Норт Д. Понимание процесса экономических изменений

Подождите немного. Документ загружается.

X . Т р и у м ф з а п а д н о г о м и р а

торговли; постепенно произошло их слияние с обыч

ным и римским правом, а надзор за их соблюдением

взяло на себя государство [Milgrom et al., 1990].

Ключевую роль здесь сыграл последний момент.

Экономическая институциональная структура стала

возможной вследствие эволюции государств, со вре

менем породившей законодательные рамки и средства

их проведения в жизнь. Подобные рамки являются не

обходимым условием для обезличенного обмена, без

которого невозможен экономический рост. Эта эво

люция представляла собой длительный процесс, в хо

де которого (некоторые) государства постепенно пере

ходили от вымогательства к предоставлению «защиты

и правосудия» за деньги. Первоначальным импульсом

для этого служил отчаянный поиск дополнительных

доходов, но, как отмечалось выше, погоня за средства

ми могла принимать различные формы — конфиска

ции и отказ от долговых обязательств, с одной сторо

ны, или обмен доходов на права собственности и кон

троль за их соблюдением — с другой.

Различная политика правителей перед лицом фис

кальных кризисов приносила диаметрально противо

положные результаты, но общей чертой было посте

пенное становление национального государства либо

в условиях экономического роста, характерного для

Нидерландов, либо в условиях стагнации, к которой

привела испанская политика.

Чтобы выяснить причины нидерландского успе

ха, необходимо изучить эволюцию таких процветаю

щих нидерландских городов, как Брюгге, Гент и Льеж,

их внутренние конфликты и взаимоотношения с Бур

гундской и Габсбургской династиями. Процветание

этих городов, основанное на торговле шерстяными

тканями или металлами, очень рано привело к рас

пространению в этом регионе городского образа жиз

ни, ориентированного на торговлю, совершенно не

типичного для эпохи почти исключительно сельских

сообществ. Внутренние конфликты, происходившие

191

П о н и м а н и е п р о ц е с с а э к о н о м и ч е с к и х и з м е н е н и й

в этих городах, были следствием трений между патри

цианским и ремесленным слоями и регулярных попы

ток создать местные монополии, которые в случае ус

пеха привели бы к оскудению самих источников про

изводительности, ставших, в свою очередь, причиной

экономического роста. Общим итогом установления

бургундской власти явился отказ от ограничительных

практик. В 1463 году Филипп Добрый учредил пред

ставительный орган — Генеральные штаты, — который

принимал законы и имел полномочия на утверждение

налогов, поступающих правителю. Генеральные штаты

поощряли развитие торговли и коммерции. Сами бур

гундские (а затем и габсбургские) властители, несмот

ря на энергичную оппозицию, активно выступали про

тив монопольных привилегий, принимавших форму

торговых и цеховых ограничений в таких текстильных

центрах, как Брюгге и Гент. Правители пользовались

поддержкой новых промышленных центров, возни

кавших в ответ на благоприятные стимулы, заключав

шиеся в правилах и правах собственности. Бургунд

ская и Габсбургская династии были вознаграждены

высоким уровнем процветания, приносившим такие

налоговые поступления, которые сделали Нидерланды

жемчужиной Габсбургской империи. Со временем все

более грабительские налоги Филиппа II привели к вос

станию, разграблению Антверпена, успешному отделе

нию семи северных провинций и к возвышению Ам

стердама как коммерческого центра. Следует отметить,

что именно в Нидерландах и в Амстердаме лежат кор

ни современного экономического роста.

Резкий контраст с экономическими успехами Ни

дерландов мы наблюдаем в Испании. Фердинанд

и Изабелла объединили Кастилию и Арагон, создав

национальное государство после столетий борьбы

с маврами и непрестанных усобиц между феодаль

ными баронами. Со вступлением на испанский трон

в 1516 году Карла V в Европе началась великая эпоха

испанской гегемонии. Особенностью этой эпохи ста

192

X. Т ри у м ф з а п а д н о г о м и р а

ло процветание, обеспеченное ростом налогов, со

биравшихся с Арагона, Неаполя, Милана и в первую

очередь — с Нидерландов. Вместе с повышением до

ходов росли и расходы, так как Карл V содержал круп

нейшую и лучше всего оснащенную армию в Европе.

Однако сохранение и расширение империи станови

лось все более затратным; и когда Нидерланды вос

стали против Филиппа II, сменившего Карла V, Ис

пания не только лишилась крупного источника дохо

дов, но и была ввергнута в дополнительные расходы

на войну с семью провинциями. Фискальный кризис

усугублялся со снижением потока благородных ме

таллов из Нового Света. Отчаянный поиск источни

ка доходов вел к широкой продаже монопольных прав,

к конфискациям и к постоянному повышению уровня

внутреннего налогообложения. Предсказуемым ито

гом стали упадок торговли и коммерции, а также мно

гочисленные банкротства государства.

