути, сами особенности его статуса вынуждали тороп

ливо, форсированно и жестоко грабить податное население (в средневековой

Руси в отчасти похожем положении находились назначавшиеся царем воево

ды — кормленщики, порой приводившие отданные им в кормление области в

полное разорение, хотя бo

’

льшая стабильность их положения по сравнению с

наместниками провинций в Китае все же останавливала их от чересчур уж гра

бительских поборов, дабы не резать курицу, несущую золотые яйца;

7) отсутствие у чиновников какихлибо гарантий от произвольных уволь

нений, понижений в должности и перемещений; все законы были сформули

рованы таким образом, что чиновник просто не мог их не нарушать и потому

находился под постоянным страхом разоблачения и наказания, что делало его

полностью зависимым и беззащитным перед высшей властью (это одно из

ключевых отличий китайских чиновников от веберовских бюрократов);

8) наконец, особо тщательный контроль за потенциально более опасной

для власти высшей и средней бюрократией посредством разветвленной сети

секретной полиции (цензоров), практики непосредственной связи императо

ра с низшим эшелоном бюрократии, минуя ее промежуточные уровни, отсут

ствие должности главы правительства, функции которого исполнял сам импе

ратор, и, конечно, личной системы всех назначений.

Крупный китаевед Л.С. Переломов, анализируя влияние легистской поли

тической доктрины на организацию китайской администрации, перечисляет,

в сущности, близкий набор механизмов, содержавшихся в виде системы пред

писаний в легизме — политическом учении, практически лежавшем в основе

всей китайской государственной системы: 1) систематическое обновление ап

парата, 2) равные возможности для чиновников, 3) четкая градация внутри са

мого правящего класса, 4) унификация мышления чиновничества, 5) цензо

рский надзор, 6) строгая личная ответственность чиновника.

Итак, система, позволявшая держать бюрократов в узде, была глубоко

эшелонированной, с большим запасом прочности. Неслучайно она просуще

ствовала аж 23 века. Разумеется, детали усложнялись, коечто модернизиро

валось, но суть оставалась неизменной. Она пережила и внутренние войны, и

внешнюю оккупацию, и распады государства, и его возрождение, и револю

ции. Даже коммунистический «император» Китая ХХ века Мао Цзэдун, выс

Глава 1. Государство для ХХI века

тупая на партийном съезде и говоря, что «никто не в состоянии запомнить все

законы и статьи конституции», заявил: «Мы, как правило, ими не руковод

ствуемся, а опираемся на решения, на совещания, которые проводим четыре

раза в год. Поддерживаем порядок, не прибегая к гражданскому и уголовному

законодательству… нужно сочетать Маркса и Цин Ши Хуана»

. Думаю, в ком

ментариях нет особой необходимости.

Можно сказать, что китайская система экзаменов «на чиновника» по сво

ей сути противоположна веберовской модели. Она укрепляла деспотическую

власть, завлекая на службу государству наиболее адаптивную и в известном

смысле наиболее способную часть общества. Возникли класс монополистов

образованцев и стена между «теми, кто думает, и теми, кто пашет». В услови

ях неразвитой и ненадежной частной собственности, когда законы, служа

инструментом управления, а не связывающей всех хартией, действовали лишь

сверху вниз, поступление на императорскую службу было хотя бы какойто

защитой от произвола власти, а должность — самым надежным капиталом.

Другие восточные деспотии далеко уступали Китаю по уровню продуман

ности и организованности системы бюрократических приводных ремней.

Возможно, поэтому они оказывались исторически гораздо менее стабильны

ми, а Поднебесная являет собой уникальный образец устойчивости полити

ческого организма (о цене, заплаченной за эту устойчивость китайским наро

дом, сейчас говорить не будем). Но различия касались больше деталей, ска

жем отношения к присвоению чиновниками части собираемых ими налогов,

чем принципиальной схемы отношений.

