Хелд Д. и др. Глобальные трансформации. Политика, экономика, культура

Подождите немного. Документ загружается.

третьих, масштаб и характер индустриальной войны повысили значимость международных

альянсов, так как никакое государство в отдельности не обладает ресурсами, необходимыми для

достижения победы или избежания поражения. Антанта (Англия, Франция, Россия) и

Тройственный союз (Германия, Италия, Австро-Венгрия) функционировали как

институциональные механизмы для координации боевых операций, равно как и для организации

военных действий в международном масштабе.

Первая мировая война показала, что конфликт между великими державами в индустриальную

эпоху не сводится исключительно к столкновению конфликтующих сторон на полях сражений. В

отличие от войн XV столетия, война в XX в. и в том, что касается ее ведения, и в том, что касается

ее последствий, охватывает обширное географическое пространство: «Война, которую некогда

вели военные гении на поле битвы, площадь которого была ограничена, теперь, в эпоху тотальных

войн, охватывает целые континенты и требует, чтобы все граждане стали участниками трудового

фронта» (Klein, 1994> P. 55). Наступила эпоха глобального конфликта.

Вторая мировая война была, по словам Э. Хобсбаума, «глобальной катастрофой человечества»

(Hobsbawm, 1994. Р. 52). Масштаб военных действий, разрушений и человеческих страданий не

имел прецедентов в истории. Так как война охватила Европу и Дальний Восток, то военные

действия распространились почти на все континенты и все океаны, за исключением Латинской

Америки и Южной Африки. Но и из тех государств, которые не участвовали в боевых действиях,

не многие на самом деле смогли остаться нейтральным, поскольку для обеспечения военных

усилий как стран оси (Германии, Италии и Японии), так и союзников (США, Англии, Франции)

требовалось все больше источников финансирования. Как отмечает У. Макнейл,

«межнациональная организация ведения войны... в годы Второй мировой войны проявила себя в

гораздо больших сферах и более эффективно, чем когда бы то ни было прежде» (McNeill, 1982, р.

356). Но самым глубоким последствием войны оказалось итоговое перераспределение сил в ми-

115

ре. 1945 год ознаменован окончанием глобальной гегемонии Европы и превращением США и

Советского Союза в мировые сверхдержавы. Это структурное преобразование

предопределило драматические последствия для модели послевоенных глобальных

отношений по вопросам войны и безопасности.

В течение почти 50 лет, прошедших после окончания Второй мировой войны, международная

политика определялась противостоянием двух сверхдержав — США и Советского Союза. Их

представления об устройстве послевоенного мира были полярны, и моделью геополитики

очень скоро стала конфронтация между Востоком и Западом, получившая название «холодной

войны». Мировая политическая система раскололась на два враждебных блока, в каждом из

которых преобладала та или иная система альянсов и региональных пактов о взаимопомощи.

Кроме того, США и Советский Союз заключили целый ряд двусторонних и многосторонних

соглашений о военном сотрудничестве и договоров о безопасности со многими

государствами.

Хотя соперничество между этими сверхдержавами не одинаково ощущалось в разных точках

земного шара, из-за того, что некоторые регионы, такие как Ближний Восток, Центральная

Америка и Восточная Азия, превратились в главные арены, на которых разыгрывалось

«великое противостояние», неотступная возможность ядерного Армагеддона значительно

усилила осознание того, что у человечества общая судьба (см. карту 2.1). Поскольку гонка

ядерных вооружений сделала войну между двумя сверхдержавами рационально немыслимой

(но отнюдь не невероятной), противостояние Востока и Запада переместилось в Африку,

Азию и Латинскую Америку. В свою очередь, процесс деколонизации и борьба за

национальную независимость наполнились содержанием, отражающим соотношение сил в

ходе холодной войны. Там, где опасались прямого вмешательства, вели войну чужими

руками. Поскольку военное присутствие европейских стран за границей сократилось, военное

присутствие этих двух сверхрдержав увеличилось (см.: Harkavy, 1989). Даже космическое

пространство и подводный мир океанов стали объектами колонизации для военных целей.

