Большаков О.Г. История Халифата. Том 2. Эпоха великих завоеваний
Подождите немного. Документ загружается.
[+100] Таб., I, с. 2829 — 2832.
[+101] Халифа, с. 135.
[+102] Там же, с. 137 — 138; Балаз., Ф., с. 389 — 390.
[+103] Таб., I, с. 2845.
[+104] Там же, с. 2849.
[+105] Один из них — Джундаб б. Ка'б ал-Азды (у ал-Мас'уди [Мас'уди, т.4, с. 259] —
Джундаб б. Зухайр), который составлял договор с Азербайджаном в 22 г. х. [Таб., I, с. 2662]
и, кажется, был сподвижником пророка [И. Абдалбарр, с. 84].
[+106] Таб., I, с. 2843 — 2844.
[+107] Мас'уди, т. 4, с. 257 — 261.
[+108] Таб., I, с. 2845 — 2846; И. Абдалбарр, с. 84 — 85.
[+109] И. Абдалбарр, с. 85. Э. Греф считает, что целью проникновения в дом было
ограбление [Graf, 1963], не учитывая данное сообщение и всю совокупность событий.
[+110] Таб., I, с. 2848; по другим данным, исполнителем наказания был Али [Мас'уди,
т. 4, с. 261; И. Абдалбарр, с. 622].
[+111] Таб., I, с. 2843 — 2849; Мас'уди, т. 4, с. 260 — 261; И. Абдалбарр" с. 84 — 85, с.
621 — 623. Для характеристики противоречивости информация о деле ал-Валида
показательно замечание Ибн Абдалбарра: "В сообщениях у ат-Табари передают, что
враждовала (та'ассаба) с ним (ал-Валидом) группа людей в Куфе, очерняя и завидуя, и
присягнули они ложно, что его рвало от вина, и приводит он рассказ, в котором говорится,
что Усман сказал ему: "Потерпи, братец, ведь Аллах вознаградит тебя и воздаст тем людям
за обвинение тебя в грехе". Это сообщение, передаваемое историками (ахл алахбар),
передатчики хадисов считают неверным" [И. Абдалбарр, с. 622]. В "Истории" ат-Табари
подобной интерпретации событий нет.
[+112] Мас'уди т. 4 с 261.
[+113] Таб., I, с. 2850.
[+114] У В. В. Бартольда [т. 7, с. 143, 146, 146, 152] — Сирджан.
[+115] Халифа, с. 140; Балаз., Ф., с. 315, 391; Таб., I, с. 2863.
[+116] Согласно ат-Табари, Йездигерд пробыл в Кермане три или четыре roда [Таб., I,
с. 2876; Таб., пер., с. 26]; однако если верить этому сообщению, то Йездигерд должен был
прибыть в Фарс в 638 — 639 гг., пробыть там четыре года в 642 — 643 гг. уехать в Керман, а
после этого пять лет до 650 г. быть B Сиджистане. Но в 642 г. Йездигерд был еще в Рейе, а
Муджаши' был зажат в районе Нихавенда — Исфахана. Конечно, можно допустить, что
поход и гибель отряда Муджаши' во всех источниках датированы неверно и его надо
перенести на время правления Абу Мусы ал-Аш'ари.
[+117] Балаз., Ф., с. 391.
[+118] Так же, с. 392.
[+119] У ал-Балазури упоминаются Нашруд и Ширваз [Балаз., Ф, с. 393]. Первый из
них, несомненно, Хашруд, который в "Та'рих-и Систай" фигурирует в форме Хаш (или
Хваш) [Т. Систан, с. 82, пер., с. 105], но завоевание его согласно этому источнику,
произошло после взятия Зеренджа.
[+120] Так в "Та'рих-и Систан" [Т. Систан, с. 81 — 82, пер., с. 104 — 105], у ал-
Балазури — марзбан Абарвиз (Парвиз) [Балаз., Ф., с. 393].
[+121] В "Та'рих-и Систан" добавляется: "..и миллион дирхемов ежегодно" [T. Систан,
с. 82, пер., с. 105].
