Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских: XIX век

Подождите немного. Документ загружается.

С.В. Оболенская

ГЕРМАНИЯ И НЕМЦЫ ГЛАЗАМИ РУССКИХ

(XIX век)

Введение

Изучение представлений народов друг о друге составляет часть

более широкого поля исследований проблемы – «Я» и «Другой»,

«свой» и «чужой». В философии, социологии, психологии эта про-

блема – одна из ключевых; в исторической науке и культурологии

она приобрела особенную популярность лишь в последние десяти-

летия. Конечно, это связано с ее актуальной значимостью в наши дни

– роковые события ХХ столетия заставили вновь задуматься над

функцией «образа врага» в историческом процессе. Не менее важно и

другое: развитие и распространение историко-антропологических

подходов в историческом исследовании позволяет нащупывать но-

вые пути изучения того, как возникают, распространяются и изменя-

ются составляющие немаловажную часть картины мира коллектив-

ные представления о «другом», «чужом», потенциально враждебном.

Эта проблема имеет различные аспекты. Речь идет о соци-

альных, национальных, культурных, половых, возрастных различиях,

а для историка – и о различиях между людьми разных исторических

эпох. Возможно ли вообще понять «другого» и принять «чужого»?

Проблема диалога – одна из важнейших в культуре всех времен; нам

кажется, что сейчас она стала особенно животрепещущей. Оппози-

ция «свой» – «чужой» архетипического свойства, однако границы

между «своим» и «чужим» текучи; они изменяются как в пределах

каждой эпохи, так и – тем более – в историческом процессе. И харак-

тер этой оппозиции тоже меняется в зависимости от той или иной

исторической ситуации. В античные времена она носила преимуще-

ственно социальный и культурный характер: свободные – рабы,

эллины – варвары, а затем до конца средневековья фундаментальная

противоположность «своего» и «чужого» имела форму устойчивого

религиозного противопоставления, предполагавшего безусловное не-

приятие «чужого».

В данной работе проблема «свой» – «чужой» ставится в ас-

пекте национальных различий и национальных вопросов XIX века.

Новое время принесло европейскому человеку принципиальные нов-

шества в понимании соотношения «своих» и «чужих». Восприятие

«другого» изменилось в результате реального общения с «другими» в

ходе великих географических открытий. Те, кто сами не побывали в

дальних странах, знакомились с «другими» по рассказам путешест-

венников и сочинениям о путешествиях, и это существенно изменяло

картину мира, расширяя возможности и познания «других», и само-

познания.

Не только географические открытия, но и астрономические ис-

следования, и теоретические философские прорывы трансформиро-

вали традиционные представления о замкнутости мира; создавалось

представление о безграничном, о бесконечности. Идея единства мира

имела огромное значение для новой постановки проблемы «я» и

«другой», «свои» и «чужие». Несмотря на существование различных

рас, люди принадлежат к одному общему роду, к человечеству –

такое суждение высказал Кант в XVIII в. Но проблема «свой» –

«чужой» отнюдь не была снята. Век Просвещения придал этой дихо-

томии новый смысл: одновременно с формированием понятия «чело-

вечество» складывается и понятие «национализм».

Продуктом развивавшегося процесса модернизации, в ходе ко-

торого распадался, уничтожался прежний традиционалистский жиз-

ненный мир, стал национализм конца XVIII и начала XIX столетия.

Прежде человек жил в сегментированном обществе, в составе ма-

леньких групп – локальных, региональных или сословных, где всё

определялось устоявшимися традициями. С прогрессирующей секу-

ляризацией общества и развитием рыночной экономики множество

людей лишились прежних традиционных связей и опор – сословных,

конфессиональных, родовых, наконец, старых персональных связей.

Человек эмансипировался, обретал все большую самостоятельность

и независимость. Общество структурировалось по-новому, вместо

маленьких привычных объединений возникали большие группы,

складывались не совсем еще ясные отношения, и не всегда удавалось

найти свое место в новой жизни. Все это заставляло искать новые

внутренние и внешние опоры. Такими опорами становятся нацио-

нальные связи. Язык и культура, составляющие главные особенности

национального, приобретают особое значение, объединяют людей в

изменившемся мире. Пробуждение национального сознания помо-

гало обретению надындивидуальной идентичности и преодолению

рожденной переменами неуверенности.

