Гуревич П.С. (отв. ред.). Спектр антропологических учений. Вып. 2. 2008

Подождите немного. Документ загружается.

101

тастрофически утрачивает представление о подлинности свое-

го внутреннего мира, о специфически человеческом. Распад

известных традиционных социальных структур, привычных

форм общественной жизни, стремительное изменение окружа-

ющей обстановки, вызывающей «футурошок», находит отра-

жение в массово-психологических процессах.

Человек, попросту говоря, утрачивает представление о са-

мом себе. В современном мире происходит процесс распада

идентичности. Постмодернисты обозначают этот процесс как

кризис идентификации. Они показывают, что сегодня индивид

не располагает теми условиями, которые обеспечивали бы ему

возможность адекватного и целостного восприятия самого себя.

Самотождественность личности разрушилась. Само понятие

«кризис идентификации» было предложено Дж. Уардом. Оно

относится, прежде всего, к отдельному человеку, но описывает

также и состояние современной культуры.

Чем же обусловлен данный процесс? Ловушкой оказыва-

ется открытость индивида по отношению к другому. Но ведь

именно через других реализуется механизм идентичности. Од-

нако индивида, который пытается выстроить коммуникацию,

ждет разочарование. Там, где он рассчитывал отыскать некое

человеческое содержание, оказывается пустота. Субъекта нет,

а есть только социальные роли. Социальное замещает индиви-

дуальное. Там, где человек рассчитывал обрести подтвержде-

ние своей самотождественности, он наталкивается на безлич-

ные социальные позиции. Идентификации подменяется про-

цессом позиционирования, Безличное тиражируется и даже

клонируется, как подметил Ж.Бодрийяр. Там, где индивид рас-

считывал на встречу с субъектом, обнаруживается просто со-

циальный статус, некое место. Оказывается, человек выступа-

ет под неким псевдонимом, что гарантирует ему после смерти

получить эмблему. Противостояние индивида и социума рож-

дает не глубинный поиск тождественности, а «коллаж иденти-

фикаций» (Лерн). На социальное поле вместо личности обна-

руживается всего лишь знак текста, пустое имя, «0».

Субъект отныне расщепляется на Я и Другого. Выстраива-

ется линия Я–Другой–Иной–Чужой. В этом спектре человек

вынужден расстаться с процессом глубинного постижения себя

102

через Другого. Он отныне занят иной работой. Надо не столько

соотнестись с Другим, сколько обозначить дистанцию, кото-

рая выразит близость или чуждость окружающих людей. Рож-

дается не взаимообогащение личностей, а механическое сопо-

ставление разных социальных точек в дискурсе социальных

систем. Встреча с другим предполагает теперь возможность

покрыть своим Я Другого или позволить Другому покрыть меня.

Такой захват индивида описывается через лексику каннибали-

стического поглощения (психоанализ Фрейда). Другие вариан-

ты связаны с процессом замещения другого человека или пол-

ным ускользанием субъекта. Я нередко приспосабливается к

Другому, к его образу и подобию. В свою очередь Другой обре-

тает власть над конкретным индивидом. Означаемое утрачива-

ет свою конкретность. На поверхности оказывается поток оз-

начающих. Субъект выступает у Лакана как эффект первично-

сти означающего.

Прежде говорилось об идентификации конкретного содер-

жания. Но что можно идентифицировать сегодня? Пустое мес-

то? Но стоит ли длить идентификационный дискурс в ситуа-

ции распадения субъекта и объекта, социального и индивиду-

ального, внутреннего и внешнего? Действительный процесс

идентификации предполагает не удвоение преднайденного, не

отражение его и даже не расщепление на образ и подобие.

Идентификация как процесс постоянного местонахождения

себя предстает как способ существования на пределе самого себя,

само-выписывания, где означающее полностью совпадает с оз-

начаемым, письмо самого себя (Ж.-Л.Нанси). Поскольку встает

вопрос о вычеркивании места, об имении места, то мы должны

рассматривать этот процесс как вычеркивание тела субъекта

(«тело дает место существованию» – Ж.-Л.Нанси).

