Берталанфи Л. Общая теория систем - Основы, развитие, применение. Главы 1-2
Подождите немного. Документ загружается.
приобрела «идиографический» вид, «кто-сделал-что», как это было
формально известно. Таким образом, Тридцатилетняя война была
следствием религиозных предрассудков и соперничества немецких
князей; Наполеон «перевернул» всю Европу из-за своих неукротимых
амбиций; ответственность за Вторую Мировую войну лежит на
злобности Гитлера и воинственных наклонностях немцев.
Однако мы потеряли это интеллектуальное утешение. В
условиях демократии, всеобщем образовании и достатке, эти прежние
объяснения человеческой жестокости оказываются недостаточными.
Размышляя над современной историей в процессе ее развития,
сложно приписать ее иррациональность и жестокость исключительно
отдельным личностям (если только мы не наделяем их
сверхчеловеческой – или нечеловеческой – способностью к злодеяниям
и глупости). Скорее, мы можем быть жертвами «исторических сил» -
что бы это ни значило. События вовлекают больше, чем просто
индивидуальные решения и действия, и в большей степени
определяются социокультурными системами, что включает в себя
предрассудки, идеологии, давление групп, социальные тенденции,
развитие и упадок цивилизаций и пр. У нас есть точные и научные
знания того, какими могут быть эффекты загрязнения, напрасной
траты природных ресурсов, демографического взрыва, гонки
вооружений и пр. Об этом нам ежедневно говорят многочисленные
критики, предоставляющие неоспоримые доказательства. Однако ни
главы государств, ни общество в целом не могут ничего с этим
поделать. Если мы не хотим принять теистическое объяснение – Quem
Deus perdere vult dementat (Кого бог хочет покарать, того он сперва лишает
разума) – то мы следуем некой трагической исторической
необходимости.
Понимая неопределенность таких понятий как цивилизация и
недостатки «великих теорий» подобных теории Шпенглера и Тойнби,
нужно признать целесообразность вопроса о закономерностях или
законах социокультурных систем, хотя это не обязательно означает
историческую неизбежность, согласно сэру Исааку Берлину.
Историческая панорама, подобная «Восхождению Запада» Мак-Нила
(1963), который отмечает свою анти-Шпенглеровскую позицию даже в
названии, тем не менее – повествование об исторических системах.
Подобная концепция проникает и в на первый взгляд отдаленные
области знаний, так что процессуальное направление археологии, как
отмечается многими, в своих представлениях опирается на систему
взглядов на развитие эмбриона (Л. фон Берталанфи), в которых
системы инициируют поведение в решающие моменты, и как только
они сделали это, они не могут вернуться к их первоначальному
паттерну» (Фленнери, 1967).
Тогда как социология (и предположительно история) имеет дело
с неформальными организациями, еще одно недавнее достижение –
теория формальных организаций, т.е. планомерно создаваемых
структур, таких как структуры армии, бюрократического аппарата,
торгово-промышленного предприятия и пр. Эта теория «выражена в
философии, которая принимает предположение, что единственный
значимый способ изучать организацию – изучать ее как систему»,
опирается на системный анализ, рассматривающий «организацию как
систему взаимозависимых переменных»; поэтому «современная
теория организации ведет почти неизбежно к обсуждению общей
теории систем» (Скотт, 1963). По словам практика операционных
исследований,
Последние два десятилетия мы являемся свидетелями возникновения
«системы» как ключевой концепции в научном исследовании.
Системы, конечно, изучаются столетиями, однако добавляется и
что-то новое… Тенденция исследовать системы как сущность,
скорее чем как конгломерацию частей, находится в соответствии с
тенденцией в современной науке не изолировать больше явления в
узко ограниченные контексты, а открывать для исследования
взаимосвязи, и изучать более крупные «слои» природы. Под заголовком
системные исследования (а также многие их синонимы) мы
наблюдаем конвергенцию множества специализированных
современных научных явлений. …. Эти попытки исследований и
многие другие переплетаются в объединенные исследовательские
усилия, затрагивающие все расширяющийся спектр научных и
прикладных дисциплин. Мы принимаем участие в том, что
является, возможно, наиболее всеобъемлющими усилиями по
достижению синтеза научных знаний из всех, что когда-либо
предпринимались (Акофф, 1959).
