Делюмо Ж. Цивилизация Возрождения

Подождите немного. Документ загружается.

Около 1320 г. Данте написал в своей «Монархии»: «Там, где больше нечего желать, не может существовать

жадность. Как только будут разрушены явления, которым мы можем завидовать, то исчезнут также и

движения, которые ими вызываются. Итак, монарху [Данте определяет его как „император всего мира"]

нечего желать, поскольку его юрисдикция ограничивается только океаном, это

не является уделом других

государей, чьи права

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

сеньора граничат с правами другого сеньора, как, например, королевство Кастилии граничит с Арагоном.

Монарх, таким об-рамом, среди всех смертных единственный, кто может с макси-мпльной искренностью

подчиняться правосудию». Но в середи-|ц- XVI в. англичанин Джон Корк снова повторил формулы юри-i

тон Филиппа Красивого и утверждал с гордостью: «Все нации in.пот

, что могущественнейший король

Англии — император в i ноем собственном королевстве и не подчиняется никому». Быть ее императором в

собственном королевстве» означало, что феодальная иерархия, которая некогда различала сюзеренов и

васса-/loii (а сюзереном сюзеренов являлся император), отвергается до самых основ. Столетняя война

наглядно показала, что феодальная картина уже больше не соответствовала реальности.

Когда м 1337 г.

Эдуард III направил свой вызов Филиппу VI, своему сю-.юрену по герцогству Аквитанскому и Понтье, то он

стремился главным образом изъять свои континентальные области из состояния вассальной зависимости.

Действительно, по договору н Ьретиньи (1360) Иоанн II Добрый, который ранее оказался пленником

англичан, был вынужден признать, что его бывший пассал является полноправным собственником

(таким

образом, оса принесения «вассальной клятвы») почти всего юго-запада Франции. Не менее значительным

является Аррасский договор, заключенный в 1435 г. между Карлом VII и Филиппом Добрым, герцогом

Бургундии. Последний соглашался разорвать союз с Англией; взамен Карл VII передавал ему некоторые

«королевские города», в основном на Сомме, и избавлял его на всю жизнь

от принесения вассальной клятвы

королю Франции.

Каким образом в подобных условиях император мог бы сохранить эффективную власть над правителями

Европы? Конечно, императорский миф оставался живучим и продолжал владеть умами на протяжении

длительного времени. Франциск I и Карл Испанский оказались конкурентами на знаменитых выборах и

1519г. Фактически могущество Карла V основывалось не на его титуле императора, а на том,

что он был

реальным повелителем нажных территорий за пределами Священной Римской империи. С 1522 г. он ясно

видел, что управление Центральной и Южной Европой в одно и то же время оказалось трудным делом, и

уступил своему брату Фердинанду австрийские территории дома

Часть I Силовые линии

Габсбургов. В 1556 г. он уже утратил мужество, понимая, что ему даже не удастся сохранить религиозное

единство в Германии, и разделил свои владения на две части, оставив Фердинанду Центральную Европу и

императорскую корону, а Филиппу II — Испанию, Нидерланды, Франш-Конте, итальянские владения и аме-

риканские колонии. Совокупность этих владений была слишком обширна, чтобы

оказаться жизнеспособной

на долгое время. Будущее на самом деле принадлежало территориальным образованиям, основанным на

подлинном национальном чувстве.

Решительно всем многонациональным общностям Европы не удалось к концу Средних веков и в начале

Нового времени добиться подъема. Из всех негативных факторов, действовавших в этой части континента,

следует отметить волну османского завоевания, которая накрыла именно ее. Здесь народам пришлось

собраться в кучу в более или менее молчаливом ожидании лучших времен. Эта

схема оказалась более

нюансированной в отношении Чехии, которая избежала турецкой оккупации. Вначале этой стране было

суждено приобрести свою самобытность, утвердившуюся во времена Карла IV, благодетеля Праги. Эта са-

мобытность проявилась еще более ярко в эпоху Яна Гуса, который проповедовал на чешском языке и

способствовал тому, что в 1409 г. немцы были изгнаны

из столичного университета. Для гуситских войн XV

в. характерны были три аспекта: религиозный, общественный и национальный. В начале XVII столетия в

Чешском королевстве большинство населения перешло на сторону Реформации. Чешское королевство

играло важную роль в совокупности территорий Центральной Европы, где правили Габсбурги. Чехия

пользовалась привилегированным положением, и государь любил жить в Праге. Негибкая

религиозная

политика Фердинанда II, чешское восстание, которое он сам спровоцировал (1618), поражение при Белой

Горе (1620), репрессии, которые последовали за этим, — все это обусловило упадок национального чувства

в Чехии, корона которой стала передаваться по наследству. Конечно, королевство теоретически сохраняло

свою независимость, и Прага превратилась по преимуществу именно в эпоху католической Реформации в

город,

где торжествовало барокко, памятники которого сохраняют и теперь свою трогательную

привлекательность. Между чешской и немецкой

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

клитой возникает нечто вроде сотрудничества, так что было бы ошибочно утверждать, что исторически в

XVII и XVIII вв. в стране существовала немецкая «оккупация». Но деятельность Яна Гуса и репрессии,

которые последовали вслед за поражением в битве при Белой Горе, оставили достаточно воспоминаний для

того, чтобы в XIX столетии произошло национальное возрождение. И самом деле, в Европе эпохи

Возрождения, когда речь идет о странах Западной Европы или же о России и Швеции в Восточной Европе,

во всем, что связано с расцветом наций, мы гораздо чаще сталкиваемся с успехом национальной идеи, чем с

ее поражением.

Однако этому противоречит пример Италии. Макиавелли II «Государе» (1516) тщетно призывал

объединителя, который сумел бы мобилизовать национальную энергию и объединить страну.

Действительно, Италия в конце XV в. столкнулась не только с тем, что по ее территории передвигались

чужеземные армии, которые вступали на ее землю и покидали ее, но и с еще более тяжелым испытанием

: в

отдельных ее областях эти армии пытались обосноваться прочно. В 1494 г. Карл VIII перешел черен Альпы,

и этот «новый Кир» как триумфатор появился в Милане, Парме, Флоренции, Риме, Южной Италии. Он

короновался как «король Неаполя, Сицилии и Иерусалима». Но, впрочем, несколькими месяцами позже

итальянские государи объединились против него, и ему еще

повезло, что в результате жаркого сражения при

Форнуе (в июле 1495 г.) для него был открыт путь возвращения во Францию. Однако в 1499 г. Людовик XII

направил и Италию новую французскую армию. Она заняла Милан, миланский герцог Лодовико Моро был

взят в плен и отправлен в Лош, где умер. Властелин Генуи и Ломбардии, король

Франции разгромил

венецианцев в 1509 г. при Аньяделло. Правда, спустя пять лет ему пришлось расстаться с мечтой Карла VIII

и оставить Не-ииолитанское королевство Фердинанду Арагонскому. В 1512 г. «Священная лига», которую

Юлий II в это время сумел образовать вместе с венецианцами, изгнала французов из Милана, несмотря на не

имевшую последствий победу Гастона де

Фуа при Равенне.