[+122] Смещение ал-Валида произошло в 30 г. х., который начинается 4 сентября
650 г., и, вероятно, не в самые первые дни года. Какое-то время Са'иду потребовалось, чтобы
прибыть в Куфу, освоиться и организовать поход. Поэтому поход почти со стопроцентной
вероятностью придется на 651 г. Халифа [с. 141 — 142], ал-Балазури [Балаз., Ф., с. 334 —
335] и ат-Табари [Таб., I; с. 2836; Таб., пер., с. 22 — 23] говорят о завоевании Табаристана,
Джурджана (Гургана) и Тамисы (к которой ал-Балазури добавляет еще селение Haмийа). По
порядку перечисления (сначала Джурджан, затем Тамиса) можно думать, что вторжение шло
со стороны главной хорасанской дороги от Бистама на Джурджан, а затем на запад к Тамисе,
принадлежавшей уже к Табаристану. Ал-Балазури добавляет, что Са'ид завоевал также
"низменную часть Табаристана, и Руйаи, и Дунбавенд", но не называет ни одного города
Табаристана, кроме Тамисы. Руйан, высокогорная область к северу и северо-востоку от Рейя,
благодаря труднодоступности долго сопротивлялась мусульманским войскам. Сомнительно,
чтобы Са'иду удалось в этом походе пройти через нее в Табаристан. Наиболее вероятно, что
он прошел из Дамгана или Бистама через невысокие горы до Джурджана, а оттуда совершил
набег в сторону Табаристана.
[+123] Халифа и ат-Табари рассказывают со слов ал-Мадаини о коварной уловке
Са'ида, обещавшего жителям Тамисы, что, если они сдадутся, не будет убит ни один человек;
по-арабски эта фраза двусмысленна: ее можно понять как "не будет убит ни один человек" и
как "будут убиты, кроме одного человека". Са'ид будто бы воспользовался этой
двусмысленностью и перебил всех, кроме одного человека.
[+124] Йа'к., т. 2, с. 192.
[+125] Таб., I, с. 2688, 2872 — 2883; Динав., с. 148 — 149. Подробный разбор
различных версий странствий и гибели Йездигерда III см.: Колесников, 1982, с. 131 — 142.
[+126] Таб., I, с. 2876 — 2877. Правителем Мерва называется также сын Махвейхи,
Бераз, который не пускал Йездигерда в город по распоряжению отца. М. Шабан считает, что
"бараз" — эфталитский княжеский титул, присвоенный ему эфталитами, чтобы привлечь на
свою сторону [Shaban, 1970, с. 19], однако в нескольких местах определенно действуют два
разных лица. Ссылка на Ибн Хурдадбеха [BGA,6, с. 39–40; И. Хурд., пер., с. 69]
неубедительна, поскольку тот иногда имена правителей превращает в титулы, например
титул правителя Мерва оказывается "махуйе".
[+127] Есть основания полагать, что Ннзек- не имя, а титул, так как 50 лет спустя
правителем Бадгиса был тоже Низек-Тархан.
[+128] Об эфталитах см.: Ghirshmann, 1948.
[+129] Балаз., Ф., с. 403.
[+130] Там же, с. 404.
[+131] Там же, с. 404 — 405. Сведения о том, кто конкретно завоевал различные города
Хорасана, противоречивы. У ат-Табари завоевание Туса, Абиверда и Ниса приписывается
Умайну б. Ахмару ал-Йашкури.
[+132] Балаз., Ф., с. 405.
[+133] Там же, с. 405 — 406. У ат-Табари марзбаном Мерва назван Бараз [Таб., I, с.
2888; Таб., пер., с. 30]; Абу Убайда оговаривает, что дань вносилась не деньгами, а рабами,
конями и зерном [Балаз., Ф., с. 406]. Возможно, что упомянутые 200000 джерибов пшеницы
платились не сверх суммы в 2,2 млн. дирхемов, а в счет ее. Не исключен и еще один вариант:
2 млн. были разовой контрибуцией, а 200 тыс. дирхемов — ежегодный взносом. Именно так
формулировался договор Кутайбы б. Муслима с Самаркандом в 712 г.
[+134] Балаз., Ф., с. 405.
[+135] Там же, с. 406 — 407:
[+136] Сахр — подлинное имя, но более известен он по прозвищу ал-Ахнаф
("кривоногий").
[+137] Таб., I, с. 2898 — 2899.
[+138] Там же, с. 2905 — 2906.
Комментарии
[*1] Букв. харадж.
