Неретина С.С. Философские одиночества

Как действительно хорошо и легко! Отделаться от власти

произведения и остаться наедине с собой. Ведь быть собой –

один из принципов логики диалога культур, быть собой без вся-

кой опоры на авторитет, будь это сам автор, и все начать с нача-

ла, без культа произведения, без культа культуры. И только осо-

знав трагизм и ужас одиночества приступить к... творению?

скольжению в полное небытие? к жизни, где мне не надо посто-

янно держать ответ? к любованию мудростью? Разве не является

идеологизмом та постоянная жажда ответственности частного

лица за начала бытия? Ведь вот любопытно. Быть философом

мучительно трудно, а без отстранения от самого себя невозмож-

но. Августин говорил о муке выхода из себя и возвращения в себя

с исповеданием увиденного вне себя строго философским язы-

ком. Вопрос в том и состоит, что это такое – «себя», «собою», «о

себе»? Совпадает ли оно с нашим мыслящим Я? Ведь выйти из

себя способно только мыслящее Я (о том писал еще Августин), а

если Я вышло из себя, то владею ли я собою? А если не владею,

то что это – я? Не является ли эта «особь» главным вопросом

философии, а вовсе не культура? Ибо если я не пойму себя как

«себя» со всеми моими маразмами и бессознательными прыж-

ками и ужимками, я не могу и мечтать о себе, и тогда даже угово-

ры, вроде «не мечтайте о себе», не нужны.

Сейчас у нас не диалог, а торговые, обменные отношения,

да и просто торговля, под которой понимается купля-продажа

не только вещей, но и мыслей. Отличие торговли от диалога в

том, что здесь нет равноправия: каждый ищет выгоду, отсутст-

вующую в помыслах диалогизирующих субъектов. В лучшем

случае достигается консенсус, который через день может быть

нарушен. Диалог, конечно, никуда не исчез. Но возникший и

явившийся вовне в тоталитарных режимах как феномен свобо-

ды, он в свободно-демократических ушел в подполье как фе-

номен добровольной ссылки, уступив арену безраздельной вла-

сти ничего не значащего языка, но ни йоты не уступив в стро-

гости мысли и пробивая себе дорогу.

Материалы к биографии

Лина Борисовна Туманова (1 марта 1936 – 16 апреля 1985)

не дожила и до пятидесяти. Эта, как сказал на ее поминках

В.С.Библер, выдающаяся женщина, была философом, для ко-

торого философия и жизнь были нераздельны. Она умерла

дома, от рака после недолговременного (двухмесячного) пре-

бывания в Лефортовской тюрьме, куда она попала за дисси-

дентскую деятельность, участвуя своими личными силами в

правозащитном движении. Я употребила слово «личными»

потому, что она не была функционером этого движения. Не

выполняла то, что принято называть «заданиями». Более того,

постоянно подчеркивала эту свою личную деятельность. Я по-

мню, как она, через некоторое время после отправки письма

в защиту А.Д.Сахарова на одну из зарубежных радиостанций,

больная (болело сердце, болели ноги), притащилась ко мне в

Бибирево (по тем временам – в даль дальнюю) и долго возму-

щалась двумя активными диссидентками-пенсионерками,

которые в дождливую погоду водили ее вокруг какого-то скве-

ра и убеждали, что своими спонтанными, т.е. кем-то не одоб-

ренными, поступками она мешает общему делу. Одна из них

после смерти Лины пыталась отцеживать желающих с ней про-

ститься, зорко вглядываясь в лица – свой или кэгэбэшник.

Результат был плачевным, ибо один из последних, не опознан-

ный, попал-таки на поминки, произносил речь в Линину па-

мять. Но потом, когда все, встав из-за стола, сплотились в

ЛИНА БОРИСОВНА ТУМАНОВА И ВЛАСТНЫЕ

ПРОБЛЕМЫ

группки, он сидел один. Это показалось мне странным, и я

спросила, с кем он пришел. Сначала он врал, а потом при-

знался. Его признание всех нас словно высветило. Юра Ка-

рабчиевский, еще не именитый на всю страну, но известный

всем «своим» писатель, автор «Воскресения Маяковского»,

«Путешествия в Армению» (мы стояли с ним уже в дверях,

собираясь уходить), надвинул на глаза кепку и пошел выяс-

нять отношения. Кто-то кричал: обыскать его, обыскать!