Таким образом, круг замыкается, и мы возвращаемся к тем
разработкам в современном технологическом обществе, с которых мы
начали. На основе этих соображений возникает – какими бы
поверхностными они ни были, – то, что в масштабе современных наук
и новых жизненных концептуализаций, требуются новые идеи и
категории, и что они, так или иначе, сосредотачиваются вокруг
концепции «системы». Для разнообразия процитируем советского
автора:
Разработка конкретных методов для изучения систем – ведущая
тенденция современных научных знаний, так же как и для науки 19
века была характерна концентрация внимания на уточнении
элементарных форм и процессов в природе (Левада, в книге Хана, 1967,
стр.185).
К сожалению, опасности этого нового достижения очевидны, и о
них довольно часто говорится. Новый кибернетический мир, согласно
психотерапевту Руешу (1967), интересуется не людьми, а «системами»;
человек представляет собой нечто, что может быть использовано и
заменено. Для новых утопистов системного проектирования, по
словам Богуслава (1965), именно «человеческий элемент» является
ненадежным компонентом их разработок. Этот элемент должен быть
устранен или заменен вычислительной техникой,
саморегулирующимися механизмами и т.п., или он должен быть
сделан настолько надежным, насколько это возможно, т.е.
механизирован, стандартизован, стать конформистом и
контролируемым. В несколько более жестких терминах, человек в
Большой Системе должен стать – и до некоторой степени становится –
слабоумным, обученным идиотом или тем, кто просто нажимает
кнопки, т.е. тщательно подготовленным в некоторой узкой области, но
в других отношениях, - всего лишь часть механизма. Это соответствует
хорошо известному системному принципу, что в результате
прогрессивной механизации личность становится неким зубчатым
колесом, над которым доминирует небольшое количество
привилегированных лидеров, окруженных таинственностью
посредственностей, которые преследуют свои личные интересы под
прикрытием идеологий (Сорокин, 1966, стр. 558 и следующие стр.).
Рассматриваем ли мы позитивное распространение знаний и
благотворный контроль окружающей среды и общества, или же
видим в системном движении наступление «Смелого Нового Мира» и
«1984»
1
– в любом случае, оно заслуживает интенсивного изучения.
История теории систем.
Как мы видим, во всех важных областях – от атомной физики до
истории – достигнут консенсус в том, что необходима переориентация
науки. Достижения современной технологии находятся в соответствии
с этой тенденцией.
Идея «общей теории систем» была впервые представлена
автором книги еще до кибернетики, системного проектирования и
возникновения связанных с ними областей. История того, как он
пришел к этому понятию, кратко описывается в другой части этой
книги (стр. 89 и следующие), однако ввиду недавнего обсуждения
представляется необходимым изложение некоторых связанных с этим
мыслей.
Как и каждая новая идея в науке и во всем остальном, системная
концепция имеет долгую историю. Хотя термин «система» сам по
себе не выделялся, история этой концепции включает многие
известные имена. В качестве «натурфилософии», мы можем
проследить ее, обратившись к Лейбницу; к Николаю Кузанскому с его
совпадением противоположностей; к мистической медицине
Парацельсия; к взглядам на историю Вико и Ибн Хальдуна как
последовательность культурных сущностей или «систем»; к
диалектике Маркса и Гегеля, - называя всего лишь несколько имен из
огромного множества мыслителей. Любители литературы могут
вспомнить De ludo Globi (Игра в шар) Николая Кузанского (1463; см. фон
Берталанфи, 1928b) и Glasperlenspiel (Игра в бисер) Германа Гессе; оба
философа рассматривали устройство мира как отраженное в
абстрактной искусно созданной игре.
В области общей теории систем можно отметить несколько
предварительных работ. Среди них можно назвать «физические
гештальты» (1924) Кёлера, однако он не рассматривает проблему в
общем, а ограничивает трактовку гештальтами в физике (а также
биологическими и психологическими явлениями, предположительно
интерпретируемыми на этой основе). В более поздней публикации
(1927), Кёлер выделил постулат теории систем, намереваясь уточнить
1
книги А. Хаксли
наиболее общие свойства неорганических систем в сравнении с
органическими; до некоторой степени, это требование было
выполнено теорией открытых систем. Ближе всех к цели подошел
Лотка в своих работах (1925), и мы находимся в долгу перед ним за
основные формулировки. Лотка в действительности рассматривал
общую концепцию систем (не ограничиваясь, как Кёлер,
физическими системами). Однако, поскольку он был статистиком, и
его интересы затрагивали скорее проблемы населения, чем
биологические проблемы индивидуального организма, Лотка,
несколько странным образом, воспринимал сообщества как системы,
считая в то же время отдельный организм суммой клеток.
