Канке В.А. Философия экономической науки. Учебное пособие

Подождите немного. Документ загружается.

11

го имени, идет вразрез с нашими ожиданиями» [40, с. 419]. Чтобы

обеспечить гармонию нашего жизненного опыта, приходится по-

стоянно прибегать к процедуре аппликации знания.

Но как добывается знание? «Мы стремимся реконструировать

вопрос, на который данное содержание предания (рассказа, теории

о чем-либо. — В.К.) было бы ответом» [Там же, с. 439]. Почему

появляются вопросы? Потому что люди затронуты той ситуацией,

в которой они находятся. Главная же идея герменевтов состоит в

том, что вопрос не может быть любым. Он не должен разрушать до

него устоявшуюся гармонию человека с его окружением. Ортодок-

сальный герменевт полагает, что наука разрушает, разъединяет,

иссекает там, где требуется сверхбдительность и сверхосторож-

ность. Герменевтов интересует в первую очередь полная гармония

(лат. concensus). Для именования их теории, на наш взгляд, очень

подходит термин «концентуализм»: гармония превыше всего.

Концентуализм герменевтов должен был их привести к теории

обеспечения гармонии между людьми, консенсуса: «Фундамен-

тальная истина герменевтики такова: истину не может познавать

и сообщать кто-то один. Всемерно поддерживать диалог, давать

сказать свое слово и инакомыслящему, уметь усваивать произно-

симое им — вот в чем душа герменевтики» [39, с. 91]. Герменевт

недолюбливает феномен критики, особенно такой, которая не при-

ближает к согласию, к консенсусу.

На наш взгляд, концентуализм, а он включает в себя и консен-

суализм, весьма актуален для экономистов уже постольку, по-

скольку он стоит на пути разрушительных тенденций, часто явля-

ющихся результатом непродуманных реформ. Концентуализм

противостоит критицизму. В философии науки критицизму по-

священы миллионы страниц, а концентуализм, по сути, неизвес-

тен. Сами герменевты не сумели донести до научной обществен-

ности суть их концентуальных идей. Разумеется, концентуализм

актуален лишь до тех пор, пока он не смыкается с апологетикой

устаревшего, нуждающегося в обновлении.

В самом начале раздела ставился вопрос о содержании герме-

невтических понятий сути дела и языка. Суть дела — это сохране-

ние и обеспечение гармонии бытия, его целостности. Примени-

тельно к экономике она означает согласие всех ее субъектов. Суть

дела не расположена ни на стороне предпринимателей, ни на сто-

роне наемных рабочих, она их объединяет.

Что касается языка, то он обеспечивает понимание сути дела.

Язык не первичен, а вторичен. Естественно, возникает вопрос: ка-

12

ким должен быть язык? Ответ на этот вопрос можно почерпнуть

не столько из работ Гадамера, сколько из трудов Хайдеггера. Он

полагал, что обыкновенные слова для нужд философии малопри-

годны. Надо найти те слова, которые не навязываются ситуации,

а прямо следуют из открывшейся человеку потаенности вещей.

Хайдеггер считал, что в указанном отношении язык древних греков

имеет явное преимущество перед современными языками. Для

него этимология слов важнее их концептуального содержания. Его

проект перестройки языка так и остался нереализованным. На наш

взгляд, потому, что лишение языка концептуальности снижает его

потенциал. Требование же языковой точности, разумеется, акту-

ально.

Итак, к достижениям герменевтической концепции науки сле-

дует отнести:

требование применения знания;

вопрошание как способ наращивания знания;

концептуальность;

подчеркивание необходимости диалога между людьми, в том

числе между учеными;

требование выработки точных языковых форм.

B. Критика изъянов герменевтической философии науки

Во-первых, как уже отмечалось, герменевты решили обойтись

без концептуальности науки и тем самым закрыли себе путь к по

стижению ее многих сущностных черт. Во-вторых, они поспешно

отказались от института ценностей. Им показалось, что он несо-

вместим с принципом концептуальности, ибо субъективен. В ре-

зультате их рассуждение о бытии отмечено печатью натурализма.