Национальное начало заявило о себе еще в эпоху Реформации,

когда создавались независимые от Рима национальные протестант-

ские церкви. А с конца XVIII в. в Западном мире национальное ста-

новится одной из главных общественных ценностей и важнейшей

ценностью для человека Нового времени. На протяжении XIX сто-

летия, когда в Европе развернулись движения за национальную неза-

висимость, развитие национального сознания привело к тому, что

теперь людей объединяли больше всего не сословие, не конфессия,

не регион, не род, не класс, не политическая идеология, а постепенно

осознаваемая национальная принадлежность. С нею прежде всего

связывали теперь происхождение человека, а также и его будущее.

Национализм способствует формированию эмансипирующегося, ра-

ционалистичного, динамичного человека новой эпохи. Вместе с тем

национализм был и одним из самых ранних выражений кризиса, ко-

торый несла с собой модернизация: он свидетельствовал о том, что с

переменами связаны и ощутимые потери, что человеку порою нелег-

ко справиться с новыми экономическими и культурными условиями

существования.

Среди прочих условных определений и характеристик, какие

можно было бы присвоить XIX веку, его можно назвать веком нацио-

нальных идей и национальных движений. Поиски национальной

идентичности наблюдаем в XIX в. во всех европейских странах.

Именно в XIX столетии зародился национализм как общественное

движение, определявшее судьбы многих народов и государств. В ХХ

в. национализм как понятие и как термин был опорочен трагиче-

скими явлениями и событиями европейской и мировой истории. Но в

XIX в., особенно в первой его половине, национализм в европейских

обществах ассоциировался с эмансипацией и прогрессом. Само поня-

тие нации несло в себе либерально-демократический смысл, а Фран-

цузская революция вложила в него еще и смысл республиканский.

Этот ранний национализм имел универсалистские, космополитиче-

ские корни в идее единства мира и в понятии человечества. Просве-

щение связывало национализм с космополитическим мировоззрени-

ем, предсказывая грядущее соединение всех наций в единый просве-

щенный мир. Патриотизм понимался как гражданская добродетель,

свойственная именно гражданину мира. Как патриотизм, так и кос-

мополитизм были выражением просвещенного гражданского созна-

ния, рожденного общностью граждан города или страны. Все нацио-

нальные культуры и все народы представлялись равными в поисках и

обретении культурной идентичности.

Национальные идеи культурного свойства к середине XIX в.

приобрели преимущественно политический характер. Начало тому

положила Великая французская революция конца XVIII в., оконча-

тельно же культурный смысл национальных идей слился с полити-

ческим и даже отступил перед ним в ходе революции 1848 г., когда

впервые, пожалуй, обнаружилось и разрушительное начало нацио-

нализма. С изменением смысла и функций национальных идей связа-

но немало мрачных страниц истории человечества. Во второй поло-

вине XIX в. понятие национализма приобрело совершенно иной,

нежели при возникновении, смысл противопоставления одних наро-

дов другим и утверждения превосходства их друг перед другом. Это

ставит историка перед необходимостью изучить истоки такой транс-

формации национализма в ХХ в., а в рамках этой задачи – разо-

браться в том, каковы были образы, представления народов друг о

друге. Возникновение этих представлений – сложный и противоре-

чивый процесс. Как формируется образ чужеземца? Изменяется ли

он во времени и если да, то от чего зависят эти изменения? Наконец,

какую роль играет образ в реальной жизни, какое воздействие оказы-

вает он на идеологию, политику и на повседневную жизнь общества?

Основной, определяющий стереотип в отношении одного наро-

да к другому – различение «своих» и «чужих», свойственное челове-

ку с глубокой древности и проявляющееся прежде всего в отталкива-

нии всего «чужого» как неприемлемого. С ним связаны самые общие

представления о действительных или мнимых нацио-нальных чертах.

