Клаузевиц Карл Фон. Военная история
Подождите немного. Документ загружается.
видимому, основываются надежды на решительный и блестящий успех; но и здесь также
стратегическое наступление было отражено и не привело ни к каким положительным
результатам. Нам нет надобности давать дальнейшие объяснения этого. Во всяком случае,
эрцгерцог мог в любой момент разгромить своего противника, но он этого не сделал, и
причины этого нужно искать только в нем самом, именно в двух следующих
обстоятельствах.
Первое заключается в том, что ему недоставало духа предприимчивости и жажды победы.
Во-вторых, как мы уже отмечали, он, высказывая в общем верные суждения, имел
совершенно ошибочный стратегический взгляд: средство он принимал за цель, а цель за
средство. Уничтожение живой силы противника, которое должно быть главной целью в
военных операциях, в его представлении не являлось существенно важным; оно имело для
него значение лишь постольку, поскольку могло быть средством для того, чтобы
оттеснить противника с того или другого пункта; весь успех он видел единственно в
выигрыше известных линий и районов, что должно было быть не чем иным, как
средством для одержания победы, т. е. для уничтожения физических и моральных сил
противника.
Как далеко вело эрцгерцога это ложное направление его взглядов, мы можем видеть из
того, что ни в одном из его победоносных сражений — при Амберге, Вюрцбурге,
Штокахе, Кальдиеро — неприятель не имел значительных потерь пленными и орудиями,
так что эти победы не давали почти никаких трофеев; еще больше усматриваем мы это в
том, что эрцгерцог, рассказывая о потерях, которые вообще понес в этих сражениях
противник, вовсе даже не упоминает об этом.
В результате этого ложного направления эрцгерцог не только оставляет без внимания
настоящие удары, но, беспрерывно занятый комбинациями с пространством и временем,
направлением дорог, рек, горных хребтов, он придает цену мельчайшим подробностям и
забывает при этом, что малые препятствия этого рода легко преодолеваются и малые
невыгоды легко уравновешиваются. Напомним в качестве примера, что в сражении при
Штокахе он, по его собственным словам, слишком усилил свой левый фланг, и
процитируем его слова, в которых он себе самому бросает упрек:
"Основанная на правильном расчете вероятность того, что Журдан направит свое
отступление в Швейцарию, и решение последовать за ним в этом направлении, не ожидая
атаки на оборонительной позиции (в случае, если Журдан вместо отступления начнет
наступление), побудили эрцгерцога пренебречь правым флангом и несоразмерно усилить
левый фланг, с которого должно было вестись дальнейшее наступление. Итак, он
совершил явную ошибку, чтобы облегчить себе проведение сомнительной операции, что,
впрочем, зависело не от его воли, а от направления противника; хотя для войск было бы
некоторым облегчением избавиться, по крайней мере, от двухчасового марша для
передвижения с правого фланга на левый".
Как можно принципу направления придавать такое неподходящее значение?
Несоразмерное усиление своего левого фланга на занятой позиции только с той целью,
чтобы нанести общий удар в левом направлении — это приблизительно то же самое, как
если бы кто-нибудь, чтобы обогнуть угол слева, считал бы необходимым выйти из дому
сначала с левой ноги, рискуя при этом свалиться с лестницы.
Этим примером мы хотим показать, какое большое влияние могут иметь на операции
подобного рода взгляды, мы сказали бы даже дурные привычки, которые до известной
степени могут мешать проявлению здравого смысла.
Такие взгляды австрийского главнокомандующего в достаточной степени объясняют то,
что произошло между обеими армиями.
Движение Журдана на фронте шириной в несколько дневных переходов основывалось на
модном в ту эпоху воззрении, что всякое наступление должно вестись в охватывающей
форме.