В-третьих, герменевты отказались от тщательного анализа содер-

жания наук. В отсутствие такого анализа многие их выводы несо-

гласуемы с наукой (мы их даже не стали анализировать). В-четвер-

тых, герменевты без достаточных на то оснований очень подозри-

тельно относятся к концепту «теория». В-пятых, они неумело

проводят разграничительную линию между наукой и ненаукой.

3.5.10. Поиск критической теории

Вопрос о статусе теории — один из центральных в философии

науки. В любой науке не обходится без утверждений типа: «В на-

шем распоряжении есть теория такая-то, а нужна, дескать, совсем

другая». Но какая именно? В связи с рассматриваемой концепци-

ей значительный интерес для дела философии науки представляет

•

1

поиск так называемой критической теории представителями

Франкфуртской школы, среди которых выделялись своим талан-

том вначале М. Хоркхаймер и Т. Адорно, а позднее, уже в послед-

ние десятилетия, Ю. Хабермас и К.-О. Апель. Все четверо — про-

фессиональные философы.

В 1923 г. благодаря фонду Ф. Вайля во Франкфурте-на-Майне

был организован Институт социальных исследований, в котором

намечалось дальнейшее развитие теории Маркса, золушки универ-

ситетских штудий. Исходная идея была такой: как показал Маркс,

статус теории обусловлен существующими общественными отно-

шениями, во многих смыслах ущербными. Как же избавиться от

деформирующего влияния на теорию посторонних для нее сил?

Как превратить традиционную теорию в критическую? Необходи-

мость критики традиционной теории считалась очевидной. Но

никто не знал, какой именно должна быть критика.

Хоркхаймер и Адорно обратили свой критический пыл против

подчинения теории инструментальному разуму. Как они доказы-

вали, именно этот разум повинен в неудаче проекта Просвещения.

Инструментальный разум и даже вся наука лишь на первый взгляд

жизненны, а в действительности же они несут с собой новую фор-

му мифического ослепления, регрессии масс [202, с. 10–11].

Франкфуртцам первого поколения никак не удавалось опреде-

лить параметры критической теории. В конечном итоге Хоркхаймер

увидел избавление человека от всех зол в религии. Намного более

разработанными были устремления Адорно, который написал две

монографии — «Негативная диалектика» (1966) и «Эстетическая

теория» (опубликована посмертно в 1970 г.). Центральная идея обе-

их книг одна и та же: традиционные диалектика и теории имеют

дело с тождественным и идентичным. Негативная диалектика и

критическая теория есть опыт постижения индивидуального, не-

тождественного, неидентичного. В этом отношении предельно по-

казательно произведение искусства. «Истина произведений искус-

ства измеряется тем, удается ли им усвоить не идентичное понятию,

с его позиций случайное, в их имманентной необходимости. Их

целесообразность нуждается в нецелесообразном» [5, с. 150].

Отметим сразу, не вникая в тонкости «Эстетической теории»,

что проект Адорно закончился, по сути, провалом. Поход против

понятий (в эстетической теории против эстетических концептов-

енностей) оказался неудачным. Именно по этой причине франк-

фуртцами были предприняты другие попытки найти адекватный

подход к формированию критической теории.

1

Э. Блох пытался заменить теорию утопиями, полагая, что иначе

будет господствовать «полный практицизм» [27, с. 130]. Г. Марку-

зе стремился соединить гегелевскую и марксистскую диалектику с

фрейдизмом. Критика репрессивной цивилизации ему отчасти

удалась [111], но до выработки параметров критической теории

дело так и не дошло. У Э. Фромма критическая теория выступает

в форме психогуманистической этики [183]. И вновь параметры

критической теории характеризуются скупо и невыразительно.

Перевести проблематику критической теории в русло продук-

тивных научно-философских исследований в наибольшей степени

удалось Хабермасу и Апелю. Их идеи, рассматриваемые ниже, не-

сомненно, заслуживают внимания.

