Флиер А.Я. Некультурные функции культуры. Очерки

Подождите немного. Документ загружается.

оказалось не собранием художественных шедевров, а самой жесткой

социальной несвободой

. Постмодернизм – это выход на новый, более

сложный уровень понимания свободы личности и ее творческой

самореализации, нежели предполагалось классической теорией демократии

эпохи Просвещения.

После освобождения от пут социальных и идеологических ограничений,

принесенного нам буржуазными революциями и Просвещением, постмодерн

призывает к освобождению от «культурных ограничений», но не путем отказа

от культуры вообще, а посредством переосмысления многих ее установлений,

перехода к более либеральной и основанной уже не на экономическом, а на

познавательном интересе личности модели ее интерпретации и освобождению

от «авторитета текста», играющего решающую роль в реализации

нормативных функций культуры. Именно этот авторитет текста (традиций,

норм, нравов, обычаев, обрядов, ритуалов, моральных и религиозных

ограничений, лингвистических норм языка и т.п.) делают человека

бесконечно несвободным, подчиненным общественным установлениям и дик-

тату со стороны общества. По мнению постмодернистов, социальные и

политические ограничения – это уже производный результат

принципиального настроя культуры на несвободу, на диктат общества над

личностью.

Пока нам трудно понять, в каких организационных формах может

воплотиться этот новый уровень индивидуализации сознания и норм

поведения отдельного человека. Те формы, в которых это реализуется сейчас,

подвергаются самой жесткой критике

. Они ведут к замыканию людей в своем

индивидуальном культурном мире (социальной индивидуализации), а так же

к разрастанию насилия со стороны тех, кто был ущемлен прежними нормами.

Впрочем, это характерно для всех революций. Сейчас феминистки,

Об этом подробнее см.: Флиер А.Я. Культура как тюрьма // Флиер А.Я. Некультурные функции

культуры. – М., 2008.

Бауман З. Индивидуализированное общество. – М., 2002; Гидденс Э. Ускользающий мир. – М.

2004; Никонов А.П. Конец феминизма или чем женщина отличается от человека. – М., 2005.

331

гомосексуалисты, инвалиды, цветные – все, кто чувствует груз исторической

несправедливости, вымещают свои обиды тем, кто их ущемлял в прошлом,

т.е. белому гетеросексуальному мужчине. Сейчас в США быть белым

нормальным мужчиной – самое опасное занятие

Но я боюсь, что решение этих проблем – на несколько порядков

сложнее, чем кажется воинствующим феминисткам. Это вопрос о том, как

сочетать личные интересы индивида с коллективными интересами общества.

И пока этого никто не знает. Постмодернисты только озвучили эту проблему,

но реальных путей выхода из нее не предложили. Впрочем, решение любой

проблемы должно начинаться с ее легализации. На протяжении 10 тысяч лет,

это решалось просто: личность не была столь социально ценна, чтобы была

нужда с нею считаться (хотя мудрейшие люди всех эпох предупреждали, что

обращение к этому вопросу рано или поздно неизбежно).

В.И.Ленин считал, что он этот вопрос снял. Людей с ярко выраженной

индивидуальностью – физически уничтожить. Пусть останутся только массы.

Но ведь масса и самых неразвитых людей состоит из индивидов со своими

индивидуальными интересами, вкусами, предпочтениями. Этого и Ленин, и

его последователи как-то не учли; на чем и провалилась вся идея социализма.

Накормить каждого по индивидуальному заказу оказался в состоянии только

капитализм.

Но вот настала эра социально-экономического преобладания индивидов

– специалистов high tec. Масса технических исполнителей уже ничего не

решет; ее можно пригласить и из Южной Америки, и из Азии, и из России

(внешний пролетариат, по Ортеге-и-Гассету

Поиск нового пути интеллектуального развития, судя по всему, был

спровоцирован в большей степени идеями Римского клуба и работами А.Печ-

чеи, нежели различными «революциями» рубежа 1960-70-х гг. «Молодежная

революция» решала по существу те же самые проблемы, но на уровне

Никонов А.П. Конец феминизма.

Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Ортега-и-Гассет Х. Избранные труды. – М., 1997.

