Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

Оказывать животному знаки уважения начинают сразу же после его пленения.

Медведя торжественно вводят в селение и сажают в клетку, в ней пленника по

очереди кормят все жители селения. Медведь – даже если его купил или

поймал один человек – является в некотором смысле собственностью всех

жителей селения. А так как мясо его пойдет на общий праздничный стол, то и

принимать участие в уходе за ним и в его откармливании должны все жители

селения. Длительность пребывания медведя в плену зависит от возраста

пойманного зверя. Матерых медведей держат не более нескольких месяцев, а

медвежат – до тех пор, пока те не вырастут. Праздник – обычно его справляют

ц декабре, но иногда в январе и феврале-начинается тогда, когда медведь

обрастет толстым слоем жира. В частности, праздник, на котором побывали

русские путешественники, растянулся на много дней; на нем было . убито и

съедено три медведя. Этих животных в сопровождении процессии по

нескольку раз обводили по всему селению и насильно затаскивали в каждый

дом, жители которого считали за честь для себя угостить дорогих гостей.

Однако, прежде чем начать обход селения, гиляки в присутствии животных

играли в скакалку. Фон Шренк склонен полагать, что через веревку они прыгали

в честь зверей. В ночь перед расправой всех трех медведей при лунном свете

долго водили по льду замерзшей реки. В эту ночь жителям селения

запрещалось спать. На следующий день медведей еще раз спускали с крутого

берега реки и трижды обводили вокруг полыньи, из которой черпали воду

женщины. После этого их приводили на заранее выбранное место неподалеку

от селения, где медведей расстреливали из луков. В знак того, что место

жертвоприношения было священным, его обносили обструганными

палочками, с концов которых, подобно завиткам, свешивались стружки. Как и у

айнов, у гиляков такого рода палочки служат обычными амулетами,

употребляемыми в ритуальных целях.

Приведя в порядок дом, выбранный для собрания гостей, и украсив его, гиляки

вносят в него – но не через дверь, а через окно – медвежьи шкуры с

приделанными к ним головами, эти шкуры развешивают на помосте для

приготовления мяса, воздвигнутом напротив очага. Варка медвежьего мяса у

гиляков является почетной привилегией старейших мужчин; женщины, дети,

подростки в этом не участвуют. К этому делу приступают неторопливо и

осмотрительно, с некой даже торжественностью, На празднике, на котором

присутствовали русские путешественники, старики начали с того, что обвили

котел плотным венком из стружек и наполнили его снегом, потому что

пользоваться обычной водой для варки медвежатины запрещается. Тем

временем прямо перед носом у медведей ставили большое деревянное

корыто, богато украшенное всякими завитушками и резьбой: на одной стороне

этого корыта было вырезано рельефное изображение медведя, а на другой –

жабы. При разделке туш каждую ногу, прежде чем положить ее в котел, клали

на землю перед медвежьими головами, как бы испрашивая их позволения на

это. Вареное мясо выуживали из котла железным крюком и опускали в корыто,

стоящее перед медведями, чтобы те могли первыми отведать собственного

мяса. Медвежий жир, нарезав ломтями, вывешивали перед медведями, а

потом складывали в небольшое деревянное корыто, стоящее рядом с ними на

земле. В последнюю очередь разделывали внутренние органы, которые

складывали в небольшие сосуды. В это время женщины занимались

изготовлением повязок из разноцветных тряпок, которыми после захода

солнца повязывали медвежьи морды чуть пониже глаз, «чтобы высушить

вытекавшие из них слезы».