Новая рациональность — это коммуникативный дискурс [187,

с. 110]. Инструментальный разум должен быть преодолен в дис-

курсе, т.е. в диалоге, ведущемся посредством аргументов. Дис-

курс — высшая форма дискуссии.

Дискурс становится полновесным лишь в том случае, если он до-

стигает стадии мюнданности (от нем. Muendigkeit — совершенно-

летие), зрелости. Любое неразвитое знание оказывается некрити-

ческим и в итоге инструментальным.

Успех развития общества обеспечивает коммуникативная обще-

ственность (нем. Oeffentlichkeit), которая возможна лишь в условиях

широкой гласности. Речь идет также о приобщении к развитой

теории широких народных масс. Идея коммуникативности обще-

ственности развита Хабермасом.

Условием возможности философии является языковая игра иде-

ального коммуникативного сообщества [14, с. 87]. С чего начинает-

ся философия? Вместе с Кантом Апель готов стартовать с транс-

цендентального, но он дает ему новую интерпретацию. Философия

начинается с языковой игры. Ее нет без коммуникации людей.

А чтобы обеспечить успех философии, необходимо идеальное со-

общество. Любое реальное сообщество должно стремиться стать

идеальным.

Прагматика господствует над синтактикой и семантикой [14,

с. 92]. Это положение, очевидно, справедливо лишь для гумани-

тарных наук, которые как раз и составляют предмет интереса

ранкфуртцев. Следует отметить, что именно Апель стал тем че-

ловеком, который сумел перенести в немецкую философию потен-

циал американского прагматизма.

Зрелый диалог ведет к консенсусу [14, с. 90]. Консенсус не при-

останавливает языковую игру, а лишь фиксирует ее достижения,

1

без которых невозможно контролировать и направлять обществен-

ное развитие. Компетентное согласие на основе коммуникативно-

го дискурса — основной принцип коммуникативной этики, кото-

рую Хабермас и Апель часто характеризуют в качестве этики ответ-

ственности.

Итак, искомые ими идеалы критической теории франкфуртцы

нашли в концепции интерсубъективной зрелой языковой игры.

Модерн с его содержательным центром, социумом философии и

науки остается, по Хабермасу, действенной программой, далекой

от завершения [188]. А вот проект постмодерна отвергается как

недостаточно продуманный.

Выводы представителей Франкфуртской школы, ныне уже не

являющейся единым целым, нам представляются актуальными,

особенно в плане их возвращения в лоно философии и науки. От

ритицизма в отношении науки после полувекового эстетству-

ющего поиска пришлось отказаться. Что же касается требования

дискурсивной критики, то оно, на наш взгляд, является вполне

актуальным, а по значимости не только не уступает попперовско-

му критическому рационализму, но даже в ряде аспектов превос-

ходит его. Основной недостаток воззрений Хабермаса и Апеля, по

нашему мнению, состоит в их недостаточной погруженности в ма-

териал конкретных наук. По этой причине выводы франкфуртцев

не лишены налета декларативности, известной поверхностности.

К счастью, это обстоятельство не отменяет их актуальности для

экономической науки. Здесь, равно как и в других науках, идет

сложный процесс налаживания коммуникаций между представи-

телями различных направлений. Если кто-то из читателей возьмет

на себя труд провести объемное исследование диалога (взаимной

критики, распри, называйте как хотите), например, между нео-

классиками и кейнсианцами, то он обнаружит много такого, что

философам неизвестно.

3.5.11. структурализм — постструктурализм — постмодернизм

В этом подпараграфе будет рассмотрена по преимуществу фран-

цузская философия от середины до конца XX в. В указанном пери-

оде философы прославились как изобретатели структурализма,

постструктурализма и постмодернизма. Латинское слово структу-

ра обычно понимается как строение, способ организации элемен-

тов или отношений системы. Русский фонолог Н.С. Трубецкой

ввел в науку термин «структурализм», который он противопостав-

лял атомизму (имея в виду, что значения фонем определяются их

16

функциями в ряду звуков). Структурализм имеет место там, где

единичное не считается самостоятельным, а воспроизводится не

иначе как встроенным в некоторую организацию.