Такие модели экономического роста и упадка с со

ответствующими, но обычно мелкими вариациями

в бесчисленном множестве повторялись в истории

и продолжают повторяться в современном мире. Эко

номический рост происходит тогда, когда экономика

создает институциональные стимулы для мероприя

тий, направленных на повышение производительно

сти, что мы видим на примере Нидерландов. Упадок

наступает при отсутствии стимулов к участию в про

изводственной деятельности вследствие централизо

ванного политического контроля за экономикой и мо

нопольных привилегий. Число неудач намного пре

восходит число успехов. Экономический рост был

исключением, а правилом — стагнация и упадок, отра

жавшие хроническую тенденцию к организационным

провалам. И успехи, и неудачи отражают не только

институционально-организационные характеристи

ки общества, но и представления, идеи, идеологии —

все то, чем руководствуются люди, действуя и совер

шая выбор.

193

П о н и м а н и е п р о ц е с с а э к о н о м и ч е с к и х и з м е н е н и й

В своей работе «Протестантская этика и дух капита

лизма» Макс Вебер стремился показать, что религи

озная этика, выраженная в протестантизме — и кон

кретно в кальвинизме, — содержала в себе ценности,

способствовавшие развитию капитализма. Но что

здесь было причиной, а что — следствием и вообще,

как знать, возможно, и эти ценности, и рост капита

лизма имели какой-то иной источник? Вебер прово

дит взаимосвязь между религиозными представления

ми и ценностями, а также между ценностями и эко

номическим поведением; однако он не показывает,

каким образом соответствующее поведение приводи

ло к развитию определенных институтов и организа

ций, порождением которых является развивающаяся

экономическая система [Coleman, 1990, 6]. Более того,

контрреформаторский католицизм мог в той же степе

ни поощрять тот же самый индивидуализм и чувство

дисциплины, которые Вебер приписывает исключи

тельно протестантизму.

Было бы полезно рассмотреть взаимоотношения

между поведенческими представлениями и эволюци

ей определенных институциональных и организаци

онных структур, потому что такой подход дает нам

объяснение этой эволюции. Многие исследователи из

давна придерживались мнения о том, что индивидуа

листические поведенческие представления благопри

ятствуют экономическому росту. В противоречивых

«Истоках английского индивидуализма» Алана Мак-

фарлейна происхождение английского индивидуа

лизма относится к XIII веку или еще раньше. Автор

рисует картину изменчивого, индивидуалистически-

ориентированного набора отношений к семье, к орга

низации работы и к социальной структуре сельской

общины. Эти отношения выражались в наборе фор

мальных правил, связанных с наследованием собст

венности и юридическим статусом женщин.

194

X. Т р и у м ф з а п а д н о г о м и ра

Мы уже упоминали исследование Авнера Грайфа

[Greif, 1989; 1994а], в котором генуэзские купцы срав

ниваются со средиземноморскими купцами XI-XII ве

ков, воспринявшими культурные и социальные атри

буты исламского общества. Грайф выявляет система

тические различия в их организационных структурах,

возводя их к взаимно противоположным индиви

дуалистическим и коллективистским поведенческим

представлениям. Купцы из исламского мира созда

вали сети групповой социальной коммуникации для

осуществления коллективных действий, которые, бу

дучи эффективными в относительно однородных эт

нических группах, не способствовали обезличенному

обмену, обязанному своим появлением росту масшта

бов рынков и этническому разнообразию торгующих.

Генуэзцы, напротив, развивали механизмы двусторон

него принуждения, которые повлекли за собой созда

ние формальных юридических и политических орга

низаций для контроля за соблюдением соглашений

и его обеспечения. Такой институционально-органи

зационный путь вел к все более сложным формам тор

говли и обмена, делая их возможными. Грайф пола

гает, что здесь сказалось различие между системами

представлений латинского и мусульманского миров,

а затем проводит связь между такими структурами

представлений на европейской сцене и развитием эко

номических институтов и организаций, описанным

в предыдущем разделе настоящей главы.

