Однако великий государь многих дарил своим вниманием. [48]
Иные лукавые либо трусливые людишки доносили ей об опасных последствиях непостоянства
супруга; и хотя эти попытки подорвать ее доверие к супругу и увенчались некоторым успехом, все же она
продолжала ему верить: за исключением некоторых чрезмерных увлечений Короля, она считала ревность
слишком болезненным испытанием, чтобы прислушиваться ко всем наветам.
Она не раз пыталась уговорить Короля перестать огорчать ее, не вредить своему здоровью, своей
репутации – впрочем, последняя была вне подозрений, – наконец, не идти против совести, убеждая, что она
бы смирилась с его похождениями, если бы они не были противны Богу. Но все ее самые убедительные
доводы были не в состоянии отвратить государя от страстей, чью серьезность, ослепленный ими, он не
осознавал.
Порой она прибегает и к другим средствам: заявляет, что займется его любовницами, угрожает
расправой с ними, утверждая, что никто не осмелится упрекнуть в чрезмерных поступках женщину,
преданно любящую своего мужа. Через доверенных лиц она доводит до Короля свои угрозы.
И эти средства, хотя и более слабые, чем первые, оказываются куда более действенными, чем
нравоучения, ибо касаются интересов его любовниц, к которым он прислушивается в большей степени, чем к
ней.
Как-то раз Король велел маркизе де Верней 31 покинуть Париж с надежной охраной, узнав от
Кончини 32, что Королева заручилась поддержкой надежных людей, желая отомстить маркизе, – впрочем, то
была лишь уловка, он был уверен, что в данном случае она хотела припугнуть его, а вовсе не причинить зло.
По этому поводу случалось немало треволнений, но все они не имели последствий. Подобно тому,
как ревность толкала Королеву на всевозможные ухищрения, неумеренная любвеобильность Короля
настолько ослабляла его, что, [49] будучи умным и великодушным монархом, он, казалось, терял порой
рассудок.
В остальном брак Их Величеств ничем не омрачался. Следует все же признать, что похождения
Короля и ревность Королевы в совокупности с ее силой духа часто порождали ссоры. Герцог Сюлли не раз
рассказывал мне, будто не проходило недели, чтобы они не бранились. По его словам, однажды Королева,
стоя подле Короля, пришла в такую ярость, что тот, опасаясь с ее стороны худшего, так непочтительно, хотя
и непроизвольно, поднял и опустил руку, что позже Королева утверждала, будто он ударил ее, впрочем, это
не мешало ей оправдывать его, ведь и сам жест, и предусмотрительность Короля не были излишними.
От графа Граммона я узнал о том, что однажды Король, взбешенный выходками Королевы, оставил
ее в Париже и перебрался в Фонтенбло, ей же велел передать: если она не научится уживаться с ним и не
изменит своего поведения, ему придется отправить ее обратно во Флоренцию со всем, что она привезла
оттуда, имея в виду супругу маршала д'Анкра 33 и самого маршала.
От людей, игравших тогда важную роль в управлении государством, я узнал, что
недоброжелательность, вспыхивавшая иногда между Их Величествами, дошла до того, что Король
неоднократно говорил им о своей готовности просить ее жить отдельно, не в одном с ним доме; и все же,
верно, не сердце, а гнев, часто принуждающий говорить то, что ничто в мире не заставит сделать, исторгал
такие слова из его уст.
Как тут не поверить в то, что ревность Королевы подогревалась зловредными советчиками, и не
только в этом. Тот же герцог Сюлли, мнением которого Королева в то время весьма дорожила, ведь он
считался самым близким к монарху человеком, рассказывал мне, что однажды она послала за ним, чтобы
сообщить ему о решении, которое заставил ее принять Кончини, – предупредить Короля о тех [50]
придворных, кто доносил ей о нем. Кончини, присутствовавший при ее разговоре с Сюлли, утверждал, что
таким способом Королева могла бы дать понять Королю, что ничего не утаивала от него. Сначала герцог
ответил ей, как обычно резко и не очень учтиво, что подобное поручение настолько отличается от тех, к
которым он привык, что он ничем не может быть ей полезен, но стоило Кончини удалиться, как он изменил
тон и сказал, что, будучи ее верным слугой, обязан предупредить ее: она приняла неудачное в данных
обстоятельствах решение, способное возбудить у Короля самое большое и обоснованное подозрение,
17