То, что говорит против этого эрцгерцог, вполне справедливо, но, когда он при этом
предоставляет генералу Журдану возможность, благодаря выбору операционной линии и
позиций при сосредоточенных силах, успешно противостоять себе, то в этом снова
обнаруживается, какое малое значение придает эрцгерцог удару. Если полководец
вступает в решительное сражение, имея более чем двойное превосходство над
противником, то выбор операционного направления и позиций в очень редких случаях
может иметь достаточный вес, чтобы помешать решительным результатам и, когда уже
началось решительное сражение, оказать достаточной влияние, чтобы уравновесить
больший перевес сил. Впрочем, то, что эрцгерцог здесь считает правильно выбранным
операционным направлением, в конце концов в большинстве случаев не что инее, как
прямой и, следовательно, кратчайший путь к врагу, путь, которым лучше всего
обеспечивается отступление.
Слабость Журдана до некоторой степени возмещалась наличием у него двойной базы.
Так как он мог с таким же успехом отступить на Эльзас до Страсбурга, как на Швейцарию
до Штейна или до Констанца, он не слишком опасался обхода с одной стороны, и это
ставило его в такое положение, что он мог двигаться с сосредоточенными силами по
середине — по дороге от Штокаха, имея на Дунае и на Боденском озере только
незначительные наблюдательные отряды. Если бы противнику пришло в голову обойти
его с обеих сторон, то, имея численное превосходство над каждой из обходных колонн,
Журдан мог бы успешно атаковать одну из них.
Но французский главнокомандующий был далек от этой мысли. Он думал, что чем слабее
он был, тем более должен опасаться за свои фланги. В этом он был бы прав, если бы хотел
уклониться от решительного сражения, так как при незначительной ширине
стратегического фронта противник, имеющий превосходные силы, при известных
обстоятельствах может принудить нас принять решительное сражение.
Но так как генерал Журдан, несмотря на свою слабость, сам искал сражения, у него не
было никакого другого пути, как оставаться сосредоточенным и совершенно не обращать
внимания на один из флангов своего отступления, на другом же фланге в случае
необходимости открыть себе путь смелым наступлением. Чтобы иметь преимущество
сосредоточения и этим приобрести возможность успеха, естественно, нужно было чем-
нибудь заплатить за это, так как из ничего не получается ничего.
Большое сосредоточение сил, с которыми выступает эрцгерцог, в высокой степени
достойно одобрения, и оно вполне очевидно вытекало из уроков, вынесенных им из
кампании 1796 г., в которой он сильно упрекает себя за разбрасывание сил.
Он позволил себе только одно выделение отряда генерала Старрай для наблюдения за
Бернадоттом и сам осуждает себя за это, правда, вполне справедливо; этот генерал мог бы
на Дунае прикрыть правый фланг театра войны против возможного наступления
Бернадотта и вместе с тем принять участие в решительном сражении с Журданом.
Сражение при Штокахе дает мало удовлетворения в отношении обоюдных распоряжений.
Оно имеет ту особенность, что полководец, который имел гораздо более слабые силы, мог
добиться чего-нибудь только при наивысшем сосредоточении своих сил, наносит удар в
охватывающей форме колоннами, далеко отстоящими друг от друга, а полководец,
который имел большое численное превосходство и при помощи охватывающей формы
мог бы уничтожить своего противника, ведет наступление по трем эксцентрическим
радиусам, т. е. в форме, не допускающей никакого большого успеха. В результате должно
было получиться то, что выигрыш сражения для последнего был бы сомнительным, а
успех был бы ничтожным. Так, в самом деле, и нужно рассматривать исход сражения.
Если он действительно на один момент кажется сомнительным, и можно даже думать, что
без ухода Сен-Сира Журдан мог бы явиться победителем, то это нужно приписать бегству
колонны, как можно назвать отступление Мэрфельда. Продолжавшееся на протяжении 1½
миль бегство 12 000 чел. перед 12 000, завершившееся полным разложением — это среди
европейских войск факт настолько же необыкновенный, как и взятие в плен шестью
тысячами корпуса в 7 000 чел. (Тауферс), и его вообще нельзя принимать во внимание при
разрешении вопроса о значении известных форм операции.