332

практического отказа от прежней культуры и ее системы ограничений. Была

предпринята тотальная акция и против особой роли интеллектуалов в

определении путей развития. В конечном счете «молодежная революция»,

кроме сексуальной свободы, преследовала и цель освобождения от влияния

интеллектуалов. Таким образом, оснований для какой-либо связи массовой

культуры (даже в ее высших проявлениях) с постмодерном нет никаких.

Наиболее общим для различных вариантов постмодерна можно считать

его отвержение «зарегулированности» социальной жизни культурными

нормами (воплощенными в культурных текстах), отстаиванием идеи

«энтропийного» характера социальных процессов, призывом к деконструкции

культурных текстов и эклектичному смешению художественных языков,

отвержением доминирующих представлений об истории и социальной

реальности, как набора заведомых нарративов и симулякров. В постмодерне

преобладает стремление включить в современную культуру весь опыт

мировой истории путем ее ироничного цитирования (как заведомо

недостоверной информации, выдумки писателей-романтиков); стремление

превратить культурный хаос путем игрового освоения в специфичную среду

обитания современного человека.

На первый взгляд, постмодерн постоянно апеллирует к семиотике и

вроде бы в основном работает на ее материале. Это иллюзия. Под видом

словесной формы постмодерн исследует культуру в целом, а – главное –

уровень ее принудительности. И здесь не важно, исследуется ли

лингвистическая или социальная сторона жизни. Лингвистическая – не более

чем форма манифестации социальной. А цель – заставить индивида не только

подчиниться обществу, но и поверить в то, что такое подчинение неизбежно,

подавить его эталонами разрешенных форм культурных проявлений: в

области секса, питания, в наборе вещей повседневного потребления, в

критериях девиантности, в нормах написания текстов. И самый страшный

инструмент культурного принуждения – это учебник, словарь, эталон.

333

Культурные нормы обычно складываются на основе исторического

социального опыта того или иного народа (т.е. опыта адаптации к природным

и социальным условиям существования). Но далеко не всегда эти нормы

являются объективной реакцией на условия существования; нередко они

порождаются и случайным стечением обстоятельств. Да и условия

существования (и социальные и природно-климатические) с ходом времени

меняются. И весьма существенная часть действующих норм в любой культуре

уже не соответствует новым условиям. Получается, что мы остаемся рабами

случайных сочетаний факторов и обстоятельств, которые исторически

сформировали нашу культуру именно такой, но это не значит, что все ее

установления актуальны и сегодня. Многие из них мы исполняем

автоматически, даже не задумываясь над вопросом их актуальности (или не

желая разрабатывать более актуальные установления). Культура – это прежде

всего традиция, а традиция – это консервация прошлого, доминирование

прошлого над настоящим.

Так или иначе, но возникает вопрос: а нужна ли традиция вообще?

Ответ на этот вопрос историчен. Как инструмент социальной регуляции

традиция была необходима в первобытном обществе, как единственное

средство наведения порядка. Ее функции несколько сократились в эпоху

аграрных цивилизаций, когда появились параллельные инструменты

поддержания порядка – политика, религия. В постиндустриальную эпоху

функции традиции в существенной мере свелись к поддержанию порядка

среди маргиналов. В остальном порядок поддерживают общество и

государство на основе своих актуальных интересов, а не мемориальных

установок. Последнее характерно для традиционалистских обществ, живущих

воспоминаниями о прошлом, а не устремлением в будущее. Т.е. значение

традиции как механизма социальной регуляции в жизни человечества

исторически падает.

334

В этой связи я прихожу к парадоксальному выводу. Жизнь, развитие,

прогресс – невозможны без преодоления традиций и, в известном смысле, –

культуры. Жизнь – это стремление из «вчера» в «сегодня», а затем в «завтра».

Конечно, сегодняшний день родился из вчерашнего и в существенной мере

наполнен им. И, вместе с тем, «сегодня» – это преодоление «вчера», а

«завтра» – преодоление «сегодня». А «вчера» – это и есть культура –

исторический социальный опыт, стратегия выживания, коллективная память

общества. Социальная жизнь наполнена противоречиями. Она невозможна

без культуры, но постоянно преодолевает ее, разрывает ее путы, стремясь в

«завтра». Таким образом, жизнь – это и соответствие культуре, и преодоление

ее.

