Введенский А. Фальсификация документов в Московском государстве XVI - XVII вв
Подождите немного. Документ загружается.
выезде предков «из немец», «Цесарские земли», из Рима, Польши, Золотой Орды и — в
единичном случае — из Англии (Бестужевы-Рюмины). Некоторые сравнительно скромно
сочиняли свои выезды «из немец», например Воейковы: «к вел. кн. Дмитрию Ивановичу
Московскому приехал служить к Москве Прусские земли державец Воейко Войтегович, а
с ним двора его 1 50 человек, и князь великий Дмитрий Иванович пожаловал его, велел
принять к себе в послужение», или Глинские: — «к вел. кн. Литовскому Витовту приехал
из Орды татарин Алекса... а вотчина у него была Глинеск». Бедовы заявляли, что в 1372 г.
«приехал служить из немец, из Цесарского государства, немчин, чесна рода Беде Ульф».
Князь П. В. Мышецкий в 1751 г. заявил, что «предки ево были между Пруской и
Цесарской земли удельные Марграфы». Менее знатные служилые роды сочиняли и более
сложные родословия. Так Еремеевы писали: «к вел. кн. Александру Ярославичу Невскому
на Невское побоище приехал служить из немец из Тальян-
[97]
ские земли, из града из Талии, муж честен от Королевские палаты, имя ему Шелбь. И
принят бысть Вел. кн. зело честно и в Великом Новегороде крестился и во крещении имя
ему Иеремия... Свидетельствуют на выезд немецкие печатные летописные книги: книга
Светония, книга Длугушь летописец, Боккалин летописец, Бельский летописец о Чешском
государстве, история о Фрязех и о Мелюзины и о десяти сынех ее».1С такого рода
«источниками в руках можно вывести какую угодно генеалогию».2И действительно
«выводили». Например новгородские служилые люди, исконные бежецкие дворяне
Корсаковы обосновывали происхождение своего рода ни более ни менее как от самого
Юпитера и Геркулеса. Сочинена была и соответствующая пышно украшенная генеалогия
с описанием земных и небесных похождений божественных предков бежецких
помещиков. Эти «Иовишевы дети» добились и некоторого признания своей фальшивки —
в 1677 г. им было разрешено впредь именоваться Римскими- Корсаковыми.3
Другой род, род Мины Суздальского, от которого идут Воронцовы и Вельяминовы,
оказался выведенным также совершенно невероятным и необыкновенным способом: «род
его влечашеся от Варяг, от Шимона князя Африкановича. Африкан же брат Якуна
слепого, иже от Златые Орды. Род же их от Клавдия Кесаря».4
Однако сочинительство одних родословий без документов, так или иначе
подтверждающих данные блистательного знатного происхождения, иной раз оказывалось
явно неубедительным. Поэтому стали фальсифицироваться, а чаще и подделываться
документы в виде целых разрядных книг, купчих на вотчины, грамоты на кормление,
межевые, духовные и др. грамоты. Целиком были составлены вымышленные походы
Ивана Грозного: Колыванский 1540 г., Казанский 1544 г. с легендарным описанием взятия
Казани, Шведский 1549 г. и Волоцкий 1551 г. Подделывались целые серии документов,
разрядных книг и дипломатических сношений. Так например известны уже напечатанные
целиком вымышленные «статейные списки» посольств Андрея Ищеина к Турецкому
султану 1570 г. и кн. Захария Ивановича Сугорского к царю Максимилиану.5Так как ряд
московских пожаров и особенно грандиозный пожар 1626 г. уничтожили приказные
архивы, то нечем было проверять такого рода фальшивые документы, и они начинают
постепенно входить и в официальный оборот. Всякого рода вымышленные разряды,
поддельные статейные списки нужны были столько же для подтверждения родословных
притязаний, сколько и для обоснования местнических споров, так как высокое положение
в служебной иерархии измерялось как честью и достоинством всего рода, так и тем
положением при дворе московского князя, которое занималось предками. И там, где не
было настоящих документов, прибегали к помощи подделки или к фальсификату.
Широкое применение поддельных документов для обеспечения господствующего
положения дворянства в эпоху абсолютизма характерно не для
[98]
одного Московского государства. Ряд аналогий можно было бы привести и из истории
Западной Европы и из истории некоторых народов СССР в нору их самостоятельности.