Мы скажем так: если даже подобный факт не мог вырвать из рук эрцгерцога победы, то
она должна была быть в высокой степени обеспеченной.
То, что эрцгерцог пришел к этой форме сражения, вообще, как мы знаем, было делом
случая, так как он выбрал ее для своей рекогносцировки, а не для сражения. Что
случилось бы, если бы эрцгерцог спокойно стоял на своей позиции у Штокаха, над этим
мы не будем ломать себе голову; мы не предполагаем другого результата, ибо тот, кто,
имея большое численное превосходство, принимает сражение на позиции, то только с
помощью больших резервов, эшелонированных в тылу, которые он в критический момент
сражения бросает во фланг и тыл противнику, можно прийти к результатам,
соответствующим превосходству его сил. Но для этого эрцгерцог не принял никаких мер.
Эрцгерцог мог бы в большей степени использовать свою победу, чем он это сделал, — в
этом нет никакого сомнения, так как помимо благоприятной формы операции остается
превосходство сил, которое является средством добычи значительных трофеев, особенно
при преследовании.
Здесь мы не можем не сказать нескольких слов о многочисленной кавалерии эрцгерцога.
Кавалерия — это очень дорогой род оружия. Вооружение и содержание одного
кавалериста стоит столько же, сколько стоит содержание четырех пехотинцев,
следовательно, нужно строго рассчитать, в каком количестве требуется этот род оружия, и
держать его не в большем количестве. Не пускаясь в теоретические изыскания, можно
считать несомненным, что после того как установлена действительная потребность армии
в кавалерии, 40 000 чел. пехоты в военных операциях могут сделать более, чем 10 000
всадников. Потребность в кавалерии при различных условиях бывает различна; для того,
кто уверен в своей победе и имеет в виду преследование противника, она более важна, чем
руководствующемуся осторожностью Фабию, переходящему с одной позиции на другую;
в местностях ровных и открытых она находит большее применение, чем в горных и
пересеченных.
Если принять во внимание ту роль, которую должны были австрийцы играть в этой войне,
и районы, в которых был расположен их театр военных действий, то нельзя понять,
почему они имели конницу в количестве, превышающем обычную пропорцию.
Вероятным основанием для этого служило то, что моральное состояние этого рода оружия
у них было лучше, чем у пехоты; это, однако, не оправдывает такого несоответствия.
Но раз у эрцгерцога было столько конницы, что он сам не знал, что он должен с ней
предпринять, ему следовало, несмотря на лесистый характер местности, использовать ее
любой ценой. Следовательно, вместо того, чтобы посылать несколько тысяч кавалерии
туда, где он находил достаточные основания для наблюдения местности, он должен был
бы постоянно посылать несколько кавалерийских полков для обхода французских колонн
справа и слева. Если при этом и терялось что-нибудь, то возмещалось с избытком тем
страхом, который они распространяли. Таким способом можно с успехом использовать
конницу в местности, более или менее доступной, но, конечно, не с таким успехом,
который дает вместо нее четверное количество пехоты.
Теперь мы должны особенно упомянуть об обходе, который предпринял Журдан, послав
Сен-Сира и Вандама на Мескирх, так как это была скорее стратегической, чем
тактической мерой, и при этом различно мотивированной.
