Левит С.Я. (гл. ред.) Культурология. XX век. Энциклопедия. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

301

ШАККА (Sciacca) Микеле Федерико (1908-1975) -итал. философ, ведущий представитель христ. спиритуализма, один из инициа-

торов Галларэтского движения;

писатель. Преподавал философию в Павии (с 1938), в Генуэзском ун-те (с 1968). Основатель и директор журнала “Giornale di

metafisica” — органа христ. спиритуалистов (1946-74). Автор работ по античной и ср.-век. философии, по итал. философии 20 в.,

культурологии.

Метафизика Ш., составляющая ядро его философии. есть метафизика человека в его платоновско-августинианском, “спиритуали-

стическом” понимании: это метафизика внутр. опыта в его онтологич., а не только психол. значении. Онтология Ш. представляет

собой синтез двух осн. традиций в христианстве: спиритуализма и томизма. Учение Ш. о бытии как Идее, постигаемой посредством

изначальной интуиции — “интеллигенции” — близко идеям Августина об интериорности, а также ср.-век. спиритуалистич. тради-

ции. В томизме Ш. привлекла метафизика — в первую очередь, учение Фомы Аквинского о бытии: расхождения с Аквинатом обу-

словлены, гл. обр., аристотелевскими мотивами последнего. В понимании Ш. своих задач как философа dell'esistente очевидно влия-

ние экзистенциально ориентированных филос. учений 20 века. Важнейшая проблема для него — человек, в первую очередь как ду-

ховное бытие (animale spirituale — животное одухотворенное), и его онтологич. статус. Обладая особым онтологич. статусом (а че-

ловек — средоточие всех форм бытия: реального бытия, бытия как Идеи и присущего только человеку экзистенциального бытия) он

изначально лишен равновесия, пребывает между конечным и бесконечным (“Человек, лишенный равновесия”). Личность наделена

свободой воли, “моральной интеллигенцией” (направленностью воли на любовь к бытию); понятие “моральной интеллигенции” (из-

начальной интуиции) противопоставляется “этич. разуму” философии Нового времени. В отличие от последнего, моральная интел-

лигенция требует от человека постоянной ангажированности — он должен нести все напряжение своей жизни, свое истинное бытие,

не подменяя его ничем. Осуществляя себя свободно согласно своему фундаментальному призванию к Бытию, личность выражает

абсолютную ценность; она уникальна и священна. С вопросом о личности связаны проблемы природы зла, смерти, человёч. исто-

рии, коммуникаций. Обществ. идеал Ш. — societas humana, общность людей, основанная на понимании ими друг друга во имя Бога:

последнее станет достижимо тогда, когда на смену совр. homo calculator (человеку считающему) придет поистине мудрый человек,

заново исполненный благоговения (pietas).

Метафизика исчерпывает все содержание философии; неслучайно “не-метафизич. эпохи суть также эпохи не-философские”. К “ме-

тафизич.” эпохам Ш. относит в первую очередь классич. Грецию и ср. века. Как греч. культура со временем переродилась в элли-

низм, а философы — в “технологов” философии античности (стоики, Эпикур и др.), так культура Запада постепенно перешла в “ок-

сидентализм”.

Для совр. культурной ситуации Европы характерно забвение бытия как Идеи, к-рая, согласно онтологич. учению Ш., есть присутст-

вие в человеке божеств, начала. Человек перестает ощущать свои онтологич. пределы, утрачивает Истину. Где нет места интелли-

генции (изначальной интуиции), там неизбежно вступает в свои права “скудоумие” (четче всего оно может быть выражено в трех

уравнениях: разум тождествен функциональности, истина — эффективности, счастье — успеху). В основе европ. культуры лежит

интеллигенция; скудоумие находит для себя почву в оксидентализме. Однако существуют пути выхода из культурного забытья: ра-

бота человека над собой, контемпляция, связанная со своего рода праздностью, т.е. умением выйти за рамки узкопроф. деятельно-

сти, взглянуть со стороны на свои занятия, вызванные стремлением “бежать от себя”, способность оставить “сиюминутное”. Подоб-

ная работа мысли неизбежно ставит перед человеком вопрос о его онтологич. статусе, о принципах мыслящего бытия. Человек

осознает, что философия (метафизика), и религия, как культура в целом, суть разл. проявления единого, целостного мировоззрения,

к-рое вырабатывалось в лучшие для человечества, “религиозно-метафизич.”, эпохи. Единый взгляд на мир означает гармонию лю-

бого духовного акта, кладет конец функциональной расщепленности человека.

Кульминацией общего процесса гибели европ. культуры Ш. считает Просвещение — “один из осн. этапов сведения философии к

идеологии, отрицания in toto философии и всей ее проблематики, а значит и самой культуры”. Последующая фаза декаданса европ.

культуры — романтизм, гегельянство — была несколько богаче положит, началами (мотивы “вечного” и “тайны” у романтиков,

размышления о бытии у Гегеля), но вскоре и эти начала были отторгнуты прогрессирующим “оксидентализмом” в лице, прежде

всего, Маркса и Фрейда; нигилизм Ницше — еще одно следствие утраты “интеллигенции” бытия.

Великие метафизики Платон, Августин и А. Розмини (Платон среди них — исключение, хотя и с некрыми оговорками) — не жили

непосредственно в эпоху расцвета культуры, или в эпоху филос. подъема. Однако важно то, что они порождены той или иной фи-

лос. эпохой, а следовательно, филос. культурой. Так Августин, имевший эллинско-рим. образование, знаменовал собой обоснование

христ. ценностей и возрождение логоса, т.е. принципа истины и ценностей Эллады. Нечто аналогичное можно сказать и о Розмини,

хотя он жил в эпоху, когда “философия утратила свой истинный объект” — бытие — и перестала быть онтологией и метафизикой.

Розмини в своем творчестве был вдохновлен системами великих предшественников: Платона, Фомы Аквинского, классич. нем. фи-

лософии. Сам Ш., пройдя школу совр. ему философии, вернулся к метафизич. традиции, и в первую очередь — к Платону и Авгу-

стину. По глубокому убеждению Ш., прогресс в философии может быть обусловлен возвращением филос. доктрин, и не случайно

он называет “вечными” учения наиболее выдающихся метафизиков: вечный платонизм, вечное августинианство, вечное розминиан-

ство.

Среди известных последователей Ш. — П. Оттонелли, Мария Раскини.

Соч.: Filosofia e Metafisica. Brescia, 1950; Atto ed Essere. Roma, 1956; L'uomo questo “squilibrato”. Mil., 1958; Morte ed immortalita. Mil.,

1959; L'interiorita oggettiva. Mil., 1967; L'oscuramento dell'intelligenza. Mil., 1970; L'ora di Cristo. Mil., 1973.

M.C. Кошкарян

302

ШВЕЙЦЕР (Schweitzer) Альберт (1875-1965) - протестант. теолог, органист и музыковед, врач, основавший в 1913 госпиталь в

Ламбарене (Габон), лауреат Нобелевской премии мира (1952). В 1893 занимался теологией и философией в Страсбург, ун-те, в 1898-

99 изучал философию в Сорбонне, защитил дис. “Философия религии Канта”, в 1900 — докт. дис. по теологии. Признанный теолог,

многообещающий философ, известный историк музыки, блестяще концертирующий органист, проф. Страсбург, ун-та, автор имев-

шей большой успех книги о Бахе (1905), Ш. решает перейти от привычной деятельности к непосредств. служению людям, стать вра-

чом и лечить больных в Тропич. Африке. Он руководствовался христ. мотивом общения с Богом через любовь к людям, через отда-

чу им самого себя. В 1905-08 он становится студентом мед. ф-та, не прекращая преподавания в ун-те, почти еженедельно выступает

с проповедями и, продолжая вести интенсивные исследования, завершает работу по истории изучения жизни Иисуса — “От Рейма-

руса до Вреде” (1906), подготавливает нем., вдвое расширенное по сравнению с франц., издание книги о Бахе, пишет “Историю пау-

линских исследований” (1911) и работу о конструировании органов, издает сочинения Баха с практич. указаниями для исполните-

лей, по-прежнему продолжает концертировать. В 1913 защищает дис. по медицине:

“Психиатрич. оценка Иисуса: характеристика и критика” и отправляется в тропики строить больницу для африканцев. Он умер в

Ламбарене, оставаясь до последних дней врачом и руководителем экваториального госпиталя.