Первым структуралистом часто называют Маркса, согласно ко-

торому человек есть ансамбль всех тех общественных отношений,

которые он олицетворяет. По Марксу, совокупность общественных

отношений и есть структура общественно-экономической форма-

ции. Безусловно, структуралистские идеи Маркса существенно

повлияли на многих выдающихся французских философов. Тем не

менее не им суждено было сыграть решающую роль в развитии

структурализма. Весь философский XX в. был отмечен непреходя-

щим интересом к феномену языка, особенно в контексте работ

Витгенштейна, Хайдеггера, Фрейда, Остина, а также швейцарско-

го лингвиста Ф. де Соссюра.

Труды последнего были хорошо известны во франкоязычном

мире. Их потенциал, что не ускользнуло от внимания французских

исследователей, прекрасно гармонировал с происходившим в фи-

лософии лингвистическим поворотом. Соссюр рассматривал язык

в качестве знаковой, или семиологической (от греч. sema — знак),

системы [168, с. 165]. Язык — социальное явление. Он не основан

на естественном положении вещей. Языковые знаки имеют смысл

лишь во взаимоотношении друг с другом и, следовательно, в силу

своих отличий. Соссюр не отрицал, что слова предназначены для

обозначения предметов. Но «если бы язык использовался только

для наименования предметов, различные его члены не были бы

связаны между собой, они существовали бы по отдельности, как и

сами предметы» [Там же, с. 186]. Вырисовывается довольно не-

обычное, далекое от банальности обстоятельство. Оказывается,

именно язык позволяет человеку освоиться в мире, благодаря ему

смысл вносится туда, где он изначально отсутствует. В связи с этим

французские философы обратили особое внимание на фрейдизм.

Согласно З. Фрейду, психотерапевт получает доступ к бессозна-

тельному пациента исключительно благодаря языку. Язык — ключ

к психическому, равно как и ко всему предметному. А сам он вы-

ступает как совокупность предложений, связи которых и являются

его структурой. Итак, что может познать человек? Структуры язы-

ка. Философия должна иметь дело не с вещами и идеями, а со

структурами языка. В реализации этой программы достаточно от-

четливо выделяются три вехи.

В структурализме ведут поиск устойчивых отношений, прого-

вариваемых в речи или прописываемых в письме. Такие структуры

1

обнаружили: К. Леви-Стросс — в системах первобытного родства,

Р. Барт — в литературе, Ж. Лакан — в бессознательном.

В постструктурализме в центр исследований ставят динамику

языка, его изменчивость. Структуралистская статика в силу ее без-

различия к истории языка отвергается. М. Фуко обратился к мно-

гообразию дискурсивных формаций. Ж. Деррида настаивал на

деконструкции всех устоявшихся языковых структур, ибо именно

они закабаляют человека. Деконструкция реализуется путем заме-

ны одних слов другими, от них остаются нескончаемые тропы сле-

дов [49, с. 57]. Смысл деконструкции состоит в том, чтобы полу-

чить шанс поэмы (говорите, например, о рынке долго и по-разно-

му, но так, чтобы получилось новое привлекательное

повествование).

В постмодернизме стремятся покончить с последним признани-

ем в языке каких-либо устойчивостей. Язык теперь характеризует-

ся не иначе как агонистика языковых игр, которая, как недвусмыс-

ленно заявлял Ж.-Ф. Лиотар, лежит «в основе всего нашего метода»

[98, с. 33].

Для цепочки структурализм → постструктурализм → постмо-

дернизм характерна также существенная трансформация актуаль-

ного для языка семантического отношения, согласно которому

обозначающее представляет обозначаемое. В структурализме се-

мантическое отношение принималось как нечто самоочевидное.