Генерал Журдан о причинах этого маневра высказывается следующим образом:
"Предполагая, что эрцгерцог, потерпев это поражение и теснимый первой и второй
дивизиями (Ферино и Суана), которые, как я предполагал, должны были прибыть в
Штоках, решит начать отступление, я приказал генералу Сульту с его дивизией вступить в
леса Штокаха и энергично преследовать противника, находившегося в полном
расстройстве. Я оставил кавалерийский резерв в долине Липтингена и приказал генералу
Сен-Сиру двинуться на Мескирх с тем, чтобы обрушиться на неприятельскую армию в тот
момент, когда она начнет отступать на Пфуллендорф. Это движение покажется смелым,
может быть, даже неразумным, но я предлагаю поразмыслить над той ситуацией, в
которой я находился. Успех, одержанный мною над противником вдвое сильнейшем, не
мог установить равновесия между двумя армиями; раз противник отступал, он мог
спокойно отойти на Пфуллендорф и даже за Острах, где я, конечно, не был бы в
состоянии его атаковать. Это движение на Мескирх должно было сильно способствовать
ускорению его отступления; я надеялся, что генерал Сен-Сир нападет на обозы и атакует
во фланг его армию, я же с армейским корпусом энергично атакую его с тыла. Итак, я мог
рассчитывать довершить разгром противника и уничтожить большую часть его армии, что
обеспечило бы мне успех во всей дальнейшей кампании".
Маневр генерала Сен-Сира на Мескирх можно рассматривать с двух совершенно
различных точек зрения. Во-первых, он мог предназначаться для того, чтобы в тот
момент, когда эрцгерцог потерпел чувствительный удар, принудить его к полному
отступлению; во-вторых, для того, чтобы нанести большие потери уже разбитому
эрцгерцогу и проигранное сражение превратить в полное поражение. Обе эти точки
зрения, однако, не допускают взаимной связи, так как они являются предположениями
совершенно различного характера.
В первом случае эрцгерцог был не разбит, а только несколько поколеблен, французская же
армия мыслилась слишком слабой для того, чтобы одержать решительную победу. В этом
случае марш Сен-Сира нужно рассматривать как настоящий маневр, действенный
принцип которого состоял в том, чтобы поколебать мужество эрцгерцога. Это была угроза
линии отступления противника, находившегося в таком положении, что он не мог, как
полагали, отплатить за нее. В таком случае все сводилось не к сражению, а к маневру, и
нужно было отказаться от мысли победить противника.
Такой маневр при существующих обстоятельствах, конечно, не заслуживает порицания,
это было испытанием мужества (courage d'esprit) противника. Очень часто подобный
маневр удавался; нечто подобное ему представляло сражение при Дрездене в 1813 г. Здесь
Бонапарт путем угрозы линии отступления на обоих флангах добился того, что 180 000
чел., стоявших между Вейсериц и Эльбой, отступили перед 60 000 чел.
Если бы генерал Журдан просто так понимал маневр Сен-Сира, то были бы непонятны
многократные упреки, выставляемые против него; но тогда он не двинулся бы с дивизией
Сульта, а должен был бы удовольствоваться успехом, одержанным при Эммингене и
Липтингене, ожидая дальнейших результатов своего обхода.
Но генерал Журдан в это время больше был склонен держаться второй точки зрения: он
рассчитывал, разбить эрцгерцога и путем обхода увеличить успех победы.
Рассматриваемое с этой стороны его мероприятие было огромной ошибкой.
Во-первых, грубой ошибкой было то, что он 12 000 чел. под командованием Мэрфельда
принимал за двойное количество и вследствие этого думал даже, что он разбил целую
колонну армии.
Но если бы он действительно разбил 25 000 чел., ему бы следовало опасаться еще
остальных 50 000 чел., тем более что любой пленный мог сообщить ему, что самого
эрцгерцога не было при этом отряде. Следовательно, большим легкомыслием было
считать решенным дело при Липтингене, думать об увеличении победы и не продолжать
сражения на решительном пункте всеми возможными средствами.
Если же генерал Журдан имел обе эти точки зрения, то это приводит к полному
противоречию, состоящему в том, что, с одной стороны, он не считал себя достаточно
сильным для действительной победы над эрцгерцогом, а с другой, — думал о том, чтобы
наполовину уничтожить его, ибо так следует понимать его выражение "довершить
разгром противника и уничтожить большую часть его армии" ("de completer la deroute de
l'ennemi et d'enlever une grande partie de son armee").
