Варшава: Типографія Варш. Учебн. Округа, 1912. — IV, 604 с.
Къ вопросу о методахъ историко-литературнаго изслѣдованія я пришелъ
не сразу и не случайно. Онъ возникалъ всякій разъ, какъ передо мною
вставала та или иная проблема исторіи литературы, возникалъ
непроизвольно, самъ собою, но еще въ неясной, неопредѣленной формѣ
какого-то смутнаго реtitio ргіпсіріі. Чувствуя всю сложность этого
вопроса, я пытался до поры до времени ''отдѣлаться'' отъ него, но
чѣмъ болѣе углублялась моя работа, тѣмъ очевиднѣе становилось, что
мнѣ его не обойти, что рано ли, ноздно ли съ нимъ придется
сосчитаться.
Продолжительнья занятія эстетикой привели меня къ убѣжденію, что исторія литературы, какъ наука, идетъ по ложному пути, что въ ней слишкомъ много "исторіи" и слишкомъ мало "философіи", что изученіе историко-литературныхъ проблемъ должно идти не рядомъ съ изученіемъ вопросовъ чисто-историческаго характера, а въ неразрьівной связи съ вопросами искусства, эстетики и психологіи творчества.
Однимъ словомъ, я пришелъ къ выводу, что исторіи литературы, какъ наукѣ, пора перестать быть служанкой общей исторіи и соціологіи и стать тѣмъ, чѣмъ ей надлежитъ быть, по самому своему существу, т.е. составною частью исторіи художественнаго творчества вообще. Съ этого времени вопросъ о методахъ сдѣлался для меня больнымъ вопросомъ и рѣшеніе его—въ ту или иную сторону—стало на очереди.
И вотъ, когда я пристуиилъ къ крупной работѣ по эстетикѣ Возрожденія, въ которой намѣревался дать свой "опытъ философіи художественнаго творчества" (эта работа вскорѣ появится), и когда потребовалось обосновать свою методологическую точку зрѣнія,— небольшое по замыслу введеніе разрослось въ цѣлое изслѣдованіе о методахъ исторіи литературы, какъ науки. Издавна тревожившій меня вопросъ изъ смутнаго реtitio рrіnсіріі превратился въ сознательно поставленную проблему, безъ разрѣшенія которой я не могъ двинуться далѣе.
Болѣе, чѣмъ кто-либо, я вижу недостатки моего труда. Быть можетъ, нѣкоторымъ извиненіемъ ихъ послужитъ то обстоятельство, что предлагаемое изслѣдованіе есть первый опытъ систематической методологіи нашей науки. Въ этомъ отношеніи, ни на родинѣ, ни на Западѣ я не имѣлъ предшественниковъ, ошибками которыхъ могъ бы воспользоваться, и мнѣ остается утѣшаться мыслью, что, напротивъ, быть можетъ, мои ошибки послужатъ на пользу другимъ.
Продолжительнья занятія эстетикой привели меня къ убѣжденію, что исторія литературы, какъ наука, идетъ по ложному пути, что въ ней слишкомъ много "исторіи" и слишкомъ мало "философіи", что изученіе историко-литературныхъ проблемъ должно идти не рядомъ съ изученіемъ вопросовъ чисто-историческаго характера, а въ неразрьівной связи съ вопросами искусства, эстетики и психологіи творчества.
Однимъ словомъ, я пришелъ къ выводу, что исторіи литературы, какъ наукѣ, пора перестать быть служанкой общей исторіи и соціологіи и стать тѣмъ, чѣмъ ей надлежитъ быть, по самому своему существу, т.е. составною частью исторіи художественнаго творчества вообще. Съ этого времени вопросъ о методахъ сдѣлался для меня больнымъ вопросомъ и рѣшеніе его—въ ту или иную сторону—стало на очереди.
И вотъ, когда я пристуиилъ къ крупной работѣ по эстетикѣ Возрожденія, въ которой намѣревался дать свой "опытъ философіи художественнаго творчества" (эта работа вскорѣ появится), и когда потребовалось обосновать свою методологическую точку зрѣнія,— небольшое по замыслу введеніе разрослось въ цѣлое изслѣдованіе о методахъ исторіи литературы, какъ науки. Издавна тревожившій меня вопросъ изъ смутнаго реtitio рrіnсіріі превратился въ сознательно поставленную проблему, безъ разрѣшенія которой я не могъ двинуться далѣе.
Болѣе, чѣмъ кто-либо, я вижу недостатки моего труда. Быть можетъ, нѣкоторымъ извиненіемъ ихъ послужитъ то обстоятельство, что предлагаемое изслѣдованіе есть первый опытъ систематической методологіи нашей науки. Въ этомъ отношеніи, ни на родинѣ, ни на Западѣ я не имѣлъ предшественниковъ, ошибками которыхъ могъ бы воспользоваться, и мнѣ остается утѣшаться мыслью, что, напротивъ, быть можетъ, мои ошибки послужатъ на пользу другимъ.