Леушин М.А. Документы ВКП(б) (КПСС) как источник по истории исторической науки в СССР: 1945-1955 гг
Подождите немного. Документ загружается.
25 июля 1944 г. докладной запиской директора ИМЭЛ при ЦК ВКП(б) (1944-1949)
Владимира Семеновича Кружкова (1905-1991) секретарю ЦК Маленкову «О плане работ и
структуре Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б)» открылся период
практической публикации «Сочинений». В реферируемой главе диссертации исследуется
энергичная деятельность Кружкова по обеспечению издания и изучается обнаружившаяся
внутриимэльская оппозиция формам и методам этой работы со стороны зав. кабинетом
(сектором) сталинских произведений института (1940-1945) Владимира Дмитриевича
Мочалова (1902-1970). Среди других документов анализируется письмо Мочалова
высшему партийному руководству «О сочинениях И. В. Сталина» от 7 августа 1944 г.
Далее диссертантом на основании доступных документальных и имеющихся мемуарных
свидетельств анализируется решение ИМЭЛом вставших в процессе подготовки к
изданию «Сочинений» проблем перевода и атрибуции сталинских текстов и
констатируется, что проблема научного выяснения аутентичности произведений,
опубликованных в начальных томах «Сочинений» Сталина, ждет своего исследователя.
Автор работы мотивирует заключение о том, что
[13]
«Сочинения» Сталина как исторический источник отражают не только время
возникновения напечатанных d них текстов (очевидно, что при изучении их в этом плане
необходимо обращение к подлинникам - рукописям или современным публикациям), но и
- в первую очередь - время осуществления издания, период апогея сталинизма.
Далее в тексте главы демонстрируется, что к декабрю 1945 г. все принципиальные
вопросы институционального обеспечения предстоящего издания были разрешены.
Вместе с тем, значительность сталинских произведений была показана, по его мнению, и
послевоенной исторической действительностью. «Война сама, - заявил Сталин. -
проверила работу наших организаций и руководителей и подвела ей итоги»[53].
19 января 1946 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об издании
сочинений И. В. Сталина». Диссертант подробно анализирует подготовительные
делопроизводственные материалы и текст постановления, реконструирует механизм
принятия решения и его авторство.
25 января 1946 г. была создана Комиссия по предварительном подготовке к печати
текста «Сочинений» И. В. Сталина. Диссертант констатирует, что исследование,
претендующее на достоверные выводы в отношении всех определяющих, имеющих
принципиальное значение вопросов полготовки текстов «Сочинений» к печати в 40-50-е
гг. - и тем самым объективный источниковедческий анализ издания - в настоящее время
невозможны, поскольку материалы работы Комиссии ЦК по подготовке текста
«Сочинений» недоступны.
Отсутствие сведений о деятельности комиссии лишь отчасти восполняется тем, что
работа по подготовке текста «Сочинений» к печати отражена в документации Сектора
произведений И. В. Сталина о РГАСПИ и прежде всего в т. н. «архивах томов». Но
характер этого источникового массива таков, что он хотя и содержит сведения по всем
стадиям подготовки томов к печати - однако исключительно в результативном виде
(макет, макет со внесенной авторской правкой, «чистые листы» и т. п.). Документы
Комиссии ЦК или собственно сталинские в фонде сектора сталинских произведений
ИМЭЛ отсутствуют, т. е. весь внутренний механизм работы с текстом (определение
состава и содержания, варианты правки, их мотивировки и т. д.) остается при tакоm
характере материалов практически недоступным для изучения.
Таким образом, о существе деятельности по предварительной подготовке к печати
текста «Сочинений» информация фактически отсутствует. Имеется налицо только
результат этой деятельности - вышедшие в 1946-1951 гг. 13 томов издания. Весь же
доступный архивный материал, имеющий отношение к подготовке и изданию сочинений
Сталина, несмотря на его обилие, позволяет установить лишь внешние, формальные
факты истории издания. Они и фиксируются диссертантом.