Но если мы признаем наличие различных поведен

ческих представлений в разных обществах и то, что

они приводят к различным формам институтов и ор

ганизаций, то встает вопрос — каков источник этих

представлений? В главе

IV я предполагал, что они, воз

можно, были обусловлены фундаментальными огра

ничениями демографического и ресурсного характе

ра, получившими воплощение в различных религиях,

поскольку именно те являлись преобладающими ор

ганизованными структурами представлений в предсо-

195

П о н и м а н и е п р о ц е с с а э к о н о м и ч е с к и х и з м е н е н и й

временном мире. Обширная литература, посвященная

влиянию религиозной догматики на экономическую

деятельность, однако, представляется мне неубеди

тельной, поскольку почти в любой религии можно най

ти какой-либо конкретный аспект, препятствующий

экономическому росту. Среди таких аспектов назы

вают враждебность ислама к страхованию и враждеб

ность христианства к ссудному проценту [Kuran, 1986].

На самом деле значение имеют не конкретные нор

мы, а процесс обучения, в ходе которого эволюцио

нирует конкретная система представлений — в дан

ном случае религия. Вкратце напомним, что процесс

обучения есть функция способа, посредством кото

рого данная система представлений фильтрует ин

формацию, почерпнутую из опыта, и разнообразный

опыт, полученный индивидами в разных сообществах

и в разные эпохи. Так, можно сказать, что религиозные

рамки средневекового христианства благоприятство

вали приобретению знаний, которые вели к адапта

ции представлений, способствующей экономическо

му росту. С другой стороны, конкретный географиче

ский, экономический и институциональный контекст

средневекового западного мира создавал уникальный

опыт, отвечавший за последующую адаптацию пред

ставлений. Фактически же адаптация структуры пред

ставлений, создавшей условия для экономического ро

ста и для распространения политических и граждан

ских свобод, обеспечивалась сочетанием обоих этих

типов опыта. Структура представлений, воплощен

ная в христианской догматике, несмотря на некото

рые вопиющие примеры противоположного характе

ра, способна развиваться в направлении, благотвор

ном для экономического роста. И Эрнст Бенц [Benz,

1966], и Линн Уайт [White, 1978] утверждают, что хри

стианская вера постепенно пришла к идее о том, что

природа должна служить человечеству и что, соответ

ственно, мир можно и нужно контролировать в эконо

мических целях. Подобные настроения послужили не

196

X . Т р и у м ф з а п а д н о г о м и р а

обходимой предпосылкой для технического прогресса.

Однако именно уникальные институциональные усло

вия, сложившиеся в некоторых частях Европы в эпоху

Средневековья и раннего Нового времени, обеспечили

приобретение такого опыта, который сыграл роль ка

тализатора при распространении подобных представ

лений. С этой точки зрения веберовская протестант

ская этика представляет собой одну из сторон этой

адаптации, но является лишь «производным» по от

ношению к первопричинам.

Теперь мы готовы вплотную заняться загадкой уни

кальной эволюции Западной Европы. Мы еще многого

не понимаем и должны ответить на большое количест

во вопросов. Более того, полная картина невозможна

без тщательного учета издержек, связанных с эконо

мическим ростом: кроме победителей, были и проиг

равшие (много проигравших), условия существования

которых ухудшились в процессе описываемых измене

ний. Но в целом мы видим несомненное повышение

материального благосостояния и безопасности людей

и их собственности в отношении обширного диапазо

на гражданской, политической, религиозной и эконо

мической деятельности.

Поставив в центр нашего исследования институцио

нально-организационную структуру общества, мы мо

жем изучить взаимодействие между экономической

и политической организациями в контексте измене

ний, вызванных изменением представлений игроков

или сил, внешних по отношению к ним. Направление

исследований задается неудачами двух наиболее веро

ятных кандидатов — Китая и исламского мира. Цент

рализованный политический контроль ограничивает

возможности и альтернативы, к которым будут прибе

гать в контексте неопределенности относительно дол

говременных последствий политических и экономиче

197

П о н и м а н и е п р о ц е с с а э к о н о м и ч е с к и х и з м е н е н и й

ских решений. Отсутствие крупномасштабного поли

тического и экономического порядка создавало среду,

благоприятствующую экономическому росту, а в ко

нечном счете и личным свободам. В такой конкурент

ной децентрализованной среде были испробованы

всевозможные альтернативы; одни из них сработали,

что произошло в Нидерландах и Англии, другие обер

нулись неудачей, что мы видим в Испании и Португа

лии, а, скажем, во Франции наблюдалось нечто среднее.

Однако главное для нас — разнообразие выбиравших

ся вариантов и повышение (по сравнению с единооб

разной политикой) вероятности того, что один из них

приведет к экономическому росту. Даже относитель

ные неудачи некоторых западноевропейских стран

сыграли существенную роль в развитии Европы.

Последний момент заслуживает особого внимания.