Так например в Грузии XIV — XVI вв. грузинские феодалы широко практиковали
подделку «грамот крови» — своеобразной таксировки бесчестья каждого феодально-
дворянского рода, где относительная знатность одних князей перед другими определялась
не родословными счетами и генеалогическими выкладками, а суммой в случае
бесчестья».1
Имущественные отношения служилой дворянской среды также породили значительное
количество фальшивых исторических документов. Права на владение вотчиной или на
управление областями «по кормлению» зачастую на протяжении веков подтверждались
сфабрикованными для этой цели подложными документами. Так например служилые
люди Измайловы составили подложную жалованную грамоту от имени великого князя
Олега Ингваревича Рязанского о награждении предка Измайловых: «Ивана Шаина,
породы канска и воина добра, велел есте ему отвесть поле по реке Проне до колодезя
Чурлукова со всяким угодьем владети». Эту подложную грамоту Измайловы вписали в
другую подложную грамоту 1 556 г. на вотчины из деревень Стафурлова и Закеева.2
Иногда служилые люди слагали подложные документы при помощи монастыря,
являвшегося немаловажным очагом фальсификаций, подлогов и подделок. Так грамота
1506 г. роду Бедовых, по всей вероятности, сработана не без помощи Клобукова
монастыря, из которого вышла вообще не одна подделка. В этой грамоте представитель
рода Евстигней Бедов указывает, что их «родимец из Цесарские земли чесна рода Бедья
Ульф немчин» получил за выезд «из немец» в вотчины земли от Дмитрия Донского «за
службы и за крови многие села в Кашине розные волости».3
Несообразность таких сообщений вскрывается тем, что Дмитрий Донской Кашинским
княжеством не владел и распоряжаться в чужом княжении пожалованьем земель никак не
мог.
В поддельной грамоте нередко подробно развивается мотивировка пожалования,
маскируемая подделанным под древность стилем изложения и реализмом вымышленных
подробностей. Так например в подложной грамоте, изготовленной в роду Кожиных, в
грамоте 1450 г. февраля 4, хранившейся в Калязине монастыре на гробе см. Макария,
калязинского «чудотворца», говорящей о пожаловании вел. кн. Василием Васильевичем
«верного слуги» Василья Ананьина сына Кожи, выехавшего «из Шведы», деревнями в
Кашинском уезде, имеется следующее обоснование: «а за его Васильеву верную службу,
как был у меня бой в Галичи, со князем Дмитрием Шемякой, и он, Василий, со своим
полком, верно мне служил, не щадя своей головы, и князя Дмитрия побил, ... и убил под
ним князем коня и привез того коня часть кожи, да лук, да палаш князя Дмитрия ко мне,
князю великому, на Москву; и яз, князь Великий, пожаловал, велел ево Василья писать
Василий Кожа».
Наряду с фабрикацией целых «воровских составных дел» служилые люди частично
фальсифицировали подлинные документы. Эта частичная или неполная подделка
источников — фальсификация их — выражалась в подчистках, вставках нужных текстов
по тексту подчищенному. Такого рода
[99]
интерполированные документы нередко вскрывались в процессе судебного
разбирательства. В деле И. О. Полева с кн. В. Г. Щербатым в 1591 г. имеется следующий
эпизод: «И Иван Полев положил... подлинный наказ. И боярин кн. Ф. Д. Шестунов да диак
Неудача Ховралев — наказу .смотрели и в наказе в том месте, где написано Ивану
(Полеву), да Игнатью (Салтыкову), и то место скребено и писано по скребеной бумаге».1
В списке XVIII в. с грамоты 1503 г. рода Сатиных имеется такого рода вставка в самом
начале грамоты: «Се аз вел. кн. Иван Васильевич всеа Русии пожаловал есми за верную
службу, за посольство во Орде окольничего Никиту Перфильевича Сатина вотчиною на
Вязьме».2Слова «за верную службу, за посольство во Орде» с указанием на
окольничество предка являются фальсифицированной вставкой.
В некоторых, хотя и редких случаях мы можем узнать, как производились подделки и
подлоги документов на право владения тем или иным имуществом. В судебном деле 1547
г. Шереметева с кн. Токмаковым и кн. Ноздреватым излагается красочная картина
уловления на месте преступления наемного «подпищика» «нарядных» документов,
совершавшего подделки по заказу помещика. Судебные власти вместе с истцом
«Ивановым человеком Шереметева Олешей» сделали обыск в усадьбе кн. Юрия
Токмакова, подозревавшегося в фабрикации подделок. Перед обыском представитель
истца Олеша сам был обыскан в удостоверение, что он не имеет при себе поддельных
документов, которые он мог подбросить в дом ответчика: ... «велели истцу... Олеше перед
понятыми и передо князем Юрьем разволочись до нага, искати подписщиков и письма
подписного кабал и записей, а князь Юрьи... того Олешу перед нами и перед понятыми и
сам; обыскивал и во рту сщупал».
Но усердие ответчика кн. Юрия Токмакова кончилось его поражением: «и истец...