К осени 1946 г. основная работа по подготовке 16-томною корпуса «Сочинений»
Сталина к изданию была завершена. Для источниковедческой характеристики периода
1947 - начала 1953 гг. в истории «Сочинении» автор работы подчеркивает то
обстоятельство, что этот период фактически совершенно не отражен в документации
аппарата ЦК ВКП(б) (Агитпроп и другие отделы и управления, Секретариат, Оргбюро,
Политбюро). Если для предыдущего времени имеется ряд докладных записок и других
документов, как сопутствовавших принятию важнейших касавшихся «Сочинений»
постановлений ЦК, так и связанных с другими проблемами издания, то в 1947 - начале
1953 гг. аппарат ЦК ВКП(б). судя по известному на сегодня его делопроизводству,
занимался связанными с «Сочинениями» Сталина вопросами чрезвычайно редко, и
вопросы эти были далеко не первостепенного значения.
[14]
Отмеченное обстоятельство объясняется, по-видимому, тем, что работа по
обеспечению издания «Сочинений» в указанное время происходила не в ЦК, а в кабинетах
ИМЭЛа и за рабочим столом Сталина. Этот период определяется диссертантом
встреченной в одном из документов формулой «сектор ждал, что скажет автор».
Обращение к документальному фонду партийной организации Института Маркса-
Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) в бывшем Московском партийном архиве позволило
выявить источники, аккумулирующие сведения о разнообразной и объемной работе
сектора сталинских произведений ИМЭЛа по подготовке к печати и изданию
«Сочинений» в 1947-1953 гг., представляющие их в удобном для изучения суммарно-
итоговом виде. В главе диссертации производится анализ этих материалов и в итоге
устанавливается, что в марте 1951 т. ИМЭЛом были получены последние из известных на
сегодня сталинские указания о выпуске в свет 13-го тома издания. После этого издание
«Сочинений» прекратилось.
Диссертантом прослеживается послесталинская судьба издания, отмечаются ее
основные вехи (предполагавшееся исключение из «Сочинений» «Краткого курса» и
попытки завершить издание, сделав его 15-томным; допечатки вышедших томов: пробное
тиражирование нового макета 14-го тома в 1956 г.; предложение 1959 г. закончить
публикацию к 80-летию Сталина и др.).
Основные выводы, предлагаемые диссертантом в первой главе работы, сводятся к
следующему. В течение 1946-1951 гг. в СССР были опубликованы тринадцать томов
«Сочинений» И. В. Сталина: более пятисот текстов сентября 1901 - января 1934 гг.
Историческое знание располагает благодаря этому уникальным источниковым
феноменом, значение которого для успешного изучения целой эпохи отечественного
прошлого трудно переоценить.
Это объективное свойство «Сочинений» как источника натружено, на взгляд
диссертанта, субъективно-авторским замыслом издания. Публикуя во второй половине 40-
х - начале 50-х гг. свои «Сочинения», Сталин был убежден в том, что «значительность»
каждого включенного в состав издания текста «показана историей». Корпус «Сочинений»
с такой точки зрения - «идеальный тип» исторического источника, буквально
фиксирующий реальность в ее наиболее важных смыслах. Значительность сталинских
сочинений показана историей, значение сочинений Сталина в том, что они адекватно
отражают эту историю. Следствие: никакое историческое знание, не основанное на
«Сочинениях», не только не достоверно, не научно и т. п., но и попросту невозможно. Это
следствие, на взгляд диссертанта, имеет принципиальное значение для понимания
феномена советской историографии эпохи сталинизма. Одним из интереснейших не
нашедших - за отсутствием источников - решения вопросов истории «Сочинений»
является вопрос о причинах незавершенности издания. Диссертантом анализируются
различные точки зрения, ни одна из которых пока не более убедительна, чем другая.
«Сочинения» Сталина являются важнейшим историческим, и в существенной частности
историографическим, источником. Этот корпус текстов содержит не только часть его
наследия как документы времен» их создания, но и одновременно их высочайшую
авторскую ретроспективную оценку в едином контексте канонического «слова Сталина».
Глава вторая «Партийный документ в политической теории и социальной практике
сталинизма»посвящена попытке выяснения оперативной и ретроспективной функций
партийного документа в социальной реальности: каков был (если он наличествовал)
теоретический статус партийного документа, и каким именно образом этот документ
существовал в социальной практике сталинизма.
Диссертантом отмечается очевидное «источниково-историографическое
противоречие» в трактовке изучаемой проблемы, существующее в современном историко-
научном дискурсе. С одной стороны, стереотипно-аксиоматическим является
историографическое мнение об идущем от знаменитого пассажа Сталина об «архивных
[15]
крысах» «пренебрежительном» отношении советского официоза к документам и архивам.