Несмотря на выдающиеся технологические достижения в деле технического оснащения войск

и систем коммуникаций, в результате чего можно было бы ожидать сокращения глобального

развертывания вооружений, оно на самом деле увеличилось. К 1982 г. число иностранных

военных баз и ракетных установок достигло почти з тыс. Более того, в 1985 г. в разгар

«второй холодной войны» численность военных подразделений США составляла около 500

тыс. человек, дислоцированных по всему миру более чем в /о странах, в то время как

Советский Союз держал за границей более боо тыс. человек (Harkavy, 1989, ch. 4). Хотя

прямые исторические аналогии не всегда имеют смысл, процентное соотношение численности

войск, развернутых за границей, и общей численности вооруженных сил у большинства

великих держав в середине XX в. было, вероятно, выше, чем в XIX в. (см. карту 2.2).

Холодная война создала уникальную систему соотношения мировых сил, которая

парадоксальными образом разделила земной шар на два враждебных лагеря и вместе с тем

объединила его в рамках единой стратегически взаимосвязанной мировой военной системы.

Она состояла из многочисленных и хорошо обученных глобальных и региональных

вооруженных сил и, что касается, по крайней мере, сверхдержав, огромных военных

инфраструктур, способных продемонстрировать беспрецедентную разрушительную мощь

почти в любом отдельно

117

взятом месте земного шара. Она была, кроме того, высоко институциализирован-ной и

стратифицированной (состояла из стран первого, второго и третьего мира) (см. карту 2.3). В

ноябре 1990 г. обе сверхдержавы подписали Парижскую хартию (после чего последовал крах

«народных демократий»), и холодная война закончилась так же внезапно, как и началась. Но ее

наследие продолжает оказывать влияние на современный геополитический ландшафт.

2.3.4 ДЕЗОРГАНИЗОВАННАЯ ГЕОПОЛИТИКА: РАСПАД НА РЕГИОНЫ И ГЛОБАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

С окончанием холодной войны модель глобальных военных и оборонных отношений изменилась.

В некоторых аспектах соотношение вооруженных сил в мире в конце XX в. кажется возвратом к

традиционной модели многополярной силовой политики, в других аспектах, особенно

относительно статуса США как единственной военной сверхдержавы, оно является уникальным

(см.: Waltz, 1993)-Но при этом необходимо сделать три существенные оговорки.

Во-первых, если говорить о военной мощи, то в этом отношении разрыв между США и

остальными странами огромен. С точки зрения военных расходов США, даже с учетом их

планируемого сокращения, тратят значительно больше, чем другие великие державы вместе

взятые. Более того, что касается военных возможностей (исключая живую силу), то разрыв в

области технологии и вооружения между США и другими странами остается значительным.

Соответственно США остаются единственной в мире военной сверхдержавой среди

многочисленных среднеразвитых в этом отношении стран. Во-вторых, по сравнению с предыду-

щими историческими эпохами конкуренция между нынешними великими державами происходит

не только «под сурдинку» (лишь Китай можно было бы охарактеризовать как «ревизионистскую

державу»), но и не формулируется отныне с помощью военных терминов. В-третьих, соображения

безопасности, которыми руководствуются в первую очередь нынешние великие державы, кроме

США, принимают в расчет исключительно региональные (или даже локальные) интересы.

Глобальная безопасность и мировые военные отношения могут поэтому оказаться менее

значимыми в политических расчетах великих держав. Эти оговорки наводят на мысль, что

современная система, в отличие от многополярной межгосударственной системы конца XIX в.,

при которой соревнование великих держав приобретало все более и более глобальный характер,

может сделаться более региональной, более фрагментарной и, следовательно, более

дезорганизованной.

Когда закончилась холодная война и был подписан договор о военном присутствии США и

Советского Союза в других странах (в пропорциях, которые производят сильное впечатление),

началось формирование новых региональных и локальных моделей межгосударственного

соперничества, одним из последствий которого стала «децентрализация системы международной

безопасности», фрагментация мира на относительно дискретные (но не вполне автономные) комп-

лексы региональной безопасности (Buzan, I991 Р. 2о8)

. Следствием этого, поми-

2. Комплекс региональной безопасности, согласно Б. Бузану, может быть определен в терминах «моделей дружбы и

вражды, которые действуют на территории того или иного географического региона» (Buzan, 1991, Р- 190)-

118

мо всего прочего, стала новая вспышка национальных конфликтов и рост напряженности в Европе