По окончании церемонии утирания слез, текущих из глаз бедных мишек, все

собравшиеся с рвением приступали к поеданию мяса. Бульон, в котором

варилось мясо, к этому времени был уже выпит. Деревянные чашки, блюда и

ложки, которыми гиляки отхлебывают бульон и едят мясо на медвежьем

празднике, используются только в этих торжественных случаях. Вся эта утварь

украшена резными фигурками медведей и орнаментами, имеющими

отношение к медведю и медвежьему празднику. Гиляки испытывают

сильнейшее предубеждение против передачи этих предметов какому-либо

другому лицу. Обглоданные кости участники праздничной трапезы клали

обратно в котел, в котором варилось мясо. По окончании еды кто-нибудь из

стариков с еловой веткой в руке становился у двери и слегка похлопывал ею

выходящих из дома участников трапезы. Это, возможно, было наказанием за их

дурное обращение с чтимым животным. В полдень женщины исполняли

странный танец. Они пускались в пляс по очереди, причем каждая танцующая,

двигая верхней частью тела, принимала самые диковинные позы, в руках она

держала еловую ветвь или что-то вроде деревянных кастаньет. Тем временем

остальные женщины отбивали ритм, барабаня дубинками по стропилам дома.

По утверждению фон Шренка, старики торжественно относят обглоданные

кости и череп медведя на особое место в лесу, расположенное неподалеку от

селения. Там они зарывают все кости, за исключением черепа. После этого

срубают молоденькое деревцо, расщепляют пень и вставляют череп в

расщелину. По мере того как место зарастает травой, череп скрывается из виду

и медведю приходит конец.

Другое описание медвежьего праздника у гиляков мы находим у Льва

Штернберга. В основном оно совпадает с приведенными выше сообщениями,

но некоторые частности заслуживают упоминания. Этот праздник, согласно

Штернбергу, гиляки обычно устраивают в честь покойного родственника.

Покупает или ловит медвежонка ближайший родственник покойного; он

выкармливает его в течение двух-трех лет, прежде чем его можно будет

принести в жертву. Привилегией участия в медвежьей трапезе пользуются

только некоторые из почетных гостей: медвежье мясо едят исключительно они,

а хозяин медведя и члены его клана выпивают бульон, в котором варилось

мясо. Почетные гости (нархи)

122

обязательно должны принадлежать к клану, в

котором дочери хозяина и другие представительницы его клана находят себе

мужей. Один из таких гостей – как правило, это зять хозяина – удостаивается

чести поразить медведя стрелой. В дом шкуру, мясо и голову убитого медведя

вносят не через дверь, а через дымовое отверстие. Под голову подкладывают

набитый стрелами колчан, а рядом с ней раскладывают табак, сахар и другие

пищевые продукты. Считается, что в дальнее путешествие душа медведя

захватит с собой души всех этих вещей. Варят медвежатину в особом сосуде, а

огонь разжигают священным огнивом из кремня и стали – передаваемой из

поколения в поколение собственностью клана. С помощью этого огнива огонь

зажигают исключительно в торжественных случаях. Одно из многочисленных

мясных блюд, приготавливаемых для собравшихся в специально для этого

предназначенном сосуде, ставят перед медвежьей головой (эта процедура

называется «кормлением головы»). После умерщвления медведя гиляки

приносят в жертву двух собак – кобеля и суку. Прежде чем задушить собак, им

дают поесть и приглашают отправиться к хозяину высочайшей горы,

переменить шкуры и на следующий год возвратиться в обличье медведей. К

тому же хозяину, владыке девственного леса, отправляется и душа убитого

медведя, нагруженная подношениями, сопровождаемая душами собак, а

также душами ритуальных обструганных палочек, играющих в медвежьем

празднике важную роль.

122

Нархи – род зятьев в своеобразной «З-родовой» общественной структуре гиляков (нивхов) в прошлом.

Эта «З-родовая» структура общества хорошо изучена Л. Я. Штернбергом (см.: Штернберг Л. Я. Сахалинские

гиляки. – Этнографическое обозрение, 1893, № 1, 2, 4).

Немногим отличается отношение к медведю соседей гиляков – гольдов.

123

Они также охотятся на медведя. Иногда они берут медведя живьем и, посадив

в клетку, откармливают его хорошей пищей, зовут своим сыном или братом. Во

время великого праздника животное выпускают из клетки и с почетом

прогуливают по селению, после чего убивают и съедают. «Череп, челюсти и

уши (мертвого медведя) подвешивают на дерево как средства защиты от злых

духов, а мясо съедают как великое лакомство, так как все, вкусившие его,

становятся, по их поверью, мужественными и удачливыми охотниками».