Короли Франции упорствовали в своих намерениях в отношении Италии. В начале царствования Франциска

I была одержана

Часть I Силовые линии

в 1515 г. блестящая победа при Мариньяно. Милан снова, хотя и ненадолго, стал французским. Шестью

годами позже христианнейший король потерял этот город, после того как войска были разгромлены при

Павии (1525): 8 тыс. французов погибли в сражении или же утонули в Тессино. Армия императора потеряла

только 700 человек. По Мадридскому договору (январь 1526) Франциск I, казалось, отказался

от Италии. Но

несколькими месяцами позже он составил в Коньяке против Карла V лигу и сблизился с папой. Разгром

Рима имел следствием новое французское вторжение в Ломбардию под командованием Лотрека, а затем

войска двинулись по направлению к Неаполю: последовало новое поражение, что привело к заключению

мира в Камбре (1529). Но в 1535 г.

умер последний герцог из рода Сфорца, который правил Миланом только

номинально. Таким образом, Милан тогда перешел под прямое правление Карла V. В знак протеста и для

того, чтобы приобрести базу для отправки войск при последующих вторжениях на юг, Франциск I захватил

в 1536 г. Савойю и Пьемонт, где французские войска оставались более двадцати лет

. В 1542 г. он

предполагал снова захватить Милан. В правление Генриха II солдаты короля Франции сражались в новых и

новых многочисленных походах в Италию. В 1551 г. они воевали против Юлия III в окрестностях Пармы и

Мирандолы. На следующий год против императорских войск с возгласом «Francia! Francia!» >

взбунтовалась Сиена. В 1557 г. Франсуа де Гиз по призыву

папы Павла IV, которому угрожали испанцы,

появился в Риме и совершил последний, безуспешный «поход в Неаполь». Мир в Като-Камбрези поставил

точку во французских вторжениях, но не завершил пребывание иностранных войск на итальянской земле,

так как в 1504 г. туда пришли испанцы и оставались там более двух столетий. Таким образом, по

Апеннинскому полуострову

в XVI столетии проходили французские, швейцарские, немецкие и испанские

солдаты, и Италия испытала и их тяжкое пребывание на своей земле. Она беспомощно взирала на разгром

Рима в 1527 г. Императорские войска (т. е. немецкие ландскнехты, нередко являвшиеся лютеранами,

испанцы, даже итальянцы) под командованием

«Франция! Франция!» («т.).

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

фршщуза! получили тогда садистское удовольствие от грабежа, Насилий и унижения города, который

приобрел репутацию «но-•ого Вавилона» и которому завидовала вся Европа. Однако Ита-ЛИм не утратила

свою душу. В эту эпоху, несмотря на Макиавел-ДИ, она и не стремилась к политическому объединению. Но

она юмпавала свое духовное единство и знала

, что Альпы представляли собой естественную границу. Юлий

II выражал чувства всех соотечественников, отличая итальянцев от «варваров», которых было необходимо

удалить с полуострова. Спустя полвека Па-исл IV также старался «освободить Италию от чужеземных

иойск». Эти попытки потерпели крах. Но испанцам не удалось, дн они даже и не пытались этого добиться,

ассимилировать жителей

Милана, Неаполитанского королевства и Сицилии, которые сохранили свой язык,

свое культурное достояние и свою индивидуальность. Не слишком ли поспешно рассуждают об «испанской

Италии» XVI и XVII столетий? Действительность была намного более сложной, особенно если

поразмыслить над тем, что Рим, Венеция и Флоренция оставались независимыми, хотя ими приходилось

считаться с другими государствами, с

испанским могуществом. Поэтому итальянское искусство и итальян-

ский дух смогли продолжать свободно цвести на этих трех вершинах западной цивилизации. Следует ли

считать случайностью факт, что столько ломбардских художников во второй половине XVI столетия

приезжали в Рим и обосновывались в Риме? Ноны и расцвет и сияние, возраставшие в Вечном городе в

эпоху католической реформы в то самое время, когда папы, и именно С ]и кет V (1585—1590), стремились

усилить свободу действий Святого престола и церковного государства, свидетельствует о том, что Италия

сохранила сущность своего гения и оставалась

верной великому прошлому, которое некогда поставило ее во

главе иссго мира. Она оставалась раздробленной, но при этом сохранила внутренние связи, хотя этим

никогда не обладало разрозненное собрание земель, которое повиновалось Филиппу II. Даже

1 Войсками Карла командовал знаменитый французский полководец кон-

нетабль Шарль де Бурбон (1490—1527), из-за преследований на родине покинувший Францию и

перешедший на службу Карлу V с клеймом изменника. Он погиб при штурме Рима — Бенвенуто Челлини

не без гордости приписывал себе и сноих мемуарах этот удачный выстрел.

Часть I Силовые линии

Германия, расчлененная, отдавшаяся во власть гражданской войны, сохраняла относительно устойчивые

границы, которые защищали ее культурный капитал и нечто вроде общественного сознания, красноречивым

свидетелем которого стал Лютер.

Не объясняется ли утратой этого коллективного сознания, которое так же сильно развивалось у жителей

Швейцарской Конфедерации, сущность провала при попытке заново восстановить королевство Лотарингию,

что попытались осуществить бургундские герцоги в конце XIV и в XV вв.? Карл Смелый (1467—1477)

пытался использовать итоги последовательного увеличения бургундских владений и оставался верен

политической линии Филиппа Доброго: он

хотел, захватив Эльзас, Лотарингию и Шампань, соединить свои

владения на севере с южными землями и образовать единый комплекс от Зейдерзее до Макона и Базеля.

Людовик XI и швейцарцы сумели воспрепятствовать ему.

Но при любых условиях это чересчур поспешное территориальное строительство могло показаться

искусственным. Жители Нидерландов никогда не чувствовали себя «бургундцами» — доказательством

этого были повторяющиеся восстания в Льеже, Брюгге и Генте против Филиппа Доброго, Карла Смелого,

Филиппа Красивого и Карла V. Крах бургундской конструкции позволял предвидеть будущий расцвет

Испанской империи в Европе. Бедствия, которые

разразились в Нидерландах после 1560 г., несомненно,

были связаны с религиозными причинами, но отстранением министрами Филиппа II от дел Генеральных

штатов местных уроженцев и враждебностью со стороны испанских солдат отчасти также объясняется

восстание во Фландрии. Если, напротив, венским Габсбургам удалось сохранить на протяжении нескольких

столетий территории, переданные им после раздела 1556 г. как

относительно прочное объединение, то это

случилось именно потому, что в центре оказалось мощное ядро, которое стремилось германизировать

периферические области.