Я сказала: вот вы и обыщите, хотя, кажется, мы от них тем и

отличаемся, что обыскивать не умеем. Борис Альтшулер крат-

ко, перекрывая шум, обрубил: «Прекратить!»

То, что я сейчас предлагаю, – намеренно и осознанно не

является анализом творчества Лины Борисовны

, даже не пол-

ная ее биография – это разрозненные записи, которые я вела

для памяти и в то время, когда она была еще жива, и некоторое

время после ее смерти. Но это попытка показать то, как и в ка-

ком контексте исполняется судьба человека, рискнувшего од-

нажды назвать себя философом и занимавшегося этим делом, не

заботясь о том, создает ли она нечто новое, выходящее из рамок

старого, однако прекрасно понимая, что твое и только твое сло-

во всегда уже есть новое.

Как философ, она была ближайшим сотрудником Библе-

ра. Я специально не употребляю слов «сподвижник», «колле-

га», потому что она была именно тем, кто взял на себя труд оп-

робовать идею диалога культур, столкнуть ее с философиями

Кассирера, Сартра (она была одной из немногих, кто анализи-

ровал их идеи), системами Канта, Гегеля (защищала в МГУ дис-

сертацию по Гегелю), Лейбница – в книге «Спор логических

начал»

, который был посвящен ее памяти, и в нескольких фраг-

ментах о началах логики и проблеме логических лакун, опуб-

ликованных в ежегоднике «Архэ»

. В споре логических начал

О Л.Б.Тумановой см.: Библер В.С. Лина Туманова – человек и философ //

Человек. 1989. № 5. В этом же и следующем номерах журнала помещена

статья Л.Б.Тумановой «Стиль. Стиль поведения. Стилизация».

См.: Спор логических начал /Отв. ред. С.С.Неретина. М., 1989.

Архэ: Ежегодник культуро-логического семинара. Вып. 1. Кемерово, 1993.

С. 71–112.

она взяла на себя роль Лейбница, оспаривавшего идеи Спино-

зы, роль которого исполнял Библер, и это был самый сосредо-

точенный спор в этом споре.

С самого начала ее интересовало, что значит та внешняя при-

чина, которая определяет вещь к существованию определенным

образом. При допущении в качестве внешней причины другой со-

творенной вещи можно или уйти в дурную бесконечность, пре-

восходящую мир конечных вещей, или любая сотворенная вещь

должна упереться в первоначальную, т.е. несотворенную, вещь.

Представляя себе параллельное существование несотворенной

вещи и сотворенных вещей, можно вполне резонно представить

себе и то, что несотворенная вещь ограничивается действием толь-

ко на себя (старый платоновский ход), соответственно, это дейст-

вие никак не может определить к существованию не только веч-

ные и бесконечные вещи, но не может образовать и сотворенное

И этого хода мысли Лейбница, критикующего мысль Спи-

нозы, а на деле втягивающего в себя все существование фило-

софии, следовало, однако, и то, что не только могут изменить-

ся причины воздействия одних внешних вещей на другие, но и

сами вещи могут приобрести иной статус и влияние на другие

вещи – рассуждение, верное при признании однородности ве-

щей, т.е. при возможности их подведения под общий род. Го-

раздо серьезнее, когда вещь определяется «не сходной вещью,

а вещью несходной», когда «определить не значит найти общий

род для нескольких вещей, но означает определить вещь по ее

индивидуальной природе»

Разумеется, это иной подход к самому существованию, со-

ответственно, качеству жизни. И хотя оба хода осмыслены в

XVII в., они оказались столкнуты в веке XX, для которого прин-

цип индивидуации и персонализации оказался настолько важ-

ным, что при разрешении его иногда сдавали исследователь-

ские нервы. Это прежде всего относится к российскому ХХ веку.

Само философствование, впрочем, иногда нарочито (по

принципу: у вас свое, а у нас свое), касалось именно и только

философствования, чаще всего происходившего в рамках ис-

Спор логических начал. С. 18–19.

Там же. С. 21.