Другая народность тунгусского происхождения, живущая в Приамурье, – орочи

– также устраивает медвежьи праздники. Поймав медвежонка, охотник считает

своим долгом приблизительно в течение трех лет выращивать его в клетке,

чтобы по истечении указанного периода публично предать его смерти и вместе

с друзьями съесть его мясо. Так как эти ежегодные праздники – хотя

организуются они частными лицами – носят общественный характер, орочи

стараются, чтобы каждое селение, когда подойдет его очередь, устраивало

подобный праздник. Выведенного из клетки медведя на веревках проводят по

всем домам в сопровождении людей, вооруженных копьями, луками и

стрелами. В каждом доме медведя и поводырей угощают едой и выпивкой. Эти

визиты длятся несколько дней, пока не будут обойдены все дома не только в

этой, но и в соседней деревне. Эти дни проходят в забавах и шумном веселье.

После этого медведя привязывают к дереву или деревянному столбу, и толпа

расстреливает его из луков. Мясо убитого медведя зажаривают и съедают. У

орочей с реки Тунджи женщины принимают участие в медвежьих праздниках,

а у орочей с реки Ви женщинам запрещается даже притрагиваться к

медвежатине.

В обращении этих народностей с взятым в плен медведем есть черты, почти

ничем не отличающиеся от религиозного поклонения. Таковы, к примеру,

молитвы, с которыми они обращаются к мертвому и живому животному:

раскладывание еды перед медвежьим черепом, включая его собственное

мясо; гиляцкий обычаи подводить медведя к реке. чтобы получить улов рыбы:

обычай обходить с Медведем все дома, чтобы обеспечить благополучие их

обитателей (точно так же в Европе .Майское дерево или представителя духа

дерева переносят от одной двери к другой, чтобы излить на всех живительные

силы просыпающейся природы). Очень напоминает религиозное таинство и

123

Гольды – прежнее название нанайцев.

торжественное причащение медвежьей плотью и кровью, особенно айнский

обычаи распределять среди присутствующих содержимое священной чаши,

которая приобретает свойство святости, побывав вблизи мертвого медведя. В

пользу такого предположения говорит гиляцкий обычай содержать

медвежатину в специальных сосудах и приготовлять ее на огне, разжигаемом с

помощью приспособления, которое употребляется исключительно в

ритуальных целях. Преподобный Батчелор, наш главный авторитет по религии

айнов, прямо называет церемонную почтительность, с которой айны

обращаются с медведем, культом и утверждает, что это животное, несомненно,

принадлежит к лику айнских богов. Сами айны открыто называют медведя

богом (kamui). Правда, это слово, замечает Батчелор, имеет множество

смысловых оттенков и применяется к огромному числу предметов, так что из

его применения к медведю нельзя с достоверностью заключить, что это

животное на самом деле считается божеством. Сахалинские айны, согласно

имеющимся в нашем распоряжении данным, рассматривают медведя не как

бога, а всего лишь как посланца, отправляемого к богам. Такое представление

о нем находит подтверждение в поручении, которое они дают ему

непосредственно перед смертью. Гиляки, видимо, также видят в медведе

посла, посылаемого с подарками к Владыке горы, от которого зависит

благоденствие народа. Вместе с тем они обращаются с медведем как с

существом высшего порядка, как с настоящим младшим божеством и считают,

что его присутствие в селении во время откармливания несет с собой

многочисленные благодеяния: прежде всего он наводит страх на полчища злых

духов, постоянно занятых охотой на людей, крадущих их собственность, и на

болезни, разрушающие их тела. Более того, айны, гиляки и гольды уверены,

что, отведав медвежьего мяса, крови или бульона, они поглощают часть его

чудесных Способностей, в частности храбрость и мощь. Поэтому стоит ли

удивляться тому, что они выказывают столь великому благодетелю знаки

величайшего почтения и признательности?