[*2] Букв.: "Съел мою печень".
[*3] Прозвание по матери в арабской речи носило уничижительный оттенок.
[*4] Высшая придворная должность.
[*5] В иранской мифологии — воплощение злого начала в мире.
Глава 7. КРИЗИС МЕДИНСКОГО ХАЛИФАТА
ПОЛИТИКА УСМАНА
Для быстро развивающегося общества и государства в период становления, а именно
таким был ранний Халифат, каждое десятилетие — целый этап, имеющий свое лицо, свои
характерные черты, которые на фоне смены правителей невольно хочется объяснить
особенностями их личностей. Задача историка в этом случае — отделить глубинные
сущностные явления от поверхностных черт, и в самом деле зависящих от личности
правителя. Управляют событиями объективные процессы, но реализуются они в форме
взаимоотношений между конкретными людьми, характер которых окрашивает ход
объективно обусловленного процесса. Естественно, что личность главы государства играет
при этом важнейшую роль.
После сурового Умара, стремившегося сохранить хотя бы внешние приметы
спартанского образа жизни ранней мусульманской общины, Усман выглядит
слабохарактерным правителем, не способным справиться с серьезными государственными
проблемами. Как осторожно выразился В. Шмукер, ему недоставало не реализма и
способности найти решение трудных вопросов, а твердости в проведении решений [+1].
Впрочем, начало правления Усмана было внешне спокойным и не требовало никаких
серьезных решений. В отличие от Умара ему не надо было формировать основы
рождающейся государственной машины, достаточно было отлаживать на ходу ее работу.
Сформировавшиеся армии продолжали успешные завоевательные походы и не требовали от
халифа особых забот. Главное же, что курайшиты с одобрением относились к его внутренней
политике, «он был милее курайшитам, ибо Умар был суров, а Усман мягок и добр по
отношению к ним» [+2]. Как показывают некоторые сообщения, различия между двумя
халифами имели вполне конкретное выражение. По словам аш-Ша’би, «Умар еще при жизни
стал тяготить курайшитов: он держал их в Медине и не выпускал. А когда какой-нибудь
человек из мухаджиров, которых он задерживал в Медине, просил разрешения отправиться в
поход — а другим мекканцам он этого не разрешал, — то он отвечал ему: «Достаточно тебе
походов с посланником Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует! Для тебя
сейчас лучше походов, чтобы ты не видел мир, а мир не мир видел тебя». Когда же стал
править Усман, то освободил их, и поехали они по разным странам и привязались к ним»
[+3].
В другом сообщении говорится: «Не прошло и года правления Усмана, как курайшиты
обзавелись собственностью в гарнизонных городах [+4] и привязались к ней» [+5].
Несмотря на кажущуюся ясность этих сообщений, воспринимать их следует не
буквально, а как отражение общего направления политики этих двух халифов. Ведь мы не
знаем ни одного случая, связанного с конкретным лицом, которому Умар запретил бы выезд
из Медины. Наоборот, ему первые годы приходилось прилагать усилия, чтобы набрать
необходимые подкрепления для армии, действующей в Ираке. Видимо, не зря во всех трех
цитатах речь идет только о курайшитах, и не случайна оговорка, что курайшитам, которые
приняли ислам после завоевания Мекки, Умар вообще не разрешал участвовать в походах,
хотя это не совсем точно, так как некоторые из них все-таки воевали, но добиться этого
стоило большого труда [+6]. Видимо, для участия в походе курайшитов немухаджиров
каждый раз требовалось особое разрешение халифа.
Эти-то ограничения, вероятно, и отменил Усман. Он не был таким несгибаемым
догматиком, как Умар, и меньше обращал внимание на то, какую позицию занимал тот или
иной человек до завоевания Мекки, тем более что среди старых врагов пророка было немало
его родичей из клана абдшамс, привязанность к которым у него порой перевешивала долг
истинного мусульманина. Достаточно вспомнить, как он спас своего молочного брата
Абдаллаха б. Са’да, который должен был быть казнен за вероотступничество (т. 1, с. 161).
Одним из первых актов Усмана было возвращение из Таифа своего дяди по отцу ал-Хакама
б. Абу-л-Аса, сосланного туда пророком [+7].