Лит. наследие Ш. обширно и многогранно: помимо названных нескольких теол. работ, затрагивающих центр, для него философско-

этич. проблематику, — “Христианство и мировые религии” (1924), “Мистика апостола Павла” (1930), “Царство Божие и христиан-

ство” (1967). Как богослов Ш. стоит на позициях либерально-модернистской протестант, теологии, но довольно далеко выходит за

ее пределы.

Большой интерес вызывают философско-культурологич. и этич. исследования Ш.: “Упадок и возрождение культуры” (1923), “Куль-

тура и этика” (1923), “Мировоззрение индийских мыслителей. Мистицизм и этика” (1935), речи о Гёте (1949, 1950), “Что нам надо

делать? 12 проповедей по этич. проблеме” (1974) и др. Особое внимание привлекли к себе многочисл. автобиогр. соч. Ш. и его за-

писки о пребывании в Тропич. Африке: “На опушке девственного леса” (1921), “Мое детство и юность” (1924), “Моя жизнь и мои

мысли” (1931), “Госпиталь вдевственном лесу” (1948), “Письма из Ламбарене” (1955)и др.

Гл. тема, волновавшая Ш., — надлом европ. культуры. Совр. культура находится в глубоком кризисе, что проявляется в господстве

материального над духовным, об-ва над индивидом. Нет необходимой связи между “внешним” прогрессом (в области экономики,

техники, образования) и духовным совершенствованием человека. Утратив связь с этич. идеалами, культура лишилась своего пред-

назначения — способствовать духовному и нравств. возвышению человека и человечества. Возрождение культуры может произойти

только благодаря мировоззрению, основанному на благоговении перед жизнью. Этот принцип — залог нравств. обновления челове-

чества — становится ключевым для всей деятельности Ш. Он уделил много внимания теор. — религиознофилос. и этич. анализу

принципа “благоговение перед жизнью”. Полагая, что этот этич. принцип не вытекает из эмпирич. опыта и не может быть обоснован

в рамках научного знания, Ш. апеллирует к имманентному бытию этического в человеке, данному как воля к жизни. Индивид дол-

жен “повиноваться высшему откровению воли к жизни” в себе. Этика Ш. не признает никаких связей с гносеологией и является не-

посредств. выражением онтологич. активности человека, его воли к жизни. Ш. постулирует мистич. природу этики, к-рая, тем не

менее, реализуется в рационально осмысленных и санкционированных разумом действиях человека. Такова специфич. диалектика

мистики и рациональности в его этич. мировоззрении, прослеживаемая в книге “Мистика апостола Павла”.

Ш. разработал оригинальное этич. учение, к-рое успешно реализовал на протяжении своего полувекового гуманистич. подвижниче-

ства в джунглях Африки. В своей этике Ш. блестяще разрешил ряд труднейших проблем классич. этич. систем. У него неразрывны

теор. и нормативный аспекты этики, благодаря чему снимается вопрос о возможном разрыве между этич. знанием и поведением,

поскольку знать и быть для него — одно и то же. Этика и нравственность совпадают, ибо этика — не форма познания, а форма дей-

ствия, образ жизни. Этика Ш. не содержит системы норм, а руководствуется единств, правилом — благоговейным отношением к

жизни всюду и всегда. Этот этич. принцип самоочевиден, он затрудняет “хитрость” склонного к софистике морального сознания и

самообман, поскольку принимает во внимание только прямые действия, направленные на утверждение воли к жизни.

Этика Ш. вполне реалистично учитывает то, что проза жизни противоречит нравств. принципу, что человек не может не наносить

ущерба другим жизням, а поэтому должен руководствоваться принципом благоговения перед жизнью в своих действиях и тем сво-

дить к минимуму причиняемый им вред. Этика Ш. лишена трад. связи с эвдемонизмом, она не дает никаких ложных обещаний и

пустых надежд: гармоничное соединение идеи добра и идеи счастья недостижимо.

Антинормативистская этика Ш. принципиально отвергает моралистичность, запрещает применять морально осуждающие оценки по

отношению к любому индивиду. Показателен пример самого Ш., к-рому абсолютно был чужд назидательно-воспитывающий тон.

Этика благоговения перед жизнью — этика личности, она не может выступать от имени об-ва. Более того, если этика перепоручает-

ся гос-ву, это ведет к гибели культуры.

Все философ, и жизненные поиски Ш. убеждают, что он был прав, полагая, что в совр. об-ве нет более важной задачи, чем соедине-

ние цивилизации с моралью, культуры с этикой.

Ш. не звал к социальным преобразованиям, предпочитая отстаивать человечность жизни с помощью “личного действия”. С этим

связано его нежелание принимать непосредственное участие в полит, противостояниях своего времени. Тем не менее в первые годы

20 в. вместе с Р. Ролланом он разделял иллюзию о возможности спасти европ. мир, обеспечив сближение мыслящей и творч. интел-

лигенции Германии и Франции — равно близких ему стран. Тяжело переживая крах своих надежд, Ш. на долгие десятилетия отка-

зался “ввязываться в спор между той или иной группой”, полагая, что отрицат. отношение к войне, фашизму и милитаризму он дол-

жен выражать проповедью любви к жизни и работой в госпитале, а не участием в полит. манифестациях. Однако в 1954 он нарушил

это правило: выступил с антивоенной речью “Проблема мира в совр. мире” при вручении ему Нобелевской премии (1954), а также

303

обратился по радио (1957, 1958) с призывами к прекращению ядерных испытаний (“Мир или атомная война”). В последние дни

жизни поставил подпись под заявлением лауреатов Нобелевской премии о необходимости восстановления мира во Вьетнаме.

В системе воззрений Ш. творчески переработаны морально-филос. идеи стоиков, Спинозы, Канта, Шопенгауэра, Л.Толстого, Ганди,

протестантской этики. Величайшим идеалом мыслителя для него всегда оставался Кант (он сравнивал его роль в нем. философии с

ролью Баха в нем. музыке), а образом гармонич. синтеза познания и этич. духа — Гёте. В числе близких себе мыслителей он назы-

вал Лао Цзы, апостола Павла, англ. рационалистов 18 в.

Соч.: The Quest of the Historical Jesus. L., 1954; Ausgewahlte Werke. Bd. 1-5. В., 1971; Иоганн Себастьян Бах. М., 1965; Культура и

этика. М., 1973; Письма из Ламбарене. Л., 1989; Благоговение перед жизнью. М., 1992; Упадок и возрождение культуры: Избранное.

М., 1993.

Лит.: Геттинг Г. Встречи с Альбертом Швейцером. М., 1967; Носик Б.М. Швейцер. М., 1971; Альберт Швейцер — великий гуманист

XX века. М., 1979; Фрайер П.Г. Альберт Швейцер: Картина жизни. М., 1984; Грекова Т.И. Странная вера доктора Швейцера. М.,

1985; Brabazon J. Albert Schweitzer: A Biography. N.Y. 1975; Watzal L. Ethik — Kultur — Entwicklung: Zur Entwicklungskonzeption

Albert Schweizers. Gott.; Z., 1985.

Е.Г. Балагушкин

ШЕЛЕР (Scheler) Макс (1874-1928) - нем. философ и социолог, основоположник филос. антропологии и антропол. ориентации в

социологии, феноменологич. эмотивистской аксиологии и социологии знания как самостоят, дисциплины. Учился в ун-тах Йены,

Мюнхена, Берлина. Взгляды Ш. формировались под влиянием идей неокантианства, философии жизни, феноменологии; среди фи-

лософов, оказавших на него влияние — Эйкен, Гуссерль, Ницше, Э. Гартман. В 1900-06 Ш. — приват-доцент в Йенском ун-те,

1906-10 — доцент философии в Мюнхен, ун-те. С 1919 — директор Кёльн. Исследоват. ин-та социальных наук, проф. философии и

социологии Кёльн, ун-та. В 1928 Ш. приглашает Франкфурт, ун-т, но он умирает вскоре после переезда.

В творчестве Ш. выделяются по крайней мере два кардинальных поворота, к-рые позволяют условно разделить его на три периода:

переход от неокантианства к феноменологии и от феноменологии к эволюционному пантеизму. Аксиология, социология и филос.

антропология образуют осн. тематику двух последних периодов. Ее внутр. ядром во втором, феноменологич. периоде является теи-

стич. персонализм, а в третьем, или позднем, периоде — пантеистич. метафизика (“метафизика” понимается Ш. классически как

“первая философия”, “онтология” — учение о бытии и сущности вещей).