Можно привести множество расхожих и устойчивых характеристик,

возникших из этих представлений, но мало что даю-щих для глубо-

кого понимания национального характера. Словарь Даля дает такие

определения иностранцев, отражающиеся в русских пословицах:

«Настоящий англичанин (корчит барина, чудак, делает все по-

своему)»; «сущий итальянец (пройдоха)»; «сущий француз (говорлив

и опрометчив)»

. Французу свойственно легкомыслие, англичанин

деловит и флегматичен, немец педантичен и расчетлив и т.п. В этих

характеристиках «своеобразно сконденсирована вся исто-рия межэт-

нических отношений»

, и связаны они с предубеждениями, возник-

новение которых составляет для психологов и историков са-

мостоятельный предмет изучения. Чаще всего предубеждения одного

народа против другого складываются в экстремальных ситуациях,

например, во время войн, когда понимание действительности вне-

запно и мгновенно меняется, из смешения фантазии и реальности

складываются и выступают на первый план новые оценки, оттес-

няющие или искажающие суждения, еще вчера казавшиеся справед-

ливыми. Самая впечатляющая очевидность становится бессильной,

никакие факты или разумные доводы не в силах опровергнуть стре-

мительно возникшие (или возродившиеся?) стереотипы массового

сознания. Логика разума отступает перед древней логикой инстинк-

та, перед древним представлением о «своих» и «чужих»; логический

анализ и логические оценки вступают в конфликт с аффектами

. Но

Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 1984. Т.1. С. 271.

Кон И.С. Национальный характер – миф или реальность?// Новый

мир. 1968. № 9. С. 219.

См. об этом: Mitscherlich A. Zur Psychologie des Vorurteils // Vorur-

teile, Ängste, Agressionen. Beiträge aus der Reihe Politische Psychologie. F.a.M.,

1975. S. 13.

См. об этом: Scheidegger G. Perverses Abendland - barbarisches Russ-

land. Begegnungen des 16. und 17. Jahrhunderts im Schatten kultureller Miss-

verständnisse. Zürich, 1993. Рец. cм.: Одиссей. Человек в истории. 1997. М.,

1998.

предубеждения складываются и по-другому. Наблюдения во время

путешествий, в особенности личные встречи, знакомство с литерату-

рой и искусством чужих народов, как правило, обнаруживают не-

совпадение культур, которое обеими сторонами чаще всего толкуется

не просто как различие, а как нечто отрицательно характеризующее

«чужих». Между тем, возникающие недоразумения следовало бы

объяснить непониманием друг друга

. Совершенно очевидно, что

всякого рода предрассудки отражают не реальные качества объекта;

им свойственны упрощение, генерализация и необыкновенная устой-

чивость. Противоположная информация их не снимает.

Обратившиеся в стереотипы коллективного сознания предрас-

судки, может быть, даже неискоренимы. Из множества возможных

примеров приведу лишь один, связанный с темой данной работы. А.

Каппелер, автор статьи, в которой анализируются представления

немцев о России и русских эпохи Ивана Грозного, утверждает, что

эти представления сложились во второй половине XVI в. во время

Ливонской войны. Тогда в Германии появлялось много листовок,

авторы которых, в значительной мере под влиянием польской пропа-

ганды, рисовали образ жестоких, кровожадных «московитов», вра-

гов христианского мира. Но этот образ, по мнению Каппелера, был

основан не столько на непосредственных впечатлениях, связанных с

жестокостями русских войск в Лифляндии в 1577 г., сколько на

давних сведениях о жестоких турках, захвативших в 1529 г. Вену. На

гравюрах конца XVI в. русские часто изображены похожими на

турок. Для немцев последней трети XVI в. «московиты» – чужой

мощный народ во главе с жестоким правителем, угрожающий хри-

стианскому миру с северо-востока так же, как турки угрожают с

юго-востока. И в XVII в. образ России все еще сливался со страшной

фигурой тирана Ивана Грозного, и только интенсивное общение с

русскими в эпоху Петра I несколько изменило представления о них в

Германии. Но и в последующие столетия, пишет Каппелер, стерео-

типы, сложившиеся в XVI в., сохраняли силу. В немецкой беллетри-

стике и в политических памфлетах XIX и ХХ вв. Иван Грозный час-

то изображается как воплощение всего русского и, как это ни удиви-

тельно, и до сих пор иногда предстает едва ли не единственной фигу-

рой русской истории прошлых столетий. Но «не только образ ужас-

ного царя, но и основные черты представлений о России, сложив-

шихся в Германии XVI в., являются частью современных представ-

лений о ней… Грубые варвары, могущественные враги, угрожающие

Западу»

Вместе с тем образ «чужого», содержащий в себе внутренние

противоречия – образец и антиобразец – динамичен. В зависимости

от внешних обстоятельств он изменяется в массовом сознании ино-

гда так существенно, что в новом обличье почти не удается узнать

прежние черты. Но они сохраняются неизменно в виде устойчивых

стереотипов, то замирающих, то оживляющихся и возрождающихся

в определенных ситуациях. Невольно встает вопрос: возможно ли

вообще преодоление национальных предрассудков?