тории философии. Диалоги и беседы, а они чаще всего прохо-

дили на домашних семинарах сложившихся групп, можно пред-

ставить по той же публикации Л.Б.Тумановой в первом выпус-

ке «Архэ», ибо в нем ее размышления представлены в трех фор-

мах: в целостном изложении, в форме письма к другу-философу

и в форме вопросов к самой себе

. И Лина Борисовна хотела

продолжать эту, повторю, внутреннюю, необходимую для нее,

работу, не рассчитанную на публикацию, хотя и предполагаю-

щую ее возможность. Однако, как написал Библер, в разгар ра-

боты «нить наших диалогов была резко разорвана; в философ-

скую фабулу грубо вмешалась беспощадная и тупая Злоба по-

литической жизни». Работая одновременно над мыслями

Лейбница и в «Хронике Самиздата», в Хельсинкском движе-

нии за права человека, Лина была арестована

Как писал Библер, «быть философом в нашей стране – в

России… – это жизнь, действительно странная, необычная, тра-

гическая, в каком-то смысле почти подозрительная, и – почти

смешная»

. И действительно так: было странно узнавать, что

некоторых людей, посещавших наш семинар, приглашали в

КГБ, интересуясь, чем это мы там занимаемся. Считалось, что

собираться вместе можно только, если задумал что-то крими-

нальное, а что можно делать доклады, обсуждать какого-то

Спинозу, Лейбница, предполагать мышление как творчество –

смешно и верится с трудом. Но и действительно подозритель-

но, если учесть, что «каждый философ как бы заново открыва-

ет бесконечно возможное бытие мира, возвращает его к началу,

берет на себя ответственность за это начало». За какое такое

начало, если все уже стало и запущено? А уж если это начало «в

зазоре (в ничто…) между началом мысли и началом бытия»

, то

ситуация из подозрительной перерастает в чуть ли совершив-

шийся акт насилия.

См.: Архэ. Вып. 1. С. 71.

О некоторых перипетиях, в том числе связанных с ее арестом, я написа-

ла в книге «Точки на зрении» (СПб., 2005) в главе «История с методоло-

гией истории, или Конец истории».

Библер В.С. Быть философом… // Архэ. Вып. 2. Кемерово, 1996. С. 11.

Там же.

Странный Библер, сам ставивший философии вполне со-

ветский диагноз: «Где-то, если чуточку перейти грань, то это

нечто переходящее в шизофрению, в манию величия»! Правда,

далее он предостерегает и выписывает от этого рецепт: «Поэто-

му для философа исключительно важно сохранять глубокую

иронию по отношению к самому себе и своему делу». И через

многоточие: «…И – к своему миру»

К какому, однако, миру? – следовал вопрос вовсе не из фи-

лософского круга – внимание КГБ к нашей группе (и к другим

похожим) было не случайно. И хотя написал это Библер в

1996 г., но думал-то так всегда. Всегда думал, что философ не

отказывается «от ощущения, что он действительно актуализи-

рует какую-то, никем другим не актуализированную возмож-

ность всеобщего вечного бытия. Платон ли это, Аристотель ли

это, Хайдеггер ли это – каждый создает свою философию – одну

на все времена, начинает свой неповторимый мир»

. И в этом

смысле философ – Демиург, всегда «надменен и одинок».

Сейчас можно соглашаться или оспаривать убежденность

Библера в том, что философ создает свою всеобщность (в этом

убеждении, впрочем, он не одинок), «беря на себя ответствен-

ность не просто за речь, но за обратный пробег “до первого че-

ловека”»

. Последнее вряд ли возможно – тот, кто составлял

собственную генеалогию, т.е. совершает в некотором роде тот

самый обратный пробег, знает, что его древо так обрастает вет-

вями, что до первого человека не добраться, если только ты ис-

кусственно не выстроишь некую цепочку, отсекая ненужное.

Философ действительно может творить первое слово, но не

обязательно в ряду с другим философом, с таким, скажем, ко-

торый не считает словесные практики философским делом, так

что он и не услышит обращенные к нему слова. Ответ возмо-

жен самому неведомому и неопределенному бытию, невнятный

гул которого только и можно услышать. Тогда и становишься

философом, когда ставишь себя на «последнюю грань» между

собою и невесть чем.

Библер В.С. Быть философом… // Архэ. Вып. 2. Кемерово, 1996. С. 11–12.

Там же. С. 12.

Ср.: Библер В.С. Там же. С. 13.

Если эта грань между человеком и человеком, т.е. между раз-

ными философиями, «философией во множественном числе», как

иногда говорят (а когда было иначе? – только у кого-то была пре-

тензия на одну-единственную всеобщность, а другой осознавал

себя в их ряду), то мы не выходим за рамки мира, т.е. находимся

«только», как писала Л.Б.Туманова, в мире конечных вещей.

