абсолютную невозможность. Пройти с пути на Ровередо в долину Вероны, минуя этот
пункт, трудно, но, конечно, не невозможно; это было доказано уже тем, что французы
несколько раз в 1796 г. с одной дивизией без дорог проходили через Монте-Моларе. Хотя
это было и не прямо в том же направлении, но все же можно заключить, что характер
местности не создавал невозможности для движения войск всех родов оружия. Впрочем, и
при таком взгляде на дело мы должны все же считать эти трудности такими, что
приходилось отказаться от мысли о переходе выше Вероны.
В одном только случае можно было рассчитывать успешно совершить этот переход —
это, если бы противник расположил свои силы не у Вероны, а у Леньяго; тогда была бы
надежда что-нибудь предпринять против самой Вероны и, по крайней мере, проникнуть в
долину, прежде чем подойдет неприятельская армия.
После этого оставалось только перейти пространство в шесть миль от Вероны до Леньяго.
Так как этот район частично был покрыт болотами, как, например, у Арколе, и нельзя
было навести мост вблизи Вероны и Леньяго, то переправа была ограничена почти только
двумя пунктами — именно районами Цевио и Альбаредо. При таких условиях армия
должна была совершать переправу, имея против себя превосходного противника. Это
противоречило стратегическим соображениям и было возможно тактически только при
большом моральном превосходстве.
Для более точной мотивировки нашего мнения укажем еще, что для французской армии в
Италии более подходящей была оборонительная роль, тем более, что ее позиция за
Минчио была очень сильной, и таким образом несоответствие сил могло быть уравнено.
Нельзя преимущества, присущие обороне в силу положительной цели, различать в
зависимости от ее формы и в ней признавать ее слабость. Люди часто после проигранного
сражения впадают как бы в состояние обморока; по разумному инстинкту они
останавливаются на обороне, но, боясь ясных представлений, постоянно колеблются,
сомневаясь в том, уравновешивается ли успех победы ее вероятностью.
Людям кажется абсурдом добровольно где бы то ни было останавливаться на обороне,
хотя на самом деле нет большего абсурда, чем желать наступления при всех
обстоятельствах. По двум следующим мотивам можно вполне оправдывать генерала
Шерера, когда он выбрал наступление.
Во-первых, это ему определенно было предписано правительством, затем он не без
основания полагал, что найдет австрийские силы еще не сосредоточенными и рассчитывал
таким образом иметь перевес в первый момент над передовыми массами их войск и
одержать над ними победу.
Победа, как говорят французы "toujour bon a quelque chose" (всегда хороша для чего-
нибудь); если есть вероятность боя, то редко бывают случаи, когда не следует искать его,
даже тогда, когда не знают, на что решиться. Итак, мы должны представить себе, что
генерал Шерер имел намерение двинуться за Эч, питая надежду, что на этой реке он
найдет силы противника, по крайней мере, не превосходящие чрезмерно численностью
его силы.
Если мы спросим теперь, на что следовало решиться при таких обстоятельствах
французскому генералу, то ему следовало бы быстрым движением попытаться
переправиться между Леньяго и Альбаредо, оставить некоторую часть войск для блокады
Леньяго и с остальными соединенными войсками искать сражения с главными силами