В постструктурализме его уже не одобряют. Деррида прямо заяв-

лял, что удар деконструкции им обрушивается «в первую очередь»

на предложения типа «S есть P» [49, с. 56]. Идея такая: у слов нет

строгого референта. Постструктурализм отказывается от референ-

ции. В постмодернизме наличие реальности отвергается. В языко-

вых играх происходит сотворение непредставимого, но оно не дает

«сделать себя присутствующим» [97, с. 112]. Лиотар считал, что

принцип реализма был решающим образом дестабилизирован ка-

питализмом, его денежным механизмом [Там же, с. 109]. Что стоит

за деньгами? То же самое, что за квадратом Малевича, — непред-

ставимое. Забавная ситуация: по Лиотару, именно экономисты

стали первыми постмодернистами.

На наш взгляд, рассмотренная выше программа, назовем ее для

краткости по имени господствующего направления постмодер-

нистской, небезупречна, но и не бессмысленна. Отметим несколь-

ко идей, которые, по нашему мнению, представляют для филосо-

фии науки определенный интерес.

1

1. Знание наращивается по дискурсивным порогам [184, с. 185–

186]:

позитивности: дискурсивная формация образовалась и начала

трансформироваться;

эпистемологизации: появились модели знания, которые под-

вергаются критике и проверке;

научности: выработаны критерии аргументации;

формализации: определены аксиомы и формальные правила

построения дискурсов.

Благотворная идея состоит в том, что дискурсы действительно

бывают самыми разными. В философии науки это далеко не всегда

учитывается. Идея Фуко позволяет охарактеризовать с новой точ-

ки зрения то существенное различие, которое отличает научно-

теоретический ряд от его строя. Указанный ряд представляет собой

восхождение по порогам научности. Научно-теоретический строй

переводит их все в разряд самого рафинированного знания.

2. Философствование реализует триаду: генеалогия — критика —

археология [185, с. 87, 281–282]. Генеалогия изучает образование

дискурсов. Критика прореживает и унифицирует их. А археология

занята проблематизацией в историческом (отсюда слово «археоло-

гия») поле дискурсов.

3. В научном исследовании необходимо реализовывать полноту

текста. Этот вывод навеян работами Ж. Дерриды. Вопреки абсо-

лютному большинству философов-аналитиков, мы полагаем, что

его идея деконструкции текста содержит рациональное зерно. До-

вольно часто исследователи стремятся к лаконичным определени-

ям типа S есть P (вспомните различные определения товара). Со-

здается впечатление, что суть дела исчерпывается всего лишь од-

ним или же, в сложном случае, несколькими предложениями. Но

при тщательном анализе выясняется, что исчерпывающая харак-

теристика любого элемента теоретической системы возможна

лишь при ее полном обходе. Краткость научного суждения никог-

да не является самодостаточной.

4. Плюрализм языковых игр. Этот тезис лежит в основе постмо-

дернизма. Неприятие его не согласуется с тем обилием гипотез и

теорий, которое характерно для современной науки. Плюрализм

стал ее визитной карточкой. Как совладать с ним, вот в чем во-

прос.

Переходим к критике постструктурализма и постмодернизма

(достоинства структурализма в значительной степени учтены в так

называемом системном анализе). Представители этих двух направ-

•

1

лений допустили весьма характерную для определенной части фи-

лософов ошибку. Они отставили науку в сторону, надеясь обойтись

без ее потенциала. Такое решение никогда не проходит для фило-

софии бесследно. Дело в том, что наука и философия науки уси-

ливают друг друга. Глядя в зеркало друг друга, они способны кор-

ректировать свои ошибки.