и на Балканах, на границе между Индией и Пакистаном в Южной Азии, между странами,

омываемыми Южно-Китайским морем в Юго-Восточной Азии. Как только сдерживающие

механизмы холодной войны перестали работать, исчезли и внешние ограничения, сдерживающие

региональные конфликты (истоки которых нередко уходят во времена, предшествовавшие по-

явлению европейских империй). В некоторых случаях, например, в Юго-Восточной Азии

последствия окончания холодной войны до сих пор были относительно благоприятными, но во

многих регионах напряженность и соперничество возросли. Эта «регионализация»

международной безопасности представляет собой существенную особенность мировой военной

системы и системы безопасности в период, начавшийся после окончания холодной войны.

Значение регионализации, однако, оспаривается, поскольку к современной модели отношений

безопасности предъявляются ограничивающие друг друга требования. Одно широко

распространенное мнение заключается в том, что глобальная безопасность и военный порядок

находятся в состоянии «структурного раздвоения», т. е. фрагментации на две совершенно разные

системы, каждая из которых обладает своими стандартами, правилами управления и нормами

межгосударственных отношений. Вероятные затраты на войну (обычную или ядерную) между

развитыми индустриальными странами, утверждает Дж. Мюллер и другие авторы, будут

настолько велики, что она теряет смысл; она непродуктивна и как способ разрешения

межгосударственных конфликтов, и как способ изменения международного status quo (см.:

Mueller, 1989). В отличие от этого государства второстепенные (т. е. страны развивающегося

мира) существуют в рамках системы, которой все еще свойственны политическая нестабильность,

милитаризм и государственная экспансия и у которой нет никакого инструмента для обуздания

войны как рационального орудия государственной политики. Соответственно модели

международных военных отношений и отношений безопасности радикально расходятся, так что

мировой порядок в период, начавшийся после холодной войны, все сильнее и сильнее

раздваивается (см.: McFail and Goldeier, 1992).

Однако этим процессам фрагментации и регионализации противостоят мощные

центростремительные силы, усиливающие стремление мирового военного порядка к

единообразию. В связи с этим следует особо отметить четыре фактора.

• Во-первых, во многих регионах мира происходит постепенный сдвиг в направлении к

совместной обороне или многосторонним мерам безопасности. Стремление избежать

межгосударственных конфликтов и огромных затрат на оборону способствует скорее укреплению,

нежели ослаблению многосторонних и коллективных мер оборонного характера, равно как и

международному военному сотрудничеству и координации. Конец холодной войны стал свиде-

телем не кончины НАТО, которую так часто предсказывали в 1990 г., а скорее возрастания роли и

значения этой организации. Кроме того, во многих ключевых регионах мира начинают появляться

многосторонние схемы безопасности наряду с теми, которые там уже существуют. Подобно

Региональному форуму стран АСЕАН в Азиатско-Тихоокеанском регионе, они могут находиться

на очень ранней ступени развития и сталкиваться с препятствиями в виде всевозможного рода

соперничества, но исторически они представляют собой сущест-

119

венную институциализацию военных отношений и отношений безопасности. Кроме того, многие

из договоренностей становятся менее специфическими для регионов по мере того, как США

усиливает свои глобальные связи (например, с НАТО и Региональным форумом АСЕАН). На

глобальном уровне действия ООН по поддержанию мира и коллективной безопасности тоже стали

более заметными, хотя и не всегда более эффективными. Эти достижения являются следствием

того, что после прекращения холодной войны вопреки изменениям, происшедшим в области

современных военных технологий, «способность государства защищать свои границы от

вооруженного нападения», возможно, ослабла (Cammilleri and Falk, 1992 p. 152). Конечно, в

настоящее время многие государства признают, что национальная безопасность не может быть

обеспечена с помощью только односторонних усилий.