Человек нередко устремляется в русло психологических экс-

периментов с собственным сознанием. При этом обнаружива-

ется, что широкое применение психотропных средств способ-

но вызвать радикальные преобразования в человеческой пси-

хике, а в перспективе вообще создать мир причудливых

мистификаций, подменяющих реальность. Философы обсуж-

дают сегодня не только проблему биологической ущербности

человека, его психологической подорванности. С опаской ос-

103

мысливается вся человеческая субъективность, присущий че-

ловеку мир мысли, воли, чувства… Не рождает ли ум безумие?

Не является ли интеллект причиной деформации сознания?

Многим исследователям воля и чувства человека представ-

ляются опасными. Не заложен ли в человеке какой-то неустра-

нимый разрушительный импульс? Он растерзал природу, ведет

бесконечные братоубийственные войны. В нем сильна тяга к

разрушению, саморазрушению, смерти. Как ни страшны идеи

жестокости и разрушения, связанные с одержимостью, мни-

тельностью, фанатизмом, куда опаснее сознательная ориента-

ция людей на идеи ненависти и убийства.

«Смерть человека»

Впервые в истории человеческого духа провозглашается

«смерть человека». Но о чем в действительности идет речь? На-

помним, что в первоначальном варианте этой идеи содержа-

лась критика притязаний философской антропологии на спе-

цифический подход к пониманию мира. В конце прошлого века

произошло немало событий, которые радикально изменили не

только саму антропологическую тему, но и отношение к ней.

Парадоксальность новой ситуации состояла в том, что антро-

пологическому буму в качестве контроверзы выступила идея

«смерти человека». Многие философы этой ориентации под-

черкивали, что стремление европейских мыслителей рассмат-

ривать онтологические и гносеологические проблемы через

призму человека обернулось непозволительным искажением

теоретического сознания. Попытка представить антропологи-

ческую тему как вездесущую и державную, отмечал, в частнос-

ти, М.Фуко, оказалась чреватой огромными просчетами.

Этот концепт явил собой наиболее показательный пример

перехода от философского и художественного модернизма к

культуре постмодернистского типа. В истории философии пре-

думышленное отвержение той или иной темы нередко парадок-

сальным образом стимулировало более обостренное понима-

ние самой проблемы. Именно поэтому постмодернистский дис-

курс, декларируя «смерть человека», объективно содействовал

104

расширению спектра антропологической рефлексии. В прост-

ранство философской антропологии вошли новые сюжеты.

Возникло, в частности, повышенное внимание к пестроте и

обыденности человеческой жизни. Это относится к таким те-

мам, как безумие и неразумие, история сексуальности, глуби-

ны бессознательного, фантазмы и языковые игры, жизненный

мир и смыслоутрата. Так, по сути дела, отвержение человека

стало основой нового постижения человека.

Порой о феномене «смерти человека» пишут как о бытовом

преступлении. Между тем важно не только отметить эпатажность

постмодернистской мысли, но и преодолеть, истолковать постав-

ленные ею проблемы. Идея теоретического антигуманизма нашла

свое выражение также в работах Л.Альтюсера. В постмодернистской

философии тема «смерти человека» получила разработку в таких

понятиях, как «смерть автора», «исчезновение субъекта». В свете

всех этих новаций традиционная концепция человеческой субъек-

тивности, богатства и неисчерпаемости «Я» оказывается неприем-

лемой. Быть личностью, самостью, Я становится непристойным

Английский писатель и философ А.Кёстлер создал трило-

гию о природе человека. Однако если в первых двух томах («Лу-

натики» и «Акт творчества») он оценивал позитивные дости-

жения человека (способность человека создавать орудия труда,

язык, культуру, социальные институты), то в последней работе

«Призрак в машине» он сосредоточил свое внимание на «пато-

логических чертах человеческого сознания»

. Автор исходит из

утверждения, что «Творческая способность и патология – две

стороны одной и той же медали, отлитой в тигле эволюции».