С другой стороны, обращение к материалу источников демонстрирует чрезвычайно
высокий статус документа, и особенно партийного, в картине мира советской культуры.
Попытка выяснения действительного положения дел производится диссертантом с
опорой на показания «Сочинений» Сталина как источника, «системообразующий»
характер информации которого для истории сталинизма обрисован в первой главе. Эти
показания анализируются в контексте исследования более широкого круга источников,
опубликованных и архивных, документального и нарративного характеров.
Сталин неоднократно публично обнаруживал специальный пристальный интерес к
партийному документу, что зафиксировано «Сочинениями». По его мнению, партийный
документ является существенно необходимым инструментом, неразрывно связанным с
жизнедеятельностью партии: «документы... являются составной частью политики... »[54],
причем никакого различия между историческим и оперативным партийным документами
в этом отношении не существует.
В реферируемой главе диссертант интерпретирует специально посвященный
проблеме партийного документа текст сталинского выступления на пленуме ЦК и ЦКК
РКП (б) 17 января 1925 г.[55]Анализ этого текста даст достаточные, как представляется,
основания для установления подлинного - сталинского - авторства аргументированно
представленной в современной исследовательской литературе применительно к советской
политической жизни 20-30-х и концепции «политического значения архивов»,
традиционно приписываемого историку-академику, руководителю советского архивного
ведомства в 1920-1932 гг. М. Н. Покровскому. Автор работы пытается также показать, что
данный сталинский текст представляет собой «документальное кредо» теории и практики
сталинизма в целом - общую декларацию смысла и значения партийных документов
асоциальной действительности.
Термин «документ» фигурирует в сталинских текстах очень часто и всегда
понимается в них в буквальном смысле латинского слова «documentum»
какдоказательствофакта: «Я беру протоколы... Таковы факты»[56]. Однако для Сталина
очевидно, что существует множество «пустых бумажек, рассчитанных на обман»[57], т. е
произведений, претендующих на качества документа, но доказательствами тем не менее
не являющимися. Поэтому Сталин вводит концепт «действительного документа»[58]как
произведения, смысл которого идентичен действительному положению дел.
Обеспечивающим «действительность» документа свойством является, по выражению
Сталина, его «сила», т е. роль документа в практике социального функционирования.
«Действительный документ» Сталина есть матрица, с которой печатается жизнь и,
следовательно, адекватное ее доказательство. В принятой в советском источниковедении
терминологии такой документ может быть определен как единство «нормативного» и
«исполнительного» источников.
[16]
Основным механизмом обеспечения «действительности» документа для Сталина
выступал тот принцип, что за документ «придется потом отвечать»[59]. Таким
образом, Сталин, как показывают его тексты, не мыслит социальную реальность без
документа. В его представлении документы функционируют здесь и сейчас, оперативно,
являясь основанием или для действия («положительные»), или для противодействия
(«отрицательные»). Документы необходимы также с рефлексивной точки зрения,
поскольку они неопровержимо доказывают утратившие очевидность ставшие историей
факты. Сталин убежден в том, что «действительность» документа, его «сила» - собственно
говоря, его способность бытьдокументом- может быть гарантирована только
«ответственностью» человека за это свое произведение. Реконструированная в
реферируемой главе система сталинских взглядов на партийный документ является, на
взгляд диссертанта, теоретической программой реального исторического бытования этого
документа в эпоху сталинизма. Все существовавшие в социальной практике технологии
работы с партийным документом были ориентированы на обеспечение
его«действительности». В реферируемой главе это показано в очерках истории
партийного делопроизводства и истории партийного архивного дела, базирующихся как
на историографическом обобщении накопленных в литературе сведений, так и на
самостоятельных изысканиях диссертанта.
В заключение главы сделаны выводы. Функционирование созданной и руководимой
Сталиным системы управления советским обществом базировалось на партийном
документе как важнейшем инструменте властвования. От действенности партийного
документа - его «действительности» в сталинской терминологии - напрямую зависела
эффективность социально-политической организации сталинизма. Области
непосредственной работы с партийным документом - партийное делопроизводство и
архивное дело партии - строго ориентировались на обеспечение таковой
«действительности» прежде всею с помощью важнейшего первопринципа партийно-
документной среды - ее несокрушимой конспиративности.