Во-вторых, укрепление и расширение финансовых, торговых и экономических связей между

государствами (см. гл. з> 4 и 5 ниже) повысили потенциальную уязвимость большинства из них со

стороны кризисных явлений, возникающих в отдаленных частях земного шара. Соответственно,

многие государства, и не только сверхмощные державы, становятся весьма чувствительными

(если не уязвимыми) по отношению к тому, что касается безопасности и военного развития в

других регионах. Такая чувствительность может быть довольно избирательной, и, конечно, не все

части земного шара воспринимаются как имеющие одинаковое стратегическое значение. Однако,

как показал кризис 1990 г. в Персидском заливе, военные достижения в стратегически важных

регионах по-прежнему имеют глобальное значение. Регионализация и глобализация военных

отношений и отношений безопасности ни в коем случае не являются противоречащими

процессами и могут способствовать усилению друг друга. В-третьих, угроза национальной

безопасности принимает все более разнообразный характер, и одновременно с этим перестает

быть исключительно военной (Buzan et al., 1998). Так, стремительный рост запасов оружия

массового уничтожения представляет собой потенциальную угрозу всем государствам. Но этот

рост отчасти является результатом распространения промышленных и технологических знаний,

равно как и торговли оружием. Сдерживание этого стремительного роста представляет собой

классический образец мировой проблемы, для решения которой необходимы коллективные

усилия. Точно так же проблемы, связанные с охраной окружающей среды, экономикой и культу-

рой, наркотики, терроризм, преступность и другие проблемы, представляющие собой угрозу

национальной безопасности, не могут быть решены с помощью только военной силы или

средствами отдельного национального государства. Чтобы справиться с этим постоянно

сгущающимся мраком, необходим глобальный механизм координации и сотрудничества между

странами. В-четвертых, система военной безопасности всех народов, созданная великими

державами, испытывает серьезное влияние со стороны системных факторов. Действительно,

структура вооруженных сил и политика великих держав остаются главными факторами,

влияющими на военное положение друг друга и всех других государств. Хотя бы потому, что

великие державы устанавливают стандарты, будь то в военной технологии или на уровне

вооруженных сил, по которым все остальные страны в конечном счете выверяют свой оборонный

потенциал. Так, американская оборонная доктрина имеет больше

12О

разносторонних глобальных последствий, чем доктрина государства Кирибати, расположенного

на островах Тихого океана. Поэтому позиция великих держав влияет на безопасность всех

регионов мира. Кроме того, при отсутствии общепризнанного авторитета, способного

поддерживать стабильность в мире, большинство стран будет осуществлять свое стремление к

миру с помощью военной силы. Это порождает серьезную дилемму: стремясь обеспечить соб-

ственную безопасность, совершенствуя и наращивая свои военные потенциалы, государства

«вполне могут угрожать безопасности и процветанию других государств» (Buzan, 1991; см. также

выше разделы 1.2 и 1.3). В результате международная напряженность растет по спирали,

поскольку потенциальные конкуренты реагируют аналогичным образом. Соответственно,

национальная безопасность в анархической межгосударственной системе никогда не может быть

полностью независимой от глобальных системных условий.

Все это означает, что современный геополитический порядок, далеко не такой уж фрагментарный,

по-прежнему отягощен проблемами глобальной стратегической взаимосвязанности. Отсутствие

сколько-нибудь серьезной глобальной политической и военной конкуренции типа холодной войны

или империализма 9О-х гг. XIX в. не следует принимать за процесс военной деглобализации.

Однако мы вернемся к этой проблеме после того, как более подробно рассмотрим другие аспекты

мирового военного порядка: глобальную динамику вооружений и режимы международной

безопасности.

2.4 ГЛОБАЛЬНАЯ ДИНАМИКА ВООРУЖЕНИЙ

В разгар второй холодной войны, который пришелся на середину 8о-х гг. XX в., военные расходы

во всем мире (по курсу доллара США на 1987 г.) приближались к 1000 млрд. долларов в год

(почти 190 долларов на каждого жителя планеты), расходы на военную технику превысили 290

млрд. долларов, в то время как доходы от торговли оружием составили более 48 млрд. (см.:

Krause, 1992, р. 93; Sivard, 1991. Р- 499)- В этот период приблизительно 120 стран участвовали в

производстве, покупке и перевозке оружия и военной техники. Вполне логично поэтому сделать

вывод, что существует глобальная «система перевозки и производства оружия» со своей

собственной «глобальной динамикой» (Krause, 1992, p.1).

Динамика вооружений связана с количественными и качественными изменениями военного

потенциала, происходящими в рамках отдельного государства и во всем мире (Buzan, 1987, р. 73).