В ранних работах Ш. осмысливает осн. филос. течения Германии к. 19-нач. 20 в. в поисках собств. позиции, к-рую он находит в

“критич. метафизике”, применяющей “ноологич. метод”. Ее осн. понятия — “трудовой мир” и “духовная форма жизни”, или “дух”.

По существу это был культурологич. метод, ориентированный на исследование феноменов культуры и создавших их человеч. энер-

гий.

Аксиология Ш. представляет собой феноменологически фундированное учение о ценностях, их типах и иерархии, центр, понятием

к-рого является “материальное”, или “эмоц. априори”.

Формальной этике Канта, базирующейся на понятии “формального”, или “рац. априори”, а в конечном счете на ригоризме долга, Ш.

противопоставляет “материальную этику ценностей”, объективная значимость к-рой основывается на априорно данных, самооче-

видных чувств, интенциях — симпатии и антипатии, любви и ненависти и т.д.: они и есть “материальные априори”, позволяющие

человеку до всякого жизненного опыта чувствовать ценности, еще не сформировав о них понятия. Ценности располагаются в строго

иерархизированном порядке, к-рый сам по себе также априорен и объективен: ценности чувственно-ощущаемого (приятное — не-

приятное); ценности жизни, или витальные ценности (благородное — подлое); духовные ценности, или ценности духовной культу-

ры (доброе — злое, прекрасное — безобразное, истинное ~ ложное); религ. ценности или ценности священного (святое — нечести-

вое). Не-рационалистич. характер и априорную объективность “материальной этики ценностей” Ш. противопоставляет иррациона-

лизму и ценностному релятивизму Ницше и всей философии жизни как идейному течению.

В контексте аксиологии Ш. разрабатывает и учение о личности, понимаемой им как высший духовный акт, в к-ром концентриру-

ются все духовные акты человеч. индивидуальности. Теистич. персонализм Ш. заключается в оригинальной религиозно-филос.

трактовке идеи Бога, к-рый понимается как высшая личность или личность всех человеч. личностей (в прошлом, настоящем и буду-

щем).

Социология. В период с 1912 по 1923 Ш. заложил основы “феноменологич. социологии”, разрабатывая теорию социальности,

включившей в себя дихотомию Ф. Тенниса “сооб-во — об-во” как частный случай. Итоги своих исканий Ш. резюмирует в “высших

аксиомах социологии знания” (“Проблемы социологии знания”. Ч. 2, 1926). Большую известность приобрела его “социология зна-

ния” позднего периода, изложенная в первой части этого труда под названием “Сущность и понятие социологии культуры”. Она

представляет собой в значит. мере философию истории и метафизику позднего Ш., полемически направленную и против “натурали-

стич.” концепций истории и об-ва Конта, Спенсера, Дюркгейма и др., и против “идеалистических” (Гегеля и неогегельянцев). Одна-

ко в центре критич. анализа Ш. находится материалистич. понимание истории Маркса.

“Высшие аксиомы социологии знания” — исходные принципы теории социальности Ш. Тот факт, что речь в них идет о “знании”

обусловлен традиц. (после Канта и неокантианства) ориентированностью герм. филос. мысли на теорию познания. Ш. выделяет три

304

“высших аксиомы социологии знания”: знание каждого конкр. человека как члена к.-л. социальной общности по существу априорно,

т.е. предшествует всем этапам развития его самосознания и ценностного сознания; способы эмпирич. участия человека в сопережи-

вании с окружающими его людьми, а вместе с ними и первичные способы передачи знания, различаются в зависимости от сущност-

ной структуры той социальной группы, к к-рой этот человек принадлежит — Ш. пишет о таких способах, как “идентификация”,

“сопереживание на основе бессознат. заражения”, “подражание”, “понимание”, “вывод по аналогии”; существует “закон порядка” в

происхождении нашего знания о реальности и в наполнении знанием “предметных сфер”, константных для всякого человеч. созна-

нии. Ш. фиксирует пять “предметных сфер”, внутри к-рых действует этот “закон порядка”: одна из сфер наполняется знанием в пер-

вую очередь и в этом смысле первична по отношению к другим, следующим за ней сферам, вторая сфера — первична относительно

третьей и последующих и т.д. Так, “внешний мир” первичен по отношению к “внутр. миру”, “мир живой природы” — по отноше-

нию к “миру мертвой природы” и т.д.

Отвергая вульгарный, позитивистско-прагматич. “социологизм”, Ш. приходит к выводу о “социол. сообусловленности” всех форм

духовных актов, в к-рых приобретается знание, социальной структурой об-ва, а выбора самого предмета знания (но не содержания

знания, а тем более его истинности) — господствующим социальным интересом.

В соответствии со своей аксиологией Ш. выделяет “три высших рода знания”: знание ради господства, или достижения позитивных

наук; знание ради образования, или образоват. знание философии; знание ради спасения, или религ. знание. Кажцая из этих форм

знания имеет свою специфич. мотивацию (овладение и управление — удивление — спасение), познават. акты (наблюдение, экспе-

римент, индукция, дедукция и т.п. — созерцание, познание сущности путем усмотрения и т.п. — вера, надежда, любовь, страх и

т.п.), цели познания (картина мира, в к-рую входят только потенциально управляемые явления, — формирование личности — спа-

сение личности и общины в Боге), образцовые типы личностей (исследователь — мудрец — святой), формы социального группооб-

разования для приобретения, сохранения и передачи знания (интернационально ориентированная исследоват. лаборатория или ин-

ститут — локальная или нац. филос. школа — глобально ориентированная церковь, секта и т.д.), а также формы истор. движения

(прогресс, кумулятивное развитие — совершенствование через трансформацию — реформация через “возвращение к истокам”,

“восстановление утраченного”).

Концепция трех высших родов знания Ш. направлена против позитивистской философии истории и социологии знания, выраженной

Контом в “законе трех стадий”. По III., каждый из трех родов знания несводим к другому и не может быть “преодолен” в принципе,

т.к. коренится в самой человеч. природе.

Учению Маркса о диалектич. отношении базиса и надстройки Ш. противопоставляет исторически инвариантный антагонизм реаль-

ных и идеальных факторов. Под реальными факторами истории и культуры понимаются три группы естеств. влечений — инстинкт

размножения и половое влечение, инстинкт власти и влечение к господству, инстинкт самосохранения, внутри к-рого особо выделя-

ется инстинкт питания. Под идеальными (духовными) факторами — идеи и ценности в их априорной иерархии. Последние детерми-

нируют историю и культуру в их так-бытии, т.е. определяют конкр. форму их феноменов, однако сами по себе бессильны что-либо

создать — это дело естеств. сил. Влечения, интересы, тенденции определяют, осуществится что-либо или нет, они создают само на-

личное бытие феноменов, но без содействия идей и ценностей они абсолютно слепы. Духу удается реализовать лишь то, что про-

пускают “шлюзы” господствующих в данное время социальных интересов.

Взаимодействие реальных и идеальных факторов истории и культуры подчиняется вне-временному закону поэтапного доминирова-

ния одной из трех групп инстинктов над двумя остальными группами по аналогии с жизненно-возрастными циклами, или фазами

старения человека. Так, сначала приоритет имеет инстинкт размножения (что соответствует эпохе, когда социальные отношения

определяются в основном кровно-родств. связями); потом — инстинкт власти (что соответствует эпохе завоеваний и гигантских

империй); наконец, превосходство инстинкта самосохранения над двумя другими инстинктами приводит к экон. эпохе, в к-рой фор-

мируется об-во, стремящееся ко всеобщему благосостоянию.

Задача “социологии культуры” — выявлять особенности взаимодействия реальных и идеальных факторов в каждом конкр. явлении

данного времени с т.зр. идеальных факторов. Социология знания, по Ш., — составная часть социологии культуры. Ее цель — выяв-

ление и анализ всех аспектов социально-групповой обусловленности знания. Рассмотрением феноменов с т.зр. проявления в них

реальных факторов должна заниматься “реальная социология”.