Именно динамичные последствия конкуренции между

фрагментированными политическими образования

ми привели к возникновению особенно созидатель

ной среды. Европа была политически фрагментирова

на, но она обладала общей структурой представлений,

основанной на христианстве, а также информацион

ными и транспортными связями, которые вели к то

му, что научные, технологические и художественные

достижения быстро распространялись по всей Европе.

Рассматривать историю успеха Нидерландов и Англии

без учета стимулов, которые они получали от других

стран Европы (и в меньшей степени — от исламского

мира и Китая), значит упускать принципиально важ

ную часть объяснения. Итальянские города-государ-

ства, Португалия, германские государства — все они

отставали от Нидерландов и Англии. Однако банков

ское дело, достижения искусства, новые приемы нави

гации, печатный станок — вот лишь некоторые приме

ры того очевидного вклада, который отстающие госу

дарства внесли в европейское развитие.

Возможно, знание результатов позволит нам вести

более предметный разговор. Отсутствие крупномас

198

X . Т р и у м ф з а п а д н о г о м и р а

штабного порядка в Европе в начале средневекового

периода означало, что источник принятия решений

находился в городах или в рамках поместно-феодаль

ной иерархии. Это принятие решений обусловлива

лось культурным наследием, которое формировало

первоначальные представления участников. Начнем

с роли городов на европейском континенте.

Средневековая Западная Европа знала самые разные

типы городов — от итальянского города-государства

до городов-крепостей, построенных в ответ на угро

зу внешней агрессии, и до местных административных

центров. Но во всех случаях ключевым фактором го

родской эволюции была некоторая степень автономии

от внешней власти. Относительная свобода европей

ских городов от такой власти с самого начала отлича

ла их от городов в других частях света. С расширением

экономических возможностей после установления от

носительного порядка и соответствующего снижения

трансакционных издержек торговли положение городов

позволило им воспользоваться этими возможностями —

идет ли речь о средиземноморской торговле венециан

цев и генуэзцев, или о торговле нидерландских городов

шерстяными тканями и металлами в Северо-Западной

Европе. Развитие торговли вело к росту численности

новой заинтересованной группировки коммерсантов

наряду с традиционными знатью, короной и духовен

ством. Города сумели расширить свои свободы даже

вопреки сопротивлению знати и духовенства. Свобода

въезда и выезда, свобода покупок и продаж имела суще

ственное значение для экономического роста в качестве

некоей гарантии прав собственности. Протестантская

реформация, развивавшаяся в контексте репрессий,

породила заинтересованность в еще одной свободе —

в свободе совести, в свободе исповедовать любую веру

по своему выбору. Таким образом, экономическая сво

бода, религиозная свобода и представительное прави

тельство превратились во взаимосвязанные проблемы.

Коммерческая экспансия XI-XIV веков привела не толь

199

П о н и м а н и е п р о ц е с с а э к о н о м и ч е с к и х и з м е н е н и й

ко к увеличению числа городов, но и к развитию ком

мерческих сетей, связывавших торговлю в Средиземно

морье и в Северо-Западной Европе. Организационные

рамки ярмарок, цехов и торгового права способство

вали использованию переводных векселей и создали

потребность в институциональных рамках экономи

ческого и политического порядка. В свою очередь, по

рядок повлек за собой возникновение правил игры как

внутригородских рамок и установление таких правил

и средств их претворения в жизнь, которые позволяли

вести обмен поверх политических границ.

Политико-экономический строй нидерландских го

родов был красноречиво описан Анри Пиренном [Pi-

renne, 1963]. Он повествует о создании в процветающих

городах институциональной инфраструктуры в виде

демократического строя,-который постепенно был по

дорван цеховыми ограничениями и борьбой за власть

между патрициями и низшими слоями граждан. Од

нако, по словам Пиренна, «средневековая городская

демократия распространялась и не могла не распро

страняться только на привилегированных граждан.

Они не знали и не могли знать идеала всеобщей свобо

ды и равенства» [Ibid., 168]. С точки зрения Пиренна,

эта демократия носила прагматичный характер и бы

ла лишена интеллектуальных претензий на демокра

тичность и эгалитаризм, тем самым не походя на со

временные демократии. Допустим, это верно. Однако

то, о чем говорит Пиренн, составляло неотъемлемую

часть процесса фундаментальных изменений. Повсю

ду в истории процесс экономической экспансии сопро

вождается политическим переустройством и неизбеж

ными внутренний конфликтами, причем мы видим

не только внутренние конфликты в городах с их новы

ми заинтересованными группировками, но и внешние

конфликты во взаимоотношениях городов с князьями

и правителями. Еще раз повторим одну из основных

тем этой главы: изменения совершались в первую оче

редь постепенно, надстраивая и модифицируя суще

200