Среди наиболее значимых сил, управляющих этим процессом, помимо геополитических и

внутренних факторов — военные технологические инновации. Именно они определяют динамику

вооружений и имеют важные глобальные последствия. В частности, мировой стандарт военной

технологии установлен наиболее развитыми в военном отношении государствами, обладающими

научными, промышленными и техническими возможностями для разработки и внедрения

инноваций. Поскольку великие державы создают и совершенствуют передовую военную

технологию, другие государства, решая проблему собственной безопасности, сталкиваются с

дилеммой: или они стремятся приобрести самые последние образцы и системы вооружений, или,

если они этого не сделают, их потенциальная военная мощь сойдет на нет, а следо-

121

вательно, окажется под угрозой и безопасность. Динамика вооружений наглядно демонстрирует

свойственную процессу глобализации логику, в силу которой она способствует стремительному

росту трансконтинентального военного потенциала и усовершенствованию технологии.

Действительно, она стимулирует своего рода военно-техническую цепную реакцию во всех

крупных региональных комплексах безопасности. Прогресс в области военных технологий

побуждает государства к стремлению сохранить свое положение на иерархической лестнице

регионального и глобального влияния. Понятие «глобальная динамика вооружений» включает в

себя взаимосвязь между «прогрессом в деле качественного улучшения военной техники» и

«широким распространением технологии и технологических знаний — самым широким с тех пор,

как существует система международных отношений» (Buzan, 1987, р. 36). Одним из ярких

примеров глобальной динамики вооружений служит то, что произошло после войны в Персидском

заливе в 1991 г. В первые часы той войны с целью нанести сокрушительный удар и вывести из

строя созданную в Советском Союзе систему противовоздушной обороны Ирака использовались

так называемые технологии КККР (т. е. командование, контроль, коммуникации, разведка),

действовавшие совместно с новым самолетом-невидимкой. Пройдя испытание в бою,

усовершенствованные системы КККР во всем мире стали неотъемлемой частью национальных

программ материально-технического обеспечения войск.

Глобальная динамика вооружений действует внутри строго иерархической системы продажи и

производства оружия, поскольку существуют большие различия между военно-технологическими

возможностями разных государств. К. Краузе, описывая иерархическую структуру этой системы,

все государства делит на четыре эшелона, или группы (Krause, 1992, р. З1—32):

• поставщики первого эшелона — военно-технологические инноваторы;

• поставщики второго эшелона — основные производители и адаптеры военных технологий и

систем вооружения;

• поставщики третьего эшелона — воспроизводят и копируют существующие военные

технологии и аппаратные средства;

• получатели четвертого эшелона — покупатели оружия.

Эта структура по больше части самовоспроизводится, поскольку, как замечает Б. Бузан, «страны,

лидирующие в рамках системы, должны оставаться на передовых рубежах технологических

достижений, если они не хотят снова очутиться среди стран второго эшелона. Кандидаты на место

среди стран первого эшелона должны напрягать все свои силы, чтобы конкурировать на

передовых рубежах технологических инноваций» (Buzan, 1987, р. 37)-

Хотя персональный состав этих эшелонов со временем претерпел некоторые изменения, основная

структура системы осталась практически такой же, как она сложилась в начале Нового времени.

Точно так же в рамках этой структуры долго (почти до конца XX в.) сохранялось западное

преобладание; ситуация заметно улучшилась в результате «индустриализации войны» в XIX в.

Однако индустриализация и модернизация бросили вызов приоритету западных стран, поскольку

в конце XX в. возникли новые поставщики оружия и центры военного производства, находящиеся

в других регионах. В результате анализа основных показате-

122

лей глобальной динамики вооружений, торговли оружием и диффузии военной техники мы

изобразим более подробную картину этого аспекта военной глобализации.