Олеша пришол к комнате, а комната заперта, и мы... велели комнату отпереть, да пустили
истца Олешу. Истец... Олеша, отворя комнату, завопил: вот де... подпищик и письмо
подписное; и мы... с понятыми вошли в комнату, аж лежит в комнате на княж Юрьеве
постеле человек, а сказался зовут его Власком Иванов сын, а одет кафтаном малым:
киндячным, что то перво на князе на Юрье перед тобою, а в головах у него лежит письмо,
а не ведаем какое, а в ногах у него стоит чернила да фляга, вина, и мы. . . того человека
Власку взяли, а то письмо, запечатав в ширинку, дали за понятых людей, за добрых». На
суде, когда «ширинка» была распечатана, в ней оказалась целая серия подложных
документов: кабала 7052 г. на 25 руб. с закладом «отчины» полсела Грайворона, купчая
7055 г. на ту же «отчину» и отводная 7052 г. После пытки Власко Иванов? признался, что
он «не Власко, зовут меня Васкою», первоначально показал, что он... «человек есми...
убогой: кормлюсь пером, а двора у меня здеся на Москве нет, а хожу... по людям, по
добрым, где день, где ночь... на княж Юрьев есми... Токмакова двор... ести... да едчи
есми... у него по грехам в комнате и уснул». После вторичной пытки этот
профессиональный фальсификатор документов дал уже настоящее объяснение: «присылал
по меня князь Юрьи Токмаков человека своего Семенчю, и аз... ко князю Юрью пришол
на подворье, и князь Юрьи дал мне бумагу, а к бумаге рукы изприкладены, а велел писать
кабалу, что у него кабала утерялась, и яз... ту кабалу писал, которую со мною у князя
Юрья выняли
[100]
в комнате». Судебная экспертиза быстро установила подложность документов.
Экспертиза состояла в вызове в суд послухов, якобы свидетельствовавших грамоту, и
дьяка, якобы писавшего подложную грамоту. «И послухи Иван Мишков с товарищи,
смотрив руки своих обеих кабал, сказали: мы... в те обе кабалы в послухи не писывались:
те... кабалы нарядные, руки наши подписаны. А дьяк Петр Яковцев сказал: аз... тех кабал
не писывал, рука моя подписана».1Подделкой документов занимались и сановные верхи
приказной администрации, так из одного дела 1629 г. видно, что «те памяти, дружа князю
Ивану Боратынскому, зделал дьяк Василий Волков».2
Следующей группой подделок и подложных документов являются грамоты на
кормление с упоминанием в документе пожалования в прошлом должности кормленщика.
К такого рода грамотам принадлежат жалованные грамоты на кормление Бестужеву-
Рюмину и роду Протасьевых. Бестужевы-Рюмины предъявили жалованную грамоту 1469
г., августа 8 от вел. кн. Ивана III, где говорится, что он «пожаловал боярина своего Якова
Гавриловича Рюму Бестужева, за многие службы его и за выезд отца его Гаврила Беста,
городом Серпейском».3После подачи этой грамоты в Родословную палату в 1689 г.
администрация усумнилась в правильности сообщения грамоты о выезде Бестужевых из
Англии, о чем через русского посла, боярина Ф. А. Головина, бывшего в это время в
Англии, был сделан запрос. В 1699 г. Лондонская гербовая палата в чрезвычайно
осторожной форме ответила, что «около лета 1403 г. Габрелус Бест, от древней фамилии
графства Контского рожденный, в страны отдаленные странствовати отошел есть, яко
мним, в царство Московское».4Этого было достаточно, чтобы русские приказные
убедились в справедливости показаний Бестужевых. А между тем грамота была
подложной, что видно из следующего: в 1556 г. одному из Бестужевых было дано в
кормление в Переяславском уезде местечко Серебож, сведение о чем полузабылось к
концу XVII в. в роду Бестужевых. Фальсификатор воспользовался этим полузабытым
фактом и приписал выдачу в кормление по созвучию вместо Серебожа — г. Серпейска,
который однако в это время был Литовским и Москве не принадлежал. Список бояр
Ивана III сохранился, но в нем боярина Я. Г. Рюмы Бестужева нет. Правда, горсть
авантюристов-англичан в 1390 г. была в Литве и осаждала г. Вильно, но нет никаких
указаний, что кто-либо из них поступил на московскую службу. Впрочем один
англичанин Роберт Бест был в Москве в 1555—1571 гг., вероятно память об этом
англичанине и навела фальсификатора на мысль о выведении Бестужевых от английских
Бестов.5
Другой подобного типа подлог был сфабрикован в роду Протасьевых на наследственное
кормление роду Протасьевых Мещерского края. Подлож-
[101]
ность этих ввозных грамот, якобы выданных Василием Темным Протасьевым в 1425 и в
1426 г., доказана Н. Л. Лихачевым. Исследователь замечает: «ввозные грамоты
Протасьевым представляют образцы грамот на кормление, причем первые две являются
почти униками по своей древности» Именно эти-то две грамоты и заставляют сомневаться
в их подлинности. Содержание пожалования (доходы с волости Лузы, городов Елатьмы и
Кадома) целиком повторяется в грамотах 7063 и 7092 гг. Такое совпадение в высшей
степени подозрительно. Грамоты XV в. едва ли не сфабрикованы по образцу подлинных