Можно думать, что этих опальных при Умаре курайшитов Мекки и имеют в виду
процитированные выше источники: ведь курайшиты-мухаджиры жили достаточно вольготно
и при Умаре, хотя, несомненно, и их тяготили мелочная опека халифа и необходимость
сдерживать свои стремления к обогащению и роскошной жизни в соответствии со
средствами, приобретавшимися благодаря завоеваниям. Усман же руководствовался
принципом «живи сам и давай жить другим».
Он первым из халифов выстроил в Медине большой каменный дом, достойный главы
государства, и приобрел немало недвижимости за пределами Аравии. Но от него не
отставали и другие. Аз-Зубайр обзавелся в Медине 11 домами, в Басре построил два дома,
при одном из которых были торговые ряды; по одному дому имелось у него в Куфе, Фустате
и Александрии, в Габа, одном из плодороднейших мест Мединского оазиса, он купил
участок земли за 170000 дирхемов [+8]. Владения Талхи в Ираке приносили ему по 1000
дирхемов в день [+9]. О богатстве Абдаррахмана мы уже говорили, характеризуя каждого из
участников совета выборщиков.
У других мусульманских вождей владения были скромнее, но и они не стеснялись в
средствах и имели, как правило, в запасе по нескольку десятков тысяч дирхемов. Приток
квалифицированной рабочей силы в виде военнопленных-рабов способствовал
интенсивному строительству в столице Халифата, которая потеряла прежний деревенский
облик.
Дошла очередь и до старой мечети. В декабре 649 г. Усман разрушил прежнюю
глинобитную мечеть, крытую пальмовыми листьями, и к осени 650 г. выстроил новую, более
просторную (80х75 м), из тесаного камня, с каменными колоннами и потолком из
индийского тикового дерева. Монументальность постройки вызывала у некоторых
мусульман, привыкших к скромной галерее на пальмовых стволах, подозрение, не нарушена
ли этой перестройкой сунна пророка. В связи с расширением мечети был разрушен дом
Хафсы, в возмещение Усман построил; ей новый [+10].
КОДИФИКАЦИЯ ТЕКСТА КОРАНА
Важнейшим вкладом Усмана в формирование ислама было издание стандартного
текста Корана. Записи проповедей Мухаммада еще при жизни вели его секретари Убайй б.
Ка’б и Зайд б. Сабит; фиксировали их в письменном виде и некоторые его сподвижники и
близкие, такие, как Али, Абдаллах б. Мас’уд, какие-то записи имелись у его жен: Аиши,
Хафсы и Умм| Саламы. Значительная часть мусульман хранила и передавала, проповеди
изустно, затем они для памяти записывались на различном подручном материале: черепках,
коже, бараньих лопатках. Ни о каком сводном тексте речи быть не могло.
Согласно (мусульманской исторической традиции, первую попытку письменной
фиксации всего объема проповедей предпринял Абу Бакр после битвы в «саду смерти»,
когда погибло много устных хранителей Корана (см. т. 1, с. 198 — 199). Может быть,
главным результатом этой инициативы была лишь активизация записи того, что прежде
держалось в памяти.
Понятно, что при всем благоговении перед текстом откровения объем хранившегося в
памяти и в записях разных людей, которых к тому же завоевательные походы разбросали по
обширной территории, был различным, а в совпадающем объеме текста имелось множество
мелких и крупных разночтений.
Ко времени Усмана каждый из крупных провинциальных центров имел свою,
авторитетную для него редакцию: в Басре это была редакция Абу Мусы ал-Аш’ари, в Куфе
— Абдаллаха б. Мас’уда, в Сирии — Убаййа б. Ка’ба. В Медине каноническими считались,
по-видимому, списки Зайда б. Сабита и Хафсы или же существовал какой-то иной
общепринятый в среде старейших сподвижников свод текста, так как ни о каких
текстологических разногласиях в Медине не сообщается. В спорных случаях опрашивали
несколько авторитетов: «Слышал ли ты, как посланник Аллаха сказал то-то и то-то?» — их
подтверждения было достаточно.
Иначе обстояло дело в провинциях. Наметившееся к этому времени политическое
соперничество между ними отражалось и в спорах о тексте Корана. Как сообщает один из
ранних средневековых знатоков истории текста Корана, острота разногласий в Куфе
доходила до того, что в одном углу мечети собирались для чтения Корана «по Абу Мусе», а в
другом — по «Ибн Мас’уду». Очевидцы подобных споров обратились к Усману с
предложением утвердить текст, который был бы принят всеми и снял бы опасные
разногласия [+11].
