Позже в истории в связи с постепенным ослаблением родственных и общинных
связей культ предков держится уже не на живом чувстве, а на традиции, поддерживаемой
как культурная норма, трагизм же смерти начинает переживаться как личная трагедия.
Именно на этом этапе развития исторического человека появились новые религии
(буддизм, зороастризм, иудаизм, даосизм — 7—4 вв. до н. э.). На основе исторически
возникшего личностного самосознания и ощущения трагизма в этих религиях смерть как
бы вносится в поле культуры и превращается в судьбу реального человека, вектор которой
устремлен в противоположном от смерти направлении (попытки избежать смерти в
рамках «отпущенного» человеку срока жизни). В шумерской погребальной песне (ок.
1700 до н. э.) тема судьбы непосредственно связана с темой смерти: «Воистину, смерть —
это божья милость, место, где определяют судьбы!»
165
.
В Древней Греции Сократ и Платон считали, что «те, кто подлинно предан
философии, заняты, по сути вещей, только одним — умиранием и смертью». Душа и тело,
по Платону (эта идея восходит к пифагорейцам), принадлежат разным мирам, душа после
смерти освобождается от темницы тела и возвращается в мир идей. Учение Сократа,
Платона и Аристотеля о бессмертии души смягчает трагизм смерти.
В мировых религиях, возникших позже, появляются уже и тема ответственности
человека за поступки в земной жизни, и тема спасения — после смерти душа попадает в
рай или ад в зависимости от деяний личности, поэтому можно сказать, что страх человека
перед смертью религиями используется в качестве регулятора земной жизни. Так,
используя принцип взаимного воздаяния между человеком и Судьей (Богом), мировые
религии заложили основы ценностно-нормативных координат поведения человека,
носящих универсальный характер.
В эпоху Возрождения и Просвещения акцент в вопросе о смерти начинает
переноситься из сферы веры в область разума и материалистического понимания. Так,
Спиноза считал, что «человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его
мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни»
166
.
В XIX столетии Ницше посредством понятия сверхчеловека определяет судьбу
человека как горизонт человеческого бытия, как выражение вечно искомой формы его
существования, т.е. недостижимого идеала. Отсюда, по Ницше, есть два уровня
самоотождествления человека — с наличным Я (ориентированным на «здесь и теперь») и
с полным Я, т.е. возвращением к своей судьбе. Человеческую духовность можно
рассматривать именно как это возвращение — понятно, что перед смертью люди
задумываются о смысле своего существования, начинают видеть новые горизонты
сознания, что позволяет преодолеть страх смерти, ужас конечности индивидуального
бытия.
Каковы традиции изучения смерти в наше время? Можно выделить философское
167
и
социологическое направления. Современные философские школы, такие, как
феноменология, лингвистическая философия (философия обыденного языка),
герменевтика, тяготеют к концептуализациям, основанным на языковых данных.
Изучение через язык практической философии человека относительно смерти и судьбы
позволяет путем реконструкции этих концептов определить их место в повседневном и
трансцендентном мирах человека. Знаменательно бытование понятий «смерть» и «судьба»
в языке — первому не повезло тем, что оно употребляется в обыденной речи во многом
иносказательно, а второму повезло тем, что оно употребляется часто и изобилует
ассоциациями, оттенками, множественностью значений.
165
См.: Крамер С.Н. История начинается в Шумере. М., 1991. С. 175.
166
Спиноза. Избр. Произв. М., 1957. Т. 1. С. 576.
167
Классическим является труд Ф. Ариес «Человек перед лицом смерти» (М., 1992). Из русских философов
этой темой занимались: С. Булгаков (Софиология смерти //Вестник Р.Х.Д. 1978. № 127. С. 1841); Н.
Федоров (Соч. М., 1982); Л. Карсавин (Поэма о смерти. М., 1992. Т.1. С. 235305). Тема смерти звучала в
трудах Э.В. Ильенкова, В.В. Нахимова, М.К. Мамардашвили.