Филос. антропология задумана Ш. как ядро метафизики. В структуре человеч. психики он различает четыре слоя, соответствую-

щие эволюц. ступеням органич. природы — чувств, порыв, инстинкт, ассоциативную память и практич. интеллект (ум). Им он про-

тивопоставляет в качестве абсолютно иного принципа дух, благодаря к-рому человек возвысился над природой. Человек как единст-

венно известное в космосе живое существо, наделенное духом, способен сказать “нет” естеств. порыву. Ш. называет человека “про-

тестантом жизни”. Но как бы ни были сущностно различны жизнь и дух, они неразрывны: дух пронизывает человеч. жизнь идеями и

ценностями, без к-рых она не имела бы никакого смысла, в то время как жизнь предоставляет духу саму возможность деят. проявле-

ния и самоосуществления.

Основная метафизич. проблема Ш. — дуализм “духа” и “порыва”, или “духа” и “всеединой жизни”. Отталкиваясь от Э. Гартмана и

ориентируясь на Спинозу, Ш. рассматривает “дух” и “порыв” как два сущностных атрибута божеств, “первоосновы бытия”. Все-

мирно-истор. процесс представляет собой постепенно возрастающее взаимопроникновение двух атрибутов, т.е. реализацию сущно-

стного содержания Абсолютного (“праосновы”). Бог и человек в этом процессе — “соратники”. Возможность преодоления противо-

положностей духа и природы, религии и науки, вост. и зап. культур знания, физич. и умственного труда, капитализма и социализма,

а также не в последнюю очередь мужского и женского начал в человеке Ш. видит в “сотрудничестве” Бога и человека (“Человек в

эпоху уравнивания”).

305

Идеи Ш. оказали влияние на Плеснера, Гелена, Мангейма, социальную философию Франкфурт, школы, а также на многих других

нем. философов и социологов, в частности Хабермаса, X. Шельски.

Соч.: Gesammelte Werke. Bd. 1-14. Bern; Munch., 1971-1993; Избр. произведения. М., 1994.

Лит.: Малинкин А.Н. Персоналистич. социология Макса Шелера // Социол. исследования, 1989, № 2.

А.Н. Малинкин

ШЕСТОВ ЛЕВ (Лев Исаакович Шварцман, 1866 1938) — философ-экзистенциалист, лит. критик. В 1884 поступил на мат., а год

спустя — на юрид. ф-т Моск. ун-та; один семестр учился в Берлине; получил диплом кандидата прав в Киеве (1889). В 1895-1914

живет в осн. в Швейцарии; с 1914 — в Москве, в 1918 переезжает в Киев, где читает курс древней философии при народном ун-те. В

1920 покидает Россию и обосновывается в Париже. В первый период (приблизительно до 1914) творчество Ш., к к-рому относятся

довоенные труды, вошедшие в собр. соч. (1898-1912), носит отрицающий характер (филос. манифест Ш. “Апофеоз беспочвенности”,

1905); во второй период, начиная с “Sola fide” (“Только верою”), (написана в 1911-14, полностью опубликована в Париже в 1966) Ш.

выступает как автор, нашедший для себя мировоззренческие устои. Ш. — провозвестник трагич. умонастроения 20 в., выступивший

с интерпретацией и развитием идей Ницше, а позднее и Кьеркегора — идей, вошедших в канон экзистенциализма. Как отклик на

ситуацию, когда прежняя, бессознательная, дающаяся всем даром вера в целесообразность и осмысленность человеч. жизни руши-

лась, Ш., вслед за Ницше, предвосхищает мотив, доминирующий на Западе после Первой мир. войны, развеявшей иллюзорную веру

в неизбежное торжество “гуманности” и “прогресса”. Но если Ницше связывает трагич. положение человека с его собств. духовным

выбором, христ. морализмом, подорвавшим витальные силы человечества, то Ш. пишет прежде всего об алогизме самой почвы че-

ловеч. существования. Ш. находится в русле размышлений, оппозиционных к традиц. рационалистич. системосозиданию, в русле

философ, эссеистики, сосредоточенной на вопросах и условиях человеч. существования. Впитавший традиции рус. духовной куль-

туры, Ш. понимает философию как выявление первооснов человеч. жизни, жизненной подлинности, как своего рода служение, а не

как способ выражения самодовлеющего интеллектуализма. Ш. — представитель линии филос. прозы (Кьеркегор, Унамуно, Ницше,

Розанов), сосредоточенной на экзистенциальном претворении идеи, т.е. жизни лица в исповедуемом им принципе. Писательская

одаренность сочетается у него с публицистич. темпераментом, склонным к эпатирующему парадоксализму и афористич. форме вы-

ражения. Его слово, поскольку оно служит философии как “великой борьбе”, подразумевает внут. диалог с противником (ср. уста-

новку на “чужое слово”, “двуголосое слово” — подобно персонажам Достоевского в исследованиях Бахтина). Ш. выступал как за-

щитник заброшенного в мир и порабощенного спекулятивной философией индивида. Свое творч. амплуа он раз и навсегда связал с

позицией атакующего и оспаривающего. На философии Ш. лежит отблеск как ницшеанской антропологии с ее культом исключит,

личности, так и философии “подпольного человека” Достоевского. От торжествующего “сверхчеловека” Ш. отказывается в пользу

потерпевшего от жизни “великого страдальца”, а ницшеанский аморальный дуализм “обыкновенных” и “необыкновенных” (к-рым

“все позволено”) индивидов у него заменяется эстетич. дуализмом “морали обыденности и морали трагедии” (“Достоевский и Ниц-

ше...”). Однако, поскольку трагич. прозрением шестовский герой обязан не только катастрофич. обстоятельствам — они, в конечном

счете, перед лицом абсурдности бытия катастрофичны у всех людей, — но и своей глубинной восприимчивостью к истине сущест-

вования, подлинностью своего страдания, то такой страдалец оказывается также личностью исключительной, необыкновенной. Ме-

тод настоящего философствования, по Ш., на этом первом этапе состоит в том, чтобы за успокоительными умственными построе-

ниями, за любой “проповедью” обнаружить подлинное жизненное переживание и реконструировать сокровенное “бессознательное”

творца, ибо провозглашаемые перед миром убеждения суть лишь маски истинных, глубинных чувств, подвигнувших на создание

худож. произведения. Литературно-филос. исследование Ш. нередко оказывается версией психол. разоблачительства (отождествле-

ние Достоевского с его нравственно-ущербными персонажами). В то же время особая отзывчивость на трагич. переживание одино-

кого индивида сохраняет за экзистенциальным анализом Ш. обаяние жизненной значительности. Ш. — не только российское, но и

ориг. европ. явление:

уже на рубеже двух веков он, как бы в предчувствии будущих мировых катастроф, ставит те “экзистенциальные” проблемы, к-рые

возникнут перед европ. мыслью лишь в 20-х гг. Ш. выражает взгляд на жизнь как на существование перед лицом “неизвестности” и

“безнадежности”, а прозревание этой жизненной истины неизбежно связывается у Ш. с ситуацией катастрофы, сформулированной

им в работе “Шекспир и его критик Брандес”, 1898; (ср. с пограничной ситуацией у Ясперса). В типе кабинетного ученого-

систематика, препарирующего жизнь в интересах теор. завершенности, Ш. прозревает обездушенный, рациомеханич. тип человека,

связанный с наступающей эпохой господства науки и техники. Здесь Ш. развивает одну из тем Достоевского и совпадает с мыслью

Кьеркегора, изобличая “искусственного”, лишенного души человека. Подобно Кьеркегору, Ш. утверждает в качестве исходного

пункта философствования субъекта и субъективность (в противовес объекту и объективности) с ориентацией на существование

(противопоставление ориентации на мышление); в качестве истины — глубоко личностную истину с ее принципиальной необще-

обязательностью и необщезначимостью; в качестве способа познания — сознательно избираемый путь трагедии и “отчаяния” (см.

“Достоевский и Ницше. Философия трагедии”, 1903; “Великие кануны”, 1912).