документов XVI в. И на это есть ценное сфрагистическое указание. При списке с грамоты
от 28 авг. 1425 г. отмечено, что «у подлинные грамоты» «печать вислая на красном воску
— орел». Такой тип великокняжеской печати обычен для XVI в., но он появился лишь, в
конце XV в. Не только Василий Темный, но и вел. Кн. Иван III в первую половину своего
княжения не употребляли «орла на красном воску». Самое указание на красный воск
должно быть признано ошибочным. Далее в содержании грамот есть анахронизмы и
несообразности: Елатьма и Кадом в качестве городов не упоминаются в документах XV в.,
грамоты на кормление «на выезд» помечены датой, когда Григорий Протасьев
несомненно находился еще в Мценске, а не в Елатьме и Кадоме и т. д.1
Существует наконец группа поддельных документов, рожденных политической борьбой
в эпоху крестьянской войны на рубеже XVI — XVII вв., когда был пущен в обращение
целый ряд сфабрикованных фальшивок для агитации в защиту старого порядка. Это было
сделано «политическим кружком московских патриотов, неразборчивых на средства и
способы агитации».2Далеко не все такого рода фальшивки еще выявлены, из них
известны в настоящее время две: Смоленская грамота 27 янв. 1611 г. от патриарха
Гермогена3и «письмо», натравливающее москвичей на поляков.4Смоленская грамота,
призывающая на борьбу московских людей в защиту старого порядка, писана от имени
якобы маленьких и гонимых людей, томящихся под Смоленском в польском плену и
находящихся в королевском обозе Сигизмунда. Подделка грамоты обнаруживается
рядом
несообразностей в датировке событий «смутного времени». Составители подделки
точно знают об интимных переговорах польского короля с его приверженцами в Москве.
Эти «разоренные пленные», живущие у поляков в плену, каким-то образом тотчас узнают
о начавшейся патриотической агитации патриарха в Москве. Наконец всем содержанием и
своим книжным риторическим стилем эта подделка резко противоречит известным
наивным: по форме, но трезвым и строго деловым по содержанию текстам подлинных
Смоленских грамот.5
Во второй половине XVII в., когда значение земских соборов пало, была подделана
речь Грозного, якобы сказанная им на соборе 1550 г. Эта
[102]
подделка повидимому вышла из той среды, которая была заинтересована в продолжении
практики земских соборов.1
В списке Хронографа 1696 г. имеется девять поддельных грамот, представляющих
якобы переписку русского царя, римского цезаря, польского короля и чигиринских
казаков с турецким султаном, с ответом этого султана. Эта серия подделок вероятно
вышла из лагеря русских книжников-националистов для возбуждения нужного
общественного подъема во время войны с Турцией, когда вместе с Москвой выступали и
Польша и Австрия.2
К последней группе поддельных документов как средств политической борьбы могут
быть отнесены подделки, имеющие характер пасквиля, политической сатиры и т. п. Все
эти подделки имеют обычно определенную политическую заостренность. Очень
характерен генеалогический пасквиль, имеющий форму родословия на род Сукиных,
помещенный в полуофициальном местническом справочнике XVII в. Этот пасквиль
вероятно вышел из рядов родовитой боярской среды, враждебно относившейся к
элементам «от простого всенародства», проникшим в правящую верхушку дворянского
•класса. В этой подделке составители злобно излагают историю рода Сукиных, бывших в
большой чести и имевших окольничество в конце XVII в. Появление на исторической
арене этого рода живописуется так: во время похода на Новгород и Псков царя Ивана IV к
нему навстречу «на Псковских полях» вышел «всегородные избы дьячек Бориско Иванов
сын Пентюхов с хлебом да на почвах (корытце) тут же с хлебом вынес семеро ребят, а
обвестил государю, что ему тое ночи родила жена ево тех семерых ребят на ево
государское счастье, и государь сказал ему милостивое слово, а жену ево тешася назвал
сукою, так де родят суки и пожаловал ево Бориска поволил взять в Пушкарскую избу в
подъячие и от того времени стали ево называть «Сукиным мужем». Этот «Сукин муж»,
попав в столицу с братом Ярыжкой, начали делать карьеру: «обвестили про сестру свою
Каптюшку и ввели окаянные в грехопадение, а другую сестру Улку подвели на постелю к
дьяку к Ондрею Щелкалову и по той причине учали их выносить в люди Ондрей да
Василей Щелкаловы». Сукин, посланный в Мещеру ставить город Шацк, «грабил как
хотел и богатели они Федко да Борис паче меры и учали племянниця со многими чесными
роды» и т. д. Эта подделка вскрывается рядом анахронизмов: боярин Борис Сукин умер в
1567 г., когда Щелкаловы еще не имели влияния и только что начали возвышаться,
Сукины — не псковитяне, а суздальцы, и т. д.3
Другой политический пасквиль известен в форме вымышленного указа царя Алексея
Михайловича 1661 г. «о сукиных сынах немцах», сочиненного едва ли не в XIX в., когда в
русском дворянстве началась оппозиция «немецкому засилью» на высших
административных и военных постах.