Уникальные качества партийного документа как исторического источника, на взгляд
диссертанта, очевидны. Перед нами феномен, по своей природе предназначенный быть не
свидетельством об историческом факте, а самим этим фактом, его бесспорным
доказательством. Источниковедческая критика подобного феномена должна быть
поэтому, по мнению автора работы, максимальной.
Глава третья «Партийный документ как историографический источник:
источниковедческое исследование документов партийной организации Историко-
Архивного Института» посвящена попытке провести через «горнило
источниковедения»[60]партийно-делопроизводственный массив документов,
образовавшийся в одной из областей историографической сферы; в жизнедеятельности
Историко-Архивного Института.
Диссертант обосновывает выбор в качестве объекта изучения материалов ИАИ. Как
известно, во второй половине 30-х гг. в СССР сложилась единая государственная система
организации исторической науки и подготовки кадров историков. Создание ИЛИ 3
сентября 1930 г. находится в несколько ином контексте истории советской архивной
службы как сферы государственного регулирования. Однако что событие из истории
администрации очень быстро стало существенным фактором истории историографии.
Работа с документами - особенно историческими - требует не идеологических
навыков, а подлинного профессионализма ИАИ - формально маргинальное в структуре
советского историознания учреждение - со второй половины 30-х гг. и по сегодняшний
день остается тем местом, где наиболее успешно разрабатываются методики извлечения
[17]
объективных фактов прошлого из исторического источника, документального и
нарративного текстов. Присущая ИАИ источниковедческая составляющая - основа основ
исторического знания - делает жизнедеятельность институт, на взгляд диссертанта,
существенно необходимым предметом изучения истории советской историографии.
Вместе с тем, являясь хотя и специфической, но тем не менее частью советской
исторической науки и высшей школы, Историко-Архивный Институт отразил все
характерные для них события и процессы. Отношение к дореволюционной науке, формы
и методы ее включения в советский научно-педагогический дискурс; идеологические
кампании на историческом фронте; подготовка новых кадров историков-архивистов в
контексте общей историко-кадровой политики; содержание и смысл педагогической и
научной работы профессоров и преподавателей института - знаменитых советских
историков, - эти и другие проблемы, определяющие историческое изучение ИАИ,
представляются весьма важными и для понимания феномена советской историографии в
целом.
Научно-исследовательское изучение истории ИАИ актуально и в
историографическом плане, что мотивируется выполненным в реферируемой главе
историографическим обзором.
Далее диссертантом характеризуется объект изучения - фонд № 2412 первичной
партийной организации ВКП(б)=КПСС Историко-Архивного Института Свердловского
района гор. Москвы в ЦАОДМ. 2 описи фонда включают 102 архивных дела объемом 50-
200 листов каждое за период 1942-1986 гг.; в делопроизводственном отношении фонд
представляет собой «непрерывный документальный ряд»[61]источников в подавляющем
большинстве одною - протокольного - вида.
Предлагаемый диссертантом экскурс в историю протокола как вида источника
приводит к выводу о протоколе партийного собрания (заседания) как о, говоря словами М.
Фуко, «улавливающем и фиксирующем документе», «средстве контроля и методе
господства», важном элементе механизма, при помощи которого «отношения власти...
делают возможными извлечение и образование знания»[62]. Этот вывод и предложенное
во второй главе работы понимание протокола в качестве «действительного документа»
задают априорно высокую оценку достоверности протокольной информации, которая
верифицируется диссертантом с помощью конкретного источниковедческого анализа. В
реферируемой главе систематизируется содержание изучаемого комплекса партийных
документов; прослеживаются обстоятельства возникновения источников, т. е.
реконструируются социально-политический и историко-научный контексты,
определяются основные функции исследуемых документов в жизнедеятельности
института; оцениваются информативность и достоверность источников; на основе
проведенного исследования делается попытка предложить методику источниковедческого
анализа протокола партийной первички - с учетом его видовых особенностей - как
историографическою источника. В реферируемой главе применен метод сплошного,
полистного изучения архивного фонда за определенный период времени с целью его
источниковедческою анализа; в целях достижении системности выводов выборочно
привлекаются материалы других, в т. ч. аналогичных, фондов.