Например, в Индии к чиновничьему мздоимству относились с философс

кой терпимостью, как к неизбежности. Еще 2500 лет назад Каутилья, главный

министр императора Чандрапурта Маурия, перечислил в книге «Арташастра»

40 видов присвоения чиновниками государственного дохода, но при этом с

поистине браминским спокойствием заключил: «Как невозможно не попро

бовать вкус меда или отравы, если они находятся у тебя на кончике языка, так

же для правительственного чиновника невозможно не откусить хотя бы нем

ного от царских доходов. Как о рыбе, плывущей под водой, нельзя сказать, что

она пьет воду, так и о правительственном чиновнике нельзя сказать, что он бе

рет себе деньги. Можно установить движение птиц, летящих высоко в небе, но

невозможно установить скрытые цели движений правительственных чинов

ников!»

Исполнение функций публичной службы восточная модель если и предпола

гала, то в минимальной степени, как нечто вторичное. Вся армия чиновников

_________________________________

Цит. по: Переломов Л.С. Конфуцианство и легизм… С. 217.

Dwivedy O.P., Jain R.B. Bureaucratic Morality in India // International Political Science Review. 1988.

Vol. 9, N 3. P. 206.

работала на обеспечение нужд не людей, а центральной власти и своих собствен

ных. Поэтому, хотя некоторые чисто внешние атрибуты и роднят ее с европейс

кой бюрократией нового времени, думается, правильней характеризовать ее как

псевдобюрократию. Между тем даже старым европейским империям был при

сущ элемент публичности, поскольку там деятельность государственных чинов

ников еще со времен Древнего Рима рассматривалась не только как служение су

верену, но и как отправление необходимых для всех слоев общества публично

властных функций. Поэтому старые европейские бюрократии, видимо, следует

классифицировать как полуимперский, или смешанный, вариант.

Место России

Исторически в России сочетались различные варианты имперской моде

ли: до XVIII века доминировала смесь ее византийского и татарского вариан

тов, причем последний, в свою очередь, использовал в огрубленном виде эле

менты китайского образца, в частности в сборе налогов. Таким причудливым

образом, преломленный через золотоордынскую призму, пришел в Россию

китайский образец управления. У нас, как известно, автократическая тради

ция отправлялась от понимания государства как царевой вотчины, укрепи

лась петровскониколаевским деспотическим абсолютизмом и лишь с сере

дины XIX века начала медленно, с попятными движениями размягчаться под

воздействием либеральнодемократических веяний. Но все же с петровскими

реформами в нее добавились элементы, заимствованные от европейского аб

солютизма, т.е. от «полуимперского» варианта. С XIX же века, а особенно со

второй его половины — со времени реформ Александра II, начали развивать

ся и элементы рациональной, веберовской модели бюрократии. Однако в це

лом имперская модель «государевой службы» все же преобладала вплоть до

1917 года, а в советский период получила новый мощный импульс. После

1917го авторитаризм возродился в новом обличье.

Но обратимся теперь ко временам, значительно более близким.

Современная модель: формирование, существо, проблемы

Новые веяния: начало

Уже с 60х годов ХХ века и мировая наука о государственном управлении,

и административная практика движутся в направлении пересмотра прежней,

«классической», парадигмы госслужбы и принципов ее построения. Речь, ко

нечно, не идет о полном отказе от веберовской модели «идеального типа» ра

циональной бюрократии, но все же происходит существенная модернизация

ряда ее постулатов. А предтечи этого движения «вперед от Вебера» появились

еще раньше.

Глава 1. Государство для ХХI века

Первый шаг был сделан психологической наукой — теорией человеческих

отношений в промышленности, начало которой положили знаменитые экс

перименты и работы Элтона Мэйо в 1920–1930е годы. Правда, они в основ

ном концентрировались на мотивации малоквалифицированных работников,

выполнявших рутинные трудовые операции, а не людей умственного труда. В

области же государственной службы и теории государства вообще первый зво

нок тоже прозвучал задолго до войны. Еще в 1930е годы, в эпоху государ

ственного экспансионизма, когда почти никто не помышлял о необходимос

ти или даже возможности пересмотра веберовской и вообще этатистской па

радигмы, один из крупнейших либеральных мыслителей ХХ века,

австрийский философ и экономист Людвиг фон Мизес, предостерегал против

«угрозы, исходящей из бюрократии», против «расширения сферы бюрократи

ческого управления»

. Он писал, что «смирительная рубашка бюрократичес

кой организации парализует инициативу индивида»

, что «правительство не

может сделать человека богатым, но оно может сделать его бедным»

. Но тог

да это было гласом вопиющего в пустыне. Повсюду торжествовал «дух госу

дарства».