Характер шутки носит обширная по размеру подделка — «рукопись старицы игуменьи
Марии, урожденной кн. Одоевской», повествующая на фоне личной любовной драмы о
покорении Иваном III Новгорода. Автор подделки, оставшийся неизвестным, отражая
национализм и идеологию «казенной народности» эпохи Николая I, в своей фальшивке
старается вызвать
[103]
в читателе сочувствие к «доброму старому времени» со всеми его «добродетелями». Здесь
идеализируются домостроевщина, религия, почитание власти родительской и власти
всякого начальства. Подделка эта была изготовлена настолько ловко, что ввела в
заблуждение Ивана Аксакова и даже вначале профессионала-историка М. Погодина. Но
ряд неуклюжих промахов однако заставил последнего быстро признать свою ошибку и
раскрыть эту подделку. Автор «рукописи старицы» смешал Ивана III с Иваном IV,
первого печатника называет Федором вместо Ивана Федорова, дает героине читать
печатную книгу, когда в эту пору были книги только рукописные, и т. д1
Не разгаданными до сих пор являются назначение и смысл одной подделки, —
повидимому также шуточного характера. Речь идет об акте «города Гдова, старых
колымажных дел колымажника Севастьяна Севрюкова» 1582 г. о принятии к себе в дом
«вобья». Акт этот имел в свое время большой успех — перепечатывался шесть-семь раз,
но и по сие время этот акт, — плод чьей-то шутки неизвестного назначения, — остается
вполне загадочным.2
III.
Если фальшивый исторический документ родился как средство политической борьбы
при дворе московского абсолютиста и окружавшей его боярской среды и отсюда
спустился к рядовым служилым людям, которые также использовали фальшивку в своих
классовых интересах, то и в системе церковно-монастьгрского феодализма XVI—XVII вв.
фальшивый исторический документ появляется также сначала в высоких правящих
сферах Московского митрополита еще в конце XV в. или в самом начале XVI в., а затем
подделка документов распространяется по периферии по отдельным монастырям.
Абсолютизм искал в фальшивом документе обоснований новому самодержавному
режиму, церковь и монастырь в конце XV в. и в начале XVI в. создают историческую
аргументацию в пользу удержания за собой огромных земельных владений. Это было тем
более своевременно, что и внутри церковной среды сложилось направление противников
церковного землевладения. В острой борьбе противников и защитников церковного
землевладения церковные власти прибегают к ряду «благочестивых обманов» — к
подделке, подлогу и фальсификации исторических документов.
Хорошо рисуют эту эпоху создания беззастенчивых интеллектуальных подлогов и
грубых подделок в церковной среде сами же церковные дея-
[104]
тели. Автор или авторы апокрифа «беседы Валаамских чудотворцев Сергия и Германа»
имеют смелость, создав фальшивый памятник, с негодованием говорить о подделках и
подлогах источников, не замечая, что их обличение прежде всего ударяет по ним самим. В
«беседе Валаамских чудотворцев» имеется следующая выразительная характеристика
этого века грубой подделки: «а того цари не ведают и не внимают, что многие книжники
из иноков по диавольскому лестному умышлению из святых божественных книг и из
житий выписывают, а из книг преподобных выкрадывают, а на место их в те же книги
приписывают лучшие и полезный себе во свидетельство того, что подлинное святых
писание».
Церковь в лице своего главы, самого Московского митрополита, официально пускает в
оборот фальшивку на соборе 1503 г., где были подведены итоги внутрицерковной борьбы
между сторонниками и противниками церковного землевладения и сколочен крепкий
общецерковный фронт по безусловному и безоговорочному удержанию всех земельных
имуществ церкви. На соборе выступил с речью митрополит Симон и заявил от имени
всего собора Ивану III: «а иным мнози от неверных и несчастных царей... от святых
церквей, и от священных мест, и от монастырей ничто же не имаху, и недвижимых вещей
не смели двигнути и судити или поколебати... но и зело по святых церквах побораху не
токмо во своих странах, но и г вашем Российском царствии, и ярлыки, сиречь грамоты
жалованные, давали: в лета великих чудотворцев Петра и Алексиа быша сия, и в лета
Михаила и Иоанна и Феогноста митрополита всеа России и непоколебима и недвижима
пребыша сия и до сего дни».1
Ссылка оратора, митрополита Симона, на ханский ярлык митрополиту Петру является
ссылкой на подложный документ, вероятно заготовленный в ходе подготовительных
занятий духовенства к собору 1 503 г. Все ханские ярлыки были иммунитетными,
передававшими в руки церкви права по использованию своих имений, но не
инвеститурными, не передававшими в том или ином объеме власти верховного сеньера —
хана своим вассалам. Автор подлога, используя авторитетное имя «чудотворца»,
митрополита Петра, и приурочил к его имени инвеститурный ярлык, «имевший целью
гарантировать неприкосновенность церковных имуществ и церковной юрисдикции как
источника доходов».2В основу подлога был взят старый тарханный ярлык хана Менгу
Темира 1308 г. и коренным образом переработан в нужном направлении. Кроме того
«ярлык митрополиту Петру по мысли интерполятора должен был исчерпать полезное
содержание всех прочих ярлыков и явиться как бы заменою их, так на это и смотрел
митрополит Макарий при Иване Грозном».3
Таким образом была создана как бы документальная энциклопедия, в целом фальшивая,
для обоснования имущественных и владельческих прав церкви. В основном подлог
сводился к такого рода манипуляциям: кратко сформулированный приказ ярлыка Менгу
Темира «ханской администрации не обижать духовенства изменен в приказ всем и
каждому, а в особенности духовенству, беспрекословно слушаться митрополита.