2.4.1 СИСТЕМА ТОРГОВЛИ ОРУЖИЕМ В НОВОЕ ВРЕМЯ: ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ РАЗМАХ,

ИНТЕНСИВНОСТЬ И СТРАТИФИКАЦИЯ

В исследованиях, посвященных изучению современной системы торговли оружием, причины

ее развития объясняются в основном геополитическими условиями, процессами

государственной экспансии, меняющимися организационными формами национального

военного производства и военно-технологическими инновациями (см.: McNeill, 1982; Creveld,

1989; Pearton, 1982; Krause, 1992). Как правило, в них подчеркивается также непостоянство и

стратификация процесса глобального распространения оружия. Этот процесс состоит из

разрозненных вспышек экспансионизма, во время которых масштаб и сфера продаж оружия

увеличиваются, и следующих за ними длительных периодов, когда масштаб потоков оружия и

сфера его распространения стабилизируются. Переход от децентрализованной,

спорадической, территориально ограниченной торговли оружием, какой она была до XIV в., к

хорошо отлаженной, экстенсивной и интенсивной современной торговле можно объяснить

только с помощью ряда разрозненных преобразований на рынке оружия, каждое из которых

обусловлено скорее случайными обстоятельствами развития, чем общими закономерностями

исторического процесса.

Хотя данные о торговле оружием до начала Нового времени ограничены, они, как правило,

свидетельствуют о том, что ее экстенсивность, интенсивность и влияние были весьма

ограничены (Black, 1998). К. Краузе отмечает, что в Римской империи основные центры

изготовления оружия располагались поблизости от военных гарнизонов и находились под

государственным контролем (Krause, 1992, р. 35)- Ни о какой организованной или

институциализированной торговле оружием там не могло быть и речи. Действительно, до

конца раннего Средневековья торговли оружием между европейскими странами не было, не

говоря уж о торговле между Европой и внешним для нее миром. В других регионах, таких как

Китайская и Монгольская империи, военные инновации (арбалет, кавалерия)

распространялись очень быстро, хотя это не было связано с регулярной торговлей оружием в

строгом смысле слова (Расеу, 1991; McNeill, 1982).

Завоевательные и оборонительные войны, которые вели города-государства и королевства

Европы, ускорили процесс распространения оружия, а первые крестовые походы, не без

помощи со стороны обладателей торговых капиталов, познакомили с европейским оружием

население Ближнего Востока и даже, через торговые сети, более далеких регионов. Точно так

же столкновение «цивилизаций» на-границах западного христианского мира сопровождалось

проникновением в Европу монгольского, мусульманского и китайского оружия и военной тех-

ники, наиболее известным из которых является черный порох (Contamine, 1984, p. 139)

- Тем

не менее, тот факт, что понадобилось два столетия для того, чтобы

3. Согласно П. Контамайну, формула пороха впервые была выведена в Китае и записана в книге «Wujumg Zonyao» в

1044

- И только в 1267 г. Роджер Бэкон открыл первую «западную» формулу пороха. Этот разрыв в 200 с лишним лет

свидетельствует об отсутствии контактов между существо-

123

сведения о черном порохе дошли из Китая (через Монголию и исламские страны) в Европу,

свидетельствует о том, что торговля оружием в раннем Средневековье носила неорганизованный,

спорадический, случайный и территориально ограниченный характер, а также о медленной

скорости распространения инноваций — достижений «разрозненных миров». Действительно,

территориальная ограниченность и низкая интенсивность этой ранней торговли оружием такова,

что ее ни в коем случае нельзя рассматривать как систему.

В эпоху Средних веков торговля оружием происходила почти исключительно в пределах

отдельных мировых цивилизаций. Р. Бартлетт, например, описывает, как в период с 950 по 1350

гг. французское оружие и военная техника (замки и приспособления для бомбардировки)

распространились по всей Европе (Bartlett, 1994) Р- 70—84). Благодаря завоеваниям и

соперничеству замки, осадная техника и арбалеты стали обычными средствами ведения войны в

средневековой Европе. И, может быть, только после изобретения черного пороха и пушки стала

развиваться более опасная торговля оружием, поскольку и черный порох и порожденные им

артиллерийские орудия начали производиться в значительных масштабах. Но даже и в этом случае

уровень технологии был таков, что нормой, как правило, оставалось местное производство.