Представленный в реферируемой главе сравнительный анализ начального (1930-
1938) и довоенного периодов истории ИАИ показывает, что архивно-археографически-
источниковедческая специфика института была внятно обозначена только после
включения ИАИ вместе со всей архивной службой в структуру наркомата внутренних дел
- и как прямое следствие именно этого события. «Внутренний дискурс»[63]НКВД как
учреждения лежит, на взгляд диссертанта, в основе «источниковедческого феномена»
[18]
ИАИ. В 1938-41 гг. институт получил институциональный и кадровый потенциалы,
успешно реализуемые в течение нескольких последующих десятилетий. Автор работы
отмечает, что конкретный механизм «внудельской метаморфозы» ИАИ, его движущие
силы и персональные участники (особенно со стороны наркомата) до сего времени, к
сожалению, совершенно неизвестны. Анализ партдокументации института за 1942
(весной этого года датированы наиболее ранние из сохранившихся материалов) - 44 гг.
позволяет обосновать имеющий значение для характеристики всего изучаемого
документального массива (что демонстрируется в тексте главы) вывод о том, что из
партдокументов может быть извлечена полноценная информация по «гражданской»
истории института. Разумеется, наиболее подробно эти сведения представлены в общем
институтском делопроизводстве. В партийных же документах они, как правило,
присутствуют в суммарном, концентрированном виде и касаются наиболее существенных
сторон жизнедеятельности ИАИ. Эта источниковая характеристика в го же время
дополняется другой. В соответствии со статусом первичной организации ВКП(б) ее члены
и ИАИ обязаны были проводить в жизнь партийные решения, установки и директивы с
документальной функцией своей деятельности. В контексте истории советской
исторической науки это означало перманентное большевистское руководство
идеологическим фронтом в рамках определенного учебно-научного учреждения, и такое
руководство получало наиболее адекватное отражение исключительно в институтском
партделопроизводстве.
Партийные документы 1942-44 гг. запечатлели оживление сквозного для всей
институтской истории феномена – т. н. «борьбы историков и архивистов». Активная
подлинно профессиональная деятельность заместителя директора ИАИ по научной и
учебной работе (1942-45) Алексея Исаевича Гуковского (1895-1969) вызвала
противодействие политически ангажированных «архивистов» и партийной организации. В
контексте анализа институтских документов рассматривается и постановление бюро
Свердловского РК ВКП(б) об ИАИ 7 августа 1943 г. Документы, фиксирующие решение
вышестоящего партийного органа (протокол заседания бюро) и отражающие его
подготовку (справки, докладные записки и др. материалы аппарата райкома), дают
представление о явлениях учебной и научной жизни ИАИ, привлекавших особое
партийное внимание; о содержании, формах и методах партийного воздействия внешнего
характера на ситуацию в институте; о причинах и последствиях такого воздействия. В
силу принципов организационного строения коммунистической партии документы
вышестоящих инстанций являлись программой работы подчиненной партийной
структуры, В августе 1943 г. партия в лице столичного Свердловского РК документально
выразила свое негативное отношение к «историкам» и тем самым ясно обозначила
идеологические ориентиры.
Политическое недоверие руководству ИАИ означало, в частности, отрицательную
оценку ряда его успешных шагов по концентрации в «историко-архивных» стенах
значительных научных сил крупных представителей профессиональной науки русской
истории, воспитанников «старой школы». Источниковедческий анализ партийных
документов показывает, что после лета 1943 г. это обстоятельство начинает отчетливо
осознаваться партийной организацией института, вызывая все большее ее беспокойство.
«Борьба историков и архивистов» угасает, на первое же место выдвигаются, пользуясь
выражением одной из партийных резолюций, «вопросы методологической части
читаемых курсов». 28 июля 1944 г. бюро Свердловского РК BKБ (б) своим
постановлением об ИАИ, анализируемым диссертантом, потребовало, в частности,
устранения из института заведующего кафедрой вспомогательных исторических
дисциплин А. И. Андреева, ученика А. С. Лаппо-Данилевского. Таким образом,
источниковедческий анализ партийных документов ИАИ 1942-1944 гг. позволяет
диссертанту попытаться показать, как проблемы научного и учебно-
[19]
педагогического характера, связанные с деятельностью Историко-Архивного Института,
при посредстве партийной организации и руководившего ею райкома «нагружались»
политико-идеологическим звучанием, которое в конечном итоге оказывало решающее
воздействие на их разрешение.
Период 1945-47 гг. в истории ИАИ подробно охарактеризован Л. Н.