Юрисдикция его доведена до размеров, до каких в действительности она никогда
[105]
не доходила».1Далее, внесено было длинное рассуждение о неприкосновенности
церковного суда и церковных имуществ. Затем хан Узбек,отимени которого сочиняется
подлог, якобы «самым обстоятельным и подробным образом отказывается за себя и свое
потомство от права принимать апелляции на митрополичий суд»,2иммунитет
духовенства распространяется на всех слуг митрополита с предоставлением ему права
принимать в свои слуги кого угодно. В заключение вносится из других ярлыков
митрополитам Алексею и Митяю постановление о предании «злой смерти» всякого, кто
будет вредить или хулить церкви, монастырям или самую «веру хулити и осуждати».3
Церковные книжники подделывали и жития святых и целые соборные деяния. Так
например была сочинена подделка жития Анны Кашинской, а для использования в борьбе
с церковными еретиками в самом начале XVIII в. было создано вымышленное «соборное
деяние на еретика Мартина»; позже, в 1718 г., подлинность его была удостоверена
подписью трех митрополитов и четырех епископов — членов Синода. Каждый из этих
иерархов писал в своем удостоверении «божией милостию смиренный (имя и звание) сию
великого государя грамоту и соборное деяние, бывшее в Киеве на мниха еретика
армянина, и лист, присланный из Киева о том же, в достоверное свидетельство
подписанием своея руки утверждаем». Подделка была изготовлена православным
духовенством в Петровскую эпоху для обоснования его борьбы с раскольниками ссылкой
на древний якобы документ, единственно уважавшийся раскольниками. Но подделка была
изготовлена грубо: памятник, претендующий быть документом XII в., писан южно-
русской скорописью начала XVIII в. на пергаменте с дырами и разрывами, однако
приходящимися на полях, тогда как в подлинных старых пергаментах эти дефекты
встречаются повсюду. Раскольники во главе с А. Денисовым, против которых была
направлена эта подделка, опровергли подлинность этого документа как путем критики
содержания его, так и внешнего его вида. Так раскольники посрамили
лжесвидетельствовавших защитников фальшивки из высших иерархов — членов Синода.
Раскольниками была вскрыта и другая подобного же типа подделка — «Феогностов
требник».4
Церковь однако прибегала к подделке, не только ища документальной опоры для
обоснования своей идеологической пропаганды по поднятию благочестивых настроений
масс, но и широко используя подделку для защиты своих имущественных отношений.
Приукрашение фальшивой давностью владения там, где не хватало подлинных
документов, защита или маскировка своих недавних и запрещенных законом
имущественных приобретений, когда над ними висела опасность быть
конфискованными в
[106]
государеву казну, — все это вызывало творчество фальшивых исторических документов,
преимущественно в монастырях, имевших и особенно большие земельные владения и
наиболее изощренный во всяких приказных делах писцово-стряпческий аппарат. С такой
точки зрения монастырь известен и летописцам, например под 1491 г. в Львовской
летописи записано: «тыж зимы архимандрита Чудовского били на торгу кнутьем, и
Ухтомского князя и Хомутова — про то, что зделали грамоту на землю после князя
Андрея Васильевича Волоцкого кончины», в которой написано, что якобы кн. Андрей дал
к Спасову монастырю землю «на Каменном».1
Крупнейший и могущественнейший вотчинник — Троице-Сергиев монастырь —
объединил ряд позднейших своих земельных приобретений в сфабрикованной в
монастыре подложной грамоте 1393 г. как дар великого кн. Дмитрия Донского «игумену
Сергию с братьею в вечный поминок по своейдуше и по своих родителей в Радонеже». В
эту же грамоту было внесено совершенно мифическое пожалование: «дал князь великий
Дмитрий Иванович святой Троице в Сергиев монастырь на Москве площадку и пятно
ногайское впрок во веки».2Кроме этой грамоты старцы-книжники Троице-Сергиева
монастыря сфабриковали и вторую грамоту 1363 — 1389 гг. от имени того же Дмитрия
Донского об освобождении всех монастырских владений, торгов и промыслов «до
окончанья веку» от всех даней, поборов и пошлин, с дачей судебного иммунитета.3И
наконец мифическое пожалование Дмитрием Донским конской площадки и «ногайского