Местные литейные заводы, принадлежащие отдельным семьям, которые занимались в основном

отливкой церковных колоколов, легко переоборудовались и превращались в «оружейные фабри-

ки». В результате к 6о—70-м гг. XIV в. в большинстве городов и во всех ведущих странах Европы

накопились значительные арсеналы оружия — местного производства или же, напротив,

приобретенного в разных уголках Италии, Германии, Франции и Нидерландов (см.: Contamine,

1984, Р-139—150). Эта ранняя торговля оружием носила в основном региональной характер и

находилась преимущественно в частных руках при отсутствии регулирования со стороны

государства (см.: Krause, 1992, р. 37; Harkavy, 1975. Р- 35)-

Крах феодального строя в Европе подорвал политические основы этого дезорганизованного

«рынка оружия». Государства приступили к созданию постоянных форм военной организации,

таких как регулярная армия и военно-морской флот, в результате чего увеличилась потребность в

более рациональной организации производства оружия. Государственные власти стремились

монополизировать производство и торговлю, связанные с изготовлением оружия, взяв курс на

достижение автаркии. В Англии, например, фактическая зависимость от зарубежных поставок

пороха в XIV в. была успешно ликвидирована, и к 2О-м гг. XVI в. страна добилась в этом

отношении полной автаркии (Krause, 1992. Р- 40). Точно так же в Швеции, во Франции, в

Пруссии, Испании и Португалии процесс формирования буржуазного государства сопровождался

стремлением к почти полной автаркии в деле обеспечения оружием. Но, как это ни парадоксально,

по

вавшими в то время цивилизациями. Интересно сравнить это с ситуацией в Европе в конце XIX в., когда основные

производители оружия, такие как Уайтвортс и Крупп, продавали заграницу самые современные виды оружия

прямо с конвейера, и нередко еще до того, как оно приобреталось вооруженными силами их собственных стран

(см.: Contamine, 1984. Р-139; Krause, 1992, P- 66; McNeil, 1982, p. 241). Или с тем, как обстоят дела в наше время,

когда менее чем через 50 лет после того, как в Германии и США были сконструированы первые ракеты, такие

государства, как Китай, Индия, Бразилия и многие другие, получили доступ к технологиям по производству

ракетных снарядов.

125

мере роста постоянных вооруженных сил в течение XVI и XVII вв. внутреннее производство

само по себе становилось все более недостаточным для удовлетворения большей части

национальных потребностей (Parker, 1988, р. 61; Black, 1994> p. 9; Krause, 1992, p. 42—47).

Даже производители оружия первого эшелона, такие как Англия и Швеция, импортировали

некоторые виды оружия, в то время как производители второго уровня — Россия, Франция и

Испания — испытывали серьезную нехватку оружия.

Создание правительственных арсеналов, вроде тех, что в XVIII в. во Франции разработал

Кольбер, не решили проблем с поставкой оружия, так как технологии традиционного

кустарного производства серьезно ограничивали возможности максимально достижимого

выпуска продукции (см.: Krause, 1992, Р- 39— 47)- Россия, например, несмотря на стремление

самой удовлетворять все свои потребности, вынуждена была импортировать огромное

количество огнестрельного оружия, приблизительно 40 тыс. единиц, из одной только

Голландии в течение 1653—1655 гг. Главные промышленные центры, наподобие Льежа,

процветали, отгружая огромное количество пушек и мушкетов, которые развозились по всей

Европе — во Францию, Испанию, Англию, Пруссию и прочие страны. Как это ни

парадоксально, но ограниченные возможности кустарного производства вместо того, чтобы

привести к резкому сокращению торговли оружием, способствовали, наряду с другими

факторами, ее интенсификации на европейском континенте.

Именно в это время правительства европейских стран впервые начали рассматривать

торговлю оружием в качестве мощного инструмента для проведения силовой политики на

континенте. Как отмечает К. Краузе, продажа оружия другим народам, как внутри, так и вне

Европы, «систематически использовалась государствами как хороший способ влияния на

заключения союзов и исход сражений» (Krause, 1992, р. 42). Кроме того, ранние

завоевательные походы и создание мировых империй впервые привели к тому, что

потенциально возник глобальный рынок оружия. Япония впервые стала импортировать

огнестрельное оружие, а затем и артиллерию из Европы в XVI в. (соответственно, в 1551 и

1543 г.), к 1566 г. обеспечив себя запасом в зоо тыс. единиц. К началу XVIII в. благодаря им-

перским завоеваниям и активности купечества большое количество огнестрельного оружия

оказалось в Западной Африке, Османской империи, Индии, в Северной и Южной Америке. В