Исследователи истории административных наук считают, что на уровне

Public Administration определенная ограниченность веберовсковильсоновс

кой концепции рациональной бюрократии, необходимость ее модифициро

вать были осознаны в годы Второй мировой войны и вскоре после нее. Во вся

ком случае, ставшие серьезными шагами в этом направлении работы Г. Сай

мона, П. Блау, М. Крозье появились в 1950–1960е годы

. Однако с позиций

сегодняшнего дня видно, что на том этапе произошло лишь переформулиро

вание все той же принципиальной теоретической конструкции. Саймон толь

ко дополнил теорию формальной организации элементами теории организа

ции неформальной. В отличие от веберовского подхода субъективный, чело

веческий фактор выступал уже не как источник «помех», подлежавших

уменьшению и в идеале устранению, а как неотъемлемый и существенный

компонент любой реальной организации. Если для Вебера деперсонализация

была способом заблокировать худшие качества людей, то здесь уже обозна

чился поворот к человеку, включая и апелляцию к лучшим свойствам челове

ческой натуры.

Но при этом человек, в том числе и госслужащий, попрежнему, в общем,

рассматривался лишь как винтик системы, хотя и обладающий особыми ин

_________________________________

Мизес Л. фон. Бюрократия. М., 2006. С. 67.

Там же. С. 195.

Цит по: Esquire. 2008. N 29. С. 117.

См.: Simon H. Administrative Behavior. N.Y., 1959; Sciences of Artificial. N.Y., 1969; Blau P.

Bureaucracy in Modern Society. N.Y., 1959; The Structure in Modern Society. N.Y., 1959; Blau P.,

Schoenherr R. The Structure of Organization. N.Y., 1971; Crozier M. The Bureaucratic Phenomenon.

Chicago, 1964.

дивидуальными свойствами. А свойства эти интересовали того же Саймона

лишь с точки зрения возможности повышения эффективности работы адми

нистративной организации. Сама же приоритетность эффективности и раци

ональности как высших организационных ценностей, смысла и назначения

деятельности организации, как и прежде, сомнению не подвергалась. Но это

были лишь первые шаги.

Другой, во многом действительно альтернативный подход начал формиро

ваться лишь в 1970е годы усилиями Дэвида Вальдо, Винсента Острома и дру

гих авторов, в основном американских. Выражая общий дух во многом рево

люционного для Запада времени конца 1960х — начала 1970х годов, они под

вергли фундаментальной критике стремление представить бюрократическую

организацию наилучшим для всех случаев механизмом решения проблем со

временного общества, а бюрократические пирамиды — высшей формой орга

низации «на все времена». Так, политолог В. Остром писал, что практическое

воплощение в жизнь веберовского идеального типа «полностью развитой бю

рократии» способно создать такую бюрократическую машину, в которой про

фессиональные бюрократы соединятся в цепи, а граждане превратятся в зави

симые массы, в беспомощных «дилетантов» при своих политических «хозяе

вах». Господство полностью развитой бюрократии превратит, по его мнению,

все формы конституционного правления в одинаковые фикции. Единствен

ной значимой политической реальностью останется бюрократия

. В те годы в

обычно сухих академических, социальноинженерных текстах политологов и

«управленцев» появились романтические ноты, в «мирные» времена свой

ственные лишь радикальным социальным критикам — как левым, так и либе

ралам. В теорию бюрократии проник гуманистический протестный дух «рево

люции шестидесятых». А психология управления перестала довольствоваться

вспомогательной ролью советника по эффективному использованию «челове

ческого материала» и сделала заявку на переосмысление проблем взаимоотно

шений человека и организации с позиций общей теории личности. Пожалуй,

наиболее ярко и талантливо поставил эти проблемы Эрик Фромм в своей зна

менитой книге «Иметь или быть». Он писал: «Люди, наконец, стали сознавать,

что они — лишь винтики бюрократической машины и не хотят больше мирить

ся с этим отчуждением от участия в решении их собственных проблем, с бю

рократическим взглядом на "управляемых" как на вещи, предметы обладания и

распоряжения в руках "компетентных органов" и должностных лиц»

И критикой, разумеется, дело не ограничились. Именно тогда появились и

стали развиваться в рамках теории организаций такие ныне общеизвестные

конструкты, как концепции «отзывчивой» (responsive) администрации, поли

Глава 1. Государство для ХХI века

_________________________________

См.: Ostrom V. Op. cit. P. 28.