А.Кёстлер доказывает, что эволюция похожа на лабиринт с

множеством тупиков, и нет ничего удивительного и невероят-

ного в допущении, что природная оснастка человека, как бы

она ни превосходила экипировку других биологических видов,

тем не менее содержит какой-то просчет в конструкции, пред-

располагающий человека к самоуничтожению. С биологичес-

кой точки зрения человек невозможен, ибо ему не дано выжить.

Бросается в глаза контраст между пафосом первых двух частей

(гимн «хитроумию жизни и эволюции) и отрицательным эмо-

циональным зарядом третьей части (именно человек попадает

в компанию «уродцев» и «пасынков» эволюции).

105

Устранение позитивной уникальности человека, апофеоз

безличности воспринимаются многими отечественными авто-

рами как неправомерное мировоззренческое допущение пост-

модернистов. С этой точки зрения они считают необходимым

«защитить» человека, отстоять характерные для классической

философии представления о человеке как венце творения, о

личности как кристаллизации положительных достижений че-

ловека, обретенных в ходе эволюции, о неисчерпаемости чело-

веческой субъективности и значимости гуманизма.

Однако такая позиция, на мой взгляд, не является продук-

тивной. В человеческом бытии действительно проступает про-

тиворечие между личным и безличным. Именно напряжение

между этими двумя полюсами определяет человеческую при-

роду и отражает философскую контроверзу «онтологизации»

человека или поиска его персоналистического потенциала.

Кёстлер не первым поставил в философии вопрос об ущерб-

ности человеческой природы. Как известно, А.Шопенгауэр рас-

сматривал человека не в качестве «венца творения», а в роли

пасынка природы, выродка эволюции. Мы должны быть обя-

заны немецкому мыслителю тем, что, поставив эту проблему,

он способствовал рождению философской антропологии. Если

бы философское постижение человека исчерпывалось только

анализом позитивных достояний эволюции, необходимости в

этом направлении философской мысли не было бы. Она утра-

тила бы проблемную напряженность и не смогла бы обеспечить

теоретико-философскую напряженность в осмыслении целого

ряда проблем.

В самой эволюции нет такого «наблюдательного пункта», с

которого вся система природы была бы насквозь обозримой и

объяснимой. Именно поэтому операции, порождающие язык,

включают в себя процессы, необъяснимые с точки зрения язы-

ка. Точно так же «Я» никогда не может быть исчерпывающе

представлено в собственном сознании, и из-за этой неполноты

данных его действия не могут быть точно предсказаны счетно-

решающим устройством какой угодно степени сложности.

В природе вообще невозможно найти такое явление, как «ин-

дивидуум» («не-делимый») в точном смысле слова. Возникно-

вение полноценных особей из каждой части рассеченного чер-

106

вя или истолченной и даже профильтрованной морской губки,

неразличимое подобие большинства обитателей улья или му-

равейника и гормональный (как в едином организме) обмен

между ними, соединение кораллов в колонии, явление биоло-

гического симбиоза, хирургическая пересадка органов – все

указывает на то, что в индивидуальности следует видеть не

монолитное единство, а открытую иерархию, стремящуюся к

полной интеграции как к своему верхнему пределу, но никогда

этого предела не достигающую.

Постмодернисты, утверждающие идею распада личности, ут-

раты ею своей идентичности, расшатывание социальности, вовсе

не пытаются «оклеветать» человека. Разумеется, их идеи находят-

ся в радикальном несоответствии с классической философской

традицией. И.Кант действительно считал, что единство индиви-

дуального сознания есть необходимое условие его возможности.

С точки зрения философской классики человек сохраняет свою

уникальность, собственную «особость» именно благодаря цель-

ности сознания. Оно обеспечивает человеку ясное и адекватное

представление об его внутреннем личностном ядре, т.е. идентич-

ности. В свою очередь, именно зрелое, ответственное и аутентич-

ное сознание обеспечивает феномен социальности. В этих рассуж-

дениях рельефно представлена персоналистическая идея.

Однако эта идея действительно испытывает сегодня серь-

езные испытания. Прежде всего, она подвергается проверке на

уровне биологии и физиологии. Сошлемся на современные пси-

хоневрологические исследования (в частности, знаменитые

эксперименты по рассечению полушарий головного мозга).