Если мы теперь обратимся, по рассмотрении успеха на северном фланге, к коромыслу
наших стратегических весов и к взаимной связи между собой и по отношению к целому
событий на южном и северном театрах войны, то положение представятся нам в
следующем виде.
В результате побед в боях при Тауферсе и Наудерсе, в столкновении при Фельдкирхе и
сражении при Штокахе линия расположения проходила по Рейну до позиции при
Фельдкирхе, затем вверх по Иллу до истоков Эча и оттуда через высокие горные хребты
простиралась до озера Гарда.
На этой изогнутой линии расположения находилась армия Журдана за Рейном между
Страсбургом и Гюнингеном, без вождя, ожидая из Парижа новой организации и нового
назначения, и вследствие этого на несколько недель лишенная способности к
решительным действиям на каком бы то ни было участке. Армия Массены была растянута
от Шафгауэена до Финстермюнца, т. е. на протяжении 25 миль в наиболее гористой
стране Европы.
На австрийской стороне корпус Готце силой в 18 000 чел. сдерживал центр, т. е. главные
силы Массены между Брегенцем и Фельдкирхом; Бельтард с 40 000 чел. угрожал правому
флангу силой в 12 000 чел., расположенному у истоков Эча, против которого он стоял в
значительных силах в долине Зульца, в то же время он угрожал левому флангу через
Монтафур.
Эрцгерцог вполне мог располагать своими 90 000 чел., после того как он отбросил
Журдана за Рейн, что по-настоящему должно было случиться через 5-6 дней после
сражения при Штокахе, т. е. в конце марта.
Каких успехов, спросим мы, можно было ожидать, если эрцгерцог тотчас же после
отступления Журдана за Рейн со всеми своими силами двинулся влево между Базелем и
Шафгаузеном за Рейн, потом перешел через Аар, оставил на нем наблюдательный корпус
и начал наступление со всей армией за Цюрихом на Массену, тогда как Бельгард
одновременно бросился на Лекурба и Дессоля?
Не будем теряться в догадках л предположениях, в каких условиях находились и могли
сражаться обе стороны; мы можем только утверждать, что простой прямой удар этих
превосходных сил или заставил бы французов немедленно очистить Тироль, Граубюнден
и Швейцарию или поставил бы их в очень опасное положение, во всяком случае, нанес бы
им большие потери. Это кажется нам само собою понятным.
Таким образом, несмотря на блестящие французские успехи на юге и непостижимую
бесплодность австрийской победы при Штокахе, к концу марта положение сложилось так,
что если бы австрийцы проявили обычную деятельность всеми своими силами, то вся
Швейцария для французов была бы потеряна, а обороняющая ее армия уничтожена.
Если, как мы видим, этот успех не наступил во втором периоде, то это вина австрийцев.
Какова была вина главнокомандующего, других командующих, войск, правительства, —
это постепенно развертывалось перед нашими глазами. Но, конечно, мы не можем при
отсутствии какого бы то ни было определенно выраженного плана не вспомнить о том
влиянии, которое должны оказывать на действия главнокомандующего взгляды
правительства. Было бы чистой иллюзией думать, что главнокомандующий, которому не
дано никакого конкретного плана, может свободно действовать согласно своим взглядам и
по своему усмотрению.
Весьма редко бывает, что во главе армии в этом случае стоит частное лицо.
Следовательно, мы должны предполагать, что эрцгерцог Карл и Бельгард действовали
более или менее так, как желали в Вене. Для позднейшей исторической критики,
естественно, весьма трудно, не располагая документами, рассматривать намерения
правительства; впрочем, в истории похода эрцгерцога достаточно принять в соображение
лишь два следующих факта. По желанию правительства Бельгард не должен был
оставлять Тироль. Это один факт. Другим фактом является неодобрение, которое было
высказано эрцгерцогу за то, что он слишком далеко повел наступление, из-за чего Тироль
мог оказаться в опасности; там, где на первый взгляд при отсутствии плана нам кажется,
что полководцы имели carte blanche (свободу действий), открывается широкое поле
заблуждений, позволяющих нам догадываться о тех трудностях, на которые
наталкивалась их деятельность.