Столь же показательно, как и крушение новой Лотарингии в XV в., поражение франко-английского

королевства, которое чуть было не родилось в эпоху Столетней войны. В 1337 г. Эдуард III, который владел

на континенте Аквитанией и Понтье, не довольствуясь тем, что бросал вызов своему сюзерену Филиппу VI,

стал оспаривать у него корону Франции, требуя ее для

себя. Правда,

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

по миру в Бретиньи (1360) Эдуард III отказался от притязаний на корону, но Иоанн Добрый уступил ему

треть территории Франции. Через 60 лет по договору в Труа дофин Карл (будущий Карл VII) был лишен

права наследования, а в жены сыну Генриха V' отдавалась Екатерина, дочь Карла VI. В тексте договора

можно прочитать: «Обе короны Франции и Англии

соединяются навсегда и будут принадлежать одному

человеку, а именно нашему сыну королю Генриху до конца его жизни, а после него — его наследникам». Но

к 1453 г. англичане удерживали во Франции только город Кале.

* * *

Тайные чувства англичан по отношению к Англии являлись всего лишь следствием того, что во во Франции

начинает развиваться национальное самосознание. Жанна д'Арк оказалась трогательной и благородной его

выразительницей. Она писала герцогу Бедфорду в 1429 г.: «Передайте Девственнице, направленной сюда

Богом, Царем Небесным, ключи от всех добрых городов, которые вы заняли и

насильно удерживали во

Франции... Я пришла сюда от Бога, Царя Небесного, для того, чтобы вас изгнать за пределы всей Франции...

И не считайте, что вы когда-нибудь будете удерживать Французское королевство по воле Бога».

Англичанин и Француз действительно пытались выявить все то, что их разделяло. Поговорка насчет

«лживости» англичан, кажется, возникает в XIV столетии. У них находили также и другие недостатки.

Льежский каноник Жан Ле Бель (1290—1369), к тому же благоприятно настроенный к Эдуарду III,

решительно осудил англичан: «...все они завистливы по отношению к любым иностранцам, когда

те

оказываются выше их, даже в их стране... Зависть не умирает в Англии». В середине XV в. некий француз

написал сочинение под названием «Спор герольдов Франции и Англии», в котором враждебные чувства к

Англии, копившиеся на протяжении Столетней войны, получили неограниченный выход: «Прикрываясь

несогласиями с Францией, вы ее ограбили,

' Ошибка автора: мужем Екатерины Валуа должен был стать и стал сам Ген-

рих V, его единственный сын родился от этого брака в 1422 г.

Часть I Силовые линии

ввергли в волнения это королевство и причиняли бесчисленные неприятности». На эти обвинения эхом

откликнулся Жиль ле Бувье, который в ту же самую эпоху писал в «Книге описания страны»: «Этот народ

[англичане] состоит из людей жестоких и кровожадных. Они ведут войну со всеми народами мира как на

море, так и на

суше». Кроме того, они корыстные и умелые купцы. «Все, что они скупают в чужих странах,

куда попадают, они отсылают в свое королевство. И поэтому этот народ богат». В «Споре», который был

процитирован выше, каждый из двух герольдов ищет доводы для доказательства превосходства своей

страны. Французский герольд обращается к географии и климату

и заявляет своему английскому сопернику:

«Французское королевство расположено гораздо лучше, чем ваше, ваше находится между холодными и

жаркими областями, которые лежат за горами, в них трудно переносить чрезмерную жару, а холодные

области, в которых вы живете, достаточно утомительны для человеческого тела, так как зима там

начинается внезапно и продолжается так

долго, что люди живут там, опасаясь обморожения, и нельзя там

представить себе никакие плоды. А то, что там можно представить, то является скверным, не ко времени

появившимся и не вовремя вызревшим. Франция располагается между теми и другими, в самой середине,

там пускает новые ростки добродетель, там нежный и приятный воздух,

там в изобилии растут фрукты,

прекрасные и восхитительные, люди живут там приятно, соблюдая умеренность, без излишней жары и

лишнего холода». Насколько же мы далеки от XII столетия, когда Англия воспринималась в переписке

жителей стран Запада как общая родина! У монаха Ришара де Клюни, умершего в 1188 г., не находилось

слов, достаточно красноречивых, для

Англии, в честь которой он написал небольшое латинское

стихотворение:

Англия, плодоносный участок земли, богатый уголок мира.

Англия, страна игр, страна свободного народа, рожденная для веселья,

приятная страна.

Да что я говорю? Страна, которая является лишь радостью,

которая ни в чем не обязана Галлии,

но ей Галлия обязана всем тем, чем она владеет — очаровательным

и любезным.

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

«Debate between the heralds of England and France»' Джона Коука был создан спустя сто лет в ответ на

«Спор», написанный французом в середине XV столетия. Естественно, островной автор восхваляет устами

своего герольда мужество, богатство и приятность Англии, госпожа Благоразумие, избранная для того,

чтобы разрешить спор, может только высказаться против Франции: «Мое решение: королевство Англии

заслуживает почести, Англии надлежит отдать

предпочтение перед Францией и занять место справа; что до

вас, государь герольд Франции, то во всех собраниях, где только можно будет выказывать почести, вам над-

лежит навсегда признать ваш долг, уступая первое место герольду Англии».

К концу XVI столетия национальная английская гордость обрела в лице Шекспира искреннего певца. В

«Ричарде II» (около 1595 г.) Джон Гонт перед смертью прославляет Англию:

...царственный сей остров, страна величия, обитель Марса, трон королевский сей второй Эдем, противу зол

и ужасов войны самой природой сложенная крепость, счастливейшего племени отчизна, сей мир особый,

дивный сей алмаз в серебряной оправе океана, который, словно замковой стеной иль рвом защитным,

ограждает остров от зависти не столь счастливых стран»2.

Это было написано после разгрома Непобедимой армады.

Помимо оскорбления, хвастовства и гиперболы здесь следует заметить, что в эпоху Возрождения

самосознание и понимание других присуще большей части европейских народов. Теперь они уже знают, что

они различны. У французов репутация людей легкомысленных, горячих и непостоянных. В XIV в. Жан

Лебель утверждает: «[Они] [всегда] много обещают, но мало

«Спор между двумя герольдами, английским и французским» (англ.). Шекспир У. Ричард II. Акт II, сцена 1.

Пер. М. Донского.