Ш. — однодум, им владеет одна “идея-страсть” (для ее выражения историко-филос. материал служит обычно только предлогом); он

требует, чтобы человек стряхнул “...с себя власть бездушных, ко всему безразличных истин...”, глухих к человеч. апелляции (“Афи-

ны и Иерусалим”, 1951). Ill- охвачен персоналистским, антисциентистским пафосом “подпольного человека”, борющегося с дикта-

том “законов природы и арифметики”. Однако начиная борьбу против сциентификации жизни (“жизнь заменилась познаванием”) и

сознания (“Науке до души дальше, чем до звезд”), Ш. приходит к радикальному отрицанию знания как пути к жизненной истине. Он

считает, что вся традиц. философия шла по пути “необходимости”: она искала “всеобщие и необходимые истины”, жаждала подчи-

нить сознание порядку, закону и норме и тем самым найти успокоение (мотив Ницше), в то время как нет ничего более уводящего

от истины, чем спокойствие и равнодушие. Философия, в частности, в требовании Спинозы “не смеяться, не плакать, а понимать”

сформулировала свою полную отчужденность от проблем человеч. существования. Однако у Ш. отрицание знания как источника

306

рабства парадоксальным образом оказывается оборотной стороной крайне рационалистич. позиции, той самой загипнотизированно-

стью “всевластием” разума, к-рая обличалась Ш. Поскольку Ш. связывает господство в мире необходимости с установкой на позна-

ние, то онтология оказывается производной от гносеологии, — даже фактич. события зависимы от согласия человека признать их

совершившимися.

Спасение от порабощающего разума Ш. ищет (во втором периоде своего творчества) в вере. Теперь познават. устремление человеч.

рода Ш. называет грехопадением (человек вкусил плод с “древа познания добра и зла”, предпочтя жизни и свободе знание). Традиц.

филос. умозрению, берущему начало в Греции и выражающему капитуляцию падшего человека перед отвлеченными истинами, Ш.

противопоставляет откровение Ветхого завета; “частному мыслителю Иову” Ш. (снова подобно Кьеркегору) отдает решит, предпоч-

тение перед греч. “симпозионом”, Кантом, Гегелем (“На весах Нова”, 1929). Бог, не связанный с идеей логоса, олицетворяющего для

Ш. ненавистный ему закон, или порядок, выступает как идеал всемогущего своеволия. И вера в него (здесь Ш. идет за лютеровским

“Sola fide” — “Только верою”) открывает перед человеком возможности, не считающиеся ни со строем бытия, ни с нормами нравст-

венности, ставит его “по ту сторону добра и зла”. Здесь объявленный фидеизм грозит превратиться в волюнтаризм и веру в абсурд.

С др. стороны, абсурд оказывается таковым только перед неправомочным судом разума, потому что для Ш., к-рому близок иудей-

ский религ. опыт, Бог — положит, животворческая сила, благодатный источник жизни. Ш. выступает как своеобр. религ. философ

жизни, понятой как чудо (сверхъестественное) и требующей к себе доверия (этим Ш. существенно отличается от “канонич.” экзи-

стенциалистов с их “бунтом” против жизни). Так Ш. балансирует между принятием бытия (к-рое как созданное Богом “зело добро”)

и экзистенциалистским отрицанием смысловых основ мира, рассматриваемых как рез-т гносеологич. грехопадения.

Налицо — смена вех, переход от культа беспочвенности бытия и человеч. сиротства в мире к обнаружению в нем высшей силы в

виде старого “живого Бога Авраама, Исаака и Иакова”, однако принципиально неосмысляемого и противопоставляемого разуму. В

этом русле развивается творчество Ш. на втором и последнем этапе, сохраняя прежнюю, характерную для всякой идейной монома-

нии воинственность. Большой скачок в мировоззрении Ш. — выход из безнадежности к вере, на пути к к-рой “философия трагедии”

если и не отменяется, то становится лишь этапом, помогающим обрести истину, — не только не смягчает его взглядов на роль разу-

ма в человеч. существовании, но превращает борьбу с рационализмом в тотальную войну и предмет исключит, сосредоточенности.

Если до сих пор мышление в глазах Ш. было виновно в сокрытии и затемнении истины личного существования, то теперь оно ока-

зывается причиной трагедии истор. человечества.

Идейно-творч. путь Ш. ведет от атеистич. бунта против “абсурдного” мироустройства к пафосу веры в лютеровской формулировке

“Sola Fide” и ветхозаветному Богу. Однако Бог, не связанный с идеей Логоса, разума, становится (хотя и невысказанно) символом

всемогущего своеволия, что открывает перед человеком возможности, не считающиеся со строем бытия и, в сущности, оставляют

его, как и на первом безрелигиозном этапе, “по ту сторону добра и зла”. Объявленный фидеизм оказывается, т.о., все той же верой в

абсурд.

Соч.: Соч.: В 2-х Т. М., 1993; Соч. М., 1995; Sola fide. — Только верою. Париж, 1966; Апофеоз беспочвенности: Опыт адогмат.

мышления. Л., 1991; Киркегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

Лит.: Федотов Г. Рец.: Л. Шестов. На весах Иова // Числа. 1930. № 1/2; Бердяев Н. Лев Шестов и Кирке -гард//Бердяев Н.А. Собр.

соч. Т. 3. Париж, 1989; Он же. Осн. идея философии Льва Шестова (Там же); Булгаков С.Н. Нек-рые черты религ. мировоззрения

Л.И. Шестова //Булгаков С.Н. Соч. в 2-х тт., Т. 1. М., 1993; Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспомина-

ниям современников. Т. 1-2. Париж, 1983; Гальцева Р.А. Иск к разуму как дело спасения индивида: Гносеологич. утопизм Л. Шесто-

ва // Гальцева Р.А. Очерки рус. утопич. мысли XX в. М., 1992; Морева Л.М. Лев Шестов. Л., 1991; Umbach R. Die Crundprobleme Leo

Schestows. Munch. 1952; Fondane B. Rencontres avec Leon Chestov. P., 1967; Baranov N., Bibliographie des oeuvres de Leon Chestov. P.,

1975; Idem. Bibliographie des etudes sur Leon Chestov. P., 1978; Лев Шестов: Библиогр. /Сост. Н. Баранова-Шестова. Т. 1-2. Париж,

1975-1978.

Р.А. Гальцева

ШИЗОАНАЛИЗ — неклассический метод эстетич. и культурологич. исследований, предлагаемый Делёзом и Ф. Гаттари в качестве

альтернативы психоанализу. Принцип, отличие от психоанализа заключается в том, что Ш. раскрывает нефигуративное и несимво-

лич. бессознательное, чисто абстр. образ в том смысле, в каком говорят об абстр. живописи. Ш. мыслится как теор. итог событий

лета 1968, нанесших удар не только по капитализму, но и по его духовному плоду — психоанализу, выявив их общую границу —

шизофрению. Побудит. стимулом создания нового метода послужило стремление сломать устоявшийся стереотип зап. интеллигента

— пассивного пациента психоаналитика, “невротика на кушетке” и утвердить нетрадиц. модель активной личности — “прогули-

вающегося шизофреника”. “Шизофреник” здесь — не психиатрич., а социально-полит. понятие; “шизо” — не реальный или потен-

циальный психически больной человек (хотя исследуется и этот случай), но контестант, тотально отвергающий капиталистич. соци-

ум и живущий по законам “желающего производства”. Его прототипы — персонажи С. Беккета, А. Арто, Ф. Кафки, воплощающие в

чистом виде модель человека — “желающей машины”, “позвоночно-машинного животного”. Цель Ш. — выявление бессознат. ли-

бидо социально-истор. процесса, не зависящего от его рац. содержания. Наиболее кратким путем достижения этой цели является

искусство.

Искусство играет двоякую роль. Оно создает групповые фантазмы, объединяя с их помощью обществ, производство и производство

желаний. Так, “критич. паранойя” С. Дали взрывает желающую машину, заключенную внутри обществ, производства. С таким пи-

ротехнич. эффектом искусства связана его вторая важнейшая функция. Делёз усматривает апофеоз творчества в сжигании либидоз-

ной энергии. Такое аутодафе — высшая форма искусства для искусства, а наилучший горючий материал — искусство постмодер-

низма, заранее подсушенное абсурдом, разъятое алогизмом. Искусство — желающая худож. машина, производящая фантазмы. Ее

307

конфигурация и особенности работы меняются применительно к тому или иному виду искусства — лит-ре, живописи, музыке, теат-

ру, кинематографу.

“Лит. машины” — это звенья единой машины желания, огни, готовящие общий взрыв шизофрении. Сам процесс чтения — шизоид-

ное действо, монтаж лит. желающих машин, высвобождающий революц. силу текста. Так, книги Пруста — это лит. машины, произ-

водящие знаки. “В поисках утраченного времени” — шизоидное произведение, состоящее из асимметричных частей с рваными

краями, бессвязных кусков, несообщающихся сосудов, частей головоломок. Сверхидеей книги Делёз считает не тему Эдиповой ви-

ны, а тему невинности безумия, находящего выход в сексуальном бреде. Воплощением шизолит-ры выступает творчество А. Арто,

реализующего идеальную модель писателя-шизофреника, “Арто-Шизо”. В живописи ту же модель представляет Ван Гог.