Тем не менее, неизбежность и осуществимость системного
подхода стала очевидна только недавно. Его неизбежность является
результатом того факта, что механистическая схема изолируемых
причинных цепей и меристическая трактовка оказались
недостаточными для решения теоретических проблем, особенно в
биосоциальных науках, и практических проблем, возникающих в
современной технологии. Его осуществимость – результат различных
новейших достижений – теоретических, эпистемологических,
математических и пр., которые, несмотря на то, что они находятся в
начальном состоянии, постепенно сделали возможным его
осуществление.
Автор этой книги, в начале 20-х гг заинтересовался очевидными
пробелами в исследованиях и теории биологии. Доминирующий в то
время механистический подход, только что упомянутый, игнорировал
или активно отрицал то, что является существенным в феномене
жизни. Автор выступал в защиту организмической концепции в
биологии, которая акцентируется на рассмотрении организма как
единого целого или системы, и видит главную цель биологических
наук в открытии принципов организации на ее различных уровнях.
Его первые высказывания относятся к 1925-26 гг, в то время как
философия «органического механизма» Уайтхеда была опубликована
в 1925 году. Работы Кеннона о гомеостазе появились в 1929 и 1932 гг.
Одним из важнейших предшественников организмической
концепции был Клод Бернард, однако его работа была мало известна
за пределами Франции; даже сейчас она не оценена в полной мере
(см. Бернал, 1957, стр. 960). Одновременное возникновение похожих
идей независимо друг от друга и на разных континентах было
признаком нового направления, которое, тем не менее, требовало
времени для того, чтобы стать общеизвестным.
Эти замечания поддерживаются тем фактом, что в последние
годы «организмическая биология» вновь выделяется ведущими
американскими биологами (Дюбос, 1964; Добжански, 1966; Коммонер,
1961), однако, при этом не упоминаются намного более ранние работы
автора, хотя это в полной мере признается в литературе европейских
и социалистических стран (напр., Унгерер, 1966; Бландино, 1960;
Трибино, 1946; Канаев, 1966; Камарит, 1961, 1963; Бендманн, 1963, 1967;
Афанасьев, 1962). Определенно можно утверждать, что недавние
исследования (напр., Нейджелл, 1961; Хемпел, 1965; Бекнер, 1959;
Смит, 1966; Шаффнер, 1967), хотя и ссылаются на достижения
биологии за прошедшие 40 лет, не добавили новых точек зрения в
сравнении с работой автора.
В философии, образование автора соответствовало традициям
неопозитивизма группы Моритца Шлика, которая позднее стала
известна как Венский кружок. Однако очевидно, что его интерес в
немецком мистицизме, историческом релятивизме Шпенглера и
истории искусства, а также похожие неортодоксальные аттитюды
помешали ему стать настоящим позитивистом. Намного сильнее
были его связи с Берлинской группой «Общества эмпирической
философии» 1920-х гг, в которую входили такие известные личности,
как философ-физик Ганс Райхенбах, психолог А. Херцберг, инженер
Парсеваль (изобретатель дирижабля).
В связи с экспериментальной работой, посвященной
метаболизму и росту, с одной стороны, и попытками
конкретизировать организмическую программу, с другой стороны,
развивалась теория открытых систем, основанная на довольно
тривиальном факте, что организм – открытая система, однако в то
время не существовало теории. Первое представление, которое
следовало за несколькими экспериментальными попытками,
включено в это издание (5 глава). Таким образом, биофизика стала
требовать от традиционной физической теории расширения
посредством обобщения кинетических принципов и
термодинамической теории, которая позднее стала известна как
необратимая термодинамика.