С точки зрения этих открытий никакого единства сознания у

человека нет и быть не может. Человеческая психика не имеет

единого центра. Напротив, даже мозг располагает нескольки-

ми участками, которые не интегрированы между собой. Левое

и правое полушария человека говорят на разных языках. Эво-

люция не выработала единого центра психики, который мог бы

синтезировать программы, задаваемые разными полушариями.

Правомерно ли на этом основании упрекать постмодернис-

тов в том, что они вынашивают в своих философских эксперти-

зах образ нового существа, которое нельзя будет в полном смыс-

ле слова назвать человеком. Это будет, скорее всего, пост-чело-

107

век или, точнее, не-человек. Однако критика антропоцентриз-

ма вовсе не предполагает устранения человека как особого рода

сущего. Напротив, «смерть человека» означает, что из лона фи-

лософии уходит идеализированный образ человека, человек-иде-

ал, человек – носитель неких классических детерминант приво-

дя специалистов к выводу о том, что привычные представления

о единстве сознания и единстве «Я» – не более, чем иллюзия.

Человеческая психика имеет несколько центров (несколько «я»),

и только лишь традиции нашей культуры заставляют нас не счи-

таться с этой реальностью. Не исключено, что в недалеком буду-

щем иллюзия единства «Я», а тем более и само «Я» будут отбро-

шены. Но это не означает, что возникнет новый тип человека, а

точнее не-человека, пост-человека, ибо осуществится выход за

пределы человеческого измерения цивилизации.

Критикуя постмодернизм, следует не только обозначать его

несовместимость с философской классикой. Эта задача не мо-

жет исчерпывать исследовательского замысла. Следует, как мне

кажется, раскрыть значение тех новых реальностей, научных

открытий и философских интуиций. С другой стороны, идея

целостности человека, которую декларируют постмодернисты,

позволяет развернуть критический анализ их методологичес-

ких основ. Человеческое бытие размещается между двумя по-

люсами – персонализмом и онтологизмом. Философская тра-

диция настаивала на том, что человека можно рассматривать

только в персоналистическом ключе. Постмодернисты, напро-

тив, пытаются разрушить эту персоналистическую опору, вы-

явить в человеке те черты, которые не содействуют его идеали-

зации. Судя по всему, обе эти установки не ухватывают челове-

ческую природу в ее динамике и взаимосвязи.

Появление постмодернизма связано с разочарованием в тех

идеях, которые воодушевляли создателей проекта Просвеще-

ния и под знаком которых происходило развитие в XIX в. ин-

дустриального и в XX в. постиндустриального общества

. Пост-

модернизм предложил новую парадигму осмысления мира,

сформулировал иное, нежели содержащееся в трудах класси-

ческой и неклассической философии, представление об эсте-

тическом идеале, дал собственную трактовку места и роли че-

ловека в универсуме.

108

Как известно, постмодернизм вырос из структурализма и унас-

ледовал содержащуюся в нем критику персоналистических уста-

новок экзистенциализма, персонализма, философской антропо-

логии, а в социальном аспекте историцизма. Структурализм ре-

визовал будто бы очевидную способность человека к свободе, к

самоопределению, личностной автономии, самотранценденции.

Постмодернисты же усмотрели в идеализации человека плохо

скрываемую установку на тоталитарное мышление. Идеал твор-

ческого человека, человека-творца, могущего пронести специфи-

чески человеческое сквозь вихрь перемен, устоять в собственном

личностном статусе, обеспечить единство собственного сознания.

Вместе с тем успехи этнографии и культурологии показа-

ли, что каждая культура содержит собственный лик человечес-

кого. Многообразие человеческого поведения, которое соотно-

сится с разными цивилизационными стандартами, натолкну-

ло исследователей на мысль: человек действительно находится

в ситуации перманентных изменений, которые разрушают ли-

тургически стройное представление о личностном ядре. Но если

понятие человека изменчиво, то нет никаких оснований выст-

раивать историю по меркам человека. История, следователь-

но, развивает безличное в человеке, демонстрируя расшатан-

ность антропологических установок.