Какой смысл заключен в изучении образа иноземца и получаем

ли мы то, что можно было бы назвать адекватным его образом? Час-

то исследователь рисует этот образ в соответствии с неосознанно (а

порой и осознанно) заданной концепцией. Иногда автор удовлетворя-

ется составлением перечня признаков предмета исследования –

пусть даже беспристрастным, насколько это вообще возможно. Тогда

возникают либо образ-иллюзия, либо образ-копия (впрочем, весьма

относительная), образ-отражение

, который в сущности тоже иллю-

зорен. Единственно плодотворным методом изучения образа «чу-

жого» представляется связанный с историко-антропологическим под-

ходом анализ взаимных «отражений», «метод зеркала», открываю-

щий возможность познания в оппозициях «я» – «другой» и той, и

другой стороны.

Более того, изучение образа чужеземца становится глав-

ным образом изучением собственной культуры. Эта мысль отнюдь

не нова; если говорить о теме данной работы, мысль эту можно про-

иллюстрировать таким примером. Немецкий славист Ф. Нойман, в

статье «Германия в русской литературе», определил свою задачу сле-

дующим образом:

исследование русского национального характера

через анализ изображения немцев в русской литературе. То, что

люди говорят о другом народе, как они его оценивают, пишет он,

имеет весьма ограниченное значение для понимания этого чужого

народа. Высказывания о другом народе дают гораздо больше мате-

риала для понимания того, что думают их авторы о собственном на-

роде, ибо познание чужого строится всегда на основании сравнения

Kappeler A. Die deutschen Flugschriften über die Moskowiter und Iwan

den Schrecklichen im Rahmen der Russlandliteratur 16 Jahrhunderts // «West-

östliche Spiegelungen. Russen und Russland aus deutscher Sicht und Deutsche

und Deutschland aus russischer Sicht von den Anfängen bis zum 20. Jahrhundert».

Reihe A. Bd. 1. München, 1985. S. 181.

См. об этом: Larochelle G. Image et représentation de l’autre: l’ Amé-

rique du Nord imagine l’Amérique du Sud // Diogène 1992. № 157.

его со своим

. Более того, утверждает Нойман, характер представ-

лений русских о немцах свидетельствует о наличии у русских таких

качеств, как обидчивость, гибкость и чуткость. Представление о

пресловутой бережливости немцев обличает в русских склонность к

мотовству, их представление о немецкой пунктуальности, усердии и

методичности в труде – небрежность, склонность к импровизации,

осмысление труда как каторги.

Еще М. Монтень писал: «У нас нет, по-видимому, другого ме-

рила истинного и разумного, как служащие нам примерами и образ-

цами мнения и обычаи нашей страны»

. И действительно, чаще всего

образ «чужого» складывается задолго до реальной встречи с этим

«чужим», порой еще на ментальном уровне, в процессе соединения

архетипических представлений с впечатлениями повседневной жиз-

ни. Традиционные представления об иностранцах вообще, разговоры

в семье и в обществе, вскользь брошенные замечания, усмешки,

анекдоты, прозвища, неосознанное усвоение принятых в данной сре-

де культурных норм формируют стереотипы. Затем эти впечатления,

чаще всего уже непреодолимые, дополняются и развиваются сведе-

ниями, полученными из книг и от других людей. И реальная встреча

с «чужими» становится проверкой этих впечатлений. Чаще всего че-

ловек считает действительным и верным именно то, что он предпо-

лагал заранее и что нашло подтверждение при встрече с реально-

стью. Наконец, представления формируются в сравнении с собст-

венными культурными нормами, с собственным стилем жизни.

Но если образы чужеземцев вообще служат зеркалом, в котором

ищут отражения «своего», то почему для России среди иностранцев

следует выделять именно немцев

? И почему речь идет именно о XIX

веке? Проблема образа немца в русской культуре и вообще проблема

«Русские и немцы» в XIX в. избрана автором отнюдь не случайно. Ей

придает особую актуальность то, что роковые события ХХ века – две

мировые войны – ставили немецкий и русский народы в положение

противников, и если предположить, что преодоление предубеждений

Neumann F.W. Deutschland im russischen Schriftthum // Die Welt der

Slaven. 1960. H. 2. S. 113-130.