Но затем стало очевидным дальнейшее обобщение. Ко многим
явлениям в биологии, а также в поведенческих и социальных науках,
применимы математические выражения и модели. Они очевидно, не
принадлежат к категориям физики и химии, и в этом смысле выходят
за пределы физики как воплощения «точной науки». (В связи с этим
автор начал работу над серией «Исследования по точной биологии»,
которая следовала за появившимся ранее изданием «Исследования по
теоретической биологии» Шакселя, однако прервал ее во время
войны). Структурное сходство таких моделей и их изоморфизм в
различных областях стал очевиден; и те же проблемы порядка,
организации, целостности, телеологии и пр., оказались в центре
внимания, хотя они были программно исключены в механистической
науке. Таким образом возникла идея «общей теории систем».
То время не благоприятствовало такому достижению. Биология
понималась как идентичная лабораторной работе, и автор уже попал
в сложное положение, публикуя «Теоретическую биологию» (1932), -
другая область, которая только недавно стала академически
уважаемой. В наши дни, когда существует бесчисленное множество
журналов и публикаций по этой дисциплине, и моделирование стало
модным и щедро поддерживаемым «видом спорта», трудно
представить сопротивление таким идеям. Признание концепции
общей теории систем, особенно покойным профессором Отто
Пётцлом, хорошо известным венским психиатром, помогло автору
этой книги преодолеть все запреты и издать основные положения
(они содержатся в 3 главе этой книги). И опять вмешалась судьба.
Статья (в Немецком философском журнале) достигла стадии
корректуры, однако выпуск журнала оказался невозможен вследствие
тех препятствий, которые несла с собой недавняя война. После войны
общая теория систем была представлена в лекциях (см. приложение),
подробно обсуждалась с физиками (фон Берталанфи, 1948а), а также
на лекциях и симпозиумах (напр., фон Берталанфи и др., 1951).
Предложение системной теории было воспринято скептически –
как нечто фантастическое или дерзкое. Или – как утверждалось – она
была тривиальной, поскольку так называемые изоморфизмы были
просто примерами трюизма, что математика может применяться ко
всевозможным областям, и таким образом имеет не больший вес, чем
«открытие», что 2+2=4 является верным для яблок, долларов и
галактик; или же она ошибочна и вводит в заблуждение, поскольку
поверхностные аналогии – как в известном сравнении общества с
«организмом», - скрывает фактические различия, и тем самым, ведет к
неверным и даже морально неприемлемым заключениям. Или, опять,
это было философски и методологически необоснованно, поскольку
предполагаемая «несводимость» более высоких уровней к низким
препятствовала аналитическим исследованиям, чей успех был
очевиден в различных областях, как например сведение химии к
физическим принципам, или явлений жизни к молекулярной
биологии.
Постепенно осознавалось, что подобные возражения не
улавливали суть того, что означает системная теория, а именно,
попытку прийти к научной интерпретации и теории, в тех областях,
где ранее этого не было, и более высокий уровень универсальности,
чем тот, которым обладали специальные науки. Общая теория систем
соответствовала «секретной тенденции» в различных дисциплинах.
Письмо от К. Боулдинга, экономиста, датированное 1953г., хорошо
резюмирует данную ситуацию:
Мне кажется, что я сделал тот же вывод, что и Вы, хотя я и пришел
к нему, опираясь на экономику и социальные науки, скорее чем на
биологию, - существуют основы того, что я называю «общая
эмпирическая теория», или «общая теория систем» по Вашей
превосходной терминологии, которые могут широко применяться во
многих различных дисциплинах. Я уверен, что есть множество
людей по всему миру, которые занимают ту же позицию, что и мы,
но мы далеко друг от друга и совершенно незнакомы, поэтому сложно
пересечь границы дисциплин.
В первый год в Центре перспективных исследований в
поведенческих науках (г. Пало-Альто), Боулдинг, биоматематик А.
Рапопорт, физиолог Ральф Джеррард и автор этой книги оказались
вовлеченными в совместную работу. Проект организации «общая
теория систем» был конкретизирован на ежегодном собрании
Американской Ассоциации научных достижений (ААНД) в 1954.
