Отношения полов, брак, заботы, о детях, о прочных, знаниях,
приобретаемых только многими годами упорной работы, любимое дело, плоды,
которого видишь сам, красота существующей жизни -- какая обо всем этом может
быть речь, если идеалом интеллигентного человека является профессиональный
революционер, года два живущий тревожной, боевой жизнью и затем погибающий
на эшафоте?
Конечно, эта духовная физиономия русской интеллигенции явилась
следствием многовекового господства над нашей жизнью абсолютизма. Без этих
свойств могла ли бы интеллигенция выдерживать за последние полвека ту
героическую борьбу, которая привлекала к себе внимание всего мира? Но 17
октября 1905 г. мы подошли к поворотному пункту. И теперь, вполне ценя
заслуги русской интеллигенции в прошлом, мы должны начать считаться и с ее
теневыми сторонами. В разгар борьбы на них можно было не обращать внимания.
На пороге новой русской истории, знаменующейся открытым выступлением наряду
с правительством общественных сил (каковы бы они ни были и как бы ни было
искажено их легальное представительство), -- нельзя не отдать себе отчета и
в том, какой вред приносит России исторически сложившийся характер ее
интеллигенции.
Я ни на минуту не думаю отрицать, что помимо искания подвига, ведущего
к крестной смерти, русская интеллигенция, революционная, социалистическая и
просто демократическая, занималась и творческой, организационной работой.
Были интеллигенты, которые разными способами работали для организации
рабочего класса; Другие -- соединяли крестьян для борьбы за их интересы, как
потребителей, арендаторов земли, продавцов рабочей силы; третьи -- работали
над просвещением народа, земские деятели трудились над начатками местного
самоуправления. Все это, несомненно, органическая, творческая работа,
составляющая историческое дело. Но известно также, что результаты этой
работы, требовавшей громадных сил и полного самоотвержения, были
сравнительно очень малы: общее развитие страны двигалось вперед медленно.
Одними внешними причинами нельзя объяснить этого факта. Если от результатов
мы обратимся к психологии деятелей, то увидим, что они работали без полной
веры в свое дело, без цельной любви, с надрывом, с. гнетущей мыслью, что
есть дело более важное, более серьезное, но, к несчастью, они, по своей ли
дряблости, по другим ли причинам, его творить не могут. Известно, как
встречена была работа первых социал-демократов, так называемых
"экономистов", верны инстинктом понявших, что самое важное -- это
сорганизовать рабочую массу и подготовить вождей ее из среды самих рабочих.
Первые эсдеки пошли в тюрьму и в ссылку, но это не помешало наложить на их
взгляды печать чего-то жалкого, трусливого, приниженного. Но еще хуже, чем у
самих "экономистов" не хватило ни понимания, ни веры в свое дело, чтобы
открыто и смело выступить в защиту своих взглядов. Понадобились ужасы нашей
реакции, чтобы П. Б. Аксельрод[66] и некоторые другие меньшевики
стали снова доказывать ту истину, что без рабочих рабочая
социал-демократическая партия немыслима, да и то доказывать с таинственным
приоткрыванием "завесы будущего", с тактическими ужимками, с громкими
фразами. Народным социалистам пришлось выслушать от своих "друзей слева" всю
ту порцию упреков в трусости, оппортунизме, министериабельности, которыми
они так щедро угощали конституционных демократов. Земским деятелям был
преподнесен такой подарок: "Не земцы-либералы своей школой, право же
немногим отличавшейся от церковной, подготовляли великую революцию, а
кое-что в этом направлении если в земстве и делалось, то делалось это
третьим элементом. Третий элемент давал Сипягиным[67] и