Часть I Силовые линии

платят». Через двести лет венецианский посланник Марк Анто-нио Барбаро дает определение такого рода:

«Французы по своей природе являются гордыми и надменными, они чрезвычайно храбры в военных

действиях; потому их первый удар очень трудно выдерживать... В их войсках много вспыльчивости и мало

порядка. Если бы французы могли сдерживать свой пыл,

то они были бы непобедимы; но отсутствие у них

порядка появляется из-за того, что они не могут долго переносить усталость и неудобства». В своей «Книге

описания стран» Жиль ле Бувье дает характеристики народов, наций и провинций. Согласно ему,

швейцарцы объявляются «жестокими и суровыми людьми». Что касается скандинавов и поляков, то

он

отмечает, что они «ужасные и неистовые люди... кровожадные и убивают больше, чем те, кто вскормлен

вином». Сицилийцы — «грубые христиане и страшно ревнуют своих жен», неаполитанцы — «грубые и

суровые люди, они дурные католики и величайшие грешники». Кастильцы описываются как люди, которые

почти «не едят мяса и которых все приводит в состояние гнева, они плохо одеты, плохо обуты и с плохими

постелями; они дурные католики, и это все имеет место в такой хорошей [богатой] стране». Напротив, Жиль

ле Бувье восхваляет флорентийцев: «Этот народ осуществляет обмен во всех христианских странах», и все

то, что

они зарабатывают, приносят в названный город Флоренцию, и потому она стала столь богатым

городом; эти люди очень умны и подобающим образом одеты; этот народ очень умерен в еде и выпивке».

Равным образом автор проявляет уважение и к обитателям Эно, жители этой области, «как дворяне, так и

люди из простого народа,

являются крайне порядочными, приличным образом одеваются в доброе сукно и

хорошо питаются, они удачливые купцы, добрые труженики и ремесленники, в их домах много хорошей

медной и оловянной посуды».

Чужестранцев осуждают, но выносят суждения также и о своем собственном народе и иногда без особой

щепетильности. В своем «Обращении к христианскому дворянству немецкой нации» (1520) Лютер не

боится красочно описать «...излишества в пирах и попойках, которые у нас, немцев, превратились в

особенный недостаток, и вследствие этого мы не пользуемся у иностранцев хорошей

репутацией; и уже

невозможно отныне

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

исправить положение дел наставлениями, настолько это злоупотребление глубоко укоренилось и настолько

утвердилось его господство над нами». Реформатор делает вывод, что бороться против пьянства обязаны

светские власти. Монтень в своей иронической манере описывает интеллектуальные ценности и утон-

ченность некоторых народов Запада в зависимости от их поведения на войне: «Один итальянский вельможа,

нелюбезно

отзывавшийся о своей нации, однажды в моем присутствии говорил следующее.

Сообразительность и проницательность итальянцев, утверждал он, так велики, что они заранее способны

предвидеть подстерегающие их опасности и бедствия, поэтому не следует удивляться тому, что на войне

они часто спешат позаботиться о своем самосохранении еще до столкновения с опасностью, между тем

как

французы и испанцы, которые не столь проницательны, идут напролом, и им нужно воочию увидеть

опасность и ощутить ее, чтобы почувствовать страх, причем даже и тогда страх не удерживает их; немцы же

и швейцарцы, более вялые и тупые, спохватываются только в тот момент, когда уже изнемогают под

ударами» (Опыты, II, ix).

Это ощущение опасности, исходящей от самого себя и чужака на уровне народов объясняет многие вопросы

в период, когда зарождается современная Европа. Оно объясняет не только то, что французские бароны не

приняли в 1328 г. Эдуарда III, родившегося в Англии внука Филиппа Красивого, но и то, что португальцы в

1385 г. предпочли избрание своим

королем бастарда Жуана I, основателя Ависской династии, объединению

с Кастилией; те же португальцы спустя два с половиной столетия отказались сохранить своего испанского

государя. Отсюда берет начало восстание 1640 г. Понимание этого объясняет еще и то, что само слово — и

тем более понятие — «граница» с XIV в. последовательно заменяет понятие и сущность «марки»; что «та

можни» к концу Средних веков становятся всеобщим нововведением во всех странах Европы; что

развивается меркантилизм, который представляет собой экономическое выражение стремления к

независимости, и что именно тогда, следуя итальянским примерам, в Англии в 1360 г. и во Франции в 1373

г. вынуждены были приняться за определение «территориальных вод» вдоль побережья различных

государств,

юрисдикции адмирала.

часть 1 Силовые линии

С другой стороны, как забыть о том, что стало проявлением национального чувства в поведении

религиозных деятелей Западной Европы начиная с XIV столетия? Екатерина Сиенская страстно требовала

возвращения папы «к римлянам, или итальянцам». Англия приходила в ярость, видя, как Франция поме-

стила папство под свою опеку. Участники Констанцского церковного собора группировались по «нациям

»,

инициатива эта оказалась просто революционной. За Рейном, как и за Ла-Маншем, население становилось

все более и более враждебным к оттоку денег в Рим и к назначению на церковные бенефиции чужеземцев.

Реформацию, которая восторжествовала в XVI столетии на половине европейской территории, можно

вполне справедливо рассматривать с определенной точки зрения как проявление

национального

индивидуализма. В своем «Обращении к христианскому дворянству немецкой нации» Лютер писал: «Мы

[немцы] носим имя империи, но папа распоряжается нашим добром, нашей честью, нашими личностями,

нашими жизнями, нашими душами и всем тем, что у нас имеется: таким образом, следует высмеять немцев

и заставить их платить за иллюзии». Что касается

короля Англии, то он получил от парламента в 1534 г.

«право рассматривать, отвергать, упорядочивать, восстанавливать, реформировать, делать выговор и

исправлять любые ошибки, ереси, возмутительные вещи, злоупотребления, оскорбления и неправильности

для того, чтобы сохранять мир, единство и спокойствие в королевстве, несмотря на любые чужеземные

порядки, обычаи и законы, а также любые чужеземные

власти». Можно ли считать случайностью, что

первый крупный швейцарский реформатор — Цвингли, который первоначально был священником в

Гларусе, начал свою деятельность протестантского реформатора с того, что выступил против использования

швейцарских наемников за пределами страны?

Таким образом, этот индивидуализм, о котором мы будем говорить дальше и который является одной из

самых примечательных черт эпохи Ренессанса, пробивался вначале на уровне народов, которые постепенно

дифференцировались и противостояли друг другу иногда драматическим образом, приобретая понимание

своей природной оригинальности. Это стало исходным уроком для критического ума, для релятивизма,

следовательно,

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

урок был плодотворным. Системное сомнение Монтеня еще до сомнений Декарта должно было допустить

отказ от большого количества предрассудков: «Любая истина, которую ограничивают горы, может оказаться

ложью для народа, который располагается за этими горами». Каждому народу — свою истину.