середине XVII в. голландцы давали двенадцать ружей за одного африканского раба, в

результате чего в Африку в период с 1658 по 1750 г. ежегодно вывозилось, как показывают

подсчеты, примерно i8o тыс. ружей (Parker 1988, р. 121, Krause 1992, р. 56). Судьба

огнестрельного оружия сложилась совершенно невероятным образом. Дж. Блэк рассказывает

историю одного американского отряда, который в начале XIX в., наткнувшись на укрытие

беглых рабов и индейцев, скрывавшихся в самом глухом уголке Флориды на берегу реки

Апалачикола, обнаружил, что «это настоящая крепость, построенная под руководством

британского полковника и имеющая на вооружении десять орудий и 3200 единиц

огнестрельного оружия» (i994) P- 21)- Зарождающаяся глобальная система перемещения

оружия обретала очертания фигуры, в самом центре которой располагалась Европа (см. карту

2.4).

126

2.4.2 ТОРГОВЛЯ ОРУЖИЕМ В XIX — НАЧАЛЕ XX В.: ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ ВОЙНЫ И ГЛОБАЛЬНЫЙ

РЫНОК ОРУЖИЯ

После «пороховой революции» совершенствование оружия и методов его производства

происходило медленно: военно-технологические инновации носили характер скорее

постепенный, нежели революционный. Когда Наполеон вторгся в Италию в 1796 г., его

солдаты имели почти такое же оружие, как и то, «с которым армия Карла VIII оккупировала

Италию за 3оо лет до Наполеона» (Creveld, 1989) р. 87). Даже в начале XIX в. оружие все еще

производилось на кустарной основе в мелких мастерских и литейных. Однако начало

индустриализации радикально изменило как вооружение, так и характер производства

оружия. Разразилась военно-технологическая революция, может быть, даже более глубокая по

своим глобальным последствиях, чем «революция пороха», которая произошла шестью

столетиями ранее.

С индустриализацией войны в XIX в. наступила принципиально новая стадия глобализации

торговли оружием. Она изменилась по всем параметрам: в отношении экстенсивности и

интенсивности, скорости и влияния, институциа-лизации и моделей стратификации, другими

стали способы перевозки и виды торговли оружием. Этому способствовал ряд факторов,

включая процесс постоянного усовершенствования оружия (пулемет «Максим», пароход,

пули нового типа и т. д.), в результате которого военно-технологический прогресс, поспеть за

которым стремились все страны, значительно ускорился; налаживание массового

производства оружия и в результате — существенное увеличение его экспорта; появление

особого военно-промышленного сектора в экономике, который производил оружие главным

образом с целью получения дохода; начало новой, более интенсивной стадия имперской

экспансии; развитие глобальных сетей коммуникаций и транспортной инфраструктуры, что

облегчало торговлю вообще (см. выше, раздел 1.1.5). В результате, как замечает У. Макнейл, к

бо-м гг. XIX в. «возник... глобальный промышленный бизнес вооружений» (McNeill, 1982, р.

241). С тех пор регулярная, институциализированная и в значительной степени

принадлежащая частным лицам глобальная система торговли оружием развивалась и

функционировала, почти не сталкиваясь ни с каким политическим противодействием (за

исключением периода 1914—I918 гг.) вплоть до зо-х гг. XX в. (Harkavy, 1975» Р- Зб).

В военно-промышленном секторе Англии, Германии и Франции, которые были основными

поставщиками оружия, главную роль играли крупные корпорации, такие как концерны и

компании Круппа, Виккерса, Армстронга-Уитворта, Шнейдера, Крезо. Эти компании

сосредоточили в своих руках огромные экономические и производственные средства и по

праву считались «национальными чемпионами» на рынке глобального экспорта оружия.

Технологии производства, начинавшего превращаться в массовое, в сочетании с

международной конкуренцией и растущим спросом на оружие во всем мире привели к тому,

что разразился бум в экспорте оружия. В конце XIX в. Крупп экспортировал 86,4% своей

продукции оружия, в то время как Шнейдер до Первой мировой войны экспортировал 50%, а

Виккерс — 33% (McNeill, 1982, р. 302). Поскольку внутренние рынки оборонной

промышленности все более и более насыщались, что привело к перепроизводству в военно-