Если же философ действительно «одинок и надменен», то

он находится в ситуации не понятия чего-то, каким бы жи-

вым ни было это понятие, а в состоянии зачатия, «схватыва-

ния» способных к актуализации возможностей и бытия и мы-

шления, ибо, совершив первый акт творения мира, интенци-

онально содержащего все его возможности, философ тем не

менее не знает, каков будет результат творения, поскольку

находится в неструктурированном месте, в месте не-связнос-

ти и бес-связности, где связь, если и есть, то посредством от-

сутствия связности. Здесь возможна только нередуцируемая

сингулярность не идеального, а чисто функционального при-

сутствия. Как говорил Гегель, на которого ссылается Л.Б.Ту-

манова в «Начале логики», при этом не нужно в начало даже

вводить «понятие», в начале есть только риск начинания. И ес-

ли начало действительно, как пишет Л.Б.Туманова, есть «пункт

вечного возвращения» через «опустошение мысли от содер-

жания», в результате которого только и создается возможность

для обоснования», то зачатие как раз и допускает возможность

парадоксального брожения, коловорота бытия-без-понятия в

понятие бытия и бытие понятия. Самое трудное в начале –

именно постижение акта их взаимопроникновения, соверше-

ние процесса их внутреннего взаимного притяжения, стрем-

ления друг к другу, той actio, без которого ни о бытии, ни о

понятии, ни об их взаимообосновании не было бы возможно-

сти говорить и которая никак не вытекает ни из какого бы то

ни было понятия или построения. Этой точке еще только пред-

стоит зафиксироваться, чтобы дать существование всему тому,

что она собою осуществила. Разумеется (прав Гегель), это не

понятие, даже не понятие понятия, это аналитическая грани-

ца, делающая возможным любое последующее вводимое со-

измерение. В любом случае это акт полной свободы, за кото-

рым все остальное – вторичные акты.

И даже если обсуждать с другими философами все возмож-

ные формы этого мира, сам факт такого личностного обсужде-

ния приведет к тому, что создаваемый этим философом мир

будет иным, будет принадлежать ему не более, чем другим об-

суждавшим, если это обсуждение всерьез, вживе, налично, а не

только с авторами произведений (будь то сам Платон или Ари-

стотель), если это всеобщий мир. Личностное обсуждение ве-

дет к произведению (вот сейчас рождающемуся) из личного ста-

новящегося безличным в силу всеобщности, повторим, сози-

дающегося мира, не принадлежащему философу, начавшему

обсуждение, хотя бы под ним стояла его подпись, и он навек

обречен остаться одиночкой, вновь и вновь пытающимся про-

извести новое слово в надежде предугадать, как оно отзовется.

Мир будет произрастать «за» его спиной. Все личностные пе-

рипетии, необходимые для правильности его созидания, спря-

чутся в складках этой вновь создаваемой вещи или и – того

хуже – будут отброшены как ее строительные леса. Безуслов-

но, и Аристотель, и Платон, и Фома Аквинский «всей своей

философией» будут отвечать на философии друг друга. Но нель-

зя ли поставить вопрос так: если они будут отвечать всей своей

философией, в диалоге находя «все новые и новые аргументы в

своей уникальной актуализации бесконечно-возможного мира»,

то не становится ли от этого их (каждого) философия другой,

будучи определенной другими (см. размышления Л.Б.Тумано-

вой), несходными вещами? И если, скажем, философия Пла-

тона становится другой в ответ на вопросы Прокла, то какие у

нее отношения с временем? Не окажется ли в таком случае диа-

лог помещенным в некую условную синхронию, делающую из-

лишним вообще разговор об истории да и о культуре? Сама фи-

лософия явлена через философов, но это не значит, что ее лицо

изменчиво. Лицо имеют философы, а философия – делая уси-

лие задать новый вопрос, требующий нового ответа, т.е. нового

лица, – не остается ли она «неопределенным постоянным»?

Два модуса жизни Лины Борисовны Тумановой – спокой-

ное философствование, как бы не оглядывающееся на полити-

ческую ситуацию, и жесткое следование этическим принципам,

заставившее ее включиться в политическую ситуацию, – не

являются ли эти модусы на деле результатом заглядывания за

край идеи культуры как диалога, что позволило ей предполо-

жить «бесконечное бытие» не просто «произведением» культу-

ры

(хотя бы и als ob), всегда обладающим конечностью и вре-

менностью, но бесконечное бытие, явленное в таковом произ-

ведении, давшее о себе знать в таком произведении и не

являющееся таким произведением. Один пример из ее жизни

позволяет сделать такое предположение.