Фромм Э. Иметь или быть. М., 1990. С. 327.

центризма, «плоских» структур и т.д. Конечно, положения формальной тео

рии организации не могли быть отброшены ни в серьезной теории, ни тем бо

лее в практике. Произошел, скорее, некий синтез старого и нового подходов.

Итак, без сомнения, подход Вебера составил эпоху в административной

науке и практике, стал фундаментальной основой теории управления в инду

стриальном обществе. И значение его до сих пор не исчерпано. Но вместе с

тем возникла необходимость его существенного дополнения, обогащения

другими подходами. И эволюция, произошедшая и продолжающаяся в науке

об управлении, — движение именно в этом направлении. Современная трак

товка феномена бюрократии — развивающийся подход, соединяющий осно

вы веберовской модели с критикой ее абсолютизации в качестве универсаль

ного образца. База критики двояка — научная и мировоззренческая. Научная

критика основана в первую очередь на данных современной социологии и

психологии, недвусмысленно свидетельствующих об огромной, порой реша

ющей роли неформальных связей между людьми, а также их чувств, ориента

ций, установок — обстоятельство, недооцениваемое последователями «чис

той» веберовской модели. Мировоззренческая же критика, с одной стороны,

основана на гуманистических и общедемократических идеалах, с другой — во

многом воспроизводит Марксову концепцию отчуждения человека в системе

бюрократических отношений.

Характерно, что даже СССР не смог остаться в стороне от этой волны. В

отечественной науке о государственном управлении происходили, в общем,

сходные процессы, только с опозданием. В «оттепельную» эпоху 1980х поня

тие человеческого фактора в управлении вошло в оборот сначала лишь в его

сугубо прагматическом, в какомто смысле «саймоновском» аспекте, а затем и

с позиций более широкого, «социальногуманитарного» подхода

. Иными

словами, у нас тоже произошла переоценка роли субъективного компонента

управления. (К сожалению, в последующие годы эта тенденция не получила в

России должного развития, уступив первенство технократическим и социаль

ноинженерным взглядам.)

Но в мире перемены на этом не закончились. Процесс пошел дальше.

К «поствеберовскому» государству

По причинам, рассмотренным в первом параграфе главы, вера людей в спо

собность правительств в их нынешних формах эффективно вести государствен

ные дела во многих обществах значительно ослабла. Даже в таком традиционно

этатистском обществе, как французское, данные опросов показывали, что лишь

_________________________________

О проблемах госаппарата как человеческой системы, личности служащего, социальнопсихо

логическом аспекте управленческих отношений см.: Оболонский А.В. Человек и государствен

ное управление. М., 1987.

9% опрошенных верят в государство как институт будущего

. Есть и другие эм

пирические данные, демонстрирующие, что в Бельгии, Франции, Италии граж

дане дистанцированы от социополитических элит и относятся к ним с подозре

нием

. В США же как показатель большого успеха начавшихся тогда реформ

госаппарата было отмечено, что в 1995 году уровень доверия к правительству

впервые за много лет не понизился, а даже поднялся аж (!) на 1%.

Во многих странах госслужба в последние десятилетия переживает слож

ные времена. Говорят даже о кризисе ее легитимности, эрозии доверия граж

дан к ней, к ее «человеческой составляющей» (т.е. чиновничеству), к ее прин

ципиальной способности эффективно реагировать на вызовы сегодняшнего и

тем более завтрашнего дня, о необходимости переоценки «роли правительства

в антиправительственную эру» и т.п. По данным социологических опросов, в

ряде развитых стран сокращается число людей, считающих, что они получают

от государства достаточно за те налоги, которые платят, и, напротив, возрас

тает удельный вес мнения, согласно которому государство транжирит деньги

налогоплательщиков. Признается, что существующие системы управления

«оказались полностью неадекватны для решения как политических, так и

управленческих задач»

Поэтому многие западные авторы, в том числе и те из них, кто исповедо

вал классическую государственническую идеологию и ранее не отличался ли

берализмом, уловили дух времени и «переменили фронт» в своих теоретизи

рованиях. В 1990е годы все громче зазвучали аргументы о необходимости

предпринять дальнейшие шаги по изменению аппарата, по его приспособле

нию к новым условиям. Смысл реформирования государственной службы

стал пониматься гораздо шире, нежели просто совершенствование механиз

мов управления для повышения его функциональной эффективности. Это

видно, в частности, из того, что несколько выпусков ведущего, но обычно

достаточно «приземленного» специализированного международного журнала

в данной области, «Revue Internationale des Sciences Administratives», выпуска

емого на ряде языков Международным институтом административных наук,

было практически целиком посвящено мировоззренческим проблемам.

