предпочтение пациентом стратегий «конфронтации» (p < 0,05), «принятия
ответственности» (p < 0,05) и «избегания» (p < 0,001) связано с повышенным
риском нарушений психической адаптации. Для больных, которые в
затруднительных ситуациях обычно пытались снизить тревогу уходом от
решения проблемы, импульсивными поступками или самообвинением, то
есть, больных, у которых тревога в ситуации стресса препятствовала
рациональному анализу ситуации и поиску оптимального решения
проблемы, оказалась характерной значительно более выраженная
неврозоподобная симптоматика.
Было также установлено, что больные, склонные в затруднительных
ситуациях уходить от решения проблемы (стратегия избегания p = 0,001),
пытающиеся снизить тревогу путем активных, не всегда продуманных
действий (стратегия конфронтации p = 0,05), недостаточно использующие
стратегии рационального анализа и планирования разрешения проблемы
(p < 0,001), а также стратегии субъективного снижения значимости
(дистанцирования p < 0,05) и позитивного переосмысления ситуации
(положительной переоценки p < 0,01), более склонны к нарушению психо-
социального функционирования в связи с заболеванием, к формированию
гипернозогнозических реакций разной аффективной модальности.
Таким образом, дезадаптивный характер внутренней картины болезни
определялся ограниченным репертуаром рациональных копинг-стратегий в
сочетании с «расширенным» репертуаром дезадаптивных копинг-стратегий.
Учитывая стрессогенный, фрустрирующий характер болезни, вполне
закономерно, что такой стиль совладания со стрессом приводил у больных к
накоплению неразрешенных проблем и связанной с ними тревоги, что
формировало образ болезни как «источника всех бед».
Недостаточность навыков планирования пациентов с гипернозогнозиями
могла лежать в основе их неспособности совмещать выполнение многочис-
ленных медицинских рекомендаций с профессиональной деятельностью,
активным отдыхом, общением, творчеством и т.п. Это, по-видимому, приво-