Москва: Издательство политической литературы, 1991.
В этой книге (и в первом, и во втором введении) автор исходит из
философско-логической гипотезы, что человеческий разум не "одноместен", несводим, скажем, к познающему пафосу мышления (по схеме: понять - означает "познать существо вещей, как они есть сами по себе. " в своем противопоставлении незнающему "Я"). Мы привыкли отождествлять любой смысл понимания (и - понятия) со смыслом познания; любой смысл разума - с разумом познающим, любой смысл логики - с логикой как истиной гносеологии. Мы выросли в таком отождествлении, наши мысли неотделимы от тождества "понять = познать". Поэтому, когда накануне XX века становится все более ясным, что бытие вещей, мое собственное бытие, бытие людей и мира не поддается познающему пониманию, что бытие, иными словами, несводимо к сущности, сразу же представляется, что рушится разум как таковой, что разумение, понимание необходимо заменить мистическим проникновением в тайну бытия (или абсолютным верованием), стоящим по ту сторону всякого сомнения.
В этой книге (и в первом, и во втором введении) автор исходит из
философско-логической гипотезы, что человеческий разум не "одноместен", несводим, скажем, к познающему пафосу мышления (по схеме: понять - означает "познать существо вещей, как они есть сами по себе. " в своем противопоставлении незнающему "Я"). Мы привыкли отождествлять любой смысл понимания (и - понятия) со смыслом познания; любой смысл разума - с разумом познающим, любой смысл логики - с логикой как истиной гносеологии. Мы выросли в таком отождествлении, наши мысли неотделимы от тождества "понять = познать". Поэтому, когда накануне XX века становится все более ясным, что бытие вещей, мое собственное бытие, бытие людей и мира не поддается познающему пониманию, что бытие, иными словами, несводимо к сущности, сразу же представляется, что рушится разум как таковой, что разумение, понимание необходимо заменить мистическим проникновением в тайну бытия (или абсолютным верованием), стоящим по ту сторону всякого сомнения.