Сама культура не делается хуже. Просто ее традиционные нормативы и

целеустановки со временем устаревают, они всегда «вчерашние». Отсюда

можно прийти к выводу, что и функции культуры в обществе по ходу истории

меняются. Если в прошлом она была преимущественно механизмом

социальной регуляции, то ныне начинают преобладать ее креативные

(творческие) функции. Из механизма управления индивидом культура должна

стать (в идеале) средством его социальной самореализации.

Именно с традиционализмом и борется постмодерн. С тотальной

зависимостью общества от исторически унаследованной культуры и ее норм,

являющихся плодом решения проблем совершенно иного времени,

порожденных другими условиями и обстоятельствами. Жизненные

обстоятельства быстро меняются, а культура меняется гораздо медленнее, в

меньшем объеме и глубине.

Постмодерн стал поиском актуального места культуры в современном

обществе. Понятно, что просвещенческие парадигмы о торжестве разума

оказались весьма поколебленными. Примерно половина населения Земли

показала себя генетически неспособной к торжеству разума. Значит, несмотря

на все успехи глобализации, придется делить Homo sapiens на способных и

335

неспособных. Принципы универсальной культуры для всего человечества не

состоялись. Готтентоты и при кембриджском образовании предпочли

остаться готтентотами. Еще сложнее с европейскими и американскими

интеллектуалами. Принципы индивидуальной свободы, разработанные Про-

свещением, британским либерализмом, американской конституцией, Граж-

данским кодексом Наполеона и т.п., уже не удовлетворяют потребности в

интеллектуальной свободе высокообразованных людей.

Парадокс в том, что теперь их сдерживают культурные нормы, которые

всегда считались непоколебимыми, главным основанием любой

национальной идентичности (и в частности интеллигентской). Значит и

национальная идентичность как фактор уже отмирает (я, естественно, не

имею в виду страны торжествующего традиционализма). Постмодерн ищет

какую-то иную культурную идентичность (в анархических концепциях

ризомы, в эклектике исторических форм, глумливых построениях пастиша),

но пока еще не находит ее. Современный интеллектуал нуждается в статусе

гражданина мира, не ограниченного никакими этно-национальными

культурными нормами, в статусе интеллектуала-космополита

В каком-то смысле постмодерн – это реакция на переизбыток культуры

и ее установок, уже мешающих жить и чувствовать себя свободным.

Постмодерн, конечно же, не является воплощенной культурой

постиндустриального общества. В основе постиндустриализма еще лежит

просвещенческая установка на научно-технический и социокультурный

прогресс. А, как показала история, прогресс – вовсе не универсальная

закономерность общественного развития. Его осуществление – продукт

обстоятельств. В Европе и Северной Америке они сложились

благоприятными именно для такого пути социальной эволюции. Но далеко не

все общества нуждаются в прогрессе по образцу европейского. У них другие

обстоятельства.

Фуко М. Интеллектуалы и власть. В 3 тт. – М., 2002-2005.

336

Вопрос не в отказе от прогресса, а в более трезвом осмыслении его, без

восторженного идеализма. В Европе и Америке прогресс тоже порождает

противоречивые последствия. В частности то, что культура катастрофически

отстает в своей эволюции от научно-технического развития. Это и породило

постмодерн.

По большому счету постмодерн тоже не дает реального выхода из

описанной ситуации. Это только гипотеза о том, каким путем можно было бы

пойти. Ее недостаток не в неэффективности, а в том, что она не может быть

реализована подавляющей частью человечества, но лишь изолированной

группой интеллектуалов.

Впрочем, поживем – увидим.

337

Флиер Андрей Яковлевич – по образованию историк, доктор

философских наук, профессор, директор Высшей школы культурологии

Московского государственного университета культуры и искусств – один из

основателей культурологической науки и образования в России. Автор 9 книг,

120 статей, участник 3 энциклопедий. Профессор Флиер упомянут в кратком

списке российских исследователей культуры в Британской энциклопедии. В

среде коллег его сопоставляют с французским философом-постмодернистом

Жаном Бодрийяром.

Настоящая книга рассматривает культуру не как собрание

художественных шедевров, а как инструмент принуждения, насилия над

личностью в интересах общества.

338