Некоторый свет на двойственное отношение айнов к медведям проливает его

сравнение с их отношениями к другим животным. Они, например, считают

филина добрым богом, который своим уханьем предупреждает людей о

грозящих им опасностях и защищает их от последних. Поэтому филин,

божественный посредник между людьми и творцом, окружен у айнов

любовью, доверием и набожным поклонением. О его божественной и

одновременно посреднической функции свидетельствуют применяемые к

нему эпитеты. Божественную птицу при первой возможности берут в плен и

сажают в клетку; сидящего в клетке филина любовно именуют «возлюбленным

богом» и «дорогим маленьким божеством». Проходит время, и, несмотря на

все эти нежности, «дорогое маленькое божество» душат и как посла отсылают

с посланием к высшим богам, а возможно, и к самому творцу. Перед тем как

принести филина в жертву, к нему обращаются с такими словами: «Мы,

возлюбленный бог, вскормили тебя, потому что тебя любим, и теперь

собираемся отослать тебя к отцу. Возьми с собой наши дары: пищу, инао, вино

и лепешки. Отнеси их своему отцу, он им очень обрадуется. Придя к отцу,

скажи ему так: „Я долгое время жил среди айнов, айн-отец и мать-айнка

вскормили меня. И вот я возвратился к тебе. Я принес тебе много всяких

лакомств. Живя среди айнов, я видел великое множество бед и несчастий. Я

заметил, что некоторые из айнов одержимы демонами, других поранили дикие

звери, третьих покалечили обвалы, четвертые потерпели кораблекрушение, а

пятых поразила болезнь. Услышь меня, отец мой, поспеши обратить свой взор

на айнов и помочь им“. Если ты выполнишь наш наказ, твой отец поможет

нам».

Айны также держат в клетках орлов, поклоняются им как богам и просят

защитить народ от напастей. Это не мешает им приносить этих птиц в жертву,

обращаясь к ним перед этим со следующей молитвой: «О дорогое божество, о

божественная птица, выслушай меня, молю! Ты не составляешь часть этого

мира, ибо жилище твое у творца среди его золотых орлов. Тебе, божественная,

подношу я эти инао, лепешки и другие лакомства. Вскочи верхом на инао и

поднимись в свое славное небесное жилище. По прибытии собери

родственных тебе богов и от нашего имени поблагодари за то, что они правят

миром. Да приди обратно, умоляю тебя, и правь нами. Уйди с миром, дорогое

божество». Кроме того, айны поклоняются ястребам, держат их в клетках и

приносят в жертву. Перед тем как предать эту птицу смерти, они обращаются к

ней с молитвой следующего содержания: «Ты искусный охотник, о

божественный ястреб, ниспошли и мне твое искусство, молю». Если с

плененным ястребом хорошо обращаться и перед смертью как надо его

попросить, он, конечно, не откажет охотнику в помощи.

Итак, айн рассчитывает извлечь из умерщвления существ, с которыми он

обращается как с богами, разного рода выгоды. Он посылает их послами к

своей родне и к богам верхнего мира; съедая различные части их тела, а также

с помощью многих других ухищрений он надеется стать обладателем их

положительных качеств; он недвусмысленно возлагает надежды на их

телесное воскресение в этом мире, которое даст ему возможность вновь

поймать их, умертвить и еще раз воспользоваться всеми преимуществами,

которые он уже прежде извлек, принеся их в жертву. В молитвах, с которыми

айн обращается перед казнью к культовому медведю или к культовому орлу,

он просит их вернуться назад, что явно свидетельствует о наличии у айнов веры

в воскресение из мертвых. Если у нас еще остается в этом сомнение, его

рассеивает заявление Батчелора, согласно которому айн «твердо верит, что

духи убитых им на охоте или принесенных в жертву животных и птиц

возрождаются к земной жизни в телесной форме. Они верят, далее, что на

земле они появляются для вящего блага людей, особенно айнов-охотников».

Дины, по словам Батчелора, «по общему признанию, убивают и съедают

животное, чтобы на смену ему пришло другое животное, с которым можно

было бы поступить таким же образом». Во время принесения животных в

жертву они «обращаются к ним с молитвами, в которых содержится просьба

еще раз вернуться на землю и попасть на пиршественный стол, как будто,

умерщвляя и съедая этих животных, они оказывают им некую честь и

доставляют удовольствие. Так они на самом деле и считают». В контексте

сказанного эти последние замечания относятся прежде всего к

жертвоприношению медведей.