Усман предложил всем принести имеющиеся у них записи и, положив в основу списки
Зайда и Хафсы, составил сводный текст. С этого списка были сделаны несколько копий и
разосланы в крупнейшие гарнизонные города, остальные списки было приказано
уничтожить.
Композицию этой, так называемой Усмановской редакции Корана нельзя признать
удачной. Материал в ней был расположен не в хронологическом порядке, а по размеру
главок (сур) — от самой длинной суры «Корова» в 286 стихов (айатов) [*1] до небольших
сур-молитв в 3 — 6 айатов. В нарушение этого принципа в начало была помещена сура-
молитва «Фатиха» («Открывающая»):
«Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. 1) Хвала Аллаху, Господу миров, 2)
милостивому, милосердному, 3) царю в день суда! 4) Тебе мы поклоняемся и просим помочь!
5) Веди нас по дороге прямой, 6) по дороге тех, кого Ты облагодетельствовал, — 7) не тех,
которые находятся под гневом, и не заблудших».
Как свидетельствуют средневековые знатоки истории текста Корана, «Фатиха»
отсутствовала в своде Абдаллаха б. Мас’уда, так же как завершающие две суры-молитвы
(113-я и 114-я) [+12]. Сообщаемый этими знатоками перечень сур свода Ибн Мас’уда и
Убаййа свидетельствует, что, несмотря на все различия, общий принцип расположения сур
был тот же, что в Усмановской редакции. И во всех случаях Коран начинался (если не
считать «Фатиху») с первой мединской суры «Корова» [+13]. Это позволяет предполагать,
что такой порядок сложился на раннем этапе письменной фиксации, скорее всего в первые
годы хиджры, а не был установлен при Усмане.
Несмотря на распоряжение уничтожить индивидуальные списки, многие из них
сохранились и находили приверженцев. По утверждению некоторых источников, отказался
уничтожить свой список Ибн Мас’уд, говоря: «Да я читал [слышанные] из уст посланника,
да благословит его Аллах и да приветствует, семьдесят сур, когда Зайд ибн Сабит с двумя
косичками еще играл с мальчишками» [+14]. Можно понять его возмущение предпочтением,
оказанным списку Зайда, ведь он действительно слышал и заучивал откровения в пору
гонений, хранил свои записи как драгоценную реликвию, а их приговорили к уничтожению,
предпочтя записи мальчишки. Сохранились также отдельные копии других провинциальных
списков, которыми пользовались составители первых комментариев к Корану. Но все они
после утверждения канонического текста утратили прежнее значение.
Другие нововведения Усмана касались внешней стороны обрядности: он добавил
третий призыв к молитве и вместо двух рак’атов молитвы в Мина стал делать четыре [+15].
НАЗРЕВАНИЕ КОНФЛИКТА
Интенсивное обогащение верхушки мусульманского общества и победоносное шествие
арабских армий, сопровождавшие все годы правления Усмана, составляют фасадную
сторону событий этого времени, за которой скрывается малоприметный процесс внутреннего
развития государства, протекавший не столь однозначно, как завоевания, и приведший
Халифат к серьезному внутреннему кризису.
Как отмечают средневековые историки, первые шесть лет правления Усмана, т. е.
примерно до 650 г., не вызывали недовольства мусульман, затем начинаются не вполне
ясные конфликты, которые в источниках излагаются как следствие дурных решений халифа,
нарушавшего клятвенные обещания, данные при его избрании.
Усман действительно не всегда поступал осмотрительно и со временем утратил
представление о границах своей власти, но несомненно, что в основе конфликтов, возникших
в начале пятидесятых годов, лежали глубинные социально-экономические процессы.
Какие же внутренние процессы происходили в мусульмане обществе за парадным
фасадом военных успехов? Прежде всего следует сказать, что в этот период еще не
произошло полного совпадения государства и мусульманской общины. Последняя не
столько управляла государством, сколько пользовалась продуктами его деятельности.
