Это нас успокаивало. Мы оба были настолько неопытны, что даже не подумали о том, что нужное они нашли.
Мы совсем не обратили внимание на сообщение хозяйки о том, что обыскивавшие что–то печатали на
пишмашинке. Нам не пришло в голову, что они и приходили за тем, чтобы снять почерк пишмашинки.
Вторая весть, как сказал Георгий, ободряющая. Некоторое количество листовок передано во Владимир, в
Калугу, в войска Средне–Азиатского и Ленинградского военных округов и там они распространены. С
особенным воодушевлением он и сын сестры Зинаиды – Алеша Егоров – рассказывали о распространении
листовок в одном из Владимирских техникумов, где учился сын Мальвы – двоюродной сестры Алеши – Саша
Госмер.. Это сообщение произвело на меня совсем иное впечатление, чем на Георгия. «Как раз в этом техникуме
распространять листовки и не следовало, – сказал я. – Листовки, эти же, обнаружены в Москве. Значит, ищи, кто
связан с Москвой. И такая связь, как у Алеши с Сашей, обнаружится немедленно». От этой логики на душе у
меня стало тревожно. И, как показала жизнь, не напрасно.
На следующий день я отправился в Генштаб. Там меня ждали. Начальник оперативного управления генштаба и
направленец Дальнего Востока уже имели для меня подготовленное задание. Во время рассмотрения этого
задания я время от времени чувствовал на себе любопытствующий взгляд то одного, то другого. Особого
значения этому я не придавал. Считал, что здесь еще не забыто мое выступление на партийной конференции
Ленинского района. С заданием разобрались и я принялся за дела. Работа была интересная и достойная, то есть
требующая для выполнения высокой квалификации. Временем меня сильно не ограничивали, и я, естественно, на
работе не пересиживал. Работал по 5–6 часов в день. Куда мне было торопиться, если не торопят. Жизнь в семье
все же приятнее, чем Дальневосточное одиночество.
За работой улеглась и моя тревога. Тем более, что во Владимире допросы техникумовских ребят прекратились.
Придавая большое значение сохранению организации, я поручил Георгию ликвидировать московскую
«кучность», реорганизовать создавшуюся здесь группу в цепочку и временно прекратить ее деятельность.
Затаиться. Когда, как мне казалось, все затихло, я решил проверить, как относятся люди к подпольной
оппозиции. Долго колебался, так как благополучный исход считал исключенным. В конце концов решился.
Где–то в половине января 1964–го года я пошел к одному из входов в завод «Серп и Молот», взяв с собой
тринадцать листовок. 13 в нашей семье считается счастливой цифрой. И я суеверно взял эту цифру себе в
покровители. Подумал я и над тем, кому ДАВАТЬ – идущим на работу или с работы. Следующие на работу,
казалось мне, побоятся идти со столь опасной ношей к контрольной и в рабочий коллектив, где листовка может
случайно обнаружиться. Поэтому надежнее предлагать листовки идущим домой. А теперь, как предлагать?
Решил: тем, кто вызовет симпатию. Причем предварительно спросить: «Возьмешь листовку?»
С замирающим сердцем предложил первому. Так волновался, что совсем не запомнил этого человека. Он
кивнул. Не останавливаясь, молча взял и незаметно спрятал в карман. И второй удачно. И третий. Четвертый –
осечка. На вопрос покрутил угрюмо головой и на ходу спрятал руки в карман. Дальше снова пошла удача. Очень
быстро роздал десяток. И приходит мысль: «А не попробовать ли на тех, кто идут на работу».
Первое предложение – неудача. Второе – тоже. Возникает мысль – прекратить, очень рискованно. Вот второй,
например, прошмыгнув мимо, взглянул почти враждебно. Но навстречу белокурый, голубоглазый, очень
симпатичный паренек, схожий с одним из друзей моей юности – Мишей Пожидаевым, и я, непроизвольно
улыбнувшись, спрашиваю: «Листовку возьмешь?»
– Давай! – ответил улыбнувшись, на ходу перехватывает он листовку и уходит, помахав мне ею.
Глядя вслед ему, я и не заметил, как подошел пожилой рабочий и протянул руку за листовкой. Я отдал. И тут
же решил – последнюю отдам тому, кто подойдет первым. Подходил от завода высокий интеллигентного вида
человек, я молча сунул последнюю листовку ему в руки и быстро зашагал вдоль высокого дощатого забора в
сторону от завода. Не успел пройти и двух десятков шагов, как услышал, что кто–то меня нагоняет. Потом
раздался голос: «Эй, парень!»
Я оглянулся. Меня нагонял рабочий примерно моего возраста, хотя, может, его старили усы.
– Это Вы меня? – спросил я.
– Да, Вас! Хочу спросить. Вы все раздали?
– Все.
– Жаль. Хотелось почитать. – И немного погодя, уже идя рядом – Не боишься?
– Надоело бояться. Да ведь когда–то кому–то начинать надо.
– Верно, – серьезно подтвердил он. – Но люди боятся.
Мы пошли рядом, разговаривая. Собеседник был мне симпатичен. Но стояние с листовками меня буквально
вымотало. Стоял я с ними максимально десять минут, а показалось – часы. И теперь мне хотелось как можно
скорее быть подальше. А собеседник тем временем предлагал зайти к нему, заверяя, что он живет совсем рядом.
Мне и хотелось зайти, и я не предполагал никаких нечестных замыслов с его стороны, но разум подсказывал мне:
надо уходить подальше и как можно быстрее. Поэтому я сказал, что, к сожалению, не имею времени и бегом
бросился к только что подошедшему трамваю. Через несколько остановок пересел в такси, а затем в метро.
Таким образом, я выяснил, что промышленные рабочие ждут правдивой информации. Явилось желание
появиться с листовкой среди случайной публики... Какова будет там реакция? Но эксперимент с такой тяжелой
нервной нагрузкой, как у «Серпа и Молота», я сейчас проделать не мог. Решил взять одну листовку. Правда,