Начиная с XIV столетия вырисовывается новая география университетов, которая одновременно отражает

усиливающееся разнообразие Европы и способствует его усилению. Университеты создаются в Праге

(1347), Кракове (1364), Вене (1365), Кельне (1388), Лейпциге (1409), Сент-Эндрюсе (1413), Лувене (1425),

Базеле (1459), Упсале (1477), Копенгагене (1478), Алькала (1499) и т. д. Увеличение числа университетов

сопровождается процессом Великого раскола, и большое количество клириков, которые до Столетней

войны

обучались в Париже, покидают его. В результате в университетах наблюдается сокращение

поступающих из других стран и разрушение системы «наций», которая до тех пор была главной

составляющей университетской структуры.

Гуманизм также способствовал рождению европейских наций. Подобное утверждение может удивить.

Лоренцо Балла отказывался умереть во имя родины — совокупности индивидов, для которых никто не

должен был оказаться дороже самого себя. Эразм, космополитический разум, писавший только на латин-

ском языке, в годы, которые предшествовали Реформации, стал кем-то вроде президента «республики

ученых». Обновленный

латинский язык особенно послужил для прославления национальной истории.

Инициатива вышла за пределы Италии вместе с Флавио Биондо, который написал в 1439—1453 гг. «Исто-

рию упадка Римской империи» («Historiarum ab inclinatione Romanorum imperii decades») и

«Иллюстрированную Италию» («Italia illustrata»). Этот гуманист констатировал, что в его время благодаря

божественному благоволению и качествам итальянцев достоинства и слава Апеннинского полуострова

проявились снова

после долгого затмения, продолжавшегося тысячу лет. Кроме того, он давал в «Italia

illustrata» «первое географическое описание всего полуострова в целом». В Испании и в Англии именно

итальянцы заставили зародиться интересу к национальной истории в древности. В 1495 г. сицилиец Лючио

Маринео, преподаватель из университета Саламанки, опубликовал «De Hispaniae

Часть I Силовые линии

laudibus»1, а Полидор Виргилий по поручению Генриха VII в 1506 г. начал свою огромную «Historia

anglica»2. Новое открытие «Германии» Тацита, опубликованной в 1500 г. Конрадом Цельтисом, привело к

появлению в Германии целого пласта литературы, написанной на латинском языке, но решительно

националистического характера. Диалог «Arminius», написанный в 1520 г. Ульри-хом фон Гуттеном,

представляет собой хороший пример подобной литературы

. Арминий оказывался национальным героем и

символом немецкого сопротивления Риму — очевидный намек на выступление Лютера против папства.

Но гуманисты не довольствовались тем, чтобы только писать на латинском языке. Поклонники античных

писателей, они нередко стремились им подражать и сравняться с ними, причем каждый на родном языке.

Делая это, они продолжали новыми средствами на базе намного более широкой культуры творческие

традиции первых великих писателей — Данте, Чосера, Фруасса-ра и т

. д., которые открыли путь для

развития национальных литератур. Почти повсеместно в Европе в XVI столетии проявляется убежденное

стремление способствовать продвижению местных наречий. В своем знаменитом сочинении «Защита и про-

славление французского языка» (1549) Дю Белле оплакивал пренебрежение, с которым даже в самой

Франции относились к французскому языку: «...оставь... все эти рондо, баллады,

вирелэ, королевские песни,

песенки и прочие подобного рода пряные приправы. Когда речь идет о том, чтобы выразить великие идеи,

то мы пользуемся латинским языком 3»4. Во вступлении к «Фран-сиаде» Ронсар советует еще: «Используй

чисто французские слова». Позже Агриппа д'Обинье напомнит в своем предисловии к «Трагическим

поэмам» о словах Ронсара: «Советую

вам не утрачивать сии старинные словеса, употребляемые вами и

оберегаемые беззаветно от всяких лоботрясов, не понимающих тонкости слова, которое не подражает

латыни или итальянщине»5. Таким образом,

' «О похвалах Испании» (лат.).

2 «Английская история» (лат.).

1 Эта фраза в русском переводе отсутствует.

4 Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка / Пер. М. Толмачева // Эстетика

Ренессанса. М., 1981. Т.2. С. 256—257.

5 Д'Обинье А. Трагические поэмы. К читателям / Пер. А. Ревича. М., 1996. С. 38—39.

Глава 1 Распад туманной христианской идеи

французские поэты и прозаики XVI в. стремились сохранять старые слова, изобретать новые вокабулы и

вводить в национальную литературу «высокие жанры», подражая древним авторам (ода, эпопея, трагедия,

комедия, сатира, послание) или же итальянцам (сонет). Они не стали бы колебаться, если бы пришлось

ограбить Афины и Рим ради «обогащения храмов и алтарей» Франции. В

международном состязании между

«народными» языками тосканский язык Данте, Петрарки и Боккаччо в XIV в. намного превосходил

французский. Однако Спероне Сперони, поклонник Вергилия и Данте, написал в 1542 г. на флорентийском

диалекте «Dialogo della lingue»1, некоторые пассажи которого Дю Белле перевел чисто и просто в своей

«Защите и прославлении французского языка», используя ради пользы французского языка то, что было

написано итальянским собратом в защиту тосканского диалекта. В Португалии также стремились возвысить

национальный язык. Гуманиста Антониу Феррейра (1528—1569), перу которого принадлежит знаменитая

трагедия («Инее де Кастро»), мы можем рассматривать как португальского Дю Белле. Однажды он написал:

«Пусть португальский язык процветает, говорит, поет, пусть его слушают и да здравствует португальский

язык! Пусть

повсюду, куда он отправится, он может гордиться собой». Англичанин Роджер Эшем (1515—

1568) некоторое время был наставником королевы Елизаветы и «наиболее популярным из учителей своего

времени» в Англии и в этом отношении должен был приблизиться к Дю Белле и Феррейре. Все трое глубоко

усвоили греко-римскую культуру. Все трое почерпнули в этой

культуре желание укрепить язык своей

страны и послужить ему. Эшем утверждал в начале своего «Токсофила», что его репутация в большей бы

мере укрепилась, если бы он использовал латинский язык. Но английский язык все еще оставался более низ-

ким языком, добычей невежд и людей, неспособных к учению, и он хотел способствовать

его

усовершенствованию, вводя обороты и изящество, присущие латинскому языку. Английская проза,

провозгласил он, должна была начаться в школе Цицерона и Сенеки. В далекой Польше Миколай Рей,

которого называли «отцом национальной литературы», рассуждал точно так же.

«Диалог о языке» (ит.).