Не последним из преимуществ, которое айн рассчитывает извлечь из убийства

культового животного, является возможность как в настоящем, так и в будущем

досыта наедаться мясом этого животного в подобных случаях. Источником этой

приятной надежды служит его уверенность в духовном бессмертии и телесном

возрождении животных из мертвых. Эту уверенность, на которой основываются

многие курьезные обычаи, разделяют с винами первобытные охотники во

многих частях света. Некоторые из этих обычаев мы сейчас приведем. Пока же

важно отметить, что торжества, во время которых айны, гиляки и некоторые

другие народности с заверениями в своем уважении к ним и в горе по случаю

их утраты предают смерти ручных, вскормленных в клетках медведей,

возможно, являются не чем иным, как расширенным и торжественным

воспроизведением обрядов, которые охотник совершает над тушей дикого

медведя, убитого им в лесу. Мы располагаем прямыми доказательствами того,

что у гиляков дела обстоят именно так. Для уяснения смысла гилякского

ритуала нам, по словам Штернберга, «прежде всего следует помнить, что

медвежьи праздники не устраиваются, как это принято безосновательно

полагать, исключительно по случаю умерщвления прирученного медведя;

справляют их и в тех случаях, когда гиляку удается убить медведя на охоте.

Правда, в этих последних случаях праздник не достигает такого размаха, но

сущность его от этого не меняется. Когда в селение вносят голову и шкуру

убитого в лесу медведя, его жители оказывают им торжественный прием,

сопровождаемый музыкой и пышными обрядами. Голову, как и во время

жертвоприношения медведя, откормленного в селении, кладут на священный

помост, кормят и подносят ей дары. По такому случаю также собираются

почетные гости (нархи), также приносятся в жертву собаки, а кости погребаются

на том же месте и с теми же почестями, что и кости медведя, выкормленного в

селении. Другими словами, великий зимний праздник является не более как

расширенным воспроизведением обряда, который соблюдается по случаю

умерщвления каждого медведя».

Следовательно, противоречие в обрядовой практике народностей, почитающих

и чуть ли не обожествляющих животных, на которых они охотятся, которых они

убивают и съедают, является не столь вопиющим, как казалось на первый

взгляд. У них есть для такого образа действий основания, и притом весьма

веские. Первобытный человек никоим образом не является таким нелогичным

и непрактичным, каким он может показаться поверхностному наблюдателю.

Над проблемами, которые его непосредственно касаются, он размышлял

достаточно глубоко, и, хотя выводы, к которым он пришел, часто очень далеки

от тех, к которым пришли мы, не стоит отрицать за ним заслугу терпеливого и

продолжительного размышления над фундаментальными проблемами

человеческого существования.

Обратимся к интересующему нас вопросу. В данном случае первобытный

человек, с одной стороны, считает медведей вообще животными, вполне

подчиненными его нуждам, а с другой – выделяет из их числа отдельные

особи, которым он оказывает почитание, доходящее чуть ли не до

обожествления. Такое отношение не дает нам основания поспешно обвинить

его в иррационализме и непоследовательности; напротив, нам следует

попытаться встать на его точку зрения, посмотреть на вещи его глазами и

отрешиться от предубеждений, которые оказывают столь глубокое влияние на

наше мировоззрение. В таком случае мы, скорее всего, обнаружим, что, каким

бы абсурдным ни казалось нам поведение первобытного человека, он, как

правило, основывает свои поступки на логике, которая, как ему кажется, не

противоречит данным его ограниченного опыта. В следующей главе я

собираюсь подкрепить это утверждение примерами. Я постараюсь показать,

что у айнов и других племен Северо-Восточной Азии торжественный ритуал

медвежьего праздника является всего лишь наиболее явным примером

религиозного поклонения, которое первобытный человек, руководствуясь

принципами своей варварской философии, оказывает животным, убиваемым и

употребляемым в пищу.