Название было позднее изменено на менее претенциозное –
организация «общие системные исследования», которая теперь
является отделением ААНД, и чьи заседания стали неотъемлемым,
активно посещаемым элементом собраний ААНД. Местные группы
организации были созданы в различных центрах в США, а затем и в
Европе. Первоначальная программа организации «общие системные
исследования» не требовала пересмотра:
Организация «Общие системные исследования» была создана в 1954
году, чтобы способствовать развитию теоретических систем,
которые применимы к более, чем одной области знаний. Ее
основными функциями являются: (1) изучать изоморфию концепций,
законов, и моделей в различных областях, и содействовать переносу из
одной области в другую; (2) поддерживать разработку адекватных
теоретических моделей в тех областях, в которых они
отсутствуют; (3) минимизировать дублирование теоретических
усилий в различных областях; (4) содействовать единству науки
посредством улучшения взаимодействия между специалистами.
Ежегодник Общие системы под эффективной редакцией А.
Рапопорта, с тех пор функционирует в качестве периодического
издания организации. Ежегодник Общие системы намеренно не
следует жесткой политике; в нем публикуются рабочие доклады,
излагающие различные концепции, которые соответствуют областям
знаний, где необходимы новые идеи и исследования. Большое
количество исследований и публикаций придает конкретную форму
направлению в различных областях; кроме того, появился и журнал
Математическая теория систем.
Тем временем еще одно достижение увидело свет: в 1948 году
появилась Кибернетика Норберта Винера, которая была результатом
современных разработок в компьютерной технологии, теории
информации и саморегулирующихся механизмов. Это снова было
одним из тех совпадений, возникающих, когда идеи находятся в
неопределенном положении («висят в воздухе»), проявившееся в том,
что три фундаментальных вклада в науку появились приблизительно в
одно и то же время: Кибернетика Винера (1948), теория информации
Шеннона и Вивера (1949) и теория игр Ньюмена и Моргенштерна
(1947). Винер вынес кибернетику, концепции обратной связи и
информации далеко за пределы технологии и обобщил это в
биологической и социальной сферах. Верно то, что кибернетика тоже
не обошлась без предшественников. Концепция гомеостаза (Кеннон)
стала краеугольным камнем этих соображений. Менее хорошо
известные, подробные модели обратной связи в области
физиологических явлений были разработаны немецким физиологом
Рихардом Вагнером (1954) в 1920-х гг, лауреатом Нобелевской премии
швейцарцем В.Р. Хессом (1941, 1942) и Эрихом фон Холстом в его
труде Принцип реафферентности (принцип обратной связи). Огромная
популярность кибернетики в науке, технологии и ее общеизвестность,
несомненно, стали возможными благодаря Винеру и его
провозглашению Второй Индустриальной революции.
Близкое соответствие двух движений ярко продемонстрировано
в программном заявлении Л. Франка, открывающем конференцию по
кибернетике:
Концепции целенаправленного поведения и телеология долго
связывались с непостижимой способностью самосовершенствования
или целеустремленности, или с конечной причиной, обычно
сверхчеловеческого или сверхъестественного происхождения. Чтобы
продвинуться на пути изучения событий, научное мышление должно
было отказаться от этих представлений о целенаправленности и
этих концепций о телеологических операциях в пользу строго
механистического и детерминистического взгляда на природу. Эта
механистическая концепция заняла устойчивое положение с
демонстрацией того, что вселенная основана на деятельности
анонимных частиц, двигающихся в произвольном, неорганизованном
порядке, давая начало, вследствие их многочисленности, порядку и
закономерности статистического характера, как в классической
физике и уравнениях состояния газа. Не вызывающий возражений
успех этих концепций и методов в физике и астрономии, а позднее, и
в химии, определил главную ориентацию биологии и физиологии.
Этот подход к проблемам организмов поддерживался аналитической
невнимательностью Западной Европейской культуры и языков.
Основные предположения наших традиций и устойчивые значения
языка, который мы используем, почти вынуждают нас подходить ко
всему, что мы изучаем, как состоящему из отдельных, обособленных
частей или факторов, которые мы должны пытаться изолировать и
идентифицировать в качестве потенциальных причин. Таким
образом, мы поглощены изучением зависимости двух переменных.
Сегодня мы являемся свидетелями поиска новых подходов, новых и
более всесторонних концепций и методов, способных иметь дело с
единым целым организмов и личностей. Концепция телеологических