Постструктуралисты и постмодернисты сначала отказались от

семантического отношения, согласно которому знаки соотносятся

с их референтами. Затем они дружно устремились в страну праг-

матики, полагая, что здесь науке вообще нет места. Делегитимация

науки, как выражался Лиотар, «открывает дорогу набирающему

силу течению постмодернизма: наука играет собственную игру, она

не может легитимировать другие языковые игры. Например, пре-

скриптивная игра ускользает от нее. Но, прежде всего, она не мо-

жет больше сама себя легитимировать, как то предполагает спеку-

ляция» [98, с. 97–98]. Сказанное Лиотаром в адрес науки звучит

устрашающе, но, по сути, оно не опрокидывает законность (леги-

тимность) науки, а просто-напросто проскакивает мимо нее. Если

бы постмодернисты обратились к арсеналу современных наук, то

они убедились бы, что она не отказывается ни от семантического,

ни от прагматического отношения. Наука становится другой, более

утонченной. Да, у нее есть проблемы, но это проблемы роста, а не

увядания. Прескриптивная игра ускользает от естествознания, но

не от обществознания. Не ускользает от науки и многообразие дис-

курсов. Она не сводит их соотношение к агонистике, к абсолютной

несоизмеримости. Дискурсы соизмеримы друг с другом. Доказы-

вается это не голословными утверждениями, а тщательным науч-

ным анализом. Постмодернисты явно преувеличивают произволь-

ный характер языковых игр, стараясь придать ему какую-то таин

ственную, непостижимую природу. В действительности же любая

языковая форма поддается научному осмыслению, причем даже в

том случае, если ее субъекты делают неожиданные ходы. Языковая

игра — это не что иное, как наиболее сложная форма межличност-

ной коммуникации с неординарной концептуальностью. Пока еще

никому: ни шахматисту, ни футболисту, ни поэту, ни экономисту,

ни философу — не удалось придумать такую речевую или тексту-

альную коммуникацию, которая была бы неподвластна научному

анализу.

Итак, в триаде структурализм — постструктурализм — пост-

модернизм рождены идеи, которые актуальны для философии на-

уки. Это:

200

выделение дискурсивных порогов знания;

сочетание генеалогии и критики с археологией, т.е. с проблем-

но-историческим методом;

вывод о необходимости реализации полноты текста;

акцент на многообразии языковых игр.

3.6. кредо современной философии нАуки

Наш очерк, посвященный философии науки, подошел к

концу. Осталось самое, пожалуй, трудное — синтезировать дости-

жения различных школ и направлений. Как это сделать? Возможен

ли упомянутый синтез в принципе? Читатель, знакомый с пред-

ставлением о научно-теоретическом строе, будет вполне прав, если

предложит выразить его в явном виде, — разумеется, на основе

проведенного в данной главе анализа научно-теоретического ряда

теорий философии науки. Но определение научно-теоретического

строя современной философии науки представляет собой слож-

нейшую задачу.

Дело обстояло бы относительно просто, в случае если бы можно

было научно-теоретический строй философии науки (ФН) начать

с одного из хорошо известных направлений. В таком случае можно

было бы остановиться на следующем варианте:

ФН

аналит

→ ФН

постпозит

→ ФН

неопозит

. (3.3)

Пожалуй, неоспоримо, что (3.3) представляет собой мэйнстрим

современной философии науки. Крайне важно понимать, что до-

стижения феноменологической, герменевтической, франкфурт-

ской, постмодернистской философии науки можно учесть в рамках

научно-теоретического строя. Возможно обогащение аналитичес-

кой философии науки феноменологическими, герменевтическими,

постструктуралистскими идеями, но такое обогащение следует

проводить очень осторожно, шаг за шагом, преодолевая скепти-

цизм ортодоксов из различных философских лагерей. Несговор-

чивость ортодоксов определяется их неприятием плюрализма ме-

тодологических принципов, приравниванием его к эклектике. Но

плюрализм в отличие от эклектики может быть вполне последова-

тельным с научной точки зрения. Приведем показательный при-

мер. Аналитик начинает исследование с языка, а феноменолог —

с ментальности. Ортодоксальный аналитик либо считает менталь-

ность проявлением языка, либо вообще ее отвергает. Ортодоксаль-

ный феноменолог не согласится изменить свою точку зрения,

•