Говоря о происходящих процессах, порой даже стали использовать в разных

сочетаниях слово «революция» — «административная», «постбюрократическая»,

«менеджериальная» и т.п. Даже известный своими довольно консервативными

взглядами французский патриарх науки об управлении Гай Брабант, пытаясь

Глава 1. Государство для ХХI века

_________________________________

См.: Рубан Л. Модернизация госаппарата Франции. Цит. по: Государственная служба. Поиски

эффективности. Зарубежный опыт. Вып. 1. М.: РАГС, 1995.

См.: Soeters J. Governmental and Administrative Cultures in Belgium and Netherlands: from

Divergence to Convergence? // International Review of Administrative Sciences. 1996. Vol. 62, N 2.

Kettl D., Ingraham P., Sanders R., Horner C. Civil Service Reform : Building a Government That

Works. Washington, D.C., 1996. P. 9.

найти золотую середину между традицией и современностью, писал, что опти

мум лежит между «государством Большого Брата» (образ из знаменитой книги

Дж.Оруэлла «1984») и ультралиберальным подходом и что трудно, но необходи

мо достигнуть баланса между административной иерархией и требованием учас

тия граждан в управлении. Он признал единый суперцентр принятия решений

анахронизмом, что идет вразрез с французской административистской традици

ей и культурой и с тем, что он говорил и писал ранее. Правда, при этом Брабант

отговорился, что необходимо сохранение «вечных», универсальных ценнос

тей — честности и компетентности государства, его уважения к разнообразию

условий жизни и культур, ответственности перед гражданами за нанесенный

ущерб и, конечно, уважения к закону. Именно закон, по мнению Брабанта, яв

ляется носителем преемственности и интеграции в условиях перемен, определяя

стандарты и устраняя произвол, хотя плохие законы и плохие суды подрывают

его статус и репутацию. В связи с последним пунктом он заметил, что в отличие

от стран демократических в тоталитарных странах закон в лучшем случае —

инструмент, в худшем — алиби, но никогда — самостоятельная ценность

Немецкий ученый Б. Кликсберг был более решителен. Он заявил, что роль

государства как центра принятия решений во многом просто исчерпана и в

XXI веке должна подвергнуться кардинальному изменению

. Рассуждая на

данную тему в другой своей статье, он отмечал, что в современных условиях

резко повысился уровень сложности решаемых задач и, соответственно, по

низился порог предсказуемости как позитивных, так и негативных послед

ствий принимаемых решений. Увеличилось воздействие таких негативных

факторов, как массовые миграции, рост национализма и т.д. Все большую

роль играют защита потребителя, антимонопольное законодательство, эколо

гические стандарты... В то же время классическая смитовская «невидимая ру

ка рынка» порой оказывается рукой карманного вора, а веберовские максимы

рациональной и стабильной бюрократии не соответствуют тем условиям не

определенности и изменений, в которых мы живем. По мнению Кликсберга,

необходима переоценка как структурных принципов, так и человеческой сос

тавляющей государственного аппарата. Пирамидальная структура должна

быть заменена сетевой структурой, а в человеческом плане следует стремить

ся к «интеллигентному» государству. Только такие перемены смогут, по его

мнению, восстановить доверие к государству

. М. Камто выражал беспокой

ство падением уровня профессионализма государственных служащих, а также

этических стандартов их поведения

_________________________________

См.: Brabant G. Public Administration and Development // The International Review of

Administrative Sciences. 1996. N. 2. P. 163–176.

См.: Kliksberg B. Redesigning the State Profile // Ibid. 1994. N 2.

См.: Kliksberg B. The «Necessary» State: Agenda for Discussion // Ibid.

См.: Kamto M. Reaffirming Public Service Values and Professionalism // Ibid.