Развивая идеи о творчестве как безумии, Делёз стремится внести новые элементы, выявляя шизопотенциал разл. видов искусства.

Весьма перспективным с этой т.зр. он считает театр, искусство. Человек театра — не драматург, не актер и не режиссер. Это хирург,

оператор, к-рый делает операции, ампутации, “вычитая” из классич. пьес главное действующее лицо (напр., Гамлета) и давая раз-

виться второстепенным персонажам (напр., Меркуцио за счет Ромео). Именно хирургич. точность такого рода экспериментов свиде-

тельствует об эффективности театр, желающей машины, квалификации ее оператора, воздействующего на зрителей помимо текста и

традиц. действия в нетрадиц. “театре без спектакля”. Театр не-представления, не-изображения отделен от зрителей эмоц., звуковым,

семантич. барьером. Его прообразом является театр А. Арто, Б. Вилсона, Е. Гротовского, “Ливинг-театр”, совр. воплощением —

творчество итал. драматурга, режиссера и актера К. Бене.

Плодотворным с т.зр. Ш. видом искусства Делёз считает кинематограф. Обнимая все поле жизни, кино наиболее восприимчиво к

безумию и его проявлению — черному юмору. Любая авторская позиция свидетельствует о склонности кинематографиста к черно-

му юмору: ведь он похож на паука, дергающего за ниточки сюжета, меняющего планы и т.д. Именно этим и провоцируется ответная

реакция зрителей — шизофренич. смех, к-рый вызывают, напр., фильмы Чаплина.

Ш. живописи приводит к выводу, что ее высшее предназначение — в декодировании желаний.

Размышления о лит-ре, театре, кинематографе, живописи, музыке приводят Делёза и Гаттари к обобщениям, касающимся искусства

и культуры в целом. Искусство предстает как единый континуум, к-рый может принимать разл. формы — театральные, фильмич.,

муз. и др. Однако формы эти объединены единым принципом: они подчиняются скорости бессознат. шизопотока, являются ее ва-

риациями. Так, в театре скорость — это интенсивность аффектов, подчиняющих себе сюжет. В кино скорость иная, это “визуальная

музыка”, позволяющая воспринимать действие непосредственно, минуя слова.

Лит.: Deleuze G. Proust et les signes. P., 1970; Deleuze G., Guattari F. Capitalisme et schizophrenic. T. I: L'Anti-Oedipe. P., 1972; Deleuze

G. Superpositions. P., 1979.

Н.Б. Маньковская

ШКЛОВСКИЙ Виктор Борисович (1893-1984) - писатель, теоретик лит-ры, критик, киновед, кинодраматург. В 1912-14 учился на

историко-филол. ф-те Петербург. ун-та. Принимал активное участие в событиях 1917-20 (участник Февр. восстания, комиссар Вре-

менного правительства на Зап. фронте и в Персии, участник антисоветского подполья и граждан, войны). В 1922-23 в эмиграции, в

Берлине. До к. 20-х гг. ведущий представитель рус. формальной школы, инициатор создания ОПОЯЗа. Издал неск. десятков книг

(научные труды по поэтике лит-ры и кино, лит. и кинематограф. критика, историко-худож. и мемуарно-худож. произведения, попу-

лярно-инструктивные работы), работал на киностудиях, автор многих киносценариев.

Ш. первым выступил с теор. оправданием худож. практики футуризма, и это выступление (“Воскрешение слова”, 1914) считается

первой работой нарождавшегося рус. формализма. Ш. на основе переосмысления идей А.Н. Веселовского и А.А. Потебни развивает

мысль о поэтич. речи как средстве обновления восприятия фактов бытия, переводе их из области автоматизированного повседнев-

ного пользования в область вновь увиденных, переживаемых и потому подлинно существующих вещей и явлений. Искусству, т.о.,

отводится в культуре вполне опр., хотя и несколько ограниченная, роль “механики воскрешения”. Поэтич. слово (в обобщении —

прием искусства) при этом оказывается “самовитым”, затрудненным, отличным от слов и способов практич. жизни (различение “по-

этич. языка” и практического). С этим связано введенное Ш. известное понятие “отстранения”, имеющее смысл общекультурного

стилистич. приема формообразования.

Позднее Ш. переходит к развитию теории прозы, утверждая при этом специфику лит-ры (и искусства) в определении суммы прие-

мов создания формы, превращающих любой жизненный материал в худож. произведение. Изучение приемов сюжетосложения и

композиции, а также теории лит. эволюции как смены изживающих себя (автоматизированных) приемов, поисков нового материала

искусства и новых соотношений материала и приема отражены в сб. “О теории прозы” (1925). Осн. идеей оказывается “внутр. диа-

лектика развития форм”, к-рая, по мнению Ш., — первое, что необходимо увидеть, чтобы понять произведение искусства. Его пози-

ция, основанная на отказе от эстетико-филос., идеол. или мистич. проникновения в “содержание” и на утверждении отношения к

искусству как к деятельности, обладающей структурными (“морфологич.”) признаками, к-рые сами по себе способны быть смысло-

порождающими, оказывается, т.о., близкой появившимся уже только во вт. пол. 20 в. структуралистским методам анализа явлений

культуры, и в значит. степени самой культурологич. специфике изучения человеч.деятельности.

Радикальная форма полемич. выступлений на эти темы, яркое стилистич. своеобразие лит. манеры и поведения превратили Ш. в

одного из ведущих деятелей культурной жизни 20-х гг. В это время Ш. активно работает в кинематографе, повествоват. метод к-

308

рого, особенно интенсивно применявшиеся в те годы принципы монтажа, чередования планов, поиск выразит. ракурса и т.п., близок

характеру его мышления и действия.

С нач. 30-х гг. Ш., в большой степени под давлением ожесточенной полемики с формализмом представителей советского марксист-

ского лит-ведения, пытается обновить материал своих теор. исследований, прибегая к установлению зависимости специфики лит.

явлений отлит, быта (“лит. коммерции”), или от социол. установок, идя в этом отношении гораздо дальше своих марксистских оп-

понентов, и достигая порой эпатирующего упрощения и эклектизма. Такая радикальная практика на фоне полного и решит, призна-

ния “ошибок” своей ранней теор. деятельности неизменно придавала этому признанию оттенок двусмысленности (“Материал и

стиль в романе Льва Толстого “Война и мир”, 1928). Литературно-теор. работы Ш. в 50-70-х гг. носили эссеистский характер и явля-

лись при всем богатстве конкр. наблюдений в большой степени размышлениями по поводу сложных отношений со своими прежни-

ми идеями.

С нач. 20-х гг. и до конца жизни продолжается работа Ш. какистор. писателя (“Матвей Комаров...”, 1929; “Капитан Федотов”, 1930;

“Марко Поло”, 1936; “Минин и Пожарский”, 1940); биографа (“Лев Толстой”, 1963; “Эйзенштейн”, 1971), мемуариста (“О Маяков-

ском”, 1940; “Жили-были”, 1962); критика (сб. “Гамбургский счет”, 1990); киноведа (сб. “За сорок лет”, 1965; “За шестьдесят лет”,

1985); кинодраматурга (“По закону”, 1926; “Третья Мещанская”, 1927; “Дом на Трубной”, 1928; “Минин и Пожарский”, 1939; “Ле-

генда о Беринге”, 1971 и мн. др.). В этом жанре в полной мере проявились особенности его своеобразного стиля, сформированного,

в частности, ранними теор. находками. “Лит. продукция, производимая Ш., в противность обыкновению, позволяет лучше понять

его теории”, — писал один из его современников.

Серьезное отношение к собств. теор. установкам реализовалось у Ш. не в бесконечном укреплении и умножении их аргументации и

даже не в изобилии конкр. разработок на их основе, а в постоянном стремлении к единству собств. теории и практики, в использова-

нии теор. идей как материала и приемов своих лит. построений, а приемов лит. работы как полноценных средств создания концеп-

туального текста. Рез-том этого был постоянно продолжающийся и в ограниченных пределах вполне удавшийся эксперимент по

созданию нового жанра, способного объединить три компонента: понимание лит-ры и культуры в их конкр. логике форм, практич.