Когда мы узнали, что Лину освободили до суда, то один из

тех, кто отстаивал идею бытия как произведения, безусловно и

бесконечно обрадованный самим этим фактом, все же сказал,

что Лина не выполнила своего предназначения, хотя сама Лина

заново активно включилась в новый ритм своего существова-

ния, как если бы понимала, что её собственное существование

не тождественно существованию ради определенной цели, ко-

торую можно видоизменить, собою являя доказательство бы-

тия, которое «больше» конкретных исторических обстоятельств.

Ее (лейбницев!) вопрос к Библеру (Спинозе) ведь и состо-

ял в том, как возможна та непростительная легкость, с какой

утверждается истина существования вещи на основе удостове-

рения этого существования умом. «Для немысленной вещи,

вещи, существующей вне мышления, говорю я, ее сущность не

заключает в себе существования, т.е. из ее сущности я не могу

заключить о ее существовании, Речь идет, конечно, о том спо-

собе, которым мышление мыслит немысленную (вне мысли

существующую) вещь. И я говорю, что ее сущность и ее суще-

ствование принципиально нетождественны, поэтому, опреде-

ляя ее сущность, я (мысль) не определяю условий ее существо-

вания. Или иначе, определяя условия ее существования, ее бы-

тие, я не отождествляю их с ее сущностью»

. Я могу сделать

лишь одно: «необходимо так определить бытие, чтобы …оно

полностью вмещалось в мышление, не производя в нем разру-

шений, т.е. без того, чтобы идея и идеал оказались в состоянии

несовместимого соотношения»

. Если же признать, что при-

чина существования вещи ей имманентна, то именно «она сама

См.: Библер В.С. Быть философом… С. 17.

Спор логических начал. С. 127.

Там же. С. 127.

есть причина своих состояний (модусов) и в ее власти начинать

и прерывать свое состояние»

. И если это так, то не внешняя

причина создала условия для дисбаланса мыслей и их вопло-

щения для Лины Борисовны Тумановой, а она сама так распо-

рядилась своей жизнью, чтобы привести в соответствие свои

идеи и идеат. Возможно, этим объясняются ее абсолютное бес-

страшие, ее полное самообладание, позволившее ей за несколь-

ко дней до смерти, ослабленной, но не потухшей, сделать до-

клад о рефлексии в философии Гегеля.

Я рискнула опубликовать свои заметки о Лине, не только

потому, что время не ждет и не жаждет остановить еще одно

мгновение на судьбе этого человека. Хотя судьба Лины – это и

моя личная судьба, и судьба нашего поколения, так или иначе

связанного с теми событиями, в водоворот которых попала

Лина. После её смерти мы собрали её статьи, решив издать от-

дельной книгой, перепечатали, один экземпляр отправили (нам

сказали, что отправили) на Запад вполне конкретному челове-

ку, сейчас уже покойному, но книга не вышла. При советской

власти о публикации речи быть не могло. Во время перестрой-

ки некоторое время было недосуг. Возможно, сейчас настало

время и скоро ее книга увидит свет.

Мне хотелось на примере ее жизни показать, как жизнь

обыкновенного человека (окончила школу, институт, работа-

ла) на глазах превращалась в жизнь философа, одним из пер-

вых в советское время начавшего продумывать проблему нача-

ла и проблему логических лакун. Работы «Начало логики» и

«Логические лакуны (опыт определения)» были опубликованы

после ее смерти в первом выпуске ежегодника культуро-логи-

ческого семинара «Архэ», они словно бы в нем и застряли. В он-

лайновом журнале «Vox» мы перепубликовали эти работы, сви-

детельствуя нашу в ней нужду.

Я ничего не изменяю в тех старых записях, относящихся ко

времени до и после 4 июля 1984 г. (Лину арестовали в день рож-

дения Библера), когда я ожидала разговора с ее следователем и

продумывала, что я могу сказать о ней. Публикуя эти записи, я

выступаю и с провокационной целью, желая вызвать воспоми-

Спор логических начал. С. 131.

Неретина С.С. Философские одиночества

Подождите немного. Документ загружается.