пятна» было перередактировано в 1673 г. уже следующим образом: «государь же великий
князь Дмитрий Иванович пожаловал свою государеву тарханную грамоту в дом
живоначальные Троицы и чудотворцу Сергию с троецких вотчин и со всяких промыслов и
с людей головщины, и никаких своих государевых пошлин имати, и креста слугам
целовати не велел, покаместа дом живоначальные Троицы учнет стояти».4
Бесспорность подлога двух грамот Дмитрия Донского 1393 г. и 1363 — 1389 гг.,а также
и редакции «пожалования» 1673 г. доказывается тем, что в грамоте 1393 г. Сергий
называется чудотворцем, а во второй грамоте уже святым — в обоих случаях невероятно,
чтобы при жизни Сергия он мог так именоваться современниками. Существование слуг в
бедном, только что устраивающемся монастыре при жизни Сергия «более чем
сомнительно».5Великокняжеская власть московских феодалов не была еще
наследственной и зависела от ханской милости и воли, а потому жаловать «до скончания
века» московские феодалы не могли. Наконец в грамотах жалуются вотчины,
находящиеся в разных княжениях, что тоже не могло иметь места.6
Такого же рода подлог был совершен и старцами Кольского Печенгского монастыря,
которые сфабриковали жалованную грамоту 1556 г., дававшую от имени Ивана IV якобы
«по умолению детей своих царевича князя Иоанна Иоанновича и царевича Федора
Иоанновича», еще в это время не родившегося, в вотчину «морскими губами Мотоцкою, и
Лицкою, и Урскою, и Печенскою, и Пазренскою и Невденскою губами» со всеми
богатейшими морскими рыбными ловлями, которые в это время эксплоатиро-
[107]
вались рядом вольных ловецких артелей из местного населения.1Эта фальшивка и в
позднейшее время сыграла свою роль: на нее ссылалось императорское русское
правительство в 1826 г. как на бесспорное доказательство своих прав на Мурманское
побережье при разграничении русских земель с Норвегией.2Подложность этой грамоты
явствует из того, что кроме неловкой дачи «по умолению» неродившегося еще в это время
царевича Федора эта грамота имеет несоответствия обычному типу известных
жалованных грамот этому монастырю, перечисляет вотчины монастыря сразу данными,
что исключает дальнейший рост монастырской вотчины, «давая для 1556 г. те же размеры
ее, что и в 1591 г. и во время позднейшее». Грамота имеет противоречие: вначале
утверждается, что монастырь владел уже теми вотчинами, которые в конце грамоты
жалуются монастырю. Наконец все содержание грамоты 1556 г. в целом «много сложнее
содержания... жалованной грамоты царя Ивана Васильевича, данной... ранее 1573 — 74
гг.».3
Подделана была грамота Андрея Боголюбского от 1159 г., данная им якобы Киево-
Печерскому монастырю. Этот подлог был совершен вероятно в связи с регистрацией
документов в Киевской области по случаю ее размежевки с поляками в 1686 г. Подлог
был совершен Киево-Печерским архимандритом Мелетием Хребтовичем-Литоворовичем-
Бочуринским с целью упрочить падавшее влияние Киево-Печерского монастыря на
Пустынно-Никольский монастырь, ранее подчиненный киево-печерским монахам.
Подделка эта, датированная 11 59 г., имеет в тексте речевой стиль грамот XVI — XVII
вв. Киевской области. Постоянно встречаются выражения «на вечные часы», «подлуг
узаконения патриаршего», «мает или не мает быти инако», «зрушити сию данину» и
наконец имеется и такой перл: монастырь зимает с одного села «семдесят грошей
польских». «Гроши польские» в эпоху Андрея Боголюбского в 1159 г. звучат особенно
хорошо.4
Выше уже упоминался нами Клобуков монастырь, из которого вышла подложная
грамота Кожиных. Этот монастырь повидимому занимался выработкой фальшивых
грамот не только для собственного употребления, для обоснования и ограждения от
всякого рода посягательств на свои земельные владения, но изготовлял фальсификаты и
подлоги и по заказу служилых людей.
Монастырь как, очаг возникновения фальшивых документов имел в своем
распоряжении в большей степени, чем кто-либо иной, квалифицированные кадры
фальсификаторов. Среднепоместный служилый человек, нуждавшийся в поддельном
документе, должен был находить «убогих людей, кормящихся пером», соглашавшихся из
найма «подписывать руки» и изготовлять «нарядные записи»; такого рода поиски
«подпищиков» были трудны и небезопасны, так как закон карал подобные занятия.