Монтень М. Опыты. Кн. 1. М.-Л., 1958. С. 261.

В одной из первых в нашей историографии серьезных работ, посвя-

щенных представлениям народов друг о друге, монографии Н.А. Ерофеева

«Туманный Альбион. Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг.»

(М., 1982), один из разделов этой книги носит заголовок «Английское зер-

кало». Автор пишет, что Англия была для русских людей огромным зерка-

лом, в котором они видели отражение своих проблем, главным образом,

экономических, и в образе Англии и англичан, складывавшемся в России в

первой половине XIX в., отразились равно английские и российские про-

блемы.

все-таки возможно, то изучение истоков этой ситуации имеет, может

быть, некоторое практическое значение. Но важно и другое.

Разные западноевропейские национальные культуры оказали

большое влияние на культуру русскую. Общеизвестна и неодно-

кратно исследовалась учеными и описывалась в художественной ли-

тературе роль французской культуры в России. Героям Пушкина,

Толстого, Тургенева, принадлежавшим к высшему обществу, гово-

рить, писать и даже, вероятно, думать по-французски было легче, чем

по-русски, уместно вспомнить и англоманию, распространенную в

дворянской среде. Но ни с одним из западноевропейских народов

русские не имели, начиная с ХVIII в., такого тесного и даже отчасти

«домашнего» соприкосновения, как с немцами. Я рискну утверждать,

что для развития русской самостоятельной культуры, понимаемой

как идентичность, немецкая культура имела совершенно особенное

значение, гораздо большее, чем культура любой другой европейской

страны.

В XIX в. между Россией и Германией происходил интенсивный

культурный обмен в литературе, философии, музыке

. Но в данной

работе речь не об этом. Говоря о культуре, мы имеем в виду не до-

стижения «высокой» или «ученой» культуры и не фольклор или на-

родное искусство, а совокупность ценностных ориентаций, привычек

сознания и поведенческих норм, присущих людям, группам людей,

живущим в определенную историческую эпоху.

XIX век был для России, как, впрочем, и для многих других

стран, временем поисков национальной идентичности. Что такое Рос-

сия, каково ее прошлое и что суждено ей в будущем? Что значит

«русский» и что такое «русскость»? Эти вопросы, возникавшие уже

на исходе первой половины XIX в., стали еще острее к концу столе-

тия. И ответы на эти вопросы складывались в значительной мере в

отталкивании от «немецкого», в осмыслении «немецкости». «Немец-

кая тема» звучала и на тайных собраниях декабристов, и в дискус-

сиях западников и славянофилов, и в публицистике Ф.М. Достоев-

ского. В развитии национальной культуры всегда соединяются две

возможности. Отграничение «своего» от «чужого», «другого» созда-

ет своеобразие и необходимую ограниченность каждой куль-туры. А

возможность и стремление «открыть» себя другой культуре, позво-

лить ей проникнуть в себя – это возможность обогащения и универ-

сализации, и она не менее важна. «Своя» культура обретает специ-

фику только на фоне некоего «заднего» или «бокового» плана «чу-

жой» культуры, в борьбе и общении с ней.

См. об этом, напр., Kahn H. Die Deutschen und die Russen. Geschichte

ihrer Beziehungen. Köln, 1984.

Для русской культуры таким «задним планом» была прежде

всего немецкая культура, олицетворявшаяся более всего в «русских

немцах». Их участие во всех сферах общественной и государствен-

ной жизни, повседневные контакты с ними постоянно ставили воп-

рос о различиях между немцами и русскими, между «немецкостью»

и «русскостью». Не будет преувеличением сказать, что в XIX веке в

нашей стране все размышления образованных людей о прошлом и

будущем отечества, о характере и путях его развития были неиз-

менно связаны с осмыслением роли немцев в России. И все оценки

Германии и немцев были тесно связаны с возникшим в XIX в. «не-

мецким вопросом» в самой России. В отталкивании от «немец-кого»,

в осмыслении «немецкости» обретали свое содержание, офор-

млялись, оттачивались представления о том, что значит быть рус-

ским и в чем состоит сущность «русскости». Поэтому изучение

образа немца в русской культуре в значительной мере есть изучение

русской культуры, ментальности русских людей, различной в разных

слоях общества.