воплощение специфики худож. видения адекватного совр. состоянию культуры и лирич. прямоту откровенного автобиогр. материа-

ла. При этом лит. стиль Ш., с его ярко заметными характерными чертами (фрагментарное построение текста, короткие парцеллиро-

ванные фразы, неожиданные ассоциативные связи), воспроизводит особенности целостного стиля его многоообр. культурной дея-

тельности. Наибольших успехов на этом пути Ш. добился в книгах, написанных до сер. 30-х гг. (“Сентиментальное путешествие”,

1919-22; “ZOO”, 1923; “Третья фабрика”, 1926 и др.) и охватываемых единым взглядом как целое лирико-эпич. произведение (“не-

вероятный роман”, “сочинение в духе Розанова”), построенное на автобиогр. и историко-культурном материале пер. трети 20 в.

До конца жизни Ш. пользовался признанием современников как крупный мастер культуры, демонстрирующий собств. “универсаль-

ную оптику понимания” — возможность универсального и оригинального постижения и толкования любых культурных явлений,

основанную на динамизме и цельности новоизобретенного стиля. Длит. и прочное воплощение в культурной реальности такой уста-

новки, с т.зр. обыденного здравого смысла часто представляющейся утопичной, оказывается весьма важным общекультурным

смыслом таорч. деятельности Ш., обеспечивающим ему, в частности, уже признанный статус культуролога.

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М., 1973-74; Избр.: В 2 т. М., 1983; О теории прозы. М., 1983; Сентиментальное путешествие. М., 1990; Гам-

бургский счет: Статьи—воспоминания-эссе (1914-33). М., 1990.

Лит.: Галушкин А.Ю. Новые материалы к библиографии В.Б. Шкловского // De visu. 1993. № 1; Sheldon R. Victor Shklovsky. An

International Bibliography of Works and about him. Ann Arbor, 1977: Dohrn V. Die Literaturfabrik. Munch., 1987.

Л. Б. Шамшин

ШКОЛА “АННАЛОВ” (“новая истор. наука”) — научное направление, возникшее во Франции и группирующееся вокруг основан-

ного М. Блоком и Л. Февром журнала, выходившего под назв. “Анналы” (1929-39), “Анналы социальной и экон. истории” (1939-41),

“Анналы социальной истории” (1941-45), непериодич. “Сборники социальной истории”; “Анналы. Экономики. Об-ва. Цивилизации”

(1945-94); с 1994 “Анналы. История, социальные науки”. Суть “коперниканской революции”, как назвали возникновение Ш.“А.”

сторонники этого направления, состояла в замене классич. “истории-повествования” “историей-проблемой”, в попытке создать “то-

тальную” историю, т.е. историю, описывающую все существующие в об-ве связи — экон., социальные, культурные. С этим связан

решит, разрыв с традиц. позитивистски ориентированной истор. наукой. Ш.“А.” обращается к иному, нежели прежде, объекту изу-

чения и ставит в центр не деятельность “великих” людей, не описание событий, в первую очередь политических, а исследование

всего об-ва в его целостности, вскрытие глубинных структур, существовавших в течение больших временных отрезков. Такой под-

ход требовал привлечения данных смежных наук — социологии, этнологии, географии — и смены взглядов на истор. источники.

Поскольку “писаная” история охватывает лишь небольшую часть об-ва, сторонники Ш. “А.” привлекают данные археологии, исто-

рии техники, языка, хоз. документы, обращают внимание на массовые письменные источники (проповеди, жития и т.п.), но не для

создания отд. историй быта, экономики, религии и т.п., а для комплексного, синтезирующего описания. Это повлекло за собой и

эпистемологич. поворот. В классич. истор. науке считалось достаточным провести критич. исследование источника, отделить ис-

тинное от неистинного; все, о чем прямо не сообщалось в источнике, полагалось не подлежащим изучению. Основатели и последо-

ватели Ш.“А.” приняли иной подход: источник сам по себе нем, чтобы извлечь из него сведения, надо предварительно сформулиро-

вать вопросы, к-рые следует ему задать.

Напр., заведомо фальсифицированный документ, не могущий служить источником для выявления того или иного события, оказыва-

ется весьма ценным, если задаваться вопросом: “Почему он был создан?”, и может выявить существ, черты сознания эпохи. Т.о. ис-

309

тор. наука, до нек-рой степени, сама конструирует свой объект, исследование из однозначного поиска фактов превращается в “диа-

лог” с прошлым.

Исходя из идеалов “тотального” описания, Ш.“А.” поставила проблему массовых представлений, ментальности, историчности соз-

нания, смены установок, систем ценностей на протяжении веков.

В Ш. “А.” с момента возникновения сосуществуют и переплетаются два направления. Одно из них, условно называемое “линией

Блока”, более направлено на изучение социальной истории, другое — “линия Февра” — связывает себя с исследованием цивилиза-

ций.

Ш. “А.” пережила несколько этапов, в к-рых на первый план выходили разные тенденции. Первый этап, от возникновения журнала

“Анналы” до смерти Февра в 1956 характеризуется повышенным интересом к истории ментальности, к “человеч. фактору” в исто-

рии. С кончиной Февра начинается 2-й этап, связанный с именем Броделя, и продолжается до его конфликта с большинством членов

редколлегии и уходом с поста председателя редакционного комитета. Этот этап характеризуется интересом к структурам — эконо-

мическим, геогр. и др., к “медленным” переменам в истории, увлечением колич. методами, вниманием к структурализму.

До к. 80-х гг. продолжается 3-й этап Ш. “А.”. На этом этапе журнал не имеет единого руководителя, а идеи Ш. “А.”, перешагнувшие

границы Франции, можно охарактеризовать как возвращение к “ранним” “Анналам”, к изучению человека как субъекта в его социо-

культурной обусловленности. На этом этапе Ш. “А.” представляют такие имена, как Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби (не входящий в редкол-

легию и предпочитающий говорить о своей приверженности “новой истор. науке”, а не Ш. “А.”), Э. Ле Руа Ладюри и др. С к. 80-х

гг. развивается то, что многие, вне и внутри III- “А.”, называют “кризисом Анналов”: концентрация внимания на глубинных, мало-

подвижных структурах оставляет в стороне исследования событий, т.е. из поля внимания выпадает собственно история, интерес к

массовым процессам исключает из исследований отд. личность, идея “конструирования” объекта грозит обернуться исследовав

произволом.

В стремлении выйти из этого кризиса нынешнее руководство “Анналов” взяло курс на сближение истории с исторической антропо-

логией и социальными науками (социологией, политологией, экономикой).

См. Новая история.

Лит.: Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики: Француз, истор. школа “Анналов” в совр. бурж. историографии. М., 1980; Бес-

смертный Ю.Л. “Анналы”: переломный этап?//Одиссей. 1991. М., 1991; Гуревич А.Я. Истор. синтез и школа “Анналов”. М., 1993;

Споры о главном: Дискус. о настоящем и будущем истор. науки вокруг франц. шк. “Анналов”. М., 1993; Dosse F. L'histoire en

miettes: Des “Annales” a la “nouvelle histoire”. P., 1987; Burke P. The French Historical Revolution. The “Annales” School, 1929-89.

Stanford (Calif.), 1990; Stojanovich T. French Historical Method: The “Annales” paradigm. Ithaca; L., 1976.

А.Я. Гуревич,Д.Э. Харитонович

ШКОЛА ВЫГОТСКОГО — направление в отеч. психологии и педагогике, созданное Выготским. Возникла в сер. 20-х гг. в Ин-те

экспериментальной психологии, где помимо Выготского работали несколько ведущих представителей школы (А.Н. Леонтьев, А.Р.

Лурия), как “культурно-истор. школа”. В этот период осн. направлением деятельности школы была разработка вопросов влияния

социокультурных процессов (прежде всего связанных с хозяйственной и производственной деятельностью) на развитие психики

(памяти, внимания, восприятия, мышления и т.д.), рассматривавшееся на материале истории культуры. Однако достаточной разра-

ботки эти вопросы не получили (вышла в 1931 только монография А.Н. Леонтьева “Развитие памяти”). Предложенная школой исто-

рико-культурная исследо-ват. программа была подвергнута критике и привела к смене научной ориентации.