Простоволосовой и А. Л. Станиславским - на основе анализа преимущественно
«традиционных» историографических источников - как интеллектуальный «расцвет»
ИАИ, время наибольшего официального признания А. И. Андреева, широкая научная
известность, и, особенно, плодотворная деятельность которого способствовали росту
престижа Историко-Архивного Института. Предпринятый автором работы
источниковедческий анализ партийных материалов этого времени подтверждает
существующую оценку. Кроме того, изучение партийных документов позволяет понять
механизм обеспечения возможности существования - используя великолепный образ,
предложенный Я. С. Лурье, - историко-архивных «Афин» среди воплощенного в жизнь
«Апокалипсиса» послевоенных идеологических кампаний. Привлечение к исследованию
институтских и райкомовских документов данных анализа партийных материалов ГАУ
НКВД СССР позволило диссертанту аргументировать вывод о том, что удивительно
«мягким» идеологическим климатом ИАИ был обязан прежде всего ведомственному
руководству. И. И. Никитинский, П. Г. Софинов и директор ИАИ (1944-1947) Дмитрий
Сергеевич Бабурин (1909-1982) отдавали явное предпочтение профессионализму
единственного в стране и мире высшего учебного заведения уникального профиля, и
выбор средств для его достижения не ограничивался идеологическими рамками.
«Ведомственная» составляющая истории ИАИ в 1945-47 гг. удивительным обратом
значительно превалирует над «партийной». Возможно, что эффективность ИАИ как
центра профессионального изучения исторических текстов рассматривалась
ведомственным руководством как важное основание - наряду с обладанием частью
сталинского документального фонда - для обрисованных в первой главе диссертации
археографических проектов ГАУ.
Диссертант документально удостоверяет то обстоятельство, что с лета 1944 до лета
1947 гг. деятельность Свердловского РК ВКП(б) по ИАИ ограничивалась обычной
партийной «рутиной» (прием в партию, разбор персональных дел) и свидетельств
политико-идеологическою контроля и давления, подобных специальным решениям бюро
1943 и 1944 гг., не оставила. Таков же фиксируемый документами и характер
деятельности парторганизации института. Резкое изменение общественно-политической
ситуации в институте произошло после лета 1947 г., т. е. именно в то время, когда по
инициативе партийных структур начальник ГАУ МВД СССР И. И. Никитинский был
освобожден от занимаемой должности, а сам ИАИ был передан в ведение министерства
высшего образования (подробнее об этом говорилось в первой главе диссертации).
Таким образом, анализ источников партийного происхождения - самого ИАИ и
руководивших им структур - позволяет существенно расширить интерпретационное поле
исследования происходивших в институте и вокруг него общественно-политических,
научных и педагогических событий, глубже проникнуть в их подоплеку, полнее
представить слагаемые существовавшей политике идеологической ситуации и более
адекватно оценить ее влияние на собственно научные процессы.
1947 год, как показывают разбор и оценка партийной документации институтской
организации и районного комитета, стал временем превращения ИАИ - используя
терминологию изучаемых источников - в «важнейший участок идеологического фронта».
Заседание бюро Свердловского РК ВКП(б) 31 июля 1947 г., подготовка, ход и последствия
которого документально характеризуйся диссертантом, в своем постановлении
потребовало от парторганизации института «повышения качества и идейно-политической
направленности преподавания, усиления бдительности к вопросам содержания работы
кафедр, неослабной борьбы со всеми проявлениям» буржуазной идеологии в
науке».Однако изучение документов показывает, что новое
[20]
руководство института (директор в 1947-1950 гг. Н. А. Елистратов) сконцентрировалось
на решении не идеологических, а кадровых вопросов, понимавшихся им к тому же, по-
видимому, как необходимость чистки ИАИ от «людей Никитинского», «бабуринцев» и т.
п. Автор работы пытается источниковедчески показать, что, например, грубо-
административное удаление из ИАИ П. Г. Софинова привело к десятилетней (1947-1957)
задержке создания в институте кафедры археографии. Таким образом,
источниковедческий анализ партийных документов, отражающих внешне далекие от
науки сюжеты, позволяет прояснить многие историографические факты, вскрыв их
теснейшую взаимосвязь с административно-распорядительным контекстом истории
научною учреждения.