Разнообразные государственные и территориальные образования, объединенные в Халифате
силой оружия, имели свои автономные, веками складывавшиеся административно-
фискальные и хозяйственные механизмы, которые продолжали надежно функционировать,
невзирая на смены высшей власти (если только она не пыталась разрушить их улучшениями)
[+16]. Халифам не было нужды задумываться над организацией производства на новых
началах. Взаимоотношения этих систем с мусульманской властью были красноречиво
сформулированы в договоре с жителями Мерва: «На них лежит раскладка дани, а на
мусульманах — только ее получение» [+17]. Главной заботой халифа было не устроение
государства, а получение и распределение доходов.
Как мы видели, проблему распределения получаемых налоговых поступлений Умар
решил более или менее удовлетворительно, но только применительно к нуждам армии-
завоевательницы, в условиях, когда халиф был в роли главнокомандующего, определявшего
стратегические цели и распределявшего стратегические резервы, а подавляющая масса
обитателей выдвинутых вперед военных баз, вроде Куфы и Фустата, состояла из воинов,
получавших жалованье в соответствии со стажем участия в военных действиях.
Создание Куфы, Басры и других военных баз, в которых концентрировались основные
вооруженные силы Халифата, было неотвратимой потребностью армии, нацеленной на
завоевания, но в нем была заложена неотвратимость утраты Мединой положения столицы.
Не только потому, что через пятнадцать лет после основания каждый из этих городов
превзошел Медину по численности населения: главное, что за эти годы зона военных
действий отодвинулась от этих форпостов мусульманского государства еще не менее чем на
1000 км. Балх и Мерв, через которые в 652 г. пролегла восточная граница Халифата,
отстояли от Басры на 2000 км — вдвое больше, чем Басра от Медины. Прежние форпосты
стали для пограничных гарнизонов таким же (и даже более глубоким) тылом, каким совсем
недавно была Медина для этих форпостов.
Непосредственное управление войсками из Медины стало невозможным; более того,
наместники гарнизонных городов также не могли непосредственно управлять своими
обширными наместничествами и назначали, когда от себя, когда по воле халифа,
наместников низшего ранга. Фактически реальная власть перешла к наместникам высшего
ранга, в руках которых находилась армия, в отличие от халифа, который не располагал
никакими вооруженными силами. Наместники были независимы от него как в финансовом
отношении (выплата жалованья производилась из собственных средств провинций), так и в
отношении пополнения людьми: во-первых, шел постоянный стихийный приток населения в
гарнизонные города, во-вторых, контингент воинов на жалованье пополнялся за счет
быстрого естественного прироста — в конце правления Усмана армию уже пополняли
юноши, родившиеся в Куфе, Басре и других подобных городах.
Что же имелось в распоряжении халифа кроме авторитета? Прежде всего у него
концентрировались значительные средства, поступавшие в виде хумса. В абсолютном
измерении они были не больше, чем у каждого отдельно взятого наместника высшего ранга,
но в отличие от них халиф тратил меньшую часть денег на жалованье, так как не
расходовался на армию. Поэтому в его казне был больший остаток свободных средств, чем у
наместников.
Кроме того, в распоряжении халифа была вся садака Аравии [+18]. При Умаре только
на заповедных пастбищах (хима) паслось 30000 верблюдов, собранных в виде садаки, при
Усмане их стало 40000. О количестве мелкого рогатого скота сведений нет, но, судя по
обычному составу стад и соотношению числа верблюдов и овец в добыче, захватывавшейся
при Мухаммаде (т. I. с. 125, 142, 164), овец и коз должно было быть в 5–6 раз больше [+19].
Чтобы обеспечить эти огромные стада пастбищами, Усману пришлось расширить
территорию хима Дарийа, прикупив у бану дубай’а колодец ал-Бакра; кроме того, по его
распоряжению был выкопан новый колодец в хима Файд (которая, вероятно, была
установлена Усманом) [+20].
Какова была общая численность скота, собираемого в качестве садаки, мы не знаем. Те
30–40 тыс. голов верблюдов которых идет речь в источниках, скорее всего постоянно
возобновлявшееся поголовье. Общая стоимость его составляла 3 — 4 млн. дирхемов, что
было вместе со средствами хумса, остававшимися после выплаты жалованья, мощным
орудием в pyках халифа.