Монастырь же всегда имел обширные кадры своих подьячих, стряпчих, дьячков и при-
[108]
казных, в среде которых можно было легко и быстро найти гибкое и продажное перо,
могущее фабриковать любые подлоги.
Из интимной переписки властей Спасо-Прилуцкого монастыря мы узнаем например об
особых заботах о маленьких людях, которые оказывали монастырю большие услуги.
Игумен пишет келарю: «на Вологду подьячево Ивана Петрова человек Ивашко
Михайлов» «поехал отселе» — «и его бы кормить и поить, а и сами вы ведаете, что Иван
нам надобен: был писец на Глубоком, а писал он так, как нам надобно, и нам его
жалованья не мочно забыти».1Разумеется отсюда вовсе не явствует, что этот Ивашка
писал подложные документы, но несомненно, что в среде этих сговорчивых и
покладистых Ивашек-писцов монастырь мог легче, чем служилый человек, найти для себя
фальсификатора.
Все приведенные выше факты (но не их интерпретация) о фальшивых исторических
документах добыты и разноречиво освещены главным образом дворянской
историографией и лишь отчасти — буржуазной.
Можно видеть, что дворянскую историографию в основном интересовал фальшивый
исторический документ в его отношении к генеалогии русского дворянства, более
скромным был интерес к фальшивкам всех прочих категорий. Совсем не коснулись
дворянская и буржуазная историография вопросов, касающихся фальшивых документов,
возникших в среде крестьян, которых настигла помещичья крепостящая сила. Нет
интереса к фальшивкам, слагавшимся в среде посадской мелкой буржуазии, тяготившейся
множеством налогов и поборов. Не освещается фальшивка, возникшая в приказно-
административном аппарате в порядке легкой возможности для приказных дельцов
злоупотреблять своими знаниями законов. Почти не затрагивается и тема о церковно-
монастырских фальсификатах, — монастыри, пользуясь уничтожением всего
делопроизводства о выдаче подлинных грамот 1626 г., в своих «списках» с старых грамот
приписывали себе льготы и тарханы, которых не было ни в каких подлинниках. Даже
самые материалы по всем указанным вопросам не разысканы и не приведены в
известность. Розыск и изучение фальшивок, родившихся как оборонное орудие борьбы
социальных низов против помещичьего Московского царства, — дело марксистского
источниковедения и в частности марксистской дипломатики.
Некоторые указания о наличии в XVI — XVII вв. фальшивых документов, не
изучавшихся ранее историками из дворянского и буржуазного лагеря, имеются в
источниках. Например наказ сыщикам от 2 марта 1 683 г. говорит о необходимости сыска
таких беглых людей и крестьян, которые, «бежав от кого, своруют, напишут себе
отпускные воровские и имена себе переменят и прямых своих помещиков и вотчинников
утаят, и учнут теми воровскими отпускными правиться, и про те воровские отпускные
сыскивать накрепко, и кто тую воровскую отпускную составит, и тем по розыску чинить
наказанье, — бить кнутом».2
Многочисленны указания разного рода источников на служебные подлоги приказных. В
1685 г. был бит кнутом Феодосий Филиппов Хвощинский за то, что он «своровал, на
порожнем столбце составил было запись», так же был бит кнутом князь П. Крапоткин в
том же 1685 г. за то, что «в деле своровал, выскреб и приписал своею рукою». В 1684 г.
был
[109]
пытан П. В. Кикин за то, что он подписался под руку думного дьяка, в 1694 г. бит
батогами Г. П. Языков за то, что он с площадным подьячим Я. Алексеевым «записи
написали задними числами за пятнадцать лет». В 1697 г. бит кнутом и отправлен в ссылку
в Азов Иов Ермолаев сын Ильяшев за то, что «по воровскому своему умыслу и по
воровской составной записи сговорил было жениться на окольничего Матвеевой жене
Измайлова, а та сговорена за князя Абрама Ростовского».1
В ходу были типичные служебные подлоги из корыстолюбивых побуждений. Пример
такого рода подлога мы находим в авантюрных похождениях двух подьячих и пристава
приказа новой чети, известных из дела 1687 г.2
На допросе один подьячий признавался: «и
написал де он Коземка наказ, а в том наказе написал себя подьячим, а Тимошку
приставом, бутто они посланы от великого господина, святейшего Иоакима патриарха
Московского... в Кевролу и на Мезень досматривать благочиние, а приложил де к тому
наказу печать, срезав с грамоты Нижегородского митрополита, а подписывал де наказ
имянем патриарша диака Тимофея Симоновского — товарищ его Тимошка... по тому
воровскому наказу у священников писали скаски о книгах и о направлении церковном,
затеяв, чтоб тем приобресть себе корысть. И взяли с осми приходов у священников восемь
рублей, а скаски изодрали». Затем Коземка на допросе припомнил и другие свои подлоги:
«как он сидел в Патриаршем приказе в подьячих и патриарша же разряда пристав Мишка