* * *

Хронологически данная работа в основном охватывает XIX и

начало ХХ в., и в мою задачу не входит анализ причин и описание

процесса появления и укоренения немцев в России. Но об этом все-

таки нужно сказать, начав хотя бы с петровских времен. Петр I, осу-

ществляя свой замысел европеизации России, ориентировался глав-

ным образом на германские модели. Это было обусловлено непри-

язнью и самого царя, и вообще «московитов» к католическому

миру, а также и теми связями, которые установились у Петра с

северными странами Европы. В германских государствах он находил

людей, охотно соглашавшихся участвовать в его планах, отсюда вер-

бовались как помощники-советчики, так и специалисты. Между

тем, значительная часть государственной элиты, от которой требо-

валось активное участие во всех делах царя, таила, а иногда и выска-

зывала недовольство. Петровские начинания, требовавшие новых

денег и новой рабочей силы, были тяжелы для всех. Нечего и гово-

рить о тяжкой участи простого люда; крепостные крестьяне были

обращены в рабское состояние. И знатью, и простым народом дейст-

вия Петра I воспринимались как нечто сомнительное и во всяком

случае весьма обременительное. И они прочно ассоцииро-вались с

немцами. В результате при Петре I и его ближайших преемниках

отношение русских к немцам и представления о них были почти

всегда негативными. Нужно, правда, подчеркнуть, что, в особенности

до петровских времен, «немцами» в России называли отнюдь не

только тех, кто говорил на немецком языке или жил в германском

государстве. Этимологический словарь М. Фасмера дает такое

определение: «Немец – человек, говорящий неясно, непонят-но»,

«немец, любой иностранец»

. Таково происхождение этого слова и

только так понимали его в России в XVI - XVII вв. Ближайших

соседей различали – шведы, чухонцы (эстонцы, финны), ляхи (поля-

ки), турки, – дальних далеко не всегда. Только в петровскую эпоху

стали различать жителей Западной Европы – голландцы, нем-цы,

англичане, французы, итальянцы. Впрочем, прежнее понимание

слова «немцы» отчасти сохранялось еще и в XVIII в.

В условиях петровских реформ, когда дворянам потребовалось

образование, немцев стали приглашать в качестве учителей. Требо-

вались иностранцы (на первых порах именно немцы) и в качестве

государственных чиновников, а также мастеров и специалистов

разного рода. Много немцев было на высшей государственной служ-

бе. Во время войны со Швецией (1700-1721 гг.) в русскую армию

были приглашены немецкие офицеры как известные знатоки воен-

ного дела; они заняли в армии руководящие посты. Петр установил

им жалованье вдвое большее, чем русским, и это, естественно, вызы-

вало зависть и недовольство. Хотя около десяти лет спустя с этим

неравенством было покончено, именно тот период – годы правления

Анны Иоанновны (1730-1740гг.) – был отмечен в нашей истории как

период «немецкого засилья», вызвавшего сильнейшее недовольство в

обществе. Во время государственного переворота Елизаветы Пет-

ровны в 1741 г. и после него антинемецкие настроения, прежде

всего в армии, но и не только в армии, распространились чрезвычай-

но широко. Они сливались с неприязнью по отношению к иностран-

цам вообще и сохранялись на протяжении всей второй половины

XVIII в. и во время войн против Наполеона в начале XIX в. Ее выра-

жением стала история с Барклаем де Толли в 1812 г.

. Так воз-никли

в России ростки «немецкого вопроса», который сыграл замет-ную

политическую и идеологическую роль в конце XIX - начале ХХ в. Он

был связан прежде всего не с Германией и ее политикой, а с «рус-

скими немцами», составившими, согласно данным первой пере-писи

населения в 1897 г., 1,8 млн. чел, то есть 1,4 % населения Российской

империи.

Начиная с XVI в., много немцев – ремесленники, врачи, апте-

кари, учителя, лица академических профессий – приезжали в рус-

ские города, главным образом, в Петербург и Москву. В последние

десятилетия XIX в. среди них были – в связи с начинавшимся про-

цессом модернизации – не только умелые мастера и образованные

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. М.,1971.

С. 62.

Шотландское происхождение Барклая де Толли делало его «нем-

цем», иноземцем, «чужим».