Глава II.
Открытие кампании в Италии. Завоевание Ломбардии. Оттеснение французов к
Апеннинам
Силы и расположение обеих армий
По приблизительным данным, австрийская армия в Италии состояла из 87 батальонов и 60
эскадронов, имея общую численность 69 000 чел. пехоты и 12 000 кавалерии, к которым
нужно еще причислить 3 000 артиллерии. Общая численность ее, следовательно, была 84
000 чел., так что пехотные батальоны следует считать в 800 чел., а эскадроны — в 200 чел.
Общее число орудий было 350.
В феврале армия имела следующее распределение сил и расположение их:
Дивизия Кайма — на Верхнем Эче.
Дивизия Гогенцоллерна (собственно Края) — между Вероной и Пиаве.
Дивизия Меркантина — на Нижнем Эче.
Дивизия Монтфраульта — в Венеции и вдоль побережья.
Дивизия Фрелиха — между Пиаве и Тальяменто.
Дивизия Отта и дивизия Цопфа — в Крайне, Каринтии, Кроации и Далмации.
Первые пять дивизий составляли собственно Итальянскую армию, последние две,
насчитывавшие вместе 25 000 чел., надо рассматривать как резерв, который, однако,
должен был присоединиться к Итальянской армии. 7 марта, когда главная квартира в
Падуе получила известие об открытии военных действий, главнокомандующий армией
генерал Край немедленно подтянул дивизию Гогенцоллерна ближе к Вероне, дивизию
Фрелиха — к Бренте, дивизию Цопфа — в район между Пиаве и Тальяменто, дивизию
Отта — в район между Тальяменто и Изонцо.
Дивизия Монтфраульта, по-видимому, была оставлена в Венеции и на побережье.
Такое расположение австрийцы сохраняли до 21 марта, т. е. в течение 14 дней, почти до
открытия военных действий, которые с французской стороны были начаты 24 марта.
Из укрепленных пунктов австрийцы владели Вероной и Леньяго.
Линия фронта расположения австрийцев шла по р. Эч (Адиж), у Поло переходила через
эту реку и у Лацизе примыкала к озеру Гарда.
Первая колонна русских вспомогательных войск в 24 000 чел. ожидалась в начале апреля,
но вследствие разлива рек ее прибытие запоздало до середины апреля. Когда она прибыла,
то насчитывала только 17 000 чел. Общее командование над всей армией принадлежало
знаменитому Суворову, которого император Павел по настояниям Англии и Австрии
вернул из полуссылки, а император Франц назначил австрийским фельдмаршалом. Под
его верховным командованием генерал Мелас предводительствовал австрийцами.
Удрученный старостью и болезнями, Мелас ехал в армию очень медленно и с большими
остановками{8}.
Так как Мелас и Суворов прибывали позднее, то при открытии кампании и в первые ее
решительные дни командование принял генерал Край, старший из генералов австрийской
армии.
Это был сильный, храбрый и решительный человек, к которому войска относились с
полным доверием. Генерал Шателер был назначен начальником генерального штаба.
Силы французской армии в Италии, включая союзные войска, насчитывали 116 000 чел.;
из них 34 000 чел. стояли в Южной Италии, 24 000 чел. были назначены в гарнизоны
Ломбардии, Генуэзской области и Пьемонта.
Таким образом, для собственно Итальянской армии оставалось около 58 000 чел., из
которых было около 7 000 чел. кавалерии.
Они распределены были следующим образом:
v
Численност
ь
Дивизия Монришара 9 500
Дивизия Виктора 8 200
Дивизия Гренье 7 400
Дивизия Серрюрье 7 300
Дивизия Дельма (авангард) 7 700
Дивизия Атри (резервы) 6 300
Дивизия Готье 6 400
Бригада Дессоля 5 000
Всего 57 800
Эти войска тотчас же по открытия военных действий по приказу Директории должны
были обезоружить и занять великое герцогство Тосканское. Сильного сопротивления не
ожидали, поэтому думали, что генерал Шерер может обойтись совсем без дивизии Готье,
которая, как предусматривали, могла не оказаться в наличности у Минчио или на Эче в
первые недели.
