его свободу, а, как раз наоборот, гарантирует ее, поскольку “свободный” означает “свой”, из того же
дерева, той же породы.
Итак, “дерево в лесу” или “дерево-лес” — это и смысловой синкрет, и эталонный образ —
природный “прототип” человека в роду или человека как представителя рода. Этот эталонный образ
воплощал такие качества, как прочность, надежность, зрелость, основательность, несокрушимость и
монолитность. Именно такие качества должны были характеризовать человека, в котором его род
проявился во всей полноте, без изъяна, именно такой конгломерат качеств позволял человеку быть
“крепким, как дерево”, то есть здоровым в древнерусском понимании. Таков исконный древнерусский
“лесной” (или, в более поздней модификации, “соборный”) эталон здоровья. В нем просматриваются
вполне определенные черты второго (из описанных нами) “адаптационного” эталона. Но, в отличие от
современных представлений, в сознании древнерусского человека не было противопоставления
Природы и Общества; скорее имела место аналогия природного и социального, что объясняется
особенностями восприятия древнего человека. Русский Лес — прообраз русской соборности — был
одновременно живой средой, в которой древнему человеку необходимо было выжить, и символом рода,
в котором ему предстояло занять свое, подобающее место. Здоровье, подобное крепости дерева,
определяло возможности выживания человека и в его природном окружении (в лесу), и в границах его
рода. Подобно тому, как в античной культуре понятие “здоровье” может быть адекватно раскрыто в
свете объемлющего его и фундаментального понятия “калокагатия” (общая характеристика
благородного и цельного человека), русское понимание здоровья проясняется в свете
основополагающей идеи соборности, общности свободно живущих людей. “В центре всех
представлений о мире, изменяя названия и постоянно обогащаясь содержательно, всегда остается
соборность — как внутренняя слиянность отдельного человека с социальной организацией, от которой
к нему исходят силы и разум” [71, с. 24].
В завершение хотелось бы привести пример такого культурно-исторического источника, в котором
древнерусский эталон был бы если не подвергнут рефлексии, то, по крайней мере, интеллектуально
переработан и отлит в достаточно строгую концептуальную форму?
В России существует уникальный документ, который, как нам кажется, свидетельствует в пользу
выдвинутых нами предположений о том, что для Древней и Средневековой Руси был характерен
описанный нами “адаптационный” эталон (№ 2) в его национальной (“лесной” или “соборной”)
специфике. Это появившийся в XVI веке основной канон русской социальной жизни — Домострой,
который, вызывая неоднозначную оценку, до сих пор не оставляет читателя равнодушным, поражает
жесткостью и консервативностью своей структуры. Стиль Домостроя отражает коренные свойства
бытия и сознания русского народа тех времен.
“Сильвестр, "собравший Домострой", не сочинил ничего своего, а только собрал плоды народной
мудрости и практических правил и подвел им итог”, — писал публицист-народник Н. В. Шелгунов.
Строгая регламентация всех действий и обязательная зависимость одного события от другого
определяли причинно-следственные отношения, которые иначе остались бы незамеченными,
растворились бы в текучке жизни. Иерархия в отношениях между людьми и точное соблюдение
определенных циклов в организации жизненных процессов — таковы те первопринципы, которые был
призван воспроизводить и поддерживать в национальном сознании этот канон. Домострой пытается
регламентировать то, что до него обладало известными степенями свободы: личные отношения
человека с близкими ему людьми. Регламентация освящалась верховной властью Бога, шла сверху вниз,
начиная с государя, постепенно изливаясь в самые сокровенные глубины человеческой жизни, подчиняя
их себе. По меткому выражению одного из историков, Домострой был призван “выбивать
автоматическую совесть” в тех, кто забывает свой общественный долг. Одной из первых, сразу же за
главами, посвященными вопросам, как должно верить, следует глава, как лечиться — “Како
врачеватися християном от болезней и от всяких скорбен — и царем, и князем, и всяким чиновникам, и
святительскому чину, и священническому, и мнишескому, и всем христианом” [О волшбах и о
обавницех — 71, с. 27]. Все “страсти”, нарушающие нормы человеческого поведения, в этой главе
глубоко анализируются с точки зрения их вредного воздействия как на самого человека, так и на его
ближних. Необыкновенно пристальное внимание Домострой уделяет пище и питью; в нем указано
более 135 разного рода кушаний и тщательно расписано меню в зависимости от церковных праздников
и служб на весь год. Можно сказать, что Домострой — это своего рода сценарный план проведения
жизненно важных, семейных и общественных действ или тотальный эталон упорядоченного
социального существования, следование которому может обеспечить здоровую и благополучную жизнь