Часть I Силовые линии

Во всех своих сочинениях, а именно в шедевре «Зерцало всех государств» (1568)', он стремился доказывать

преимущества польского языка по сравнению с латинским.

Эти усилия увенчались успехом, и XVI в. считается периодом величайших достижений европейских

великих литератур: то было столетие Ариосто и Макиавелли, Лютера и Рабле, Ронсара и Спенсера,

Камоэнса и святого Хуана де ла Крус. Сервантес и Шекспир умерли незадолго до 1620 г., и этот год можно

не без основания обозначить как конец Ренессанса. Однако

победа национальных языков была связана не

только с вершинами интеллектуальной деятельности. Ее можно усматривать и в глубинной жизни народов.

В эпоху, когда в королевстве Франциска I эдикт Вилье-Коттре (1539) обязывал использовать язык области

Иль-де-Франс2 вместо латинского языка при ведении судебной и нотариальной документации, тосканский

диалект стал языком Рима, следовательно,

естественной столицы Италии. При папах эпохи Возрождения, и

прежде всего из рода Медичи (1513—1521,1523— 1534), призывавших в Рим тосканских художников,

заселявших Ватиканскую курию и отделы выходцами из Флоренции, латынь и диалект romanesco3

утрачивают свое значение. Реформация, благодаря тому, что заставила больше читать Библию выходцев из

простого народа, необычайно помогла укреплению и распространению местных диалектов

. Лютер же

оказался, сам того не желая, главным объединителем (по крайней мере, относительным) немецких наречий.

В тот момент, когда утверждались европейские нации, укреплялось и единство западной цивилизации: оба

этих феномена оказываются явно противоречивыми и одновременно сплоченными, диалектика их является

одной из важнейших характеристик периода, который мы изучаем. Открытие и эксплуатация экзотических

народов должны были привести к определенному результату: одновременно снова восстановить

напряженные отношения между европейцами и

определить в дальнейшем общность их судеб.

Обычно это сочинение называют просто «Зерцалом». Язык области Иль-де-Франс — парижский диалект.

Римский (ит.)

Глава 2

АЗИЯ, АМЕРИКА И ЕВРОПЕЙСКАЯ КОНЪЮНКТУРА

К 1454 г. уже прошел год с тех пор, как пал Константинополь; государи Европы были разделены между

собой и не в силах были достичь единства для того, чтобы вместе противостоять туркам. Папский легат в

Германии, гуманист Эней Сильвий Пикколомини, в будущем папа Пий II, с грустью писал своему другу: «Я

предпочел бы, чтобы

меня считали лгуном, чем сочли бы пророком... Но я не могу убедить себя в том, что

можно увидеть хоть что-то хорошее... У христианского мира нет главы, которому все согласились бы

повиноваться. Папа и император видят, что их правами пренебрегают. Не существует ни уважения, ни

повиновения. Мы смотрим на папу

и императора как на декоративные фигуры, наделенные ничего не

значащими титулами».

Эти рассуждения были всего лишь бесполезными сожалениями ученого, обратившегося к новой культуре, к

тому же он еще оглядывался на прошлое. Европа оказалась разрозненной, несмотря на внутреннее

соперничество или, скорее, в результате этого соперничества, но она уже находилась на пути к тому, чтобы

выковать себе исключительную судьбу, открыв широко двери. Правда, жители

Западной Европы на

протяжении длительного времени стремились выйти за эти двери. Разве венецианец Марко Поло не жил в

Китае с 1275 по 1291 г.? В начале следующего столетия папа назначит миссионера-францисканца пекинским

архиепископом. Уже в течение более чем пятидесяти лет существовал удивительно надежный торговый

путь, который

Часть I Силовые линии

пересекал всю Азию и приводил к генуэзским опорным пунктам на Черном море — Тане и Каффе,

благодаря ему в Европу проникали китайские изделия. К несчастью, продвижение турок на Запад, которое

началось с 1350 г., повсеместно ставило барьер между Европой и монгольским Китаем. У португальцев,

соприкоснувшихся в начале XVI столетия с побережьем Поднебесной империи, сложилось

впечатление, что

они открыли столь же новый мир, как Кортес, когда он проник в Мексику.

Любопытство европейцев уже было разбужено. Доказательством этого служат сто тридцать восемь

рукописей «Книги о чудесах» Марко Поло', которые сохранились до наших дней. Генрих Мореплаватель

владел одной из них, и Христофор Колумб хранил в своей библиотеке один из первых печатных эк-

земпляров знаменитого сочинения. Закрытие пути в Китай не обескуражило наиболее отважных

обитателей

Западной Европы и не отвратило их от путешествий на Восток и на Дальний Восток. В 1419 г. венецианец

Никколо Конти отправился в долгий путь, который привел его через Дамаск, Басру, Ормуз и Декан на

Суматру. Португалец Перо да Ковильан покинул Лиссабон в 1487 г., отправившись в Александрию, оттуда

он успешно достиг

Каира, Красного моря, а затем Каликута. Возвращаясь, он прибыл в Ормуз, а затем в

Абиссинию, где и обосновался. В 1493 (или 1494) г. генуэзец Джеронимо ди Санто Стефано, посетив по

пути Каир, Аден и Каликут, добрался до Цейлона, Бирмы и Суматры. Дневник путешествия жителя Болоньи

Ло-довико Вартемы (опубликованный в 1510 г.) имел в

свое время успех, который можно сравнить с

успехом «Книги чудес». Покинув Венецию в 1502 г., Вартема достиг Каира и Дамаска; затем ему удалось

выдать себя за мусульманского паломника, и он дошел до Мекки. Затем он отправился в Гоа, Бенгалию, Ма-

лакку, которых еще не достигли португальцы. Неизвестно точно, добрался ли он

до островов пряностей. На

обратном пути он некоторое время провел в Каликуте, в который Васко да Гама приплыл в 1498 г., став

первым европейцем, который достиг

1 На русском языке сочинение известно как «Книга Марко Поло», в перво-

начальной версии (созданной автором в генуэзской тюрьме) она называлась «Книга, именуемая о

разнообразии мира», название «Чудеса мира» употреблялось в итальянском издании Л. Бенедетто (Милан,

1932).

Глава 2 Азия, Америка и европейская конъюнктура

Индии, двигаясь через Красное море, а позже прибыв через мыс Доброй Надежды.