Наконец, халиф был распорядителем важнейшей общинной собственности, земель
савафи (о них см. гл. 5). Практика их использования остается в области догадок, прежде
всего из-за сбивчивости терминологии. Теоретически все ясно: есть земли в завоеванных
странах, оставшиеся в собственности прежних владельцев, которые платят поземельный
налог (индивидуально или с солидарной ответственностью — неважно), и есть бесхозные
земли, перешедшие в собственность мусульманской oбщины-государства. Последние суть
фай’ мусульман. Однако в конкретных сообщениях об использовании мусульманами земель
в завоеванных странах этот термин прилагается не только к собственно савафи, но и ко всем
покоренным территориям.
В. Шмукер справедливо объясняет это противоречие более, поздней тенденцией
объявить файем все завоеванные земли, а не только савафи, как это было сначала [+21]. Это
подтверждается разъяснением ат-Табари: «А фай’ — это то, о чем спорили жители
гарнизонных городов (амсар), а это то, что принадлежало царям, вроде Хосрова и
императора, и их приближенным» [+22].
Как уже говорилось, Умар запретил мусульманам обзаводиться землей в завоеванных
странах. Но было ли это запрещение всеобъемлющим или касалось какой-то одной
категории земель, сказать трудно. С одной стороны, сообщается (и на этот пример
ссылаются все исследователи, поскольку других нет), что Умар расторг акт покупки
Джариром б. Абдаллахом земли где-то на Евфрате [+23]. Однако это противоречит
разъяснению, которое тот же Умар дал Са’ду б. Абу Ваккасу, когда решался вопрос, делить
или не делить завоеванные земли: «Продажа земли, которая между горами [Хулвана] и
горами в земле арабов, разрешается только тем, кому Аллах даровал ее в добычу [афа’а), а не
разрешается продажа [остальным] людям — то есть тем, кому не даровал ее Аллах» [*2]. В
другом случае это сообщение излагается менее ясно: «Не допускается покупка земли, что
между Хулваном и Кадисией, а Кадисийа относится к савафи — потому что она
принадлежит тем, кому даровал ее Аллах» [+24].
В свете этих сообщений неясно, почему Умар аннулировал покупку Джарира: ведь
савафи запрещалось покупать только тем, кто не участвовал в завоевании, а Джарир был
одним из активнейших участников завоеваний Ирака.
Можно предложить два объяснения: либо Джарир купил хараджную землю и эта
сделка была расторгнута из-за того, что при переходе хараджной земли в собственность
мусульманина вместо хараджа, составлявшего примерно 1/3 урожая, государство начинает
получать лишь 1/10 [+25]; либо он купил землю из савафи — тогда сделка была бы
незаконна, поскольку он покупал ее не у собственника, а у пользователя.
Первая версия подтверждается еще одним решением Умара. Абу Абдаллах Нафи’
просил халифа отдать ему участок земли в Басре, которая не является хараджной, так что это
не повредит никому из мусульман. Умар разрешил дать ее ему в надел (акта’а) [+26].
Вторая версия теоретически вероятна, но ничем не подтверждается. Случаев покупки
земель савафи у государства мы не знаем. Государство в лице халифа дарило их, наделяло
ими угодных ему людей, но не продавало. Наделы (ката’и’, ед. ч. катй’а) в окрестностях
Медины и даже далеко за ее пределами дарил еще Мухаммад, но безусловной
собственностью они не считались, и Умар отобрал те из них, которые не обрабатывались
хозяевами [+27].
Вопреки утверждениям ряда авторов о запрещении Умаром приобретения земель, он,
так же как Мухаммад, раздавал ката’и’, хотя сведения об этом неконкретны [+28].
Интенсивный процесс дарения и приобретения земель в завоеванных странах, прежде всего в
районе Басры и Куфы, начался при Усмане. В Куфе можно говорить лишь о
перераспределении собственности, поскольку вся пригодная для обработки земля была так
или иначе освоена, а в Басре был большой массив бесхозных солончаково-болотистых
пойменных земель, которые вводились в оборот по мере проведения каналов. Первый канал
от Убуллы до Басры начали копать при Умаре, но Абу Муса ал-Аш’ари довел его только до
пункта в одном фарсахе (около 5–6 км) от города. Продолжен он был лишь несколько лет
спустя. В 31/651 — 52 г. управляющий делами Абдаллаха б. Амира, Зийад б. Абихи, довел
канал Убуллы до Басры и прокопал канал ал-Файд от Басры на северо-восток до Шатт ал-
Араба [+29]. На основе этих магистральных каналов стала быстро развиваться сеть мелких
индивидуальных каналов, которые каждый владелец земли подводил к своему участку.