В 30-х гг. Ш.В. разделяется на две группы — Московскую, базировавшуюся в Экспериментальном дефектологич. ин-те (ЭДИ), Ин-

те психологии, а позднее — в исследоват. лаборатории Всесоюзного ин-та экспериментальной медицины (ВИЭМ) — Л.С. Выгот-

ский, А.Р. Лурия, Д.А. Эльконин, Л.А. Божович и др.; и Харьковскую — на базе Украин. психоневрологич. ин-та — А.Н. Леонтьев,

А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин, П.И. Зинченко и др. В этот период школа испытала опр., хотя и незначит., влияние психоанализа

(выразившееся в повышенном внимании к эмоц. процессам), а также теории детской психологии Ж. Пиаже.

В теории и методологии понимания психологии человека Ш.В. в этот период ориентируется на след. принципы, сформулированные

Выготским: индивидуальные психол. процессы обусловлены коллективными социальными процессами (процессами активного пре-

образования внешнего мира); психика человека состоит из ряда функциональных подсистем (мыслит., воспринимающей, запоми-

нающей, формообразующей и др.); развитие психических процессов детерминировано звуковой деятельностью человека (прежде

всего речью).

Осн. предмет исследования Ш.В. — развитие детской психики, проблемы социализации, воспитания, а также психологии худож.

творчества (преимущественно детского, единственным серьезным исключением являются лишь работы Леонтьева по психологии

восприятия кинофильмов, выполненные им во ВГИКе в нач. 30-х гг.). Ключевой проблемой для Ш.В. в это время стало построение

теории деятельности (как практической — предметной, так и знаковой, хотя и в последней усматривалась прежде .всего предметная

направленность). Деятельность рассматривалась как универсальная психол. категория, характеризующая сознат. поведение, направ-

ленное на практич. освоение действительности. В деятельности усматривалось достижение опр. единства между интеллектуальной и

эмоц. составляющими психики, между мышлением (образным представлением предмета) и речью (его понятийно-знаковым ото-

310

бражением). Работы осн. представителей школы, имевшие преимущественно прикладную направленность, посвящены проблемам

психологии образного освоения действительности и худож. формообразования (Леонтьев), педагогике интерактивного воспитания

(Эльконин, Божович, Гальперин), методике психологии и педагогики (Гальперин, Зинченко), сознательности и произвольности дея-

тельности ребенка (Леонтьев, Запорожец), роли игры в становлении психики (Эльконин) и др. При этом исследования участников

Моск. группы имели более психол. направленность (выявление динамич. связей деятельности с формированием сознания и лично-

стных качеств), что определялось теор. направленностью поисков Выготского, в то время как Харьковская группа фокусировала

внимание на проблемах пед. характера (методики и теории воспитания, игры, детского восприятия и др.). Значит, внимание и в той,

и в другой группе уделялось проблемам культуры (хотя само это понятие встречается редко), рассматриваемой прежде всего как

речевая деятельность. Выявляя закономерности связи мыслит, деятельности и речевой практики представители Ш.В. рассматривали

устойчивые общезначимые нормативные и ценностные образования, формирование практических и научных (отвлеченных) поня-

тий, соотношение интеллектуальной и эмоц. составляющей в процессах образной деятельности. И хотя сама по себе образная дея-

тельность (творчество) рассматривалась лишь как одна из спец. форм практич. (предметной) деятельности, признание значит, роли

ее в развитии психич. мира человека и формировании личностных представлений является немаловажным.

Ш.В. просуществовала до начала Великой Отеч. войны. Оккупация Харькова привела к распаду Харьковской группы и переезду

части ее участников в Москву, однако в условиях войны и послевоенных репрессивных процессов в советской науке дальнейшее

существование школы как самостоят, образования оказалось невозможным, хотя отдельные ее члены продолжали научную и об-

ществ, деятельность.

Ш.В. внесла значит, вклад в развитие “деятельностного” направления в отеч. психологии, воспитат. педагогики, психологии худож.

творчества. Однако в условиях информ. закрытое™, вызванной критич. оценкой школы “официальной” наукой, деятельность

школы не получила достаточного освещения и осмысления в науке и само ее существование как единого самостоят. направления до

сих пор подвергается сомнению.

Лит.: Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1940; То же. В 2 т. М., 1989; Петровский А.В. История советской психоло-

гии. М., 1967; Брушлинский АВ. Культурно-истор. теория мышления. М., 1968; Лурия А.Р. Этапы пройденного пути.М., 1982; Леон-

тьев А.Н. Избр. психол. произведения: В 2 т.М., 1983; Запорожец А.В. Избр. психол. труды: В 2 т. М., 1986; К 90-летию Л.С. Выгот-

ского: Научный архив // Вестник МГУ. Сер. “Психология”. 1986. № 4; Моносзон Э.И. Становление и развитие советской педагогики

1917-87. М., 1987; Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1994.

А.Г. Шейкин

ШКОЛА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ - школа, ориентирующаяся на изучение социально-полит., экон., филос., научных,

религ. и др. идей, игравших или играющих ключевую роль в процессе познания. Специфика Ш.и.и., по сравнению с неокантиански-

ми исследованиями в Германии в области “истории идей”, “истории культуры” и т.д., заключается в том, что под историей идей по-

нимается история необычных, выдающихся идей.

Термин “интеллектуальная история”, давший название новому течению, принадлежит амер. историку П. Миллеру, написавшему кн.

“Сознание Новой Англии” (1935), в к-рой впервые прошлое опр. социального и культурно-геогр. региона исследовалось с т.зр. исто-

рии идей, распространенных среди поселенцев Новой Англии в Америке, в частности идей пуританизма. Подобно П. Миллеру, А.

Лавджой исследовал социально-полит. идеи зап. демократии в кн. “Великая цепь бытия” (1936). Окончательно сложилась Ш.и.и. во

вт. пол. 70-х гг., когда интерес к теоретике-метод ол. обоснованию познания истор. и социально-полит, процессов в англоязычных

странах, особенно в США (центр социально-полит. исследований на Западе благодаря большим материальным возможностям), рез-

ко возрос в связи с активизацией консервативных настроений с их акцентом на роль истор. ценностей прошлого в современности

(неоконсерватизм), а также в связи с общей реакцией на засилье квантификационных методов познания в истории и особенно в со-

циологии. В 1977 в г. Вингспреде (США) состоялась конференция, где были провозглашены следующие осн. для Ш.и.и. пункты: 1)

исследуется развитие и изменение ментальных достижений человечества, “история идей”, выявляются духовные образцы, “интел-

лектуальные парадигмы” или “абсолютные предпосылки”, рассматривается их конкр. связь с истор. или совр. социально-полит, дей-

ствием. При этом признается главенствующая роль идей в духе теории “истор. критики” Р.Дж. Коллингвуда; 2) Ш.и.и. призвана иг-

рать главенствующую роль в процессе междисциплинарного кооперирования и интеграции обществ. наук. Свою конкретизацию эти

пункты находят в реальных истор. и социально-полит, исследованиях духовной жизни индивидов, массового сознания разл. соци-

альных, религ., полит, и др. слоев, групп, сооб-в, классов, объединений — в прошлом и настоящем (напр., история массовых психо-

зов и паники изучается в связи с развитием средств массовой информации). Ш.и.и. рассматривает историю формирования совр. со-

циально-полит. и др. идей и теорий в области внешней и внутр. политики США и др. стран, в теории междунар. отношений, в куль-

туре и т.д. в рамках идеологии неоконсерватизма; в культурологии исследует идеи, возникающие в процессе познават., эстетич. или

любой др. жизнедеятельности людей, наблюдаемой исследователем (уровень социальной реальности); в истории — идеи “средней

зоны” духовной жизни человечества, отражающие социальные реальности в экон., полит., эстетич., научном и др. отношениях (уро-

вень коллективных ментальностей, вер, ожиданий, относящийся к социально-полит. истории и истории культуры). Собственно

Ш.и.и. исследует абстрактно-теор. системы, филос. осмысление социальных реальностей и коллективных ментальностей (уровень

формальных систем мыслей). Т.о., осуществляя функцию междисциплинарного кооперирования в обществ, науках, Ш.и.и. сама вы-

бирает, на каком уровне ей следует проводить исследования. Наиболее интересными признаются исследования, ведущиеся как бы

между этими уровнями. Совр. представители Ш.и.и.: Дж. Хайам, К. Бринтон, Р. Стромберг, Р. Дарнтон, Д. Холлинджер, А. Вэйси, Д.

Росс, Дж. Вуд и др.