В конце XV столетия накануне великих морских экспедиций другие путешествия возбуждали у европейцев

жажду приключений. Житель Тулузы Ансельм д'Исальгье пересек Сахару в 1402 г. и прожил десять лет в

Гао, прежде чем возвратиться во Францию. В 1291 г. генуэзцы братья Вивальди попытались отправиться в

Индию через Атлантику. Они никогда не вернулись. Их соотечественник

Ландзаротто Малочелло достиг

Канарских островов в начале XIV в. К середине этого столетия генуэзцы, вероятно, открыли Азорские

острова и Мадейру, колонизация которых была предпринята тем не менее только начиная с 1420 г. по

приказу Генриха Мореплавателя. Именно этот принц начал систематическое обследование побережья

Африки. В 1445 г. португальские каравеллы обошли острова Зеленого Мыса.

Им удалось пересечь экватор в

1471 г. и в 1488 г. под командованием Бартоломеу Диаша обогнуть мыс Доброй Надежды.

Страсть к неизведанному и таинственному не могла не привлекать людей, наделенных отвагой и

темпераментом, к путешествиям за пределы Европы. Мифы и легенды убеждали самых смелых жителей

Западной Европы в возможности обогатиться и расширить владения Христовой церкви и усиливали эти

желания. Фантастические истории, которые относились главным образом к Востоку, питали воображение

европейцев

на всем протяжении Средних веков. Некоторые из этих историй несомненно дошли из

Античности — собрания легенд с описанием странных, поразительных животных и людей чудовищного

вида широко использовались энциклопедистами и очевидцами в эпоху Средних веков. Для западных стран

наиболее привлекательной своими необычайными, чудесными явлениями была Индия. Там пигмеи

боролись с журавлями, великаны

сражались против грифонов. Там обитали люди с собачьими головами,

которые ворчали и лаяли; жили там и люди вообще без головы, с глазами на животе; описывались люди,

которые укрывались от солнца, ложась на спину и поднимая над собой единственную, очень широкую ногу,

— целый мир, который представал перед евпропейцами в XV и в

начале XVI столетия в универсуме

Иеронима Босха. Христианство, в свою очередь,

Часть I Силовые линии

становилось творцом мифов о Востоке. Считалось, что Иерусалим стоит в центре мира — это убеждение и

разделял Христофор Колумб, — что Александр — некое подобие христианского рыцаря (ведь известна

популярность в Средние века различных романов об Александре), что земной рай находится в Азии и оттуда

берут свои истоки четыре самые великие реки мира. Не

рассказывалось ли о том, что Александр во время

своих военных кампаний в Индии посетил сад Эдема? Предполагалось также, что в глубинах Азии обитают

и великаны Гог и Магог, предводители ужасного народа, чье вторжение повлекло бы за собой последний

день и гибель грешного человечества. Более успокоительное поверье было связано с тем,

что в Индии обре-

ли упокоение бренные останки апостола Фомы, которому приписывалось основание в Декане

многочисленной процветающей христианской общины. Именно в Азии вначале помещалась страна Офир,

откуда происходили золото и драгоценные камни царя Соломона, — чудесная страна, которую затем с

таким упорством разыскивали Колумб в Вест-Индии, Себастьян Ка-бот в Южной Америке и португальцы в

Восточной Африке. В Азии, наконец, родился самый знаменитый из всех экзотических мифов

Средневековья — легенда о пресвитере Иоанне. Этот легендарный правитель, соединяющий благочестие

апостола с богатством Креза, впервые был упомянут в 1145 г. Королевство это — подлинная утопия

Средних веков; там можно найти одновременно амазонок, реликвии святого Фомы, источник вечной

молодости и реки, воды которых несут золото, серебро и драгоценные камни; тогда считалось, что оно

находится в Индии. Одорико ди Порденоне, который отправился в Китай в начале XIV в., помещал царство

пресвитера Иоанна также к западу от Катая, на

расстоянии в 50 дней пути. Но с 1340 г. стали считать, что

оно находится в Африке: отсюда и продолжительный интерес португальцев к Африке, который они со-

храняли и в XVI в. Была надежда, что правитель Эфиопии в союзе с христианами Запада мог бы напасть на

мусульман с тыла. Не следует удивляться тому, что королевство

пресвитера Иоанна внезапно изменило свое

географическое местонахождение и переместилось из Азии в Африку. Длительное время Египет и

Абиссиния считались частью Азии; столь же долго Индийский

Глава 2 Азия, Америка и европейская конъюнктура

океан рассматривался как замкнутое море, как «река Океан». Только в 1415 г. впервые этот океан был

изображен на карте как внешнее море.

Индийский океан и его берега были, следовательно, в умственных представлениях западного Средневековья

«необычайным и экзотическим миром, где они вперемешку соединяли свои религиозные мифы, свои мечты

о богатстве, свою любовь к фантастическому началу, а заодно и свои желания более свободной сексуальной

жизни, более или менее изгнанные из христианской Европы» (Ж. Ле

Гофф). На восточной границе этого

континента находились пять тысяч «счастливых островов» (цифра, приведенная Жаном де Мандевилем в

начале XIV столетия), которые окаймляли Азию, подобно жемчужному ожерелью. Когда Колумб плыл от

одного из Малых Антильских островов к другому, он верил, что нашел острова, о которых рассказывал

Мандевиль.

Но не все чудесные страны располагались на Востоке. Эльдорадо — или, точнее, Рио д'Оро (т. е. «золотая

река») — первоначально размещалась в Африке, так как именно золото Судана породило эту легенду,

которой была суждена долгая жизнь: конкистадоры XVI в. искали эту страну изобилия в современной Ве-

несуэле. Что касается представления об Атлантиде, исчезнувшем

атлантическом континенте, от которого

сохранились фрагменты, то известно, что оно восходит к Платону. Легенда об Атлантиде еще была жива в

эпоху Возрождения и была реанимирована в легендах христианских. Рассказывалось, что в начале Средних

веков святой Брандан посетил фантастические моря и заколдованные острова к северо-западу от Ирландии.

Существовала вера в

поездку семи епископов, которые покинули мусульманскую Испанию и в

Атлантическом океане открыли счастливый остров, где основали семь городов. Эта уверенность

сохранялась еще во времена Генриха Мореплавателя: какой-то капитан сообщил принцу, что он открыл

остров семи святых. Еще в середине XVI столетия испанские искатели приключений в районе Миссисипи

занимались поисками отсутствующего крещеного

рая «семи городов Сибола». Что касается острова св.

Брандана, то его можно найти: он расположен в 5° к западу от Канарских островов на карте... 1755 г.! Все

эти миражи уравновешивали страхи, которые передавались в леденящих душу историях, распространенных

Часть I Силовые линии

среди моряков. Рассказывалось, что суда тонули, когда они проходили неподалеку от некоторых

«магнитных железняков», так как гвозди притягивал магнит, корпус корабля распадался, и все судно

разваливалось. Кроме того, по мере продвижения на юг моря становятся все более и более теплыми, так что

на экваторе вода закипает.