Глава LIII

УМИЛОСТИВЛЕНИЕ ОХОТНИКАМИ

ДИКИХ ЖИВОТНЫХ

Итак, первобытный человек не ограничивает свое объяснение жизни верой в

вечную и бессмертную душу человека – он распространяет ее на все живые

существа вообще. При этом он поступает более великодушно и, возможно,

более логично, чем его цивилизованный собрат, который обыкновенно

отрицает за животными право на бессмертие и делает его своей единоличной

привилегией. Первобытный человек не так высокомерен. Он придерживается

мнения, что животные, подобно человеку, одарены чувствами и разумом, что,

как и люди, они обладают душами, которые переживают их тела и после

смерти блуждают в виде бестелесных духов или возрождаются в телесной

форме.

Следовательно, для дикаря, который ставит практически все живые существа

на равную ногу с человеком, акт умерщвления и съедения животного по

необходимости резко отличается от того, как представляем его себе мы, считая

умственные способности животных значительно уступающими нашим

собственным и отказывая им в обладании бессмертной душой. В силу этого,

убив животное, первобытный охотник полагает, что он может стать жертвой

мести со стороны бесплотного духа или со стороны других животных того же

вида, которых он считает связанными, подобно людям, узами родства и

обязательствами кровной мести и поэтому непримиримо относящимися к

любому ущербу, причиненному кому-нибудь из их сородичей. Поэтому

первобытный человек ставит себе за правило не убивать животных, когда в

этом нет насущной необходимости. Так, по крайней мере, он поступает по

отношению к животным свирепым и грозным, от которых за убийство их

сородичей можно ожидать кровной мести. К такому разряду животных

относятся крокодилы. Обитают крокодилы только в жарких странах, где. как

правило, имеется изобилие пищи, так что первобытный человек не нуждается в

том, чтобы убивать их ради невкусного, жесткого мяса. Поэтому большинство

дикарей берет себе за правило не убивать крокодилов, точнее, убивать их,

только руководствуясь законом кровной мести, то есть в отместку за нападение

на людей. Даяки с острова Борнео прибегают к умерщвлению крокодила лишь

тогда, когда крокодил сжирал их сородича. «Зачем нам, -говорят даяки,

-первыми нападать на крокодила, когда он и его родня легко могут отплатить

нам тем же?» Но если аллигатор первым лишит человека жизни, месть за него

становится священным долгом оставшихся в живых родственников, которые

нападают на этого каннибала, подобно тому, как судебные органы преследуют

преступника. Некоторые, впрочем, не мстят даже в таких случаях, чтобы не

ввязываться в ссору, которая не имеет к ним прямого отношения. Они

предоставляют расправу над аллигатором-каннибалом справедливой

Немезиде, и когда им удается поймать крокодила, они убеждены, что это и

есть убийца или его сообщник.

Туземные жители Мадагаскара, подобно даякам, убивают крокодила

«исключительно в отместку за одного из своих друзей, павшего жертвой

крокодила. Они уверены, что, по закону кровной мести (les talionis), за

неоправданным умерщвлением этого пресмыкающегося последует смерть

человека». Люди, живущие рядом с озером Нтаси на Мадагаскаре, каждый год

обращаются к крокодилам с «воззванием», в котором говорится, что в отместку

за убийство каждого из своих товарищей они намерены убивать по крокодилу;

«воззвание» предостерегает благоразумных крокодилов от вмешательства в

это дело, потому что враждебные действия людей будут направлены не против

них, а против их злонамеренных сородичей, лишивших человека жизни.

Многие мадагаскарские племена верят, что ведут свое происхождение от

крокодила, и, следовательно, видят в этом чешуйчатом пресмыкающемся

своего брата в полном смысле слова. Когда какой-нибудь крокодил настолько

забывается, что съедает своего родича-человека, вождь племени – а в его

отсутствие кто-нибудь из старейшин, хорошо знакомых с племенными

обычаями, – во главе целой процессии отправляется на берег водоема и

увещевает семью «преступника» выдать его в руки правосудия. После этого в

озеро или реку бросают крюк с насаженной на него приманкой. На следующий

день на берег вытаскивают, как они считают, самого виновника преступления

или его родича. После тщательного расследования мотивов преступления его