Продолжая исследование, диссертант устанавливает существование оппозиции директору
со стороны партийной организации. Обращение к материалам Агитпропа ЦК (анонимные
письма из ИАИ в ЦК ВКП(б) и связанные с ними внутренние документы партийного
аппарата) позволяет наглядно представить «нездоровую обстановку» в ИАИ. Весной-
летом 1948 г. она тщательно изучалась райкомом, представившим свои заключении в виде
«Справки о положении в ИАИ» (гриф «секретно») oт 9 июня 1948 г. Этот документ
интерпретируется диссертантом как ценный историографический источник, подробно
характеризующий все стороны жизни и деятельности института и фиксирующий их
партийную оценку. 8 июля 1948 г. бюро Свердловского РК ВКП(б) приняло очередное
касающееся ИАИ постановление, и документальные свидетельства этого мероприятия
также изучаются диссертантом.
Источниковедческий анализ этих материалов в контексте изучения институтских
документов позволяет установить, что лишившийся в 1947 г. особого недомеренного
статуса ИАИ с высказанной сразу же - в постановлении 1947 г. - точки зрения
территориального партийного комитета нуждался в энергичном приведении в
идеологическое соответствие. Однако выполнение райкомовского решения натолкнулось
на необычно сильное «сопротивление материала», в основе которою лежал комплекс
отмечаемых диссертантом объективных и субъективных обстоятельств. Постановление,
принятое РК в 1948 г., уже учитывало все эти обстоятельства и потому гораздо более
конкретно «прописывало» партийные рецепты идеологического «лечения» ИАИ. Летом-
осенью 1948 г на основе решения бюро райкома и под его непосредственным
руководством в институте произошла весьма значительная «кадровая революция».
Проведение институтских партсобраний 1948-49 гг. в строгом соответствии с известными
идеологическими кампаниями (проработка итогов сессии ВАСХНИЛ и борьба с
«космополитами») привело к увольнению из ИАИ А. И. Андреева.
В начале 1950 г. смещением Н. А. Елистратова завершился один из самых драматических
периодов истории института. В 1947-49 гг. ИАИ пережил идеологические кампании,
существенно повлиявшие на структуру вуза, содержание его учебно-методической и
научной продукции, и самое главное - лишившие ИАИ выдающихся ученых и
преподавателей. В этих процессах существенная роль принадлежала институтской
партийной организации и ее районному руководству. Документальные следы их
деятельности в качестве исторических источников позволяют реконструировать
политико-идеологические установки, на которых должна была основываться деятельность
ИАИ как учебно-научного учреждения (документы райкома), и непосредственный
процесс их реализации (материалы парторганизации), представив тем самым конкретные
проявления общих для советской гуманитарной сферы этих лет тенденций в
специфических условиях ИАИ. Изучение институтских партдокументов 1950-55 гг.
свидетельствует, по мнению диссертанта, об осуществляемой в этот период методичной
партийно-административной нейтрализации «андреевской закваски» (выражение А. А.
Зимина) и нивелировке МГИАИ до средне-типического уровня системы советского
историознания. Анализ источников партийного происхождения позволяет
[21]
последовательно и в деталях проследить идеологические мероприятия первой половины
50-х гг. в институте, обеспечившие достаточно суровый общественно политический
микроклимат МГИАИ. Диссертант выделяет несколько основных аспектов
жизнедеятельности института, испытывавших особенно сильное воздействие партийно-
административных кругов.
Во-первых, контролировалась научная работа института, особенно его ведущих кафедр.
Автор работы среди других материалов характеризует ценный историографический
источник - доклад члена партбюро МГИАИ доцента кафедры ВИД С. О. Шмидта «О
недостатках в научно-исследовательской и научно-методической работе в институте и о
состоянии критики и самокритики в научной работе» на партсобрании 26 февраля 1953 г.
Во-вторых, воздействию подвергалась организация и направленность учебно-
педагогического процесса, что особенно ярко отражено анализируемым диссертантом
документальным комплексом идеологического дела 1953 г. «о политических ошибках,
допущенных в руководстве дипломными работами», «дела И. И. Корневой – М. Н.
Шобухова». Установив «порочность» опубликованного сборника документов и
«монархический характер» архивного фонда, парторганизация МГИАИ пыталась
политически корректировать источниковедческую составляющую работы института.
Сравнительный анализ материалов дела с источниковыми показаниями фондов других
первичных партортанизаций учреждений исторического профиля показывает
тождественность политико-идеологической ситуации в МГИАИ, МГУ и ГПИБ и
устанавливает, что идейно-политический инвентарь идеологических кампаний 40-х. гг. в
целом не утратил свой актуальности и для начала 50-х.