Изучение работ греческих географов и теорий, изложенных ими, благоприятствовало великим морским

путешествиям эпохи Ренессанса. Интеллектуальное развитие было характерно для всего периода: во многих

областях возвращение к прошлому способствовало грандиозному скачку вперед. Древние греки со времен

пифагорейской школы и Аристотеля доказывали, что земля шарообразна. Напротив, на протяжении почти

всего периода Средневековья считалось

, что земля представляет собой плоский диск. Эта концепция в

большой степени утрачивает свое значение во времена Альберта Великого (1200—1280) и Роджера Бэкона

(1214—1294). Эратосфен (276—194 гг.до н.э.) вычислил удивительно точно окружность земной поверхности

по экватору — 39 690 км. Но Птолемей (127—160 гг. н. э.) считал длину этой окружности гораздо меньшей

(28 350 км) — ошибка имела

значительные последствия: не подозревая о ней, Колумб мужественно

предпринял свое великое путешествие на Запад. В Средние века на какое-то время Птолемей был полностью

забыт. В XIII в. его «Космография» (Альмагест) была переведена с арабского и стала доступной в Западной

Европе. Наконец, в начале XV в. благодаря поискам гуманистов была найдена его «География

» и переведена

на латинский язык, это значительное событие относится к 1406—1410 гг. Епископ Камбре Пьер д'Айи

(1350— 1420), который уже составил «Imago mundi»1 еще до нового появления «Географии» Птолемея, учел

это открытие в своем сочинении «Tractatus cosmographie duo»2. Пьер д'Айи еще больше, чем Птолемей,

увеличил протяженность Азии на Восток и сократил протяженность океана, отделяющего Испанию от

Дальнего Востока. Христофор Колумб, у которого в библиотеке имелся экземпляр «Imago mundi», покрыл

его многочисленными пометками

«Образ мира» (лат.).

«Два трактата по космографии» (лат.).

Глава 2 Азия, Америка и европейская конъюнктура

и не сомневался, что расстояние между Канарскими островами и Китаем составляло всего 5600 км, хотя оно

было значительно применыпено.

Греки расходились между собой относительно количества и протяженности обитаемых территорий. Для

Аристотеля существовала только одна-единственная ойкумена, простиравшаяся далеко на восток и к югу от

Средиземноморья. Однако Кратес Маллосский, а впоследствии и наследники эллинистической науки

Помпоний Мела и Макробий заверяли, что существуют антиподы. Альберт Великий разделял это мнение и,

кроме того

, утверждал (что португальцы впоследствии и подтвердили), что даже экваториальная зона хотя и

считалась в общем-то непереносимой для человека, потому что в ней слишком жарко, могла быть населена

человеческими существами. Роджер Бэкон, положения которого часто повторял слово в слово Пьер д'Айи,

часто высказывался в том же смысле и, кроме

того, выдвинул идею о существовании заселенной земли (что-

то вроде продолжения Китая), которая находится на довольно близком расстоянии от Испании. Таким

образом, существует достаточно тесная связь между наукой, которая следовала за идеями Птолемея,

схоластическими рассуждениями и открытием Америки.

Однако великие морские путешествия могли бы и не состояться, если бы не существовало опосредованное

сочетание многих причин и обстоятельств, которые подкрепляли состояние духа, созданное влечением к

далекому миру, легендарными миражами и возрождением интереса к древнегреческой географии. В

дальнейшем мы обратимся к некоторым изобретениям, говорящим о техническом прогрессе, но о них

необходимо

упомянуть сейчас: это магнитные иглы компаса; умение точно определять широту; создание к

1420 г. каравеллы, которая могла использовать встречные ветры; открытие, главным образом пор-

тугальцами, пассатов и других ветров, которые позволяют обогнуть Африку, — столько всего предваряло

экспедиции Колумба и Вас-ко да Гамы. Итак, все эти достижения были использованы именно тогда

, когда

Европа испытывала возрастающую потребность в золоте, серебре, пряностях, ароматах и наркотиках. Войны

обходились все дороже, поскольку все чаще использовались наемники и артиллерия. К тому же западная

цивилизация становилась все

Часть I Силовые линии

великолепнее, однако ей хронически не хватало драгоценных металлов. Отсюда и желание добраться до

этих стран с баснословными богатствами, которые назывались Офир, Эльдорадо и Катай. Потребность в

пряностях объясняется просто. Пища в эту эпоху оставалась слишком однообразной. Чтобы ее изменять,

повара имели только одну возможность — использовать искусство соусов. Наконец, в религиозных

церемониях

, в фармакопее, в ежедневной борьбе против зловония и эпидемий в изобилии использовались

наркотики и духи. Европа нуждалась в перце, гвоздике, корице, мускатном орехе, камфаре, ладане, которые

можно было найти в Индии, на Цейлоне, Зондских и Молуккских островах. Уже давно пряности прибывали

на Запад через Красное море и Египет (или Сирию).

Венецианские корабли, а также суда из Франции,

Каталонии, Рагузы и Анконы приходили принимать драгоценный груз в Александрию или в Триполи.

Португальцы в конце XV столетия предположили, что было бы выгоднее отказаться от посредников и самим

стать посредником прямо на месте производства. Они полагали, что на обратном пути лучше обогнуть

Африку, избегая тем

самым турецкой угрозы, поджидающей на торговых путях Ближнего Востока.

У европейской экспансии имелись не только материальные причины. Португальцы, опираясь на Эфиопию

(отныне она отождествлялась с царством пресвитера Иоанна), стремились нанести мусульманскому миру

удар с тыла, по образу действий Святого Людовика и Иннокентия IV, когда те искали союза с Великим

Ханом и стремились к его обращению в христианство. И не случайно

Изабелла пожаловала Колумбу звание

адмирала и назначила его вице-королем земель, которые он откроет менее чем через четыре месяца (17

апреля 1492 г.) после взятия Гранады (2 января того же года). У испанцев действительно возникло

стремление продолжать за морями Реконкисту, завершившуюся в Европе. Рим, со своей стороны,

пристально следил за крупными предприятиями европейцев за

морем. В 1493 г. появились выдержки из

дневника первого путешествия Колумба. В тот же год папа был призван в качестве арбитра для обозначения

границ между новыми испанскими и португальскими колониальными империями. Папе Льву X итальянец

Пьетро Мартире (именно ему принадлежит выражение «Новый свет») посвятил

Глава 2 Азия, Америка и европейская конъюнктура

«Decades orbe novo»1 (1511), произведение, которое является основным источником знаний о начале

европейской экспансии в Америке. Имя святого Франциска Ксавье символизирует весь интерес, который

католическая церковь в XVI столетии питала к далеким странам, которые недавно стали принадлежать

европейцам.

* * *