Далее, как мы знаем, бригада Дессоля выступила из долины Верхнего Эча, и, таким
образом, ее также не было в наличности. Следовательно, все силы, которые французы
могли выставить против 84 000 австрийской армии, исчислялись только в 46 400 чел.
При этом в подсчет не входят гарнизоны Мантуи и Пескьеры. Впрочем, эти гарнизоны
были очень слабы. Так, например, гарнизон Мантуи состоял только из 2 400 чел. Легко
можно было предвидеть, что в случае угрозы этому пункту для подкрепления его
гарнизона потребуется, по крайней мере, 5—6 тыс. чел.
В качестве крепостей французы имели Мантую и Пескьеру, которые пока только вступали
в действие. В Ломбардии они обладали 5 или 6 цитаделями; в альпийских выходах
Пьемонта в их руках были укрепленные пункты этой страны.
Минчио можно рассматривать как линию французского фронта.
Сначала командование над Итальянской армией было вверено генералу Жуберу, но он
разошелся с Директорией и потребовал своего отозвания. Директория предложила ему
назначить себе преемника. Он назначил Моро, находившегося при Итальянской армии в
качестве инспектора пехоты. Моро прославился во время кампании 1796 г., особенно
благодаря сражению при Биберахе. Так как в оценке его репутации мнения расходились и
он казался Директории подозрительным из-за его политических убеждений, то она не
согласилась на его назначение и назначила Шерера, бывшего военного министра, который
в 1795 г. успешно командовал в Апеннинах. Это назначение не могло понравиться армии,
так как, во-первых, военный министр редко имеет много друзей, во-вторых, слава Жубера
и Моро, относившаяся к событиям 1796 г., была более свежей; она была приобретена в то
время, когда слава Шерера уже померкла, вследствие презрения, какое вызывали
испорченное правительство и администрация. Впрочем, Шерер был человеком храбрым и
опытным, но без больших дарований и не обладал сильным характером. От подобного
человека при данных обстоятельствах невозможно было требовать выходящих за пределы
обычных масштабов действий, которые необходимы для полководца на войне и которые
могли восполнить недостаток боевых сил; скорее можно было ожидать отсутствия
доверия и уважения к нему, что, естественно, еще более ослабляло ту силу, которая
действительно имелась в нем. Из-за слабости характера им допускались ложные шаги.
Снисходительным обращением с подчиненными ему генералами и особенно доверием по
отношению к Моро он хотел приобрести общие симпатии к себе.
То, что в человеке, пользующемся большой славой, могло считаться доказательством
уверенности в себе, в Шерере должно было казаться слабостью и еще более увеличивать
зло.
Шерер атакует Края. Бои при Пастренго, Вороне, Леньяго и Бароне
11 марта Шерер прибыл в Милан, 21-го он перенес свою главную квартиру в Мантую и
22-го отдал приказ о начале военных действий в соответствии с операционным планом,
приведенным нами выше.
Почему кампания в Италии была открыта на три недели позже, об этом нигде не
сообщается.
Так как Журдан получил приказ о переходе через Рейн 1 марта, Массена — об изгнании
австрийцев из Граубюндена 6 марта, то, по-видимому, Директория замышляла нечто
вроде выравнивания фронта трех армий, и движение двух остальных армий расценивалось
как подготовительная операция. В самом деле, к 22 марта все три армии находились на
одной линии в направлении Минчио.
Генерал Шерер сосредоточил свою армию на Минчио между Мантуей и озером Гарда.