В-третьих, постоянное внимание уделялось коммунистическому воспитанию отдельных
преподавателей с помощью рассмотрения т.н. «персональных дел», что также
подтверждается диссертантом конкретно-источниковедческим анализом партийной
документации.
Анализ документов 1956 г. создает картину открытия «оттепельных» страниц биографии
института с иными сюжетами и героями.
В заключение главы сделаны выводы. Рациональная реконструкция истории исторической
науки возможна при комплексном изучении как внутренних, так и внешних факторов,
определявших се развитие. Партийные документы как историографические источники
отражают преимущественно вторую группу факторов. Документы запечатлели
деятельность партийной организации, для которой в соответствии с общим репрессивным
характером изучаемого периода и конкретными политическими установками
вышестоящей партийной структуры - райкома партии - на переднем плане находились
контрольно-идеологические задачи по отношению к учебно-научному процессу
института. Информация этих источников позволяет изучить конкретные процессы
организации и проведения политико-идеологических кампаний второй половины 40-х гг.
в ИАИ, представить созданный ими общественно-политический микроклимат института
начала 50-х и попытки его либерализации в 1956 г. Партийные протоколы таким образом
рисуют «другую» - по отношению к собственно научной» - историю, однако без ее
изучения совокупный текст советской историографии представляется немотивированным
и алогичным. Использование партийных документов в качестве историографических
источником абсолютно необходимо для достоверно-убедительной исторической
реконструкции советской гуманитарной ситуации послевоенного периода, создания
целостной и динамичной ее картины.
«Из всех типов источников, - полагает А. Д. Люблинская. - документальный материал
наиболее непосредственно фиксирует различные стороны жизни и поэтому обладает
наибольшей достоверностью»[64]. Характеризуя источники политической
[22]
истории, ют же автор заключает, что документы «вообще лучшие по надежности
исторические источники. Они непосредственно и точно отражают быстротекущую
сложную действительность, фиксируют все перемены в политике правительства и
вскрывают ее тайные пружины (особенно документы секретного характера); они детально
освещают деятельность многих крупных политиков и общественных деятелей; они
надежны в отношении дат, имен и вообще фактического материала »[65].
Сказанное в полной мере следует, на взгляд диссертанта, отнести и к изученному
источниковому материалу. Необходимо только добавить, что отношение к партийному
документу в советской действительности, как автор работы попытался показать во второй
славе диссертации, было особенно ответственным, что лишний раз свидетельствует о
достоверности этих источников. Таким образом, «внешним» достоверность источников
партийного происхождения исключительно высока, и в большинстве случаев можно быть
вполне уверенным в том, что показания протокола: такого-то числа состоялось партийное
собрание с такой-то повесткой, выступили такие-то и скачали то-то - соответствуют тому,
что «было на самом деле». Что же касается «внутренней» достоверности
партийныхдокументов, достоверности их информации, то проведенное
источниковедческое исследование позволяет и в этом случае признать анализируемые
источники релевантными. За каждое зафиксированное партийным протоколом слово его
автора могла ожидать «ответственность» перед партией (многочисленные примеры
которой приведены диссертантом) - и это обстоятельство решающим образом повлияло на
объективность партийных документов в качестве исторических свидетельств.
Относительно возможной методики исследования партийных протоколов как
исторических источников следует, на основании опыта диссертанта, сформулировать по
крайней мере два положения, имеющие, как представляется, универсальный характер для
источниковедческого изучения документовпартийной «первички». Во-первых, необходим
комплексный анализ партийной документации организации ВКП(б) как системы:
сравнительное изучение протокола партийного бюро и протокола партийною собрания в
контексте анализа другой сохранившейся документации (доклады, заявления и т. п.)|
позволяет, как правило, достичь максимальной адекватности представления содержания и
смысла того или иною партийного мероприятия. Во-вторых, поле источниковедческого
анализа документов «первички» всегда, когда это возможно, следует расширять за счет
исследования материалов руководившего ею районного комитета партии.
ВЗаключенииотмечаются основные итоги работы. Исследование партийных документов
как источников по истории советской исторической науки позволило уточнить
сложившиеся представления об объеме и содержании предмета источниковедения
историографии. Специфичность советской историографии как политико-культурного
феномена определяет высокий статус документов коммунистической партии в корпусе
историографических источников советской эпохи. Ни один принципиальный вопрос