Проведение канала было делом престижным. Поэтому когда Абдаллах б. Амир
возвратился из Хорасана и узнал о работах, предпринятых Зийадом, то разгневался на него и
обвинил его в том, что он захотел прославить свое имя. Вражду, возникшую между ними на
этой почве, унаследовали их потомки [+30].
Согласно мусульманскому праву, человек, выкопавший канал или колодец и
оросивший пустовавшую землю, становится ее хозяином. Такой обычай существовал в
Аравии и до ислама, поэтому можно предполагать, что из него родилось данное положение
мусульманского права. В этом случае все земли Басры орошенные каналами, проведенными
на деньги казны, должны были считаться государственными. На это как будто указывает тот
факт, что Ибн Амир, как наместник, наделил своего брата по матери Абдаллаха б. Умайра
8000 джерибов земли и тот выкопал для ее орошения канал, названный по нему каналом Ибн
Умайра [+31]. О массовом наделении басрийцев землей после проведения магистральных
каналов сведений не имеется, но остается фактом, что все это пространство примерно в 220
— 250 кв. км к концу правления Усмана было собственностью мусульман, плативших со
своих земель десятину. Часть из них, вероятно, резервировалась за халифом, так как
сообщается, что Усман б. Аффан владел значительным участком в Басре [+32].
Разбросанность владений характерна для всех крупных землевладельцев-мусульман. Пути
приобретения участков в областях, далеких от места проживания владельцев, для этого
периода остаются неясными. Наиболее вероятным представляется покупка, но немалую
долю составляли пожалования халифа, о которых источники не сообщают. Контроль за
строительством в гарнизонных городах со стороны халифа был значительным. Например,
разрешение на строительство кем-либо бани требовалось получать у халифа [+33]. Но такое
вмешательство халифа в отношения собственности делало его ответственным за все
конфликтные ситуации, так что, в конце концов, Усман стал объектом ненависти в
провинциях.
Социальное неравенство в среде воинов-переселенцев, усилившееся за десятилетие с
момента основания базовых гарнизонных городов, могло считаться виной Усмана. Огромные
жалованья мусульманской элиты позволяли ей обзаводиться в зависимых странах
обширными владениями, скупавшимися у местных землевладельцев. Попытки,
предпринимавшиеся Умаром, могли быть успешными только короткое время, но и его
авторитет не мог бы остановить процессы, продиктованные экономическими
закономерностями. Проживи Умар еще пяток лет, и ему пришлось бы столкнуться с теми же
проблемами, что и Усману.
Рост социальной напряженности в гарнизонных городах определялся не только
усилением имущественного неравенства между мусульманами-арабами. В них складывается
значительная прослойка мусульман-неарабов. Имеются в виду не привилегированные
кавалеристы сасанидской армии, принявшие ислам и поселившиеся в Басре: их было
немного, и они по жалованью были приравнены к участникам сражения при Кадисии, — а
низшие слои.
Начальный этап исламизации неарабов совершенно неизвестен. Прежде всего, ислам
принимали, конечно, пленные, обращенные в рабство и обслуживавшие семьи арабов.
Обычно принявших ислам рабов отпускали на свободу. Они становились клиентами (мавали)
и оставались в составе рода или большой семьи бывшего хозяина, часто в роли секретарей,
уполномоченных, принимали участие в походах бок о бок с патроном. Становясь
свободными, они не уравнивались с арабами, как это следовало по духу учения Мухаммада,
среди соратников которого на равных были богач Абдаррахман б. Ауф и бывшие рабы Билал
или Убада б. ас-Самит. Но воспринять любое уравнительное учение способно лишь
небольшое число его адептов; распространяясь широко, оно трансформируется в духе
взглядов большинства данного общества. Так было с христианством, так произошло и с
исламом.
Ислам был принят арабами как победоносная религия, принятие которой
отождествлялось, прежде всего, с внешней обрядностью, а этическая сторона учения
большинством не воспринималось вообще. Люди, привыкшие жить в системе племенных