Так как ему было предписано переправиться у Вероны и действовать левым флангом в
направлении на Бриксен, то ему не оставалось другого выбора, хотя он предпочитал бы
вести наступление из Феррары и Болоньи, которое, впрочем, вследствие разлива По, было
сопряжено со значительными трудностями.
Прежде всего он отправил генерала Готье с его дивизией силою в 6 000 чел. для
завоевания Тосканы. Тот выступил в поход двумя колоннами — на Флоренцию и
Ливорно, без всякого сопротивления обезоружил и взял в плен несколько тысяч
великогерцогских войск, 26 марта овладел Флоренцией и установил временное
управление страной от имени Французской республики.
Остальной армии Шерер приказал 24 марта перейти Минчио и расположиться на левом
берегу между Пескьерой и Сангвинетто.
Генерал Край через посредство прибывшего в армию генерала Шателера получил 21
марта операционный план для Итальянской армии, в котором указывалось:
"Армия всеми своими силами ведет наступление через Брешию и Бергамо к Адде и
должна овладеть в тылу долинами, ведущими в Тироль, Граубюнден и Вальтелин.
Первым шагом должен быть переход через Тартаро и Тионе. С этой операцией нужно
связать нападение на Пескьеру. Нужно овладеть постами у Гоито и Валеджио и со всей
армией перейти Минчио. У Гоито должен быть оставлен значительный корпус для
наблюдения за Мантуей и поддержания коммуникации вверх по Минчио; Пескьера
должна быть подвергнута осаде; армия, овладев Лонато, двинется на Кьезу, в то время как
генерал Сен-Жульен атакует силы противника, стоящие в долине Кьезы. В дальнейшем
операция должна развиваться до Брешии и Кремы. От Брешии один корпус должен быть
выделен для действий через Палаццоло на Эдоло и Монте-Тонале вдоль Олио, другой
корпус — через Бергамо, Лекко, вдоль озера Комо и р. Адда на Вальтелин и Кьявенну.
Там, где будут обнаружены сосредоточенные силы противника, должно быть дано
генеральное сражение. Согласно этому плану, Тироль может быть освобожден без горной
войны".
Наши собственные замечания об этом плане мы выскажем позднее, здесь же нельзя не
обратить внимания на неудачную формулировку этих директив. Какое обилие
бесполезных мелких указаний, затемняющих основные мысли; вместо ясных и точных
приказаний — пустая болтовня, как бы исходящая из расслабленного параличом мозга!
Почему было не сказать совершенно просто: австрийская армия должна дать решительное
сражение главным французским силам и в случае победы повести наступление через
Пескьеру до Адды, осадить названные выше крепости и выделить корпуса в долины Олио
и Адды против Монте-Тонале и Вальтелина, чтобы угрожать французам в Тироле с тыла и
войти в связь с Бельтардом. Все остальное или понятно само собой или должно было
разрешаться на месте.
Впрочем, в этом операционном плане нет еще приказа приступить к сосредоточению
армии, не сказано даже, когда следует начать его проведение, скорее здесь запрещается
открывать военные действия; весьма вероятно, думали, что Мелас, Суворов и русские
войска должны прибыть раньше, чем может начаться наступление.
Генерал Край около этого времени получил известие о первых движениях французской
армии и полагал, что настал крайний срок начать операции; поэтому он приказал дивизии
Фрелиха от Бренты наступать к Эчу, перенес свою главную квартиру в Бевилакву и дал
приказ дивизиям Цопфа и Отта спешно выступить в поход — первой согласно указаниям,
содержащимся в операционном плане; генерала Сен-Жульена с 6 батальонами и частью
кавалерии он послал через долину Бренты в Валь-Саббиа (долина Кьезе), чтобы
поддерживать связь Итальянской армии с Тирольской, левый фланг которой стоял в
долине Зульца.
Генерал Край полагал, что ему может сослужить превосходную службу укрепленный
лагерь между Эчем и озером Гарда в районе Пастренго как для того, чтобы удержать
французов от перехода через Эч, так и для того, чтобы еще более облегчить этот переход
себе самому.