Постмодернисты отметили также расщепленность челове-

ческого сознания. Интегративные тенденции человеческой

психики постоянно наталкиваются на врожденный беспорядок,

свойственный человеческому существу. В человеке можно об-

наружить созерцательного мистика, который выражает одну из

граней человеческой психики. Но в нем же коренится и бун-

тарь, энтузиаст-преобразователь, «комиссар». Эти сущности

вовсе не дополняют друг друга, тяготея к некоей норме. Такой

идеал оказывается совершенно недостижимым ни для отдель-

ного человека, ни для человечества в целом.

Моралисты разных времен обыкновенно приписывают все

беды человеческого рода эксцессам самоутверждения – агрес-

сивности, властолюбию, своекорыстию, себялюбию. Но не слу-

чайно их проповедь, звучащая в течение тысячелетий, по сути

дела не оказывает влияния на безумства человеческой истории.

Может быть, они ищут врага не там, где он притаился. И вели-

109

чие и трагедия человеческого рода проистекают из огромной

потенции человека к преодолению своей самости, к тому, что-

бы превзойти себя. Но у подавляющего большинства людей

порыв к самопреодолению, к экстазу, иномерности разрушает

личностную идентификацию. Они стремятся одолеть собствен-

ную уникальность и отдаться стремлению «кому-либо принад-

лежать». Люди в массе своей отождествляют себя не с символа-

ми необъятного целого, а с конечным и частичным: этносом,

страной, партией, сектой, направлением, школой. Возможен

ли в этом случае единый дискурс о человеке, который букваль-

но растащен по субличностям.

Неудержимая заразительность общего порыва, шаблониро-

вание сознаний и воль рождает элементарный общий знамена-

тель, который исчерпывается древними дологическими импуль-

сами. Идентификация с группой, вызывая иллюзию причаст-

ности к несокрушимой силе не оставляет места для личной

ответственности. Человек в этой связи готовит себя не только к

тому, чтобы убивать, но и к тому, чтобы жертвенно умереть. Но

убивает он с гораздо большей легкостью.

Нетрудно понять, что эти рассуждения выросли не на пус-

том месте. Можно понять удивление Ж.Батая, который, читая

Ф.Ницше, постоянно испытывает некую растерянность. Но

разве немецкий философ не выразил двойственность челове-

ческого существа? «В человеке тварь и творец соединены во-

едино: в человеке есть материал, обломок, глина, грязь, бес-

смыслица, хаос; но в человеке есть также и творец, ваятель, твер-

дость молота, божественный зритель и седьмой день –

понимаете ли вы это противоречие? И понимаете ли вы, что

ваше сострадание относится к “твари в человеке”, к тому, что

должно быть сформовано, выковано, разорвано, обожжено,

закалено, очищено, – к тому, что страдает по необходимости и

должно страдать? А наше сострадание – разве вы не понимае-

те, к кому относится наше обратное сострадание, когда оно за-

щищается от вашего сострадания как от самой худшей изне-

женности и слабости»

Немецкий философ действительно раскрыл негативность

человеческой природы. В книге «Так говорил Заратустра» он

показал, как малодушие и лицемерие отказываются превозмо-

110

гать свою недостаточность. Однако инвективы Ф.Ницше не

предполагают только осуждение человека и его природы. В че-

ловеке, в человеческом духе, по его мнению, нетрудно обнару-

жить натуру верблюда, покорного и несамостоятельного вьюч-

ного животного. Но в человеческом естестве обозначен и лев.

Это олицетворение способности человека к преображению.

Стало быть, Ницше толкует не только о порочности челове-

ка, но и о его поиске иного самоопределения. Человек способен

стремится к воссозданию своей целостности. Он способен вос-

становить в своих правах не только силу своего духа и разума, но

и утверждение сильных страстей и зовов плоти. Напутствие Ниц-

ше выглядит так: «Но любовью и надеждой заклинаю тебя: хра-

ни героя в душе своей! Свято храни свою высшую надежду»

Современные дискуссии о человеческой природе актуали-

зируют проблему антроподицеи. Сегодня актуальной оказыва-